Алеся Агафонова
Песнь о Графине
Акт первый. Тень.
Сознание начинает понемногу возвращаться в тело Говарда. Через пару секунд после небольшого анализа ситуации, мужчина распахивает глаза. Он всё ещё находится в тесной гримёрке среди кучи нарядов, вот только… Что-то тут не так. Слишком яркий свет. Всё ещё не вставая, Хоуп поворачивает голову в сторону, подмечая, что вещи на полках и одежда за ним сложены намного более аккуратно, чем до этого. Но вот самого главного он не подметил: в комнатке он всё ещё не один. Только заметив ещё одного присутствующего здесь, полицейский вздрагивает.
Медленно поднимаясь на ноги, мужчина не сводит взгляд с девушки, сидящей рядом. Всем своим видом она выражает умиротворение несмотря на то, что вокруг начинает нарастать шум. Она скрестила руки на столе, уткнувшись в них лицом. Спит? Говард смотрит на пол, не находя там своего пистолета и решается тихо пройтись дальше. Мимолётом взглянув в зеркало, он понимает, что его… попросту нет. За девушкой никто не отражается. Из горла рвётся истеричный смех, но он не слышит сам себя. Будто бы он всего лишь тень незнакомки. Не больше.
Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, полицейский успокаивается. Прежде чем паниковать, нужно оценить обстановку. Прислушавшись к шуму, но понимает, что это музыка. Очень несвязная, скачущая, смешавшая в себе сразу несколько мелодий… музыка. Словно рядом с ним проходит репетиции ансамбля или небольшого оркестра. Свеча со стола не исчезла, но вместо неё помещение освещают разноцветные гирлянды, которые скрывали за собой потолок, не уступая по яркости люстре с лампочками. Однако, от мигающего разноцветного свечения у Говарда быстро начинает рябить в глазах, и он искренне не понимает, как в такой обстановке возможно расслабиться, а тем более уснуть.
За звуком инструментов мужчина не услышал приближающихся грохот шагов. Через мгновение дверь жалобно скрипнула и громко ударилась о стену, распахиваясь. Комнатка от такого натиска сотряслась, вынуждая девушку подскочить, просыпаясь.
– Графи-и-иня-я-я, – протянул парень худощавого телосложения, заглядывая внутрь. Светлые волосы были взъерошены, а зелёные глаза лукаво блестели. – А ну-ка подъём! Мы без тебя репетицию начать не можем.
– Ага-ага, – незнакомец шагнул в сторону и в проёме появился ещё один парень, идентичный прошлому. Сначала показалось, что они просто держатся за руки, однако, ладони их срастались, как и часть ног чуть выше колена. Сиамские близнецы выглядели нескладно, а голоса их скакали от одной тональности к другой, к тому же говорили они наперебой. – Проснись и пой! Тётя Лиз нас уже извела своими рассказами о её молодости, только тебя и ждём.
– Ох, примите мои извинения, ребята, – девушка засуетилась, хватая с полки чёрный цилиндр и трость. Ухмыльнувшись, она поправила ярко-красную помаду на губах и убрала за правое ухо пару спадающих на лицо прядей волос. – Не графское это дело –спать вне своих хором, вы как всегда правы. Поспешим же!
“Графиня? С той фотографии?” – задумался Говард. Дата на снимке говорила, что она сделана в девяносто первом году. Значит ли это, что прямо сейчас он попал в то время? Бред какой-то. Он призрак в девяностых, шастающий по цирку уродов. Видимо, курил сегодня он что-то покрепче обычного табака.
Пока полицейский витал в раздумьях, девушка уже почти покинула гримёрку. Он успел выскользнуть из комнаты, перед тем как дверь захлопнулась. Все трое – или двое? – удалялись в глубь шатра, отодвигая бархатную занавес, что до этого отделяла их от остальных собравшихся людей.
