Amy Grace
Путь, который мы выбрали
Эскалатор показался спасением. Побежав по механическим ступеньками, периодически кидала рефлекторное: «Извините», когда кого-то задевала плечом. Эвелин чувствовала себя странно, убегая от охранников собственного отца, но, тем не менее, не могла позволить себе вновь оказаться в том огромном доме, где всем все равно не только на ее личность, но и на то, что вообще она говорит. Там играет роль только фамилия – такая же, как у отца.
К черту. Ей бы поскорее вернуться домой, уткнуться в подушку и реветь до потери сознания. Больше планов никаких не было. Больше вообще ничего не хотелось без родного и единственного человека. Слезы снова скользнули по щекам, заставив сглотнуть неприятный и тяжелый ком в горле, а плечи задрожали. Не желая показываться никому в таком жалком состоянии, забежала в самый последний вагон и уместилась на дальнем сиденье, сразу поджимая под себя ноги и утыкаясь носом в острые колени.
Двери закрылись, оповещая о следующей станции – и поезд тронулся, отчего Эвелин пошатнулась, но не смела поднять голову, давясь собственными слезами.
Было неважно, куда она едет – просто подальше. До конечной, возможно, а до нее было не менее часа. Вряд ли за ней последует охрана отца – вероятнее всего, они будут ждать ее у дома, поэтому ехать к себе было не самым лучшим вариантом. Просто ехать, для начала. Возможно, снять номер в мотеле и заночевать там. Возможно, гулять всю ночь Ботаническому саду. Возможно, просто пить кофе в круглосуточном кафе.
И дернулась, когда кто-то уместился рядом.
Дрожь прошлась по всему телу, когда она ощутила чужое тепло, и только сейчас Эвелин осознала, насколько продрогла.
Аделаида всегда была теплой. В холодные вечера, когда им удавалось отделаться от всех дел, они всегда включали фильм, окружали себя сладостями и проводили время, обсуждая какую-нибудь ерунду, подшучивая над проблемами и расслабляясь в семейной обстановке. Эвелин всегда засыпала у нее на плече и сестре приходилось прибираться одной, а затем укладывать их спать.
Воспоминания приносили и боль, и сожаления, и грусть, и теплоту. Хотелось стереть себе память хотя бы на время, чтобы стало легче; чтобы чувство утраты не резало по сердцу раскаленным тупым ножом. Вопрос: «почему?» навязчиво засел в голове и не хотел выходить. Было так много того, чего бы она хотела спросить и сказать, но время не позволяло вернуть все обратно.
Вырвать и выкинуть сердце казалось единственно правильным решением.
– Милая, с тобой все в порядке? – прозвучало где-то над ухом, заставив вздрогнуть и приподнять голову, чтобы в ту же секунду встретиться взглядом со стоящей напротив старушкой.
Россыпь маленьких морщинок, небольшой курносый нос и прямоугольные очки в позолоченной оправе. Она смотрела заботливо, немного с волнением, отчего внутри кольнуло, заставив судорожно выдохнуть.
– Все хорошо, – соврала Эвелин, отводя взгляд. Уступить бы старушке место, но тяжелое тело не двигалось с места.
– Я уже выхожу на следующей станции, – заметила та, будто прочла мысли, – держи вот шарфик, а то совсем продрогла. Мне все равно дарить его некому, а так хоть послужит кому-то во благо.
И, не дожидаясь ответа, старушка достала из сумки-торбы красный, большой и наверняка теплый шарф. Аккуратно встряхнула его, расправляя длинные концы, и заботливо закинула на шею Эвелин, тепло обкручивая вокруг и завязывая причудливый узел.
– С-… спасибо, – растерялась Эвелин, не сумев вымолвить что-то против, и пораженно выдохнула, когда старушка, последний раз поправив шарф, улыбнулась.
– Я помолюсь за то, чтобы у тебя было все хорошо, – и ушла, скрываясь в толпе незнакомых людей.
Зарывшись пальцами в теплую ткань шарфа, Эвелин всхлипнула и начала искать глазами исчезнувшую старушку, но рост той был очень низок, отчего, как назло, большое количество людей, плотно стоящих друг к другу, не давало что-то рассмотреть вдали.
Неужели Эвелин так плохо выглядит, что посторонний человек ее пожалел?
И грустно улыбнулась: заплаканная, промокшая, продрогшая, разбитая и несчастная, – со стороны она наверняка вызывала вид человека, которого хотелось пожалеть. Старушка оказалась тем-самым-прохожим, которому не все равно, и Эвелин зарылась в шарф сильнее, стараясь выжать из него все тепло, которое он мог ей дать.
– Удивительная ситуация, – прокомментировал голос сбоку, заставляя отвлечься от мыслей и перевести взгляд на сидящего рядом мужчину, – добрая бабушка и девушка с шарфом.
Эвелин опустила голову, раздумывая. И только спустя пару секунд ответила, чувствуя странную необходимость в общении:
– Да, – кивнула, слегка задрожав, – мой вид наверняка не оставил ее равнодушной.
Возможно, ей показалось, но она отчетливо почувствовала на себе чужой любопытный взгляд, от которого в дрожь бросило сильнее, а неловкость вынудила дрожащими пальцами подтянуть шарф чуть повыше и уткнуться в него носом. Зачем вообще с ней кто-то разговаривает?
– Согласен, – хмыкнули рядом, – от твоего вида сжимается сердце даже у меня.
Эвелин кивнула, не находя, что ответить, и сжалась, стараясь сохранить небольшое количество тепла, которое с каждым мгновением покидало тело, отчего холодные мурашки волнами прокатывались по спине и рукам, заставляя с силой сжимать пальцы от бессилия.
