Алеся Агафонова
Песнь о Графине
Акт шестой. На свои места.
Говард распахнул глаза и схватился за сердце, часто и прерывисто дыша. Чужие воспоминания будто бы всё ещё вспыхивали перед глазами картинками-кадрами старого фильма. Хоуп снова находился в тёмной гримёрке с горящей на столе свечей, огонёк которой всё ещё плясал, не собираясь потухать. Никаких артистов, тараканов и сумасшедших владельцев цирка… Полицейский достал из заднего кармана смартфон, но тот отказывался включаться, так что он остался в неведении насчёт того, сколько времени он провёл в этой коморке. Несмотря на это, Говард облегчённо вздохнул, нащупав рядом с собой на полу пистолет, тут же крепко сжимая его в руке, будто бы оружие вновь могло пропасть.
“Это сон, просто дурной сон…” Мало ли, что могло произойти, пока мужчина валялся тут в отключке, но самое главное для него бы то, что всё это произошло не наяву. Странные загадки, заговоры и преступления оказались лишь игрой воображения из-за чрезмерного стресса и напряжения или недостатка кислорода в этой коробке, стены которой будто бы давили со всех сторон.
– Вы готовы ответить на мой вопрос?
Говард тут же подскочил, взвизгивая и чуть ли не роняя пистолет, который был так нужен ему, правда, больше для уверенности. Бледная девушка сидела на стуле, закинув одну ногу на вторую и подперев голову рукой. Одета она была уже более знакомо: чёрно-красная одежда, повязка на глазу и… дыра в груди.
– Т-ты! – вновь начал заикаться полицейский.
– Прошу, подумайте хорошо.
– Говори ты уже свой вопрос! – не выдержал Говард, срываясь на истеричные нотки.
Девушка усмехнулась.
– Вы сможете уйти, если скажете, кто же первый захотел моей смерти.
Мужчина замер, то открывая рот, то закрывая его, словно рыба, выброшенная на сушу. В вопросе точно должен быть некий подвох. Вот только… какой? Полицейский отвёл взгляд в сторону, прибывая не в силах смотреть на ожившего мертвеца или заблудшего призрака – без разницы, это уже ненужные детали, в которые вникать он не хотел. Графиню убили на манеже. Покушение совершил некто из зрителей. Говард напряжённо вспоминал события того самого дня, который будто бы прожил лично, от чего мужчину бросало в холодный пот, настолько реальными казались те события. Имена циркачей скакали в памяти, однако вспомнить их удавалось лишь с неимоверными усилиями. Прямо в своей голове Говард приклеивал фотографии подозреваемых на доску, соединяя их между собой всевозможными связями, но ни одно из предположений не казалось достаточно аргументированным.
Человек, выстреливший в Графиню, вряд ли был кем-то из зрителей. На входе их всех встречала та миловидная дама, которая, видимо, осматривала посетителей на предмет опасных предметов, заодно и билеты проверяла. Работники носили тёмную одежду, дабы не сильно выделяться и не мешаться перед глазами, а ведь на стрелявшем была яркая рубашка. Рубашка в белую и ярко-оранжевую полоску. Рубашка, какую носил лишь один человек, ведь никто из зрячих не надел бы такую вещь на важное выступление. Говард вновь открыл рот и вновь захлопнул его. Слишком просто. “Прошу, подумайте хорошо”. Полицейский был готов рвать на себе и без того редкие волосы. “Да думаю я, думаю!” Мужчина начинал жалеть о своём визите сюда всё сильнее и сильнее с каждой минутой.
Ноа – именно так звали того белобрысого незрячего мальчишку – со своим опытом метателя всегда попадал в цель, и об этом знали все, кто хоть раз слышал об артисте. Говард напрягся, пытаясь вспомнить самые последние пролетевшие кадры событий, которые он видел чужими глазами перед тем, как вернуться вновь в своё тело. Стрелявший явно был растерян, а после содеянного и вовсе выронил из рук оружие, так никуда и не убегая, а просто застывая статуей прямо там, среди паникующих потоков людей. Значит ли это, что убийство было совершенно не по воле Ноа? Кто же тогда мог использовать его в своих целях. Это должен быть человек, не желающий делать что-либо своими руками, обладающий необходимыми для игры в марионеток полномочиями и, конечно, этому человеку юная конферансье должна была мешать настолько, что кроме её немедленной смерти вариантов решения проблемы не оставалось…
Над головой полицейского будто бы зажглась лампочка, как это бывает в мультфильмах при внезапном озарении у персонажей.
