Алинкком
Тим из Древесных Звонов
– Вот именно, что кажется, – хитро сказала мама, махнула волосами и улыбнулась. Едва ли не впервые за последние дни.
– Дело в том, что этот дом… – начал отец, подойдя к Тиму поближе.
– Эд, пускай он хоть что-то сначала сам увидит, потом будешь объяснять. А то неинтересно, – хмыкнула тётя Асмань и потянула за ручку двери.
За порогом оказалась просторная прихожая. Впереди виднелся длинный коридор с дверями по обе стороны.
– Несостыковка какая-то, – пробормотал Тим, попятился и вышел из дома.
Да, действительно. Снаружи домишко крошечный – хватит нескольких шагов, чтобы его обойти со всех сторон, и даже до крыши можно дотянуться, если встать на цыпочки. Тим снова заглянул внутрь. Прихожая с высоким потолком; коридор, в котором можно стол поставить и чаепития устраивать. Вновь выглянул за дверь, и в этот самый миг мимо с шумным плеском пролетела волна. Задела козырёк крыши и щедро, с макушки до сандалий, обрызгала Тима.
– Уф, опять! – возопил он и шмыгнул в прихожую. Глаза застилала мокрая пелена; Тим наскоро протёр лицо руками и сообщил отцу: – Дом снаружи выглядит намного меньше.
Отец копался в заплечном мешке. Перебирал уменьшенные мешочки с продуктами и одеждой. Мамы и тёти Асмани поблизости не было: видимо, уже прошли в комнату.
– Так и есть. – Папа достал обрывок ткани и протянул Тиму, чтобы тот вытерся. Затем махнул рукой, призывая пойти по коридору. – Понимаешь, дедушка Дан наделил своё жилище особым свойством. Подстраиваться под количество и нужды гостей. К примеру, сейчас здесь находятся жители пяти разных миров, а потому комнат пять. Причём каждая комната выглядит как частичка какого-то мира. А вот снаружи дом всегда остаётся таким, каким дедушка его построил.
Отец шагал, как всегда, тяжело и неспешно. Было странно идти с ним рядом, не слыша под ногами басовитого звона. Тим крутил головой, рассматривал двери и осторожно касался их.
Вот гладкая металлическая дверь.
– Здесь, похоже, поселилась Дивна, твоя бабушка из Серых Ветров, – сказал папа. – Та самая умелица, которая создаёт стекло и металлические изделия. А с ней – её сын Бас, тоже сероветровец. Ему под сорок, а он без бабы Дивны шагу ступить не может. Своего мира у него нет, живёт в материнском.
Вот дверь, сияющая янтарным светом, на ощупь почти бесплотная, не имеющая ни замочной скважины, ни ручки. Напротив – тоже неосязаемая, но тёмная, и от неё веет прохладой. Мимо этих дверей отец прошёл молча, а когда тимовская ладонь коснулась следующей двери, каменной и шероховатой, заговорил вновь.
– Тут, выходит, обитает Киф из Бегущих Камней. С необычной и тяжелой судьбой парень. Его родители погибли, когда ему было десять, и он остался один в умирающем мире. Так бы и сгинул во тьме, если бы его не обнаружили ребята из Звёздных Терний. Они спасли Кифа и стали спрашивать у знакомых, не может ли кто приютить пацана. Дедушка Дан взял его к себе, и Киф жил здесь, в Крылатых Волнах, до самого пятнадцатилетия. Пока сам не стал творцом. Дан очень хотел, чтобы Киф, несмотря на всё пережитое, стал счастливым и добрым человеком. Чтобы не озлобился после того, как насмотрелся в детстве на смерть и тьму. Но, увы, Киф вырос замкнутым и неприветливым… А вот мы и пришли.
Тим увидел деревянную дверь с узорчатой резьбой. Она выглядела очень знакомой. Казалось, стоит тронуть её, как она зазвенит пронзительно-визгливо.
Так и произошло. Привычно морщась, Тим отворил самую звонкую во вселенной дверь и шагнул… Да, будто бы в свою комнату. На оконце покачивалась чистая занавеска, пахнущая солнцем. С кровати криво свисало покрывало. Бревенчатый потолок, стул с резной спинкой… Правда, здесь нашлось место и вещам, которые в Древесных Звонах располагались в родительской комнате. А за окном вместо звякающей зелени виднелась сияющая синева моря, чистая голубизна неба и растрёпанная чернота пятна. Но в целом ощущение было такое, будто Тим действительно оказался в родном мире.