Слух Хоупа не подвел. В паре метров оркестр уже успел рассесться по своим местам и сейчас каждый по кругу играл мелодии, уткнувшись в свои нотные листы, ожидая дирижёра. Сиамские близнецы шли чуть ли не припрыжку, болтая рукавами рубашек, которые были им явно слегка велики. Девушка же, облачённая в тёмно-красные, почти что чёрные, рубашку со штанами, на фоне которых расшитый камнями и бисером красный фрак блестел невероятно ярко, ступала медленно и грациозно. Прозвище “Графиня” ей явно шло.
Около манежа, к которому они приближались, сидели остальные артисты, хотя их было меньше, чем на том снимке. Видимо, некоторые самоуверенные циркачи обходились без дополнительных репетиций.
Женщина в цветастом платье была увешена бусами и браслетами, а на лбу у неё красовался третий глаз, выделенный ярко-синими тенями, который иногда лениво открывался. В руках она перебирала карты, увлечённо рассказывая что-то рядом сидящему мальчику. Он выглядел вполне обычно, темноволосый, в тёмно-синем комбинезоне, но поза с согнутыми под неестественным углом ногами всё же показывала, что он здесь не просто зритель. На полу манежа вытянулся мужчина в строгом костюме, глаза его были прикрыты, а длинные волосы спадали на лицо. Прикинув на глаз, можно было сказать, что он минимум метра два ростом! Рядом с ним в идентичном наряде сидел парнишка-карлик, качаясь из стороны в сторону в такт только ему известной мелодии. Рост его не гармонировал с явно взрослыми чертами лица. Поодаль от всех бродил парень без рук и что-то упорно бормотал себе под нос. Одет он был практически так же, как и Графиня, только цвета костюма перемешались – рубашка без рукавов и брюки пестрили алым цветом, а жилетка со шляпой блестели кровавым бисером на чёрной ткани.
– Доброго дня, Фокусник! – безрукий остановился, поворачиваясь на оклик, и лицо его тут же озарила улыбка. – Разве Вы не должны были услужить мне, объявив начало репетиции?
– Графиня, брось, – он закатил глаза и будь у него отсутствующе конечности, он бы определённо отмахнулся рукой. – Это же наша традиция! Никак нельзя её нарушать, так что начало репетиции объявлять должна именно ты.
– Голубки, не ссорьтесь. – рассмеялась женщина своим слегка хриплым голосом с сильным русским акцентом.
– Тётя Лиз! – возмутился Фокусник
– Елизавета, какие же это из нас голубки? Разве что слегка порубленные, – девушка в красном повернулась в пол оборота и Говард, до этого момента следовавший за ней со спины, заметил повязку, закрывающую левый глаз. Графиня тоже была с изъяном, как и все вокруг.
– Воркуйте-воркуйте, дорогие, – женщина поднялась, кряхтя, – А мне надо косточки размять, гадание дело не простое, ох не простое.
– Да, мисс Г. – темноволосый мальчик соскочил со своего места, возвращая ноги в обычное для нормального человека положение, – отрепетируем по-быстрому, да свалим на ярмарку. Слышал, сегодня Джеф готовит сахарную вату пораньше, надо успеть и нам отхватить кусочек.
– Раз дело уж и до лакомств доходит…
Девушка наклонилась, кладя на пол взятые вещи и быстро пригладила длинные тёмные волосы в низкий хвост. Вновь подняв цилиндр, артистка накинула его на голову, а после взяла и трость, тут же опираясь на неё:
– Дамы и господа, леди и джентльмены, – разом стих посторонний шум, позволяя словам облетать весь зал. – Рады приветствовать вас в нашем цирке! Готовьтесь удивляться и восхищаться, ужасаться и сотрясаться. Мы готовы стараться для вас и ради вас. Да будет шоу!
Графиня развела руками, растягивая ухмылку ещё шире. Аплодисменты посыпались со всех сторон несмотря на то, что циркачей и музыкантов в шатре было не так и много. Девушка подкинула трость, ловко перехватывая её и прижимая к груди в поклоне. После она выпрямилась и напоследок улыбнувшись артистам покинула помещение.