– Хозяин! – выкрикнул он, но тут же смутился свой же резкости, поймав недоумённый взгляд девушки. – Э… то есть… Хозяин цирка. Владелец цирка, – сбивчиво исправил он.
На лице сидящей перед ним Графини отразилось крайняя задумчивость. Она всматривалась в Говарда, потирая подбородок. Почему-то под её взглядом мужчина невольно поёжился, чувствуя себя мальчишкой, хотя не являлся ребёнком уже очень и очень давно. А пауза всё тянулась и тянулась… Хоупу начало казаться, будто бы Графиня напрочь забыла ответ на свой вопрос, поэтому и выпытывала его у всех, кто попадётся под руку. Говард уже был готов начать тираду из пояснений, почему это он решил, что именно владелец цирка хотел убрать артистку со своего пути, но решил повременить с этим, ожидая, что Графиня сама попросит об этом. Хотя полицейский был готов на всё, лишь бы побыстрее исчезнуть отсюда. Девушка хмыкнула, прикрывая глаза.
– Нет.
Хоуп застыл в недоумении, хлопая глазами и наблюдая за тем, как Графиня поднимается, собираясь уходить. Уже в дверном проходе Говард перехватывает руку девушки, дёргая её на себя.
– Как это нет?! – шипит он. – Ты и твоя шайка рассказали обо всём происходящем инспектору, он передал это вашему директору, а тот устранил тебя, чтобы ты больше не мешалась под ногами.
Графиня кивнула, соглашаясь.
– Тогда такого чёрта ты не отпускаешь меня?!
– Вопрос был в том, кто первым захотел моей смерти.
Полицейский начал закипать всё больше и в ярости сильнее сжал чужую по-мертвецки холодную конечность. Девушка склонила голову к плечу, невинно улыбаясь, будто бы не понимая причину чужой злости, мол, “Уговор есть уговор. Ты не ответил – я не отпустила”.
– Как я могу знать кто там ещё твой смерти желал, если ты всего один день в вашем паршивом цирке мне показала?
– Этого было вполне достаточно, – она махнула свободной рукой в сторону стола. Рядом с письмом в свете свечи блестела практически пустая упаковка таблеток и железная фляжка, на которые Говард до этого времени не обращал внимания. – Не пришло ли Вам в голову, что первой собственной смерти пожелала я?
Мужчина выпустил чужую руку, обдумывая сказанное. Утрата друга, найденные таблетки и алкоголь, постоянное головокружение…
– Да откуда мне знать, как вы – фрики – развлекаетесь?! – полицейский оттолкнул девушку, выходя из гримёрки быстрым шагом и направляясь к разрезанному брезенту поодаль от комнаты. – Я не намерен играть в ваши игры, приколисты. Нет никакой ожившей мертвечины!
Графиня не двигалась с места, наблюдая за удаляющейся фигурой, которая сыпала бранными выражениями, называя артистку “пранкером” и “блоггером”, и это она тоже приняла за оскорбление.
Акт седьмой. Истина того дня.
Говард слепо бежал по тёмному проходу, освещаемому только лунным светом сквозь дыры в шатре – сломанный фонарик так и остался лежать на столике в гримёрке. Из прорези выхода лилось свечение, служившее единственным ориентиром. Под ногами хлюпала вода из луж, которые остались после утренней работы, окрашенной дождём. Хоуп старался двигаться как можно аккуратнее, зная, сколько обломков и мусора могло валяться на земле. К тому же не мало людей здесь погибло из-за неосторожности… Не сбавляя шага, полицейский выскочил из шатра, тут же зажмуриваясь из-за ослепительно яркого солнца, которого минуту назад и в помине не было.
Кое-как разлепив глаза, но всё ещё щуря их, мужчина огляделся по сторонам: от заброшенной и пустынной ночной территории цирка не осталось и следа. Вокруг бегали дети, крича и смеясь, а за ними мчались их родители. Торговцы завлекали покупателей, громко рекламируя свои товары. Скучающие работники следили за исправностью механизмов аттракционов. Ночь сошла на нет, уступая место ясному и безоблачному дню. Вокруг все были одеты крайне странно, слишком ярко что ли… Разноцветные блузки с футболками и обилие джинсовой ткани сразу же бросались в глаза. В поле зрения мелькнула фигура в красном костюме. Говард встряхнул головой, наконец-то отмирая и тут же срываясь с места. Разборки насчёт того, что за чертовщина сейчас происходит, он решил оставить на потом – сейчас главной целью было выцепить знакомую артистку из толпы, дабы она вернула всё на круги своя. Кто же это может сделать, если не сама Графиня, знающая и видящая больше всех!