Мама и тётя сидели за столом.
– Дедушка Дан создал все условия для гостей, как видишь, – сказала Асмань изумлённому Тиму. – На закате устроим поминальный ужин, там все и пообщаемся. А пока можете отдохнуть.
– Тимка, приляг ненадолго, только сундучок отвяжи, – произнесла мама.
Он с воодушевлением прошествовал к кровати. Плюхнулся поверх покрывала; доски сдавленно звякнули. Тим даже собрался вздремнуть, пока родители возятся со спичками, возвращая мешочкам, корзинкам и сундучку их первоначальный вид. Но вдруг подскочил.
– Ой, а можно с Витом сейчас увидеться? Поздравлю его, наконец, с сотворением мира.
Тётя остановилась у двери и кивнула.
– Да, он прилетел несколько часов назад и уже поспал. Теперь сидит в своей комнате, за Соной присматривает. Идём, проведу тебя.
Тим спрыгнул на пол. Пробрался между мешков. Перемахнул сундук, на котором искрился, отбрасывая радужные блики, прозрачный камешек.
– Если я правильно понял, – сказал Тим, чуть запыхавшись, – комната Вита должна быть за тёмной дверью. Он ведь житель Тихих Ночей.
– Верно. – Асмань пропустила племянника вперёд, поморщилась от пронзительного звона. – Дедушке было важно, чтобы всякий гость здесь чувствовал себя как дома. Пожалуй, ему удалось воплотить это желание.
От витовской двери веяло спокойствием и ночной прохладой. Асмань сообщила, что хочет ещё раз заглянуть к древеснозвоновцам и ушла, оставив Тима перед вратами в Тихие Ночи. Он немного постоял на месте. Отец говорил, что за каждой дверью в этом коридоре скрываются словно бы частички разных миров. А значит, если повезёт, удастся побывать и в Златых Рассветах, и в Серых Ветрах, и в Бегущих Камнях… Но прежде всего, конечно, здесь.
Шаг, ещё шаг. Дверь в мирок Вита оказалась просто пеленой темноты. Невесомый клубящийся полог, окутав на миг, расступился, и Тим очутился в комнате двоюродного брата.
На окне с распахнутыми створками качалась полупрозрачная занавеска. Она казалась границей между внешним миром и комнатой. Там – весёлый солнечный свет, журчание волн и свежий ветерок, переплетение жизни и грядущей смерти. Здесь – непроницаемая мгла, безмолвие и затхлая сырость. Странный мир: ни живой, ни мёртвый, а будто замерший в ожидании.
Но вон впереди, под самым окном, сквозь мглу что-то мерцает.
– Вит, Сона, вы там? Это я, Тим.
Вроде он произнёс это громко, но с губ сорвался почти шёпот. Однако, как бы то ни было, его услышали.
– Тимка? – Голос Вита тоже прозвучал очень тихо, но отчётливо. – Так ты всё-таки сумел выбраться из Древесных Звонов, здорово. Подожди, я подойду к тебе.
– Ага, сумел, – сказал Тим спокойно и буднично.
Глаза понемногу привыкали к темноте, и начали вырисовываться смутные очертания предметов. Узкая длинная кровать. Стол и стул, на спинке которого – куча одежды. А под окном, на полу, двоюродная сестрёнка. Сидит, облокотившись о поросшую мхом стену, и крутит в руках сияющий плод светодрева. Одежда на ней совсем тусклая.
Брат приблизился неслышной тенью. Крепко обнял, и от этих объятий Тима захлестнула вдруг какая-то немая всепоглощающая тоска. Стало жалко, жалко до боли всю вселенную. Возможно, Тим бы даже заплакал, но тут Вит отстранился.
– Очень рад тебя видеть, братишка, – сообщил он бесцветным тоном и зевнул. – Правда, по мне незаметно. Таковы законы моего мира: в нём, увы, заглушаются все светлые чувства. Хочешь сказать что-то весело или восторженно даже, а получается вот так. И твоё веселье, и восторг тоже делаются будто смазанными, блеклыми… Пойдём к окошку, мы там с Соной сидим светоцветики жуём.
