Алексей Владимирович Зелепукин
Экзамен
– Нашёл, о чем печалиться. Да с тобой вся дружина свататься пойдёт. Давай так. Ты монгол стереги, а я до отца Онуфрия схожу. Потом и погутарим.
Волька махнул головой.
* * *
Отец Онуфрий засиделся в опочивальне, пытаясь найти нужные прихожанкам слова на страницах Священного писания. Но все было тщетно. Лучина почти выгорела до тла, когда легкий стук отвлёк священника от поисков.
Батюшка поднял голову.
В светлицу вошёл Всеволод.
– Здравствуй Боярин. Что за кручина привела тебя ко мне в этот час? Благословения жаждешь али исповеди?
– Да некогда мне грешить, батюшка, татары у стен, тут не до утех. Нужда к тебе есть, Святой отец. Просьба.
Священник отодвинул Библию в сторону, жестом приглашая воеводу за стол.
Дубовый табурет захрустел под тяжестью закованного в доспехи Всеволода.
– Так что за нужда тебя покоя лишила?
– Мальчишка в ополчение записался. Волька. Малец совсем. А сам пайку не ест, домой тащит.
– Заботиться значит, это хорошо. По христиански. Ты давай ближе к делу. А то мы так до второго пришествия не управимся, – улыбнулся священник.
– Я и говорю мальчонка этот, сын кузнеца. С виду неказистый, щупленький. Но силушки в нем…
Воевода развёл руками в стороны.
– Хотя оно и понятно, с мальства у наковальни… так вот, выскочил на него монгол. Здоровущий, страшный – как демон адский, а на шее пайцза сотника. А этот, значит, как заорёт. Упёрся ногами в землю, и вогнал в него копье по самое древко. Так со стены его и свалил.
– А потом что?
– Да словно чудо случилось, мужики, что рядом были духом воспряли. Словно сам Михаил с небес спустился. В мгновение стену от басурман очистили.
– Это чудо, Всеволод, героизмом называется. Страх у защитников твой Волька заборол. Глядя на него и взрослые уверовали, что сокрушить супостата могут.
– Так вот о чем, я батюшка. Чаяние у мальца есть. Девчушка одна ему в сердце занозой запала.
Отец Онуфрий внимательно посмотрел на воеводу.
– А что за девица? Достойная?
– Дочь Пекаря – Варя. Хорошая девица, да беда в другом… молоды они.
– Я все в толк не возьму Всеволод. Тебе то это все зачем? С каких пор ты ратные заботы на любовный промысел сменил, да в свахи записался?
– Княже голубя в Чернигов послал. Нам до прихода войска Михаила Всеволодовича выстоять надобно. Грусть да печаль, сжимают души людские. Страх их гложет. А мы им – праздник. Да не просто пир, а свадьбу. Глядишь и продержимся. Да и мальчонка этот, как талисман нашей стойкости. А без надежды нам всем погибель.
– Мудро, воевода, мудро.
Священник закрыл Библию и почесал загривок.
– Но ведь осадили Козельск. Голод грядёт. Где ж харчей на пир взять? Вина да хлеба церковного мало будет.
– Княже обещал погреба открыть.
– Так за чем же дело-то встало?
– Помощь твоя нужна батюшка. В одного я пекаря отдать дочь не уговорю.
– Дело благое, богоугодное. От чего ж не помочь. Подсоблю.
* * *
– Да какая муха вас покусала? Ей тринадцать всего. Да и приданого мы даже не собирали. Вот удумали. Смерть под стенами стоит, а они свататься …
Булочник ходил кругами по горнице. Он был крайне возмущён наглостью предложения, но высокий ранг гостей не позволял ему дать волю эмоциям. Воевода Всеволод, настоятель прихода Батюшка Онуфрий – это не просто голытьба, сам молодой Княжич их слушает, такие люди просто так в гости не приходят.
– Так мы ж не за приданое речь ведём, – попытался уладить спор Воевода.
– Да нельзя же так, с бухты барахты.
– Так зови Варьку, и давай спросим, люб ей Волька или нет…?
– Мала она еще!
Отец Онуфрий хлебнул чая с малиной и тихим ровным голосом продолжил:
– Все в руках Господа, и на все воля его. Кто мы такие, чтобы решать – пришло время или нет? Любить нам или умирать решает не наш разум. Не умом человек жив, а сердцем. И ежели в это смутное время господь одарил любовью молодые сердца, в праве ли мы противиться ему?
– Да завтра монголы вырежут всех и что?
– Зачем печалиться о том, что не в нашей власти? Но в нашей власти соединить возлюбленных. Может вороги наши и имеют власть убить нас, но лишать нас жизни можем лишь мы сами, обрекая себя на существование. Осада – не заключение. Тюрьма наша – в наших сожалениях. Радость, любовь и счастье, вот что должны мы искать в этом мире.
– Город в осаде, грядёт голод. Какие могут быть застолья и празднования.
– Князь благословит молодых и ради такого дела, сам пир закатит, – добавил воевода.
Булочник махнул рукой.