Пробираться сквозь возбуждённую публику было крайне сложно. Они толкались, пихались локтями и не давали проходу, поэтому конферансье уплывала от Говарда всё дальше и дальше. Удивительно, что сама артистка таких трудностей, как расталкивание потока людей, не испытывала, ведь все присутствующие будто бы намеренно расступались перед ней, позволяя беспрепятственно проходи в свой пункт назначения. Всё же высокая девушка столкнулась с ней, что-то сбивчиво прошептав. Хоуп ни расслышал ни слова из сказанного и даже не увидел лица незнакомки, но пришёл к выводу, что она извинялась за свою неосмотрительность или чрезмерную спешку. Полицейскому успели оттоптать все ноги, прежде чем тот смог приблизиться к конферансье на расстояние, позволяющее схватить девушку за руку или край её развивающегося на ветру фрака. Тут же его кто-то перехватил под локоть, разворачивая и утаскивая в обратном направлении. Ярость и раздражение вновь стали переполнять мужчину, и он был готов накричать на маленького проказника, который принял его за своего брата или отца и теперь уводил того от первоначальной цели. Однако, повернувшись к своему “похитителю”, Говард успел сменить цвет лица от ярко-красного до абсолютного белого за считанные секунды, при этом находясь в полном замешательстве.
– Дорогуша, неужели ты считаешь правильным хватать цирковых актёров, когда тебе это угодно?
Тихий голос до боли знакомой четырехрукой девушки, которая въелась синим пятном в голову с чужими воспоминаниями, пробирал до самых костей. А вот и та неуклюжая незнакомка… Говард пробормотал что-то себе под нос, безуспешно пытаясь вырваться из чужой хватки, что не увенчалось успехом. Артистка-бабочка завела полицейского в самое начало ряда прилавков, укрываясь с ним за раскидистыми ветвями какого-то приземистого дерева, не успевшего ещё потерять всю свою листву, которая сейчас успешно скрывала парочку от лишних глаз.
– Как твоё имя? – синеволосая артистка упёрлась обеими парами рук в свои бока, в своих сапогах с каблуками возвышаясь над растерявшимся Говардом.
– Го– Гомер, – запнулся мужчина. Отчего-то он не захотел раскрывать своё настоящие имя, хотя в этом не было никакого смысла.
– Гомер, значит. Классная рубашка, у нас такие носит один актёр – метатель ножей. Могу познакомить тебя с ним, поверь, Ноа никогда не промахивается и кто знает, что он выберет целью на этот раз, – артистка перешла на ещё более низкие и угрожающие тона, пытаясь запугать, что у неё, в общем-то, удалось сделать.
Говард заторможенно кивнул в знак того, что слова синеволосой дошли до него и тут же склонил голову, рассматривая свой наряд так, будто бы видит его впервые. От тёмных штанов с кофтой не осталось и следа, теперь одет он был под стать “местным”, то есть так, словно сбежал прямиком с вечеринки в стиле девяностых. Полицейский судорожно потянулся рукой к непойми откуда взявшими на нём джинсам и с облегчением нащупал пистолет, который спрятал в свои старые брюки во время бегства из старого шатра. Артистка перед ним расценила подобное поведение как нарастающую панику от её угроз, поэтому самодовольно хмыкнула и, подмигнув, удалилась. Хоуп смотрел ей в спину, ожидая, пока та совсем не скроется из виду, а после выждал ещё мгновение. Мало ли циркачка действительно не блефовала и сейчас полицейскому поставят яблоко на голову, делая живой мишенью… Говард немного постоял в тени деревьев, всё же вновь возвращаясь в поток людей.
Судорожно продумывая свой следующий шаг таким образом, чтобы больше не пересекаться с другими циркачами, полицейский дошёл до главных ворот, которые всё так же сверкали вывеской “Цирк Уродов”, как и вчерашним утром, когда Говард приехал на развалины этого самого места. Мужчина обернулся, замечая стенды, пестрящие афишами о предстоящих шоу. Дата тринадцатого октября казалась самой знакомой из всех, поэтому полицейский посмотрел на указанное под числом время, но оно попросту терялось среди обилия блёсток, которыми кто-то счёл нужным украсить практически каждый плакат. Глянув на запястье, мужчина не обнаружил наручных часов, которых там, впрочем-то, и не должно было быть изначально, но мало ли что ещё здесь произойти может… Оглядевшись вокруг, Хоуп заметил огромный циферблат прямо на будке билетов. Стрелки, сделанные в виде рук клоуна, клонились к двенадцати часам, и это означало, что Говард мог успеть на второе – полуденное – шоу. К несчастью, денег при полицейском для покупки билета не оказалось, но вскоре потребность в них отпала, ведь в заднем кармане джинсов был найден пригласительный, который Говард подобрал ещё на месте преступления во время своей работы. Дата и время на нём каким-то образом изменились, но это было одним из самых менее странных происшествий за сегодняшнюю ночь, плавно перетёкшую в день, так ещё и несколькими десятками годами ранее.