– Знаешь, я тебя собирался поздравить с сотворением мира, но теперь что-то передумал, – признался Тим. – Судя по этой комнате, в Тихих Ночах не очень-то хорошо живётся.
– Увы, – повторил Вит и развёл руками. – Что сумел, то и создал.
Порыв ветра. Занавеска надулась парусом, начала развеваться. Тонкая ткань, пронизанная солнцем… Тиму захотелось подбежать к окну и высунуть голову наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Но вместо этого он спокойно подошёл к стене и сказал, вернее, шепнул:
– Привет, Сона. Как ты выросла, сестричка.
Слабого света от платья Соны действительно хватало, чтобы увидеть: внешне она была теперь не девочкой, а девушкой. Стройная, с точёными чертами лица. Длинные тёмно-рыжие волосы выглядели, правда, запутанными и неухоженными.
Сона подняла голову и внимательно посмотрела на Тима. А потом протянула ему крупный пушистый шарик светоцвета.
– Ти.
– О, ты меня угощаешь? – Тим наклонился, распахнул ладонь. – Какая молодец.
– Скорее просит, чтобы ты кожуру счистил, – пробормотал за спиной Вит и протяжно зевнул.
Тим пожал плечами, уселся на пол – ни тёплый, ни холодный – и подцепил ногтем искристую кожицу. Пальцы дрожали и казались слабыми, как после сна. Но вскоре Тим уже разделил на троих мягковатые дольки светоцвета. По рукам потёк тонкими струйками липкий светящийся сок.
Проглотив последнюю из своих долек, Тим глянул на брата. Тот жевал, уставившись куда-то в сторону. Свет от одежды Соны очерчивал его жёсткое напряжённое лицо, набрасывал тени, и Тиму подумалось, что Вит кажется не повзрослевшим, а постаревшим. Шестнадцать лет, всего год как творец. На груди, поверх чёрной рубахи, – насыщенно-синий камешек, подвешенный на верёвочке. Когда-то этот камень был прозрачным; дядя Ян и тётя Асмань бережно хранили его во времена витовского детства, а затем прикрепили к крышке сундука. Вит творил Тихие Ночи, а небесный камешек постепенно приобретал окраску, подходящую создаваемому миру. Отец однажды объяснял Тиму, что камень таинственно исчезает, когда творцу исполняется двадцать лет. А до тех пор этот дар высших сил можно таскать с собой повсюду – не только как украшение, но и с практической пользой, ведь в памяти камешка записываются все события, происходящие с творцом…
Тим подумал, что нужно снова завязать беседу. Например, поведать о творческих неудачах. Или о своём первом странствии между мирами. Жаль только, что рассказ прозвучит так, будто карабканье по сосне Тима глубоко разочаровало. А может, спросить о том, как поживает Вит в Тихих Ночах? В смысле, чем питается, чем занимается…
Нет. Есть более надёжный способ разговорить Вита.
– А как вообще дела у Соны, есть успехи? – равнодушно спросил Тим.
Сестрёнка пару мгновений смотрела на него выжидающе. Услышала своё имя и решила, видно, что обращаются к ней.
Вит зевнул и едва заметно оживился.
– Ей недавно тринадцать исполнилось. Знаешь, подростковый возраст ведь у многих проходит непросто. А у таких, как Сона, – тем более. Это, кстати, и стало поводом к тому, что мама и отец разорвали Солнечные Снега на два отдельных мира.
– Как это?
Вит поджал губы. Опустил голову, а затем вдруг встрепенулся. Коснулся тёмно-синего камня на груди.
– Вообще, Тимка, я могу не рассказать, а показать, как всё было в прошлом году, когда родители собирались расстаться. Мне так даже легче будет. Конечно, если тебе интересно.
– Очень, – мертвенным голосом подтвердил Тим. Вит подобрался поближе и нацепил верёвочку ему на шею.
Тим тихонько ойкнул, а в следующее мгновение стал Витом.
Не в прямом смысле, конечно. Не полностью. Тим прекрасно понимал, что продолжает сидеть на полу в витовской комнате, чувствовал лёгкое неудобство в затёкшей левой ноге, ощущал на руках липкие полоски светоцветного сока и знал, что Вит и Сона рядом. И всё-таки какая-то часть Тима очутилась в Солнечных Снегах, чтобы глазами Вита увидеть его воспоминания.
