Алексей Владимирович Зелепукин
Экзамен
Монголы замерли. И не приказы десятников, ни плети сотников не могли заставить их перешагнуть через горы рухнувших со стены соратников и снова пойти на приступ за своей смертью.
Тысячник, понимая, что Батый не простит заминки, отдал команду стрелкам. Зазвенели тетивы степных луков. Засвистели смертоносные стрелы. Но защитники сомкнули щиты.
Ордынский военачальник спрыгнул с коня и выхватив саблю устремился на стену, увлекая за собой монгольских батыров.
Но что-то произошло с русскими. Что-то богатырское проснулось в их сердцах. А может, наоборот, страх смерти исчез из их душ. И вскоре тысячник рухнул вниз с проломленной топором головой, а атака захлебнулась.
Наблюдавший за штурмом с ближайшего холма Батый был в ярости.
– Отведи тумен. Казни каждого десятого, нет, каждого третьего за трусость и слабоволие. Если жажда наживы слабее их страха перед смертью, они будут биться из-за страха умереть. Может быть, это уравняет их с русскими батырами на этих стенах. – Хан гневно плюнул в сторону отступающих от стен войск и отправился в шатёр.
Плюхнувшись на тюфяки, Батый кликнул прорицательницу. Старуха явилась незамедлительно. Огонь плясал на березовых поленьях, то и дело потрескивая и чадя.
– Что за проклятые Земли? Здесь все не так.
Даже дрова и те горят с какой-то непокорностью.
– Это вольные земли. И воздух тут особый. Климат суровый. Зачем нам эти урусы? Твоя цель Великий Рим. Захватишь Рим, захватишь Мир.
– Ничего не поделать. Мой путь в Вечный Город лежит через Земли этих урусов. Доверчивые и глупые, откуда у них столько стойкости и храбрости?
– Русы вообще очень странные. Они учат преподнесённые уроки молниеносно, на лету схватывая зерно мудрости, – старуха подползла к ногам хана. – Рязань пыталась откупиться златом и мехами и ты с жёг ее. Владимирский князь самонадеянно вышел на бой и погиб обреча город на разорение. Торжок держался четырнадцать дней. Хотя там и дружины-то толком не было. Ты изменил их, научил стоять насмерть. Сколько простоит этот городишко не важно, но он выстоит дольше Торжка, а каждый следующий будет стоять ещё дольше. Храбрость защитников пожирает стойкость твоих батыров, их отвага разорит твоё войско словно медведь пчелиный улей. Твой дед обманул их князей и зверски расправился с ними. Это должно было их запугать. Вселить в их души безумный страх и покорность. Так было бы с любым другим народом. Но эти другие. Дети и внуки павших точат кинжалы мести и прячут за пазухой топоры. Если хочешь сохранить орду и завоевать Рим, оставь этот городишко. Накажи Судегэю держать осаду, а сам торопись к Киеву и дальше, на запад. Голод убьёт горожан. Рано или поздно.
– Долгая осада растопчет мое имя завоевателя, оставив пятно на моей репутации. Зачем давать повод злым языкам шептать за моей спиной?
– Великий Батухан, штурм города может убить боевой дух твоего воинства. Они все чувствуют этот странный аромат бесстрашиях и презрения к смерти, исходящий от этих дикарей. Никто не станет в одиночку нападать на отряд. Никто кроме русов. А вспомни Коловрата. Легенды о нем уже окрыляют новых воинов, алчущих монгольской крови. Они сбиваются в шайки и режут твоих воинов, посыльных, сея разбой и грабеж. Даже сбор дани с этих мест станет большой проблемой.
– Значит надо вырвать эти крылья до того, как они оперяться и окрепнут.
– Я всего лишь старуха, в голове которой иногда звучат странные голоса. И я совсем ничего не смыслю в войне. Но я уже слышу плачь монгольских женщин по павшим воинам.
– Я возьму Козельск приступом. Так или иначе.
Хан жестом отпустил прорицательницу. И тут же повернувшись к посыльному, стоящему у входа в шатер, добавил:
– Скажи орде, пусть соберут рабов для хашара.
* * *
Трубы и барабаны играли отход. Орда вернулась к юртам у холмов. Уже стучали топоры, пожирая березовые рощи чуть поодаль.
А солнце, покраснев от пролитой за день крови, торопилось скрыться за закатным порогом. В лучах заходящего светила одинокий всадник на гнедом жеребце подскакал к воротам города.
– Эй, урусский князь, выходи, говорить будем. У меня к тебе посланий от сам Великий Батухан.
Со стены свесилась мальчишечья голова.
– Не гоже князю с псом посыльным глаголить. Ежели ты не сам ирод Батый.
Всадник сглотнул обиду, словно больной ложку касторки.
– Как ты смеешь, наглец? Я тебя …
Издевательский хохот раздался на стене.
– Да много ваших нам сегодня показывало. Похоронить-то всех успели? Хотя дело ваше, нашим волкам будет чем поживиться. Наши свиньи целее будут.