Говард не заметил, как начал хлопать со всеми, хоть это и не имело смысла. Напоследок глянув на актёров, которые сразу же засуетились, разбредаясь по территории для отработки выступлений, полицейский поспешил удалиться за Графиней. Выходя из шатра, навстречу им бежал человек в белой рубашке с зажатой между зубов палочкой. Он отчаянно пытался пригладить взъерошенные волосы, поглядывая на наручные часы.
– Майкл, – притормозила его девушка ладонью, облачённой в перчатку, – подскажите мне, где Вы постоянно пропадаете?
– Ах, Графиня! – опешил он, останавливаясь и доставая изо рта мешающий говорить предмет. – Дел невпроворот, то кто-то из музыкантов приболеет, то ноты не успеют все получить…
– Вас можно понять, – кивнула артистка, – поспешите, до начала всего полчаса.
– Так точно! – отчеканил дирижёр, забегая в шатёр.
Девушка хмыкнула, идя по протоптанной дорожке в сторону пёстрых палаток. Туда-сюда ходили другие актёры и работники цирка, махая Графине или здороваясь с ней, а зрители провожали артистку заинтересованными взглядами в предвкушении скорого зрелища. На ярмарке продавалось всё что только можно: от сладостей и прочей еды до воздушных шариков и забавных украшений. Каждое воскресенье торговцы всеми усилиями старались ухватить себе здесь место, так что люди за прилавками менялись чуть ли не со скоростью света. Парочка постояльцев всё же была – те, кто работал непосредственно на хозяина цирка. Дойдя до конца ряда, Графиня остановилась у пухлого продавца, протирающего свой стол. Говард встал за ней, прислушиваясь к разговору сквозь стену детского крика и смеха.
– Доброго дня, Джеф, – девушка по-птичьи склонила голову к плечу. – Ещё не распродали всё?
– Графиня, какая честь! – улыбнулся он, поднимая глаза. – Нет, куда уж там! Ваша компания ещё первое выступление не отыграла, а ярмарка оживает к вечеру.
– Вы как всегда правы, – ухмыльнулась она. – Не могли бы Вы оставить актёрам немного сахарной ваты?
– Никаких проблем! – рассмеялся Джеф. – Эти ребятки за любимые лакомства порвать готовы, уж я-то знаю! Ступай, готовься к открытию.
Девушка кивнула, удаляясь в сторону аттракционов. По пути высокая незнакомка столкнулась с ней, быстро что-то пролепетав, но Хоуп не успел расслышать ни слова, так что посчитал, что та извинилась. Говард, следовавший за Графиней, предполагал, что артистка остановится где-нибудь ещё, болтая со знакомыми, но она проскользнула мимо собравшихся поодаль работников, уходя всё дальше. К концу поляны, у деревьев, расположились небольшие домики на колёсах, обвешенные флажками разных цветов. Видимо, здесь жили циркачи, которые не имели недвижимости в городе. А по количеству машин можно сказать, что эта была вся труппа. На земле у каждого входа валялись коврики с нелепыми фразами-приветствиями, а на дверях болтались таблички с именами артистов, показывая, кому каждая из комнат принадлежит. Цирк бродячим не был, так что хозяин мог позволить себе построить более привычное для обычных людей место жительства, но лишние траты никто совершать намерен не был. Да и сами актёры не особо возражали – был в подобном образе жизни особый шарм.
Только один дом на колёсах выбивался из яркого строя. Серый, ничем не украшенный, не разрисованный замысловатыми узорами он стоял поодаль от других, но заброшенным не являлся. У каждой монеты есть две стороны, и, как это обычно бывает, за весельем и сказкой стоит угрюмый и совершенно нежизнерадостный человек. Именно таким являлся владелец и по совместительству главный управляющий Цирка Уродов, который целыми днями сидел в своём импровизированным офисе. Никто не знал, чем он там занимался, но заходил в свой вагончик он рано утром, а вечером выходил из него ещё более недовольным, уезжая обратно в город. Ни на выступлениях, ни на репетициях он не присутствовал, но каким-то образом знал обо всём происходящем и о любых провинностях своих подчинённых. Вызова в его “темницу” боялся каждый. Мало кого он звал к себе лично, но те, кому выпадала такая честь, после беседы выглядели лишёнными жизненных сил. Однако один человек являлся туда как по расписанию.