Длинные волосы, собранные в хвост, слегка завились от влаги, отчего причудливыми баранками лежали на плечах – и сил не было, чтобы поправить их и привести себя в более-менее надлежащий вид. Хотя бы ради того, чтобы перестать привлекать внимание незнакомцев.
– Снимай пальто, – отчего-то скомандовал мужчина рядом. – Ты слишком замерзла, чтобы сидеть в нем.
Эвелин удивленно подняла на него взгляд, не понимая, какое ему вообще дело. Мужчина не выглядел как тот, кто стал бы кому-то помогать: отчужденный вид, серые, почти безразличные глаза, черные волосы, аккуратно завязанные на макушке, по бокам постриженные совсем недавно – видно, что еще не успели отрасти – и темная одежда. Серое шерстяное пальто выгодно выделяло крепкую и широкую фигуру, а черные, натертые туфли ясно давали понять, что мужчина следит за собой и своими вещами.
Возможно, это были просто ее стереотипные убеждения, что люди в костюмах и туфлях были кем-то важными, поэтому Эвелин всеми силами пыталась отогнать от себя эти мысли. Мало ли куда собрался этот человек.
– Снимай, говорю, – повторил он.
Эвелин вздохнула, потеряв всякое желания делать что-либо против, и скинула с себя мокрое черное пальто, аккуратно изнанкой складывая рядом, оставшись сидеть в черном и длинном платье, доходящие чуть ниже колен. На плечи сразу же упало чужое серое пальто, от которого прошлась дрожь от неожиданного и слишком желанного тепла.
Укутавшись в чужую одежду, неосознанно вдохнула аромат вкусного мужского парфюма, сжалась, поджимая под себя ноги сильнее, и тихо выдавила:
– Спасибо.
– Не за что, – сразу отозвался мужчина в ответ, – возможно, ты не против, если я составлю компанию тебе сегодня?
– Нет, – Эвелин опустила взгляд, – не хочу вас обидеть, но сегодня мне хотелось бы побыть одной.
И не соврала. Настроения не было вообще, как и какого-либо желания провести остаток этого дня с кем-то. Поэтому, нервно перебирая пальцами и цепляясь ими за края теплого пальто, Эвелин боялась поднять взгляд вверх. Мужчина, кажется, не сильно остро отреагировал на отказ: он просто задумался, но никаких движений в рамках волнения не совершал.
Не было ничего, что бы показывало его смущение или неловкость от ситуации, от чего Эвелин немного удивилась, не ожидая такого спокойствия.
– Ничего страшного, – мужчина слабо, почти незаметно улыбнулся: уголок его губ поднялся на секунду, прежде чем пропасть, но она успела заметить его эмоцию, отчего на мгновение растерялась, – тогда оставляю вам свое пальто. Сейчас оно вам нужнее чем мне.
– Нет, подождите, – тут же ответила Эвелин, спохватившись, – на улице не июль-месяц, чтобы ходить без верхней одежды. Я не могу отобрать у вас пальто, вы же заболеете.
– Я вам его даю не просто так, – добавил мужчина, слегка прищурившись, – в конце концов, оно никогда мне не нравилось. И, смотрите-ка, вы уже не только девушка с шарфом, а теперь еще и в пальто.
– И все же, – настояла Эвелин, стягивая большую одежду с плеч, – мне оно великовато.
– А ваше – мокрое, – очевидно аргументировал он, и не успел продолжить: поезд начал тормозить, отчего вокруг стало слишком много шума, чтобы услышать даже голос. Как только скорость значительно уменьшилась, а вокруг стало существенно тише, мужчина продолжил: – Поэтому перестаньте отказываться и…
… Эвелин подскочила на месте, замечая, как в вагон входит один из охранников отца. На станции вышло огромное количества народа, из-за чего вокруг быстро опустело, и увидеть полностью все пространство не составляло труда. Натянув шарф почти до глаз и нагнувшись к мужчине, быстро прошептала:
– Спасибо за пальто.
И мгновенно выбежала из вагона, почти на ходу – закрывающиеся двери чуть не зажали ее волосы и не увезли с собой. В последнем окне она увидела охранника, который не заметил ее из-за другой одежды, и выдохнула, мысленно прощаясь с добрым мужчиной. Он смотрел так же в окно, прямо на нее, и Эвелин успела увидеть, как он ей кивнул прежде, чем отвернуться – и поезд стремительно умчался вперед.
Потеплее укутавшись в теплое огромное пальто, в которое она могла закататься в рулетик или вместить еще одного человека своей же комплекции, выдохнула в шарф. Он был по-настоящему теплым. Наверное, его самолично связала та приятная старушка – и сердце впервые за три несчастных и воистину ужасных дня не отозвалось болью.
Развернувшись в другую сторону, Эвелин кинула сначала взгляд вправо, а затем влево, решая, куда ей двинуться.
Кафе было не вариантом, поэтому, нащупав в кармане телефон, достала его, собираясь найти ближайший мотель, и застыла.
Черт возьми.
И обернулась на пустую станцию – в ту сторону, куда секундами ранее уехал поезд. Родной и любимый смартфон остался в кармане ее сложенного пальто, а в руках сейчас был чужой: более новый, большой и слишком огромный.
– Вот уж действительно здравствуйте, – обреченно выдохнула Эвелин, не зная теперь уж точно, куда идти.
Не успела она и шага сделать, как перед ней возник, будто черт из табакерки, охранник. Красноречивый взгляд ясно говорил о том, что сбежать уже не получится, а его высокая фигура буквально задавливала своей силой.
