Алексей Владимирович Зелепукин
Экзамен
Свежесколоченные, не струганные лестницы уперлись в кирпич раскуроченных стен. Зазвенела сталь.
Волна за волной монголы налетали на бастион. И снова, и снова откатывались, усыпая поле перед стеной ранеными и убитыми. Ряды защитников редели. Но не было ни стонов, ни плача с их стороны. Урусы умирали молча, стиснув зубы. Мужчины, женщины,– все стояли в одном строю и разили врагов. Не было ни слов, ни команд. Лишь скупой звон стали.
Чингизиды наблюдали за боем с холма, выбранного Батыем. За пятьдесят дней, что стоял Козельск, Великий Хан изучил каждый камушек, каждый бугорок, каждую травинку на вершине смотрового холма.
Сейчас он сидел на сколоченном подиуме и наблюдал, как спесь слетает с лиц двоюродных братьев. Их кровожадные волки скулили и доли как обычные шакалы под ударами урусов.
– Что заставляет этих обреченных на смерть так цепляться за жизнь? Ведь исход предрешён. Город выгорел до тла. А они все равно бьются. Как звери. Лишь бы увидеть ещё один рассвет или закат. Зная, что помощь не придёт. У урусов не осталось ничего, что можно было бы отобрать, кроме самой жизни. Гордость и честь отобрать невозможно. Но когда больше ничего не осталось, они приобретают огромнейшее значение. Бедные люди особенно тщательно хранят честь и веру. И чем богаче человек, тем больше страхов обуревает его. Сейчас паника и ужас поселились в сердцах смелых степных наездников, а может просто русское золото отяготило их мошну, и они уже в мыслях и мечтах тратили эти богатства на утеху и прихоти, и смерть на стенах этого проклятого городишка не входила их планы. И ни угрозы, ни плаха уже не могли изменить данность. Жажда золота была сильнее страха смерти, это помогло сломить отчаянное сопротивление Рязанцев и Владимирцев.
Батый засмеялся. Он хохотал сквозь слёзы. Он понял почему нельзя завоевать все Земли.
– Мир слишком огромный. Намного больше людской жадности.
Чингизиды обернулись в недоумении.
– Остановите штурм. Это пустая трата монгольской крови.
Бури взмахнул платком. Заиграли барабаны. Монголы отступили, даря защитникам ещё один рассвет.
– Завтра всех рабов на масло. Поставить котлы. Пусть урусы все видят. Рубите долго. Пусть умирают в диких муках. А войску скажите: урусов много, невольников мы ещё захватим. Завтра Козельск падет.
* * *
Страшную картину осветил рассвет. Толпы голых славян стояли в очереди за своей смертью. Тела рубили на куски и складывали в котлы, вытапливая жир. Рубили без пощады и мужчин, и женщин, детей.
Волька сглотнул слюну, но ком, подкативший к горлу, не исчез.
Натруженная рука легла на его плечо.
– Смотри сынок, и не вздумай отвести глаз. Ибо некому кроме нас свидетельствовать перед богом за их злодеяния.
– Так если мы падем, что ж наших-то ждёт?
– Я сам боюсь этих мыслей, Волька. – ответил Воевода.
– Там же и дети, и женщины…– юноша стиснул зубы.
– Уж лучше от родной руки, чем такой страшной…
Волька вздрогнул, как от раската грома и обернулся. Варенька стояла рядом, всматриваясь в чадящую кострами даль.
– Обещай, что не допустишь…– прошептала девушка.
– Я не смогу…
– Должен. Ты – муж мне и в ответе за меня. Не позволь мне расстаться с этим миром в муках и упаси господи отречься от веры Христовой под пытками.
– Мы не…
– Столько боли. Это наш последний рассвет. Не отдавай меня им. – голос девушки стал тише, а глаза заволокла слеза,– и не позволь мне дойти до самоубийства. Спаси меня от этих страшных пыток. Ты должен. Должен…
Варя вложила клинок в руку мужа и впилась поцелуем в губы Вольки.
Треснула пронзаемая ткань, лезвие ножа легко нашло девичье сердце.
Но в ее глазах светилась благодарность.
– Я буду тебя ждать. – Тихий шёпот смешался с последним выдохом.
– Я не стану задерживаться.
Безжизненное тело обмякло в руках юноши. Воевода помог спустить тело Вареньки со стены.
– Подожди, Волька, ещё одно дело к тебе есть. Не менее важное. Княжича нашего, Василия, подменить надобно. От смерти лютой уберечь.
Юноша кивнул головой.
* * *
– Княжич, ты беги через северную стену до реки и там вниз по течению. Да хранит тебя Господь. А мы с малым тут обо всем позаботимся, – Всеволод протянул княжичу мешок с харчами.
Волька поправил великоватый шишак, украшенный сусальным золотом.
– А вы? – голос князя дрожал.
– А что мы? Нас осталось горстка, так или иначе, это последний штурм больше защищать город некому. Наши семьи уже заждались нас там, – воевода кивнул головой в небо.