Графиня застыла у покрывающейся ржавчиной двери, нервно сжимая в руках свою трость. Спина потеряла свой идеально ровный вид, а глаза неотрывно смотрели на вычищенные ботинки. Шумно втянув воздух, артистка тихо постучала о железную поверхность одними только костяшками пальцев. Дверь незамедлительно распахнулась, будто бы человек за ней только и выжидал прихода девушки.
– Явилась-таки, Грейс.
Девушку передёрнуло. Пальцы сильнее сжали трость. Мужчина средних лет в джинсах и серой полосатой рубашке зажимал зажжённую сигарету в зубах, наблюдая за актрисой.
– Доброго утра, – от насмешливой интонации на повышенных тонах не осталось и следа.
– Смотри в глаза, когда говоришь со старшими, – костлявые пальцы до боли сжали подбородок Графини, поднимая его.
Владелец цирка достал изо рта сигарету, выдыхая дым девушке в лицо и продолжая хриплым голосом:
– Угадаешь, в чём провинилась на этот раз?
– Понятия не имею о чём вы, – взгляд снова опустился вниз. Щёку актрисы пронзило обжигающей болью.
Окурок падает на землю, а чужая рука перемещается на горло, предупреждающе его сдавливая.
– За придурка меня держишь, девчонка?! Ещё хоть раз увижу, как ты своей палкой будешь Морзянку отстукивать, лишишься второго глаза. Я понятно выразился?
– Вполне…
– Ещё раз, – рука сжимается сильнее, – тебе всё понятно?
– Всё ясно.
Пальцы разжимаются, и артистка прижимает руку к свежему ожогу, жадно хватая ртом воздух. Дверь захлопывается, обрывая разговор. Прокашлявшись, Графиня выпрямляется и надвигает глазную повязку ниже, скрывая ранение. Смахнув с костюма осыпавшийся пепел, девушка разворачивается на пятках и идёт обратно в центр веселья. На лице вновь играет улыбка, словно минуту назад ничего не произошло. Артистка в какой-то степени выглядела довольной собой, как показалось Говарду.
Слегка ускорив шаг, девушка мимолётом глянула на деревянную доску для объявлений, которая была увешана афишами. Каждая из них переливалась на солнце и кричала о предстоящем шоу. У главного входа в шатёр успел выстроиться ряд зрителей, которым натерпелось поскорее занять свои места. Только завидев их, Графиня поспешила скрыться от множества пар глаз, поэтому вернулась к потрёпанной доске с объявлениями и проскользнула в замаскированный проход для работников цирка и поспешила к остальным актёрам.
В полумраке мелькали редкие огни прожекторов, которые изредка пробивались сквозь плотные занавесы. Говард, не дожидаясь артистку, проскользнул на манеж, оглядываясь по сторонам. Практически все места были заняты, а сколько людей ещё ждали на входе! Низкая дама в бело-красном платье улыбалась зрителям, проверяя их билеты и подсказывая, как лучше пройти на свободные места в ложе. Оркестр играл незатейливую мелодию, дополняя гомон разговоров со всех сторон.
Как только женщина у входа исчезла, смыкая разрезанную часть шатра, огни погасли, а за ними смолкла и музыка. Одинокий луч света опустился в центр манежа, выделяя из мрака белое пятно. Разговоры становились всё тише и тише, пока окончательно не сошли на нет.
Стук каблуков едва слышно отдавался от деревянной платформы, и Графиня предстала перед зрителями, обводя их взглядом. Говард, стоящий в темноте прямо под боком артистки ощутил на себе неимоверное давление, будто бы это на него обращены десятки или даже сотни пар глаз.
