Алена Игоревна Дьячкова
После
Глава 7
В залитой солнечными лучами кухне, громко свистя и постукивая крышкой, кипел чайник; на плите жарились хрустящие тосты, а за накрытым столом уже приступил к утренней трапезе недавно поднявшийся с кровати Стивен.
Две недели минуло с последнего визита доктора и захватывающего ночного приключения. На полученные не самым честным путем средства, больного мальчика сразу отправили в санаторий, где он пробудет ближайшие полгода, восстанавливаясь и дыша свежим воздухом.
Сейчас, намазывая маслом только что принесенные женой тосты, молодой отец с чувством выполненного долга бегло читал утреннюю газету, просматривая кричащие заголовки и цепляясь взглядом за некоторые предложения.
Вдруг в глаза ему попалась небольшая статейка в нижнем углу предпоследней страницы. Называлась она самым заурядным образом «Дело раскрыто!», поэтому привлек мужчину вовсе не заголовок, а мелкая, ужасного качества фотография, на которой он все же смог различить знакомое лицо. Лицо Дэвида.
Фотография была сделана в отделении милиции – человек, взиравший с нее, был облачен в тюремную форму, а на его груди виднелся порядковый номер, который присваивают всем осужденным.
Замерев от волнения, Стивен крепко сжал тонкую бумагу и жадно впился взглядом в написанный под фотографией клочок текста:
«Вчера вечером, при попытке ограбления гражданского лица, капитаном полиции Дональдом Вагнером был пойман Дэвид Ли Роджерс. За Д.Л. Роджерсом числится ряд преступлений различной тяжести, на него давно уже вела охоту местная полиция.
В ходе следствия также выяснилось, что он причастен к ряду других противоправных деяний различной тяжести.
Осужденный приговорен к десяти годам лишения свободы и заключения в тюрьме строго режима».
– Стивен… Стивен! – тихо звала Мэри, коснувшись плеча мужа.
Молодой человек резко поднял глаза. Только сейчас он понял, что несколько минут уже неподвижно, стеклянным взглядом сверлил пожелтевшую страницу газеты, которая почти выскользнула из ослабевших рук.
– Все в порядке? – заботливо приподняв его за подбородок, продолжила Мэри.
– Да… Я просто… задумался, – ответил он, обняв ее за плечи. – Все хорошо… у нас все хорошо…
Почему?
По мощеной, истертой до блеска мостовой Парижа уверенными шагами направлялся куда-то темноволосый мужчина, подставляющий свое морщинистое лицо ярким лучам восходящего солнца. По этому задумчиво-сосредоточенному лицу сложно было сказать о том, что волнует его обладателя в данный момент; однако оно с первого взгляда обличало его происхождение, его корни, его национальность.
Мужчина выглядел намного старше своих лет – плечи осунулись, в иссиня-черных кудрях проступила седина, на лице начинали появляться борозды морщин.
Через его плечо была перекинута лямка огромного запятнанного временем аккордеона, покоившегося за сутулой спиной. Инструмент явно пришел в негодность: многие кнопки были либо продавлены, либо отсутствовали вовсе; кожаную гармошку испещряли заплатки и аккуратные швы, скрывавшие надрывы; вмятины на алюминиевом корпусе свидетельствовали о лишениях, которые выпали на долю аккордеона, и, соответственно, его владельца. Но, несмотря на все, казалось бы, фатальные увечья инструмента, мужчина каждый день приходил на одну из площадей города и заставлял его оживать в своих умелых руках еврея-иммигранта.
Рядом семенил не унимающийся мальчишка. Всего пяти лет от роду он уже был копией своего отца: такие же богатые смоляные кудри, такой же курносый нос, даже уверенный блеск в глазах – все это свидетельствовало об их родстве лучше любого официального документа.
Любопытный мальчуган кружил вокруг сутулой фигуры с аккордеоном и засыпал ее своими по-детски важными вопросами.
– Пап, а почему небо голубое? – Выпалил он, схватив отца за руку и уставившись на залитый зарей небосклон.
Мужчина рассмеялся, похлопал сынишку по протянутой руке:
– Какие хорошие вопросы ты задаешь в свои юные годы. Ну, смотри: в далеком-далеком космосе есть Солнце – это большой газовый шар, который излучает свет и тепло. В космосе также есть планеты и многие другие тела; между ними же находится вакуум, то есть пространство, в котором нет ничего, кроме ряда некоторых частиц. Когда свет от Солнца достигает нашей планеты, он сталкивается с атмосферой (оболочкой Земли, защищающей нас от космического излучения, ну и от много чего еще) и рассеивается на множество волн разной длины. А человеческий глаз воспринимает лишь волны синего спектра. Вот и вся премудрость! – Воодушевленно подытожил он и с интересом взглянул на сына.
Тот был под впечатлением, причем даже не от того, что в космосе есть газовый шар, который каким-то образом излучает свет; и даже не от того, что глаз человека воспринимает лишь часть каких-то неведомых ему волн (в силу своего возраста ему не сильно хотелось углубляться в эти вопросы); он же был впечатлен тем, что отец знает «все на свете», и не было еще случая, когда бы он не ответил на внезапный заковыристый вопрос малыша. Именно поэтому сутулый мужчина с аккордеоном за спиной был для мальчика идеалом, который всегда помогал советом в трудную минуту; идеалом, к которому он стремился, которым восхищался.