Посланник покраснел от ярости, но оппонент был вне досягаемости и ему пришлось продолжить, не донести послание хана он не мог.
– Батухан оценил вашу храбрость и воинское ремесло и предлагает вам сдаться. Ваша кровь не прольётся.
– Погоди Волька. Что стоят обещания внука лживого пса? Нашим дедам на Калке тоже обещали жизнь, – голос был зычным и властным. Кто-то из взрослых и одаренных властью вступил в разговор.
– Запомни сам и передай своему извергу ответ народа Козельского: «Наш Князь младенец, но мы, как православные, должны его охранять, а если надо, то и за него умереть, чтобы в мире оставить по себе добрую славу, а за гробом принять венец бессмертия, главы своя положити за христианскую веру».
– Мы вырежем всех, до единого. Всех!!! А тебя, Волька, я рабом сделаю. Всю жизнь ты будешь мечтать о смерти.
Но защитники стены уже сказали все что нужно. И гробовое молчание в ответ на угрозы было зловещим.
Траур и погребальные песни звучали в ту ночь над монгольским станом.
Русские молча хоронили павших, перевязывали раненых и собирали монгольские стрелы.
Волька все так же стоял у своего зубца на стене. Прошёл всего один день, а казалось, что мальчишка возмужал на целую Жизнь.
В жарком пекле неравного боя, словно шелуха, слетели детские страхи и глупые мечты.
Один день.
– Ты чего опять грустный? День прошёл, мы живы и басурманам трёпку задали. Что опять не так?
Отрок обернулся. Всеволод с прежней почти родительской заботой обходил стены и поддерживал защитников.
– А, все, знаю… – выдержав паузу Воевода улыбнулся. – Беги, но помни – до свадьбы даже думать о грехе не смей.
– Да какая свадьба? Ей 13, мне 14! Кто нам дозволит?
– Раз дозволено жизнью рисковать, значит и на любовь дозволение будет. Остальное – не твоя забота. И чтоб к рассвету был тут. И домой забежать не забудь.
* * *
Варька вышла в сени, пуховый платок обнимал ее нежные плечи. А щеки горели румянцем, весенний вечер был зябким.
Разговор был ни о чем. Она расспрашивала про стену, монгол. Ей было страшно и интересно. Волька казался ей героем. Бесстрашным богатырем, а он проклинал себя за трусость. Из головы не шёл разговор с Всеволодом, а задать вопрос не получалось. Он несколько раз начинал, но ком в горле засел словно кляп, да и не было слов подходящих, всё что приходило на ум – казалось убогим и не подходящим. Варька улыбалась своей роскошной улыбкой.
– Волька, я озябла. Да и Батя серчать будет. Ты если чего сказать хотел говори и я побегу.
Мальчика знал, что, если не скажет сейчас, потом уже не сможет никогда.
– Ты…Я.… ну…
– …люблю – прошептало сердце, суфлируя непослушному языку.
– …люблю больше жизни – кричала душа.
– … ты мне очень нравишься… – все что смог произнести язык.
Волька разозлился на себя и тут же затараторил как весенний град.
– Люблю я тебя, вообщем… ты это… Выходи за меня. Воевода сказал, что…
– Как так без сватов и подарков? И Батя благословить должен… – засмеялась Варька.
– Ты главное скажи люб я тебе?
Тревога и ужас наполнили душу мальчишки.
Он даже не смел поднять глаза, опасаясь быть отвергнутым.
Варька подошла к нему, и поднявшись на цыпочки, чмокнула в щеку.
– Дурашка ты Волька, был бы не люб, морозилась бы я тут с тобой.
Волька даже не поверил услышанному. Он взглянул в ее глаза, пытаясь понять не смеётся ли она над ним.
– Ты если потешаться вздумала, то зря, я серьезно.
Варька не отвела взгляда и взяла юношу за руку.
– Я тоже серьезно. Но без благословения нельзя.
* * *
Мартовский рассвет уже плавил иней весенних заморозков. Клубы пара от дыхания окутывали сторожевой дозор на стене. Алые небеса потихоньку остывали, приобретая привычный голубой цвет, а белоснежные облака летели прочь, сливаясь в чудные фигуры.
– Ты чего смурной такой, опять? С Варей поругался? Или воспросить не посмел? —
Голос Всеволода был по отечески заботливым. – В бой с мрачными мыслями нельзя, сам сгинешь, и соратников под удар подведёшь. Так что, поссорились что-ли?
– Нет… Я ее про свадьбу спросил, она не хочет без сватов и подарков. А какие сваты и подарки? Батя, как в феврале в полынью провалился, до сих пор хворает. А теперь вот эти изверги нагрянули. Эх…
Отчаянью мальчишки не было предела. Странно, но он мог говорить со Всеволодом на темы, о которых стеснялся спросить отца.
Может быть, потому что воин не только подчиняется своему командиру, он доверяет ему свою жизнь. А воевода был хорошим командиром.