– Дамы и господа, леди и джентльмены… – звонкий голос разрезал тишину.
Полосатая ткань и застывшие в предвкушении лица поплыли перед глазами, полицейский упал на колени, сливаясь с окружающим мраком и растворяясь в нём.
Акт второй. Изначально.
Я медленно открыла глаза, тут же зажмуривая их из-за слишком яркого солнца, что пробивалось сквозь незакрытые шторы. Часы у кровати показывали полседьмого, а на улице был слышен смех и голоса, наперебой рассказывающие о чём-то. На себе я заметила брюки с рубашкой, а на полу небрежно лежали трость с фраком: такой внешний вид был обязан вчерашней изнуряющей репетицией. В целом, всё было как обычно. Отчего-то меня не покидало странное предчувствие. Будто бы совсем скоро должно произойти нечто грандиозное, а вот в хорошем ключе или плохом – неясно. Хотя чувство нарастающей опасности в цирке вполне себе логично могло и не отступать вовсе, учитывая всю рискованность здешних артистов, которые время от времени любили побаловаться с колюще-режуще-полыхающими предметами.
Немного покрутившись у зеркала, которое занимало собой бóльшую часть одной из стен, я прогнала остатки сонливости и вышла на улицу, захлопнув за собой дверь. Осенний ветер подхватывал опавшие листья, унося их всё дальше и дальше. Наше маленькое цирковое поселение, состоящие из вагончиков, от лишних глаз скрывал за собой лес. Хотя деревья преимущественно находились за вагончиками, их ветви всё равно внушали чувство скрытости и даже некой безопасности. А сейчас к тому же этот самый лес пестрил всем спектром оранжево-жёлтых цветов. Из-за этого буйства красок вся территория цирка будто была обхвачена огнём, а землю покрыл пёстрый ковёр. Да и “местные” своим внешним видом прекрасно дополняли эту картину.
За одним из деревьев вновь послышались уже было притихшие голоса. Прямо перед одним из жилищ росла невысокая яблоня: не особо красивая, с постоянно опадающими недозревшими яблоками и длинными кривыми ветвями. Среди леса вокруг она выглядела так одиноко, что всем цирковым составом уговаривали оставить бедное дерево в покое. А уже потом, кто-то донельзя остроумный, даже назвал яблоню “Vae soli3”, а остальные и подхватили, прозвав новую подругу Соли.
Шурша листьями, я подошла к источнику звуков, приваливаясь плечом к стволу дерева.
– …так я и ответила, дорогая, разве не очевидно?
На одной из низко склонившихся ветвей сидела артистка с синими волосами, краска на которых местами уже смылась в нежно-голубой оттенок, а у корней просматривался натуральный – светло-русый – цвет шевелюры. Ноги в сапогах по колено качались, чуть ли не касаясь земли. От прохладного ветра чёрное боди, больше походившее на летний купальник, не сильно спасало, так что двумя руками она обхватила себя за плечи. Ещё одна, очевидно лишняя для нормального человека, пара рук тоже была занята: одна из них держала тлевшую сигарету, а вторая яро жестикулировала, компенсируя тихий голос.
– Элле, доброе утро. – поздоровалась я, обращая на себя внимание.
– А-а-а, Грейс, лапочка, это ты, – артистка на ветке повернула голову, свободной рукой отбрасывая за спину длинные волосы. Моя улыбка слегка скривилась, заставляя Элле осечься. – Ах да, прошу простить, Графиня. И отчего ты так своё имя не любишь, дорогая?
– Напряги пару своих извилин, по имени к Графине обращается только один человек, –прошипел кто-то снизу.
В небольшой куче листьев под яблоней сидела ещё одна девушка. Рыжие волосы, заплетённые в причёску из нескольких скрученных кос, были усыпаны жёлтыми листочками, периодически падающими сверху. Черный комбинезон с полупрозрачными рукавами и штанинами открывал вид на будто бы обгоревшие или покрытые сажей части тела, а из-под слоя оранжевых теней недовольно сверкали серые глаза.