– А почему Солнце светит? – Продолжал наступление малыш.
– Все-то тебе надо знать, – усмехнулся отец. – Как бы это проще объяснить… В общем, вся материя во Вселенной состоит из мельчайших частиц – атомов. Вся материя – это буквально все вокруг нас: и вещество на Солнце, и вот этот кирпич, – он дотронулся до стены здания, которое возникло перед ними, – и даже твоя рука – все состоит из одного и того же материала.
Мальчик задумчиво, немного испуганно принялся рассматривать свои руки, вертя их то так, то эдак; а отец в это время продолжал:
– Тяжелые атомы образуются при слиянии более легких. Например, из двух атомов водорода (самого легкого атома из всех нам известных) образуется один атом гелия, он тяжелее его… Как думаешь во сколько раз?
Малыш ненадолго задумался, но секунду спустя радостно выкрикнул:
– В два!
– Правильно, – удовлетворенно протянул темноволосый мужчина. – Однако такой процесс возможен только при высочайших температурах и колоссальном давлении. На Земле эти условия отсутствуют, а вот в звездах, в том числе и на Солнце, подобные процессы протекают непрерывно на протяжении множества миллиардов лет. – Он задумчиво устремил взгляд к небу, но не замедлил шаг, а, напротив, ощутил прилив сил, вспомнив о том, что за пределами этой планеты существует нечто такое, что выходит за рамки понимания ее обитателей. – Так к чему это я… ах да, «почему же Солнце светит»? Не буду вдаваться в премудрые подробности, скажу лишь, что в процессе слияние ядер двух атомов происходит колоссальный выброс энергии, то есть света и тепла. Потому-то мы и можем сейчас наслаждаться этим поразительным небосклоном, озаряющимся солнечными лучами прямиком из недр космического вакуума.
Он опять взглянул на кудрявого мальчика и ласково спросил:
– Понял, глупыш?
Не то чтобы он все понял, не то чтобы мог повторить все вышесказанное, однако в его детском сознании начинал формировать образ окружающего мира; малыш начинал самостоятельно думать и представлять, как устроено то или иное окружающее его вещество. А всемогущим и всезнающим проводником в этот таинственный мир загадок был его невысокий, седеющий, курносый спутник.
Наконец, закончив петлять по бесчисленным улочкам пробуждающегося ото сна Парижа, они вышли на многолюдную площадь и направились к высокой колонне на другом ее конце, где мужчина каждый день играл на разваливающемся аккордеоне, в надежде, что кто-нибудь из прохожих сжалится и протянет ему одну – другую бесценную бумажку.
Кучерявый малыш едва поспевал за широким отцовским шагом и размышлял о том, какой бы из терзающих его вопросов задать теперь, ведь таковых было не мало.
Погрязнув в своих мыслях, он и не заметил, как отец столкнулся с толпой пьяных гуляк, которая, вопя и распугивая прохожих, тащилась по площади.
– Смотри куда прешь, жид поганый! – Яростно крикнул один из них.
– Катись обратно в свою Германию или откуда ты там! – Огрызнулся другой и с силой толкнул мужчину.
Тот пошатнулся, не смог удержать равновесие и глухо ударился о мостовую. Во время падения, единственное, о чем он думал, был аккордеон, поэтому, вовремя стряхнув лямку с плеча, перетащил инструмент наперед и уберег от неминуемой гибели.
– Так тебе и надо отродье еврейское! – Подхватили остальные и уже собирались перейти к более жестоким выходкам, но, увидев, как на противоположной стороне площади показалась такая же буйная компания, моментально забыли о жертве и с радостными криками бросились ей на встречу.
Облегченно вздохнув, музыкант быстро поднялся на ноги, радуясь, что в этот раз все обошлось. Он не был обижен или разочарован, слишком уж много подобных выходок пришлось пережить ему на своем веку, его пугала лишь мысль о том, что это произошло на глазах у сына, который стоял в оцепенении, и на которого так страшно сейчас было поднять глаза.
– Пап, а почему мы евреи? – Вдруг потерянным тоном вымолвил тот.
Мальчик превозмог себя и посмотрел отцу прямо в его светлое морщинистое лицо. Посмотрел и понял: это был первый раз в жизни, когда отец не даст конкретного ответа; он вдруг понял, что отец не всемогущ, не всезнающ; что отец слаб точно так же, как и он, маленький мальчик, скитающийся в поисках крыши над головой в чужой враждебной стране.
Плечи мужчины опустились еще больше, глаза на мгновение утратили уверенный блеск и, спустя минуту молчания, он сказал тихо, но для пятилетнего курносого мальчишки это были самые громкие слова в его жизни:
– Запомни раз и навсегда: тебя не должно волновать «почему», ты должен смириться с тем, что, вероятно, всю жизнь ты вынужден будешь терпеть лишения, что люди будут относиться к тебе предвзято и, порой, жестоко. Но ты должен знать и помнить – ты тот, кто ты есть, и свое бремя ты должен нести гордо, уверенно, ни в коем случае не стыдиться своего происхождения и ни при каких условиях не смотреть на окружающих, как на кого-то лучшего, кого-то более достойно уважения, нежели ты. Понял?
– Понял… – рассеянно протянул малыш. В его сознании продолжала строиться картина мира, и понял он главное – этот мир не очень ему рад, и непросто придется пробиваться сквозь все преграды и тернии, уже поджидавшие его на дальнейшем жизненном пути.