Алина Кононова
Дефектный экземпляр
– Не смей! – Увернувшись от оплеухи, Ева выставляет руку с ножом. Тычет в меня лезвием!
Как ей вообще такое пришло в голову?
Я просто пытаюсь вырвать нож, обезопасить себя, защититься. Еве нужно разжать пальцы и отступить. Разжать и отступить.
Зачем она сопротивляется?
Гул в ушах утихает. Я снова слышу бульканье воды. Макароны, наверное, разварились. Салат на разделочной доске почти готов, нужно ещё перец порезать.
Но нож весь в крови.
Смотрю на лезвие в своей руке. Алые капли стекают по стали, помыть – и будто ничего не случилось.
От остального избавиться сложнее.
Ева лежит на полу, между столом и плитой. Голова закинута назад, глаза открыты. На лице та же гримаса злости, которая меня всегда раздражала.
Я не врач, как многие думают, но сразу понимаю – она мертва. Сколько ран у неё на груди, три или четыре? Кровь подбирается к тапочкам, залезаю на стул, поджимаю ноги. Ева смотрит в потолок. Вода кипит.
Ева мертва. Напала на меня и столкнулась с последствиями. Вот и всё.
Что бывает в таких случаях? Полиция, скорая – нужна ли скорая? Они обведут труп мелом, прямо здесь, на полу моей кухни. И арестуют меня. Да, меня. А если найдут оборудование в сарае…
В моей жизни случалась одна такая ночь. Тогда я сидел в университете, принимая самое важное решение в жизни. Мысли долго успокаивались, но в итоге всё стало кристально ясным.
Тогда мне нужны были деньги. Сейчас я борюсь за свободу.
Это намного проще.
Бросаю нож в раковину и наконец выключаю огонь под макаронами. Беру Еву под мышки, тащу к двери. Надо будет полы помыть. Жена бы, наверное, лучше справилась.
На улице я могу выдохнуть. Соседи спят, ни шума машин, ни голосов. По траве тело тащить тяжелее; спотыкаюсь, чуть не падаю. Ева безучастно смотрит в небо.
Тяну её к сараю, заталкиваю в люк инкубатора. Жена едва помещается в чашу, она всё же не рассчитана на такие большие экземпляры. Клонирование животных уже считалось смелым поступком, а человек… Но, если я хочу спастись, надо сделать следующий шаг.
Смотрю в сияющее окошко. Как много времени займёт анализ человеческого мозга: десять минут, полчаса? Прихожу в себя, когда компьютер пищит – всё готово. Я справился.
Забираю труп и запускаю инкубатор. Кровь на руках неприятно засохла, но я снова тащу Еву. На этот раз – в её любимый уголок сада.
Земля вскопана, но недостаточно глубоко. Хватаюсь за лопату, рою, отбрасывая глупые стебли и луковицы. Нашла чем заниматься, цветочки выращивать! Мышцы болят. Я трижды пытаюсь пристроить тело, и наконец яма становится достаточно глубокой.
Из сарая раздаётся знакомый гул. Выравниваю холм, выросший на месте грядки, втыкаю сверху цветы и луковицы. Приживутся или нет: неважно.
Тащусь в дом, скидываю одежду прямо на пол в ванной. Залезаю в душ, включив настолько горячую воду, насколько могу выдержать. Что за день? Образ окровавленной Евы тает в сиянии инкубатора. Наверное, зародыш сформировался и теперь растёт. Понадобится часов восемь, это же не хомячок и даже не немецкая овчарка.
Не хочу заходить на кухню, но приходится. Достаю из холодильника йогурт, завариваю кофе, с кружкой в руке возвращаюсь в лабораторию. Там я сажусь у инкубатора и делаю глубокий вдох.
На стене напротив висят подделки под дипломы. Это для клиентов. Кандидат наук, биологический факультет. Я правда там учился, но ушёл с четвёртого курса, полгода отработав в лаборатории.
Мой научник занимался клонированием, ставил эксперименты над животными. Инкубатор был его любимой игрушкой.
Но однажды всё пошло не так.