– И тебе доброе утро, Тира, – я посмотрела на неё, пытаясь передать благодарность через один только взгляд, таким образом говорила на языке фаерщицы. На обращение к себе по настоящему имени я не боялась, но уж каким-то больно непривычным оно стало, а всё от того, что Графиней меня стали звать в шутку, которая переросла в нечто большее.
– Да-да, – “огненная” девушка ещё ниже сползла по стволу дерева, зарываясь в листву, всё же мигнув мне в ответ “Да не за что”.
– Лапочка, а чего ты с утра уже при параде? До первого выступления почти два часа.
– Элле, Вы же знаете, что у нас не может быть разный график. Встал один –просыпаются и остальные, – в подкреплении моих слов со стороны аттракционов послышались визги и смех.
– Прислушайся, крылатая, тебе дело говорят, – буркнула Тира. – Хватит тягать меня ни свет не заря к этой чёртовой яблоне.
– Не злись, дорогуша, – тихо рассмеялась Элле. – Свежий воздух полезен для здоровья, и не стоит так грубо отзываться о нашей любимой Соли.
Из-под листвы послышалось недовольное бурчание. Элле прикрыла глаза и поднесла сигару к губам, вдыхая дым. Я ещё мгновение понаблюдала за ними и удалилась, напомнив про общий завтрак в обычное время.
На самом деле, любовь Элле к одинокой яблоне было легко понять: утром территория, не заполонённая оживлёнными зрителями, была довольно пустынной и именно сидя на этом деревце можно было рассмотреть её практически полностью. Со всех сторон окружённый другими постройками шатёр, конечно же, возвышался в самом центре. Прямо за ним стояла карусель, переливающаяся на солнце фигурками лошадей. Рядом сейчас суетились работники цирка, пытающиеся как можно удачней на маленькую площадку вместить три надувных замка. Между ними, мешая работе взрослых, в догонялки играли ещё пара цирковых обитателей.
Перехватив трость поудобнее, я попыталась сбавить громкость своих шагов, но в этом необходимости, как таковой, не было. Дети, полностью погруженные в игру, не заметили бы даже движущийся на них танк. Спрятавшись за одной из фигур карусели, я стала прислушиваться к нарастающим шагам. Как только смех был слышен совсем близко, я ухмыльнулась самой себе, выставляя руку с тростью из укрытия.
– Не догонишь, не догонишь… ауч! – в преграду врезался темноволосый мальчик в синем акробатическом костюме. Он повернул голову в бок, встречаясь с насмешкой в моём единственном глазе. – Графиня! А что ты…
– Попался!
Я быстро убрала вытянутую руку с тростью. Сиамские близнецы – Рик и Рей –налетели на свою жертву, сбивая мальчика с ног и падая следом. Тут же все трое начали вставать, смеясь пуще прежнего, так что я тоже не удержалась от улыбки.
– Графиня!
– Доброе утро! – договаривая друг за другом, поприветствовали меня близнецы.
– А вам разве не говорили, что не стоит мешать старшим, когда они работают? – склонив голову к плечу, я попыталась добавить в голос хотя бы немного строгих ноток, что выходило из рук вон плохо.
– Мы знаем! Но нам разрешили. – протараторил акробат, разминая руки, путём сворачивания их под непонятными углами.
– Херд праву говорит! – согласились Рик и Рей.
Как живое доказательство их слов, из-за шатра с невероятной скоростью вывернул ещё один парень, но он был явно взрослее, чем остальные игроки. Бело-оранжевая полосатая рубашка свободно болталась на нём, будучи не заправленной в такие же полосатые, но уже чёрно-белые, штаны. Он улыбался во все тридцать два, направляясь прямо в их сторону. Я вновь лениво подняла свою трость и через мгновение блондин врезался в неё, с трудом восстанавливая равновесие. Он схватился за внезапно появившуюся преграду и провел пальцами до рукоятки, всё так же смотря в пустоту.