Вот он стоит на крыльце дома. У него длинные жилистые руки с обкусанными ногтями и почти лысая башка. Рубаха со штанами совсем погасшие, и это ясно указывает на то, что в душе его темно и грустно. А мир вокруг невозмутимо живёт и радуется – так было во времена, когда Вит считал, что у него лучшие во вселенной родители, так происходит и сейчас, когда вера в любовь между папой и мамой сильно пошатнулась. Мощным искристым потоком льётся с небес золотой свет, играет переливами в поспевающих колосьях. А поле шумит, облитое благотворным солнечным ливнем, и где-то далеко в горах протяжно кричат орлы. Он закрывает глаза, веки дрожат. Всё хорошо, говорит он себе. Живут Солнечные Снега, живём и мы сами. Всё в порядке.
– Ма-а! – слышится требовательный крик из дома. А затем грохот. Сона опять недовольна. Снова лупит кулаками по стенам. Большая стала, сильная. Вот вроде спокойная, но иногда как начнёт вопить…
Скрип двери. Кто-то выходит на крыльцо и замирает рядом. По тяжёлой одышке Вит узнаёт отца.
– Что ты здесь торчишь? – недовольно вопрошает тот. – Шёл бы всё-таки матери помог. Она никак не может заставить Сону купаться. Или иди в сундук нырни, для кого мы с матерью его делали?
– Я сотворю мир, пап, – тихо отвечает Вит. У него лопается пересохшая нижняя губа; Тим чувствует это так же отчётливо, как свою затёкшую ногу.
– Когда? Ты вдохновение ждёшь, что ли? Так оно во время работы приходит. И что вообще за неуважение: разговаривать, зажмурясь?
Да, действительно. Вит открывает глаза. За последний год он вытянулся ещё сильнее, и отец стал казаться каким-то маленьким. Вот и теперь: глядит снизу вверх, поправляет поредевшие чёрные усы, вздыхает. Забавно: когда Тим глядел на дядю с высоты своего роста, тот казался ему внушительным и величественным, а сейчас…
– Я слышал, что творить лучше всего в добром расположении духа, – говорит Вит. – Иначе есть риск создать печальный мир, не особо пригодный для жизни. Вот его-то, доброе расположение духа, я и жду.
Бах! Очередной удар по стенке, возмущённое верещание Соны. Может, пойти помогать маме? Она, конечно, попросила, чтобы Вит с папой вышли, поскольку их Сона вообще не слушается, но всё же.
– Боюсь, это пустые надежды, – ёжась, бормочет отец. – Сынок, тебе своей жизнью пора жить. В своём мире. Невесту найдёшь, дети родятся. Нормальные здоровые ребятишки. А Сона… Ну, так уж вышло с ней. Ничего не поделаешь.
– Раньше ты говорил, что к пятнадцати годам она будет здорова. Благодаря занятиям.
Ливень сходит на нет. Колосья выпрямляются, роняют капли, сверкающие всеми цветами радуги. Огненное солнце клонится к закату, небосвод пылает. Вот-вот взойдёт другое светило, холодное и бледное, и тогда Виту станет легче. Он устаёт в последнее время от яркого света.
– Вит, я думал так, пока не началось… Вот это всё. Никто ведь не ожидал, что в подростковом возрасте она станет такой буйной.
От удара дрожит оконное стекло.
– Ой, пап, пойдём поможем. Хватит, я уже боюсь за них обеих.
Вит срывается с места, одним прыжком оказывается у двери в дом. Сзади вдруг раздаётся свист. Такой бывает, когда отец призывает горного орла.
– Папа? Ты улетаешь куда-то?
Взметая брызги и холодный ветер серебрящимися крыльями, у самых ступеней приземляется крупная, чуть растрёпанная белая птица. Сверкает горящими синими глазами, приветственно щёлкает загнутым клювом. Отец начинает взбираться ей на спину. Слегка неуклюже, соскальзывая. Когда же наконец он усаживается, уперев ноги в птичьи бока, то оглядывается на Вита сверху вниз.
– Извини, сынок, мне по делам нужно отлучиться в один мирок. Ждал, пока дождь кончится. Надеюсь, вы сумеете искупать Сону.