Так как Хоуп стал ловить на себе всё больше и больше подозрительных взглядов со стороны, дабы уж совсем не утонуть в этом излишнем внимании к своей персоне, он встал в очередь, стараясь слиться с остальными посетителями. С горем пополам, но полицейский потихоньку начал вливаться в общую атмосферу, тайком подслушивая разговоры с разных сторон и отмечая, что да, действительно, на дворе были девяностые, хоть это и казалось полным бредом. Однако принять расслабленную позу так и не вышло, к тому же впереди стоящая дамочка с кудрями, которые были явно больше её головы, пристала с расспросами о том, где пропадает ребёнок Говарда. Тому пришлось очень неловко и сбивчиво объяснять, что он здесь совершенно один, тем более разве не может взрослый человек позволить себе такое развлечение? Оставшись не до конца убеждённой, женщина отвернулась, притягивая поближе своего сына.
Очередь двигалась до абсурдного медленно, хотя, когда Говард сам стоял на манеже, даже пусть и в виде некого призрака, ему показалось, что зрители заняли свою места чуть ли не со скоростью света, если и не быстрее. Мимо полицейского, прямо сквозь ряд ожидающих зрителей, пробежались двое мальчишек, в которых Говард с ужасом узнал очередных артистов – сиамских близнецов. К счастью, на мужчину, глядящего на них широко распахнутыми глазами, юные циркачи не обратили абсолютно никакого внимания. Скорее всего они уже привыкли к подобным ошеломлённым взглядам со стороны. Через считанные секунды, так же расталкивая народ, пролетел и ещё один темноволосый мальчишка в сверкающем синем костюме, который кричал, прерываясь на смех, о том, что “Графиня нас сейчас всех тут отчитывать будет, быстро-быстро!”.
Говард смотрел им вслед, обдумывая услышанное. Чёткий план в его голове так и не сложился, но по выкрикам мальчишек можно было судить о том, что Графиня уже находится под шатром и вот-вот будет готова предстать перед зрителями. Витая в раздумьях, полицейский и не заметил, как подошёл к самому входу, где его уже встречала добродушная работница в платье под расцветку самого шатра, увесистые ботинки которой не делали её ни капли выше. Она глянула на него снизу вверх, оценивая, но отчего-то не осмелилась похлопать по карманам, как остальных зрителей до него. Эту особенность Хоуп подметил только что; наблюдать и замечать он умел прекрасно. И почему эта его особенность не сработала во время ответа на такой простой вопрос ещё там, в гримёрке?.. Говард встряхнул головой. Явно слухи от циркачей о некоем человеке, пристающим к их коллегам, уже разлетелся из уст той артистки-бабочки.
– Предъявите свой билет, пожалуйста, – певуче протянула работница.
Говард протянул свой переливающийся пригласительный, на который женщина смотрела несколько секунд, хотя глаза её не бегали, как было бы при чтении. Она просто рассматривала усыпанную блёстками карточку, на которые тут явно была какая-то мания, и что-то обдумывала.
– Прошу, можете проходить и занимать любое из свободных мест, – она ещё раз глянула на полицейского, но уже более придирчиво.
Говард сбивчиво поблагодарил её и проскользнул в шатёр. Лёгкая музыка доносилась из оркестровой ямы, а голоса зрителей даже не перебивали её, а наоборот, дополняли. Мужчина поднялся на самой верхний ряд, садясь на неудобное пластиковое кресло и располагая в узком проходе свои, явно чересчур длинные для подобных мест, ноги. Хоть народ всё приходил и приходил, наверх никто не спешил подниматься, ведь в этом не было смысла – в первых рядах всё видно как нельзя лучше! Поэтому в относительном одиночестве Говард стал обдумывать свой следующий шаг, ведь попасть на выступление было лишь началом, а что стоит делать дальше – неясно. Ещё не покинувшие мужчину отголоски злости вспыхнули, стоило свету вокруг погаснуть, привлекая внимание к облачённой в красное артистке, что занимала самый центр манежа. Мысли о том, что это она виновата во всём происходящем, вновь затмили разум полицейского, побуждая к необдуманным действиям.