В тот день я впервые увидел, как плачет мужчина. Он не пытался сдержаться, а сидел в кабинете и рыдал. Это был день полного запрета экспериментов с клонированием. Человек не должен создавать жизнь. Не должен становиться творцом. Наш удел – страдать и сдаваться.
Они не шутили.
Лабораторию закрыли, за оборудованием прислали грузовик – отвезти на свалку опасных отходов. Мне поручили проверить, чтобы всё прошло хорошо, и я полночи ждал запаздывающего водителя.
Ночь самого важного решения в моей жизни.
Шум стихает. Склоняюсь над окошком и вздрагиваю: Ева будто вылезла из могилы и пробралась внутрь, пока я не видел. Вот её спокойный профиль, глаза закрыты, мокрые пряди волос прилипли ко лбу. Нажимаю на кнопку – крышка отъезжает в сторону. Вытягиваю руку и касаюсь плеча. Это Ева. Чистая Ева, на которой нет ни одной раны, ни пятнышка крови. Я создал её. Я сделал это.
В голове шумит. Клон открывает глаза.
Что за день?
С животными у меня больше уверенности. Мозги у них устроены проще и ожидания ниже. Нельзя сказать, вспомнил ли питомец твоё имя и вообще прошлую жизнь.
Поэтому, вытаскивая её из инкубатора, я волнуюсь.
Кожа оказывается мокрой и скользкой, но мне не противно. Ведь это моё творение. Рассматриваю грудь, аккуратный изгиб талии, тёмные волосы на лобке. Ева, конечно, всегда была ничего, но никогда – настолько красивой.
Кончиком пальца провожу по щеке. Ева распахивает глаза.
Сначала меня пугает её взгляд – настороженный, напряжённый. Несколько секунд гадаю, не придётся ли от неё избавиться, как иногда, в редких случаях, я уничтожаю дефектные экземпляры.
Но во взгляде мелькает узнавание. И Ева спрашивает, тихо и хрипло:
– Что произошло?
Что говорить? С животными, опять же, таких проблем нет. Но вот Ева… С губ срывается:
– Да ничего. Тебе было очень плохо, но я разобрался.
– Да? – голос звучит слабо. – Я заболела?
– Вроде того. Но сейчас всё в порядке. Можешь встать?
Помогаю ей выбраться из инкубатора и подняться на ноги. И как жена могла вызвать у меня гнев? Она беззащитная, нежная…
Моя.
Накинув Еве на плечи рубашку, веду её в дом. Оказавшись в спальне, она сразу тянется к шкафу, открывает ящик с бельём. Хорошо, воспоминания возвращаются. Вытащив лифчик, касается живота.
– Мне надо… в душ.
Помогаю жене дойти до ванной – но дорогу она находит сама. Стою рядом, пока Ева смывает слизь от инкубатора, а потом – кутаю её в большое полотенце.
– Можешь, поспишь?
– Не знаю, – она начинает кашлять, и я прижимаю худое, дрожащее тело к себе. – Мне бы воды. Или чаю.
Мы спускаемся на кухню. Я и забыл, сколько крови там осталось. Ева замирает на пороге, выдыхает:
– Это что?
– Это неважно, – перебиваю я. – Просто грязь. Не обращай внимания. Тут надо будет убраться, вот и всё.
Профессор говорил, восстановление психики при клонировании – загадка. Никогда не знаешь, насколько эффективным оно будет, сколько белых пятен останется. Но есть вещи, которые запоминаются лучше всего. И почти всегда это – рутина.
Клоны собак, которых каждый день выводили на прогулку в 7:30 утра, именно в это время начинали носиться по вольеру. Цирковой лев снова освоил велосипед. Кошки находили любимые места в квартирах – мне клиенты рассказывали.
Вот и Ева говорит:
– Я сейчас уберу.
Безошибочным движением она распахивает шкаф с посудой, достаёт чистый стакан. Наполнив водой, залпом осушает его и, отбросив за спину волосы, идёт к кладовке со швабрами.
На плите всё ещё стоит кастрюля с пригоревшими макаронами. Снимаю её и, взглянув на противную серую массу, говорю:
– Я разберусь. Занимайся своими делами.
Ева кивает, стирая брызги крови со стола. Взгляд у неё уже не такой потерянный.