– Вот так встреча! Графиня и вне своих хором, надо же, – циркач, всё так же не поворачивал головы, просто стоял и смотрел своими стеклянными белыми глазами в даль. – Чем достоин внимания представителя голубой крови?
– Ноа, опять Вы позволяете младшим хулиганить? – перебила его я.
– Что же ты такое говоришь! Да я же ту главный пример для подражания, – он наугад сгрёб в охапку рядом стоящего Херда и потрепал того по голове. – Мы просто разминаемся перед выступлением как ответственное работники. Правда, парни?
– Именно!
– Так точно!
Не дождавшись ответа, Ноа прокричал: “А теперь бежим, пока нам не надавали заданий!” и все четверо унеслись прочь, заливая двор смехом. Смотря на удаляющуюся компанию, я понадеялась, что они помнят про общее собрание. Хотя, если быть совсем уж честной, эта команда под кодовым названием “Ходячий Ураган” действительно ответственно являлась на каждый завтрак, но ничем не интересовалась, кроме поедания всего, что попадалось под руку.
Искать других циркачей ни желания, ни смысла не было. Заботливо прибитые за ремешок наручные часы на деревянной доске у заднего – скрытого – входа в шатёр показывали без двух минут семь. Рядом еле-еле держался клочок бумажки с надписью “Опоздание прощается только белым кроликам!” с подмигивающим человечком в углу. Тут же было и расписание номеров грядущего выступления, незаконченная партия в крестики-нолики и рисунок не очень симпатичного кота. Этим стендом пользовались только артисты, кто-то для сообщения другим важной информации, а кто-то забавы ради.
В отличие от главного входа, проход для актёров сложно было назвать хотя бы презентабельным. Если не знать, что через эту, как выражаются некоторые, “рваную тряпку”, можно попасть в шатёр, то даже доска рядом послужит плохим ориентиром.
***
Внутри, как это бывает каждое утро перед началом цепочки шоу, царила слегка мрачная атмосфера. В гардеробной артистов, среди рядов вешалок с костюмами в чехлах, посреди длинной комнаты на подобии круга лежало двенадцать подушек. По углам кое-как были раскиданы ночники и фонарики, чтобы осветить пространство без помощи чересчур ярких лампочек на потолке. Пришла я, как обычно, последней. Закрыв за собой дверь и подперев ей стулом, я села на свободное место около безрукого парня – Фокусника – одетого практически в точности как я. Первым молчание прервал Ноа:
– А что, в этот раз у нас завтрак без завтрака, или питаемся святым духом? – сказал он, водя перед собой рукой в поиске тарелки. На него тут же начали шикать и шипеть со всех сторон.
– Слови-ка тишину, слепой, – прошептала рядом с ним Тира, закидывая рыжую косу за спину так, что она со щелчком попала Ноа прямо по носу.
– Сколько осталось до начала первого шоу? – поинтересовался некто из тёмного угла.
– Первое выступление, как обычно, в полдевятого. И кому вообще в голову идея приходит ехать чёрт пойми куда, чтобы поглазеть на нас в такую рань… – пробурчал Фокусник у меня под боком. Он был одним из тех, кто при возможности спал бы вплоть до обеда.
Но, всё же, продолжил безрукий со своей обычной воодушевлённостью, насколько это возможно было сделать шёпотом:
– Сегодня здесь все, – оповестил он меня. – Вход сторожит Тея.
Тея – клоунесса, что приезжает сюда только в дни выступлений, развлекая детей до и после шоу. Может, будь я здесь во время принятия решения о том, кто будет остерегать наши разговоры от лишних ушей, то выступила бы против этой девушки с длинными жёлтыми косами. Но, раз по мнению остальных сегодня в сборе должны быть все, то пускай будет так. Возможно, звон её колокольчиков даже и заглушит наши голоса, есть в этом что-то разумное…
Пока я раздумывала о клоунессе, сторожащей наши тайны, остальные выжидающе молчали. Я тоже притихла, ведь сегодняшнее собрание было организованно не по моей инициативе. Поймав на себе пару взглядов, я заметила, что никто упорно не хочет смотреть мне в лицо. Протянув к нему руку, я удостоверилась, что чёрная повязка занимает своё место, так что поводов не смотреть на мой второй –отсутствующий – глаз ни у кого не было – левую часть лица закрывала собой холщовая ткань.