Подгоняя себя мыслями о том, что если не будет источника проблем, то он сможет вернуться к привычной жизни без всей это магической чепухи, какая бывает только в фильмах, Говард поднялся со своего места, сбегая по лестнице под шиканье и недовольное бурчание со всех сторон. Пистолет, отдавшийся неизвестной ранее тяжестью в руке, норовил выскользнуть ещё до того, как полицейский успел бы добежать до нужного ему места. Вытягивая дрожащую руку вперёд, Говард успокаивал себя мыслью о том, что всё происходящее здесь является всего лишь иллюзией, из которой ему необходимо сбежать любым способом. Пальцы сами спустили курок.
Звук выстрела прозвучал словно гром на ясном небе, тут же заставляя всех окружающих сорваться на бегство. Люди толкались и кричали, в панике покидая шатёр. Кто-то, взявший с собой на представление фотокамеру, тратил плёнку, без остановок щёлкая всё вокруг и снимая, так сказать, “сенсационный материал”. Другие же смельчаки, оставшиеся прямо под шатром, нервно нажимали на кнопках телефонов комбинацию девять-один-один, пытаясь донести суть произошедшего операторам, при этом перекрикивая всеобщий гомон. Говард же так и стоял на месте, уже давным-давно выронив из рук свой пистолет, и просто смотрел на манеж, на котором собиралось всё больше и больше народу, пытающегося помочь пострадавшей артистке, но никто так и не осмелился подойти непосредственно к преступнику. На Хоупа медленно, но, верно, накатывала волна осознания. Нет, вовсе это всё не было ни сном, ни иллюзией…
Как только плечо полицейского сжала чужая рука, намереваясь развернуть того к себе, пока мужчина ещё находился в шоковом состоянии, Говард тут же опомнился, даже не оглянувшись, срываясь с места. Басистый голос кричал ему вслед, а за спиной шуршали листья под ногами того, кто пытался догнать полицейского, но тот успешно обгонял своего преследователя. Перед глазами мелькали вывески, паникующие зрители, красно-жёлтые осенние деревья. Говард всё бежал, пока не выдохся. Тут же он обнаружил, что забежал прямиком в лес, сам того и не замечая. Такое стечение обстоятельств даже в каком-то смысле играла Хоупу на руку, если пройти ещё дальше в глушь, то можно с концами скрыться от погони, если она, конечно же, всё ещё была за ним.
Мужчина привалился к дереву, пытаясь отдышаться. Нет, всё же сил бежать дальше у него не оставалось. Поэтому он осел и стал выглядывать возможных преследователей через поредевшую листву, но, к удивлению мужчины, их не оказалось. Перед глазами начало стремительно темнеть, а в сон полицейского клонило всё больше и больше. По дороге, которую было смутно видно из леса, пронёсся старый серый дом на колёсах, уезжая всё дальше и дальше… Вдалеке послышался вой сирены скорой помощи. За ней через считанные минуты промчались и полицейские машины. Суета вновь воцарилась поблизости, буквально рукой подать, но пропавшего преступника, из-за которого всё это и происходило, никто искать, видимо, не собирался. Из-за этого Хоуп пришёл к вполне логичному выводу, что, если вздремнёт прямо здесь, на холодной земле, никто его так и не обнаружит – деревья служили прекрасным укрытием, крепостью защищая выбившегося из сил полицейского.
Говард достал измятое приглашение из кармана, в последний раз разглядывая его, перед тем как окончательно выбросить от греха подальше, ведь именно с него всё и началось. Однако рука его не послушалась, даже и не собираясь подниматься или двигаться в целом, из-за этого даже разорвать билет не вышло бы, так что Хоуп просто сжал блестящую бумажку в кулаке. Намереваясь продолжить свой путь – засыпать в лесу всё же было не самой лучшей идеей, Говард понимал это даже после всего содеянного ранее – полицейский поднялся, всё ещё опираясь на дерево, но как только он отпустил ствол, то не успел пройти и пары шагов, как ноги подкосились, отказываясь удерживать Хоупа. Мужчина повалился на землю, тратя остатки сил на то, чтобы перекатиться на спину. Безоблачное небо стремительно темнело, становясь чернее ночи, и Говард, не в силах всматриваться в эту бездну, закрыл глаза. Капли дождя заморосили по лице и рукам. Кажется, даже сквозь кроны деревьев и закрытые веки он видел потухающие огни цирка и жёлтые ленты, которыми перекрывали все проходы к нему. А может, это было не на шутку разыгравшееся воображение.