– Как я один-то?
– Ты – князь. Ты – укор не пришедшим на помощь. Ты – свидетель наших подвигов. Кому, как не тебе поведать миру историю нашего сопротивления?
Княжич протянул руку, сыну кузнеца. Дружинник ответил крепким рукопожатием.
– Мою чащу испьешь. Моей смертью погибнешь. Я могу что-то сделать для тебя?
Волька сильно повзрослел за время осады. Недетская усталость и печаль сверкала в его глазах.
Тяжелый валун, брошенный монгольским требушетом возвестил о начале атаки.
– Главное – не сдавайся, княже. Мне туда… на стену надо, расскажи миру о нас.
Ответить князь не успел, Волька уже мчался к развалинам крепостного вала.
Всеволод положил руку на плечо юного князя.
– Не гоже время терять. Поспешим.
Горшки со страшным топливом устремились к Козельску. Огонь охватил мёртвый город.
* * *
Опираясь на посох отец Онуфрий поднялся на колокольню. Крутая витая лестница с огромным количеством ступенек далась старцу не легко. Он тяжело дышал.
Звонарь, аж чуть не поперхнулся, увидев святого отца в звоннице. Пожилой мужчина вскочил с табурета и бросился к священнику
– Батюшка, да за чем же?.. Там татары на штурм пошли…
– Звонить будем, Ефимка, стар я уже для ратной сечи, а вот нашим там любая помощь нужна.
– Набат?…
– Не к чему нам тоску нагонять. Давай венчальный. Сегодня у защитников свадьба с бессмертием. Играй так, будто сам женился, – молвил святой отец, взявшись за верёвки, привязанные к языкам колоколов. Ефремка плюнул на ладони.
– Понял, не дурак. На три?
Дивная мелодия полилась над полем битвы.
Звон колоколов перекрывал рёв пожаров и грохот рушившихся строений.
Все живые собрались на остатках стены. Стоя со слезами на глазах, защитники жаждали лишь смерти и мести. Адреналин бурлил кровь. Руки сжимали оружие. Ненависть и ярость предавали сил. Колокольный звон наполнял сердца безумием отваги.
Расстреляв все горшки с натопленным жиром, полчища Батыя пошли на штурм. Монголы приближались, дикая злоба и ущемлённая алчность жгли их сердца. Урусы встретили их со зловещей улыбкой. Зазвенела сталь, затрещали древки, полилась кровь. Израненные защитники умирали прямо на стене. Живым редутом заслонив пробитую требушетами брешь, урусы стояли словно титаны, громя монгольскую рать. Стена из щитов была крепче кирпичной.
Без счёта жизней собрала смерть в этот полдень. Жажда наживы, проснувшаяся у потерявших всех захваченных рабов монголов, наткнулась на жажду смерти урусов. Словно боевые машины, подобно каменным утесам среди волн, стояли крестьяне и ремесленники Козельска.
А колокола звонницы продолжали петь песнь величия и славы.
Батый, наблюдавший за штурмом в седле скакуна, не вынеся звона, снес голову одному из слуг.
– Заткните этот звон!!! – безумие охватило хана.
Монголы отошли от стен. Камнемёты вывели на прямую наводку и дали залп. Огромный валун снес часть крыши и колокольню. Звон затих.
Нервы Кадана и Бури сдали, они с тревогой смотрели на обезумевшего Батыя.
– Отзовите Орду. Завтра продолжим.
Хан бросил окровавленную саблю в сторону Козельска и бормоча проклятия, двинул скакуна к шатру.
Барабаны застучали отход. Радуясь, что до них так и не дошла очередь, монголы повернули к лагерю.
Кроваво-солёный вкус последнего поцелуя жёг губы облаченного в княжеские доспехи Вольки. Юноша знал, что не сможет пережить ночь и встретить новое солнце без улыбки любимой.
– Она ошиблась… Мы снова устояли. Несмотря на пожары и обстрел камнемётов, – мысль обожгла сознание каленым прутом. Слеза заволокла глаза. Волька обернулся к воеводе.
– Так долго я не выдержу, я не хочу ждать до завтра.
– Ты княжичь теперь. Что не решишь, по твоему сделаем, – ответил Всеволод.
Юноша отбросил тяжелый щит, и снял кольчугу. Солнце играло на его белой коже. Было немного зябко. Волька вынул из рук павшего рядом мясника топор. Он был тяжеловат для левой руки. Но зато раны, нанесённые этим лезвием, были ужасны. Княжеский меч взметнулся к небу.
– Урааааааа!!! – мальчишка устремился на отступающих монголов.
– Аааааааа!!! – почти три сотни голосов последних защитников Козельска слились в этом крике.
Не ожидавшие атаки монголы падали, словно колосья под серпом жнеца. Среди них началась давка и сумятица. Обагрённые кровью, голые по пояс, урусы собирали урожай. Кадыгей, сын Кадана, устремил свою дружину навстречу русской ярости, но пал под ударом. Лезвие глубоко засело в черепе и топор выскользнул из рук Вольки.