Из угла послышался надрывной кашель. Все тут же встрепенулись, выходя из транса, но всё так же избегали встречи глазами со мной. Я изогнула бровь в немом вопросе, повернувшись к Фокуснику. Он только поджал губы, всё же глядя в черноту моего единственного глаза. Неожиданно для меня, молчание вновь прервал Ноа, но в этот раз уже без своего обычно насмешливого тона, водя рукой по своим короткостриженым волосам:
– Графиня, а помнишь ли ты, что сегодня за дата?
Вот теперь и стало понятно, что собрание организовали не без меня, а для меня. И это было именно собрание, не завтрак, хотя тот же самый Ноа был в какой-то степени удивлён, что не обнаружил здесь еды, значит было это не наше традиционное начало дня выступлений. Играет ли роль сегодняшняя дата? На дворе тринадцатое октября, а это значит… перетасовка.
Видимо, тень проскользнула по моему лицу, ведь Элле начала нервно стучать пальцами по полу. Эта мерная дробь была, кажется, выжжена у меня в памяти, как и у остальных тут, ведь собраны мы здесь были общим горем.
***
“ …Мигающий свет ламп разливался по белым стенам, в которые въелся запах спирта и лекарств. Из соседней комнаты доносился крик, периодически срывающий на плач, что с каждой минутой становился всё слабее и слабее. Как только наступает тишина, она начинает давить со всех сторон, смешиваясь с пропитавшим воздух страхом, но её тут же заменяет тиканье. Оно раздаётся отовсюду, пробираясь под кожу и отсчитывая секунды до чего-то, будто бы за ним должен последовать как минимум взрыв, который сравняет это проклятое место с землёй. В заброшенной больнице пусто, но она переполнена до краёв. За её стенами осталось нечто важное, но мысли путаются и не позволяют добраться до таких необходимых крохотных отрывков.
Девушка лежит на полу. Окружённая периодически наступающей тьмой, сквозь неё она пытается прожечь взглядом потолок, пробивая себе путь на волю. Девушка единственная здесь помнит, хотя всё, что ей известно сейчас перемешивается между собой. Она помнит ужасное прошлое вне этих стен. Помнит, что холодные бетонные плиты на улице и вечно неотступающий голод были лучше. Она помнит, что слишком дорогой костюм никак не вписывался в картину грязных закоулков. И она, конечно же, помнит надпись, выцапанную за кроватью, которая умоляла не притрагиваться к сомнительным таблеткам, насколько бы больно ни было.
Стены за кроватью в целом были изрезаны подписями. Прорези их были настолько глубокими, словно писал человек, который после содеянного не смог бы сам увидеть свои тексты, а ориентировался лишь по углублениям в поцарапанной штукатурке. Здесь было много рассказов, которые каким-то чудом оставались невидимыми для всего персонала. Найти их мог лишь тот, кто ищет.
Здесь была и история о женщине, которая своим даром предсказывала людям будущее в захудалом месте, бегала от ярмарки к ярмарке, пряталась за тканью тёмных палаток и спала на улицах. Взамен на право пользоваться её способностями, здесь ей дали третий глаз, причём самый что ни на есть настоящий, хотя сама она о таких подарках не просила.
Здесь был и рассказ о братьях, которые слонялись по улицам после смерти родителей и отказывались отпускать друг друга, ища в самих себе поддержку. И даже здесь они ни за что не согласились расставаться, но желание их не восприняли должным образом, сделав так, что братья больше никогда не смогут отпустить друг друга, причём в прямом смысле этого выражения.