– Нет, я сказал. Не отдам. Ишь чего удумали. Нет.
Всеволод нахмурился.
– Жених не люб?
– Да кому он может быть люб? Голодранец. Батька его, как по зиме в прорубь упал, так они из долгов и не вылезают.
– Этот голодранец, на стене с мужиками дозор несёт. Я за него тебе… – ярость волной накатила на Всеволода. Отец Онуфрий похлопал его по деснице.
– Промысел Божий угрозами не делается.
– Прости, Батюшка, голову горячую.
Всеволод повернулся к булочнику.
– Верно ты глаголешь, время военное и скверное. Мне на стене бойцы надобны. Именем Князя требую тебя завтра на стене.
– Да и пусть.., полезу, – не унимался булочник. – Кто вам хлеб то печь будет?
– А вот Варька и испечёт. А Вольку я к ней в помощники назначу. Враг у ворот, Ангелы Божие на нас с небес глядят, а ты о мошне печёшься.
– Будь по-вашему. Не надо на стену. Все одно без меня сговорились. Я согласный.
* * *
Третью ночь зарево пожарищ освещали небо. Монголы грабили окрестности. К стене подскакивали лишь самые лихие наездники, с улюлюканьем и бравадой выпускали пару-тройку горящих стрел в сторону защитников и тут же ретировались, опасаясь ответного залпа. Всеволод запретил стрелять в ответ и вскоре всадников стало больше. Они подходили почти в плотную и выкрикивали грубости и слова срамные. Защитники молчали. Молчал и Волька, хотя очень сильно хотелось выкрикнуть в ответ что-нибудь поганое или выстрелить с лука.
– Во-первых, стрелы надо беречь, рано или поздно они пойдут на штурм, – словно прочитав мысли мальчишки, вставил мясник Вакула. – Он пришёл на стену вместе со своим огромным топором. – А ежели ты им чего обидное крикнешь, так они ж не поймут и опосля тебя же этим словом и доставать станут. Слово – не клинок, ранит только если ты сам это позволишь. Не обращай внимания и все.
– Тяжко не обращать.
– Да не слушай и все. Я вот, например, о доче думаю. Она у меня такая шебутная. Балунья, равных нет, – мясник улыбнулся. – Нежили тебе не о ком мысль добрую лелеять?
– Есть, – Волька разогнул спину и расправил плечи.
– Вот, совсем другое дело. А то нашёл на чего внимание обращать. Тем более закат скоро. Сегодня штурма не будет. Ещё чуток – и по домам. А дома жинка горячих пирогов напекла, пойдём к нам? Пироги у неё знатные, с капустой квашеной, мясом, яйцами. Вкусные, мочи сдержаться нет. За уши не оттащишь.
– Спасибо, я в другой раз.
– Ну смотри, Волька. Надумаешь, забегай.
Тяжелая размашистая поступь возвестила о приходе Воеводы.
Всеволод улыбался.
– Ну чего, малой? Танцуй. Сосватали мы тебе Варьку. В пятницу отец Онуфрий обряд проведёт, а Княже столы накроет, пировать будем.
У Вольки дыхание сперло от радостных вестей, он не знал верить им или нет.
– На, держи. Твой Батя плёл, для князя Василия, но ему она великовата чутка, а тебе в пору будет, – воевода протянул мальчишке кольчугу.
– Держи, держи, княжий подарок…
Металл блеснул багрянцем в свете уставшего светила. Волька с нескрываемым удивлением принял доспех.
– Ты теперь мой дружинник, и Княжий стременной. С жалованием и довольствием, – и полушепотом добавил: – Коня-то оседлать сумеешь?
Юноша мотнул головой. Воевода гаркнул во всю мощь:
– Верой и правдой служи земле Козельской, ратник!!!
Гул одобрения полетел над стеной. Застучала сталь о дерево щитов. Троекратным «ура» приветствовали русичи нового Варяга.
Не поняв, что происходит, монголы, мельтешащие у стены, поспешили отступить на безопасную дистанцию. А Волька вновь со всех ног летел к Варьке, получив официальную увольнительную.
* * *
Шёл десятый день осады. На штурм монголы пока больше не поднимались. Страхи перед неминуемой гибелью немного улеглись и отошли на второй план. Свадьба Вареньки и Вольки по хитроумному замыслу Воеводы должна была растормошить русичей и отвлечь их от мрачных мыслей. После венчания весь город собрался на площади за накрытыми Юным Князем столами. Еды и вкусностей было вдоволь, по чаркам полилось вино. И громкие крики «Горько!!!» огласили окрестность. Чуть позже зазвучали застольные песни. Вольными птицами они летели над осажденным городом. Наперекор злой воле супостатов, наполняя души слушателей тёплом, а жизнь смыслом.
Обрывки песен долетели до монгольского стана. Великий хан потребовал выяснить что за шум и звуки несутся со стен Козельска. А когда он узнал, что это свадебный ритуал, то ярости его не было предела. Он воспринял свадьбу, как прямое оскорбление.
– Всех собранных рабов в хашар, атаковать немедля!!!