И улетает. Как красиво смотрится белый орёл в лучах восходящего бледного солнца. И всадник на нём – крохотный человек в ослепительно сияющих одеждах. Если бы он правда переживал за Сону, не сверкали бы так его штаны и рубаха…
Виту хочется искусать себе руки. Тим аж содрогается, ощутив это желание. Вит пугается тоже. Рывком открывает дверь и спешит маме на помощь. Проходит по коридору с золотисто-мерцающими стенами, вбегает в комнату. Общими усилиями они с мамой всё-таки заталкивают Сону в банную, и там сестрёнка понемногу успокаивается.
Картинка сменяется. Вит сидит на полу своей комнаты, привалившись спиной к сундуку. У него нет вдохновения и нет доброго расположения духа. Но ему пятнадцать… Он должен творить, здесь отец прав.
Тим снял камешек с шеи, протянул Виту и сказал:
– Неожиданно, если честно. Мне казалось, что у вас такая дружная и счастливая семья. Что вы все трудности вместе преодолеваете. Я даже верил, что Сона и вправду выздоровеет в пятнадцать лет. А тётя Асмань всегда выглядела такой радостной и красивой…
Вит невесело зевнул.
– Сам же сказал: тебе казалось. Знаешь, Тимка, я тоже всё детство верил, что у меня прекрасная семья и лучшие во вселенной родители. А потом понял, что отца, в общем-то, не особо волнует наше благополучие. Ему лишь хотелось красоваться перед жителями других миров, показывать, какие мы сильные, как много странствуем, да ещё и разносим по мирам всякие полезные вещи… Ладно.
Вит махнул рукой, показывая, что не хочет обсуждать это дальше. Но Тим почувствовал, что обстановка в комнате уже не такая гнетущая.
***
Девять. Столько человек собралось в доме на скале. И именно такое количество тарелок Тим обнаружил на полке. На прибитой к стене дощечке свисали с крючков девять кружек. Пересчитав стулья, Тим окончательно убедился в гостеприимности деда.
Близился вечер. По кухне разливался золотистый закатный свет. Гости готовились к поминальному ужину. Тим шустро раскладывал столовые приборы, попутно любуясь крылатоволновской посудой – она была белая и хрупкая, расписанная тонкими синими узорами…
В середине длинного стола располагалась большая миска, полная кушаний из разных миров. Тим, как того требовал вселенский обычай, наложил оттуда себе в тарелку всего понемножку: пушистый шарик светоцвета, скользкий иссиня-чёрный плод темнодрева, пару бугристых рассыпчатых каменьев, печёный пирожок, древеснозвоновский орешек. Затем к миске потянулся Бас из Серых Ветров. Он был мужчиной суровой наружности, с жёстким обветренным лицом. Если бы не рассказ отца, Тим решил бы, что именно Бас создаёт стекло и всякие штуки из металла, которыми пользуется едва ли не вся вселенная.
– Сынок, давай помогу! – решительно и громогласно вмешалась баба Дивна.
Бас пробормотал:
– Да, давай, мам. А то я не так сделаю.
По поведению он казался малышом. Робким неуклюжим мальчиком тридцати восьми лет. А ещё дядя Бас походил на тонкую берёзку, которая от малейшего ветерка со взволнованным звоном прижималась к растущему рядом дубу. Тим смотрел на сероветровца, на его доверчивую смущённую улыбку, и в голову лезли глупые мысли о том, что однажды он и сам станет таким. Если так и не сумеет сотворить мир и останется жить с родителями.
Киф, парень лет двадцати пяти, торопливо наполнял тарелку. Он сидел как-то съёжившись, ни с кем не заговаривая; худой, неопрятный, с оттопыренными немытыми ушами.
Мама и отец о чём-то шептались с тётей Асманью. Сона сидела, низко опустив лохматую голову (как объяснил Вит, она в последнее время не позволяла себя расчёсывать) и заткнув уши ладонями.
– Солнце, ушки открой, – уговаривал её Вит. – Не пугайся, баба Дивна не ругается, у неё просто такой громкий голос.
– А где же наши знакомцы из Звёздных Терний? – спросил вдруг отец. – Они вообще прибудут?
– Теперь уж точно явятся, – сказала Асмань. Она наполнила тарелку последней. Но когда тётя отставила от себя миску, оказалось вдруг, что в посудине ещё много еды. Тим мог поклясться: мгновение назад угощений в миске было гораздо меньше.
