Алексей Владимирович Зелепукин
Василёк
Глава Шестая. Притча Азмодана
– Арника – стременная О ‘Дельвайса. Ни один наездник не сел в седло без ее помощи. Если и есть где обученные эндарги – так только у неё в стойлах.
Кима была возбуждена. Это слышалось в голосе и сквозило в движениях. Телега остановилась у резных ворот, изображающих двух тигров под седлом, сминающих врагов.
– Сейчас грамоту Самуилову на ездовое поменяем и ногой займёмся. Ты ей ещё шевелишь?
Я напряг мышцы. Сизо-бурые пальцы не сразу, но повиновались.
– Надо спешить. Посиди здесь, я к наезднице и двинем в жасминовую кущу.
Я кивнул и улёгся на солому телеги. Голос крестьянина, напевавшего какую-то тягучую фольклорную песнь, навевал сон. Я краем уха следил за историей, но пульсирующая боль поглощала весь мой разум.
С первого моего шага в Фео меня преследуют неудачи. Одежда сгорела, зад разодрал, нога того и гляди – омертвеет. Надо было признать честно: рыцарь из меня никакой, от слова совсем. Надо было сидеть в офисе и не переться на этот пикник. Переключений захотелось же. Попал черт знает где, дьявол знает куда… увяз по уши. – тревожные мысли не давали покоя. Но толчок в бок вернул меня в реальность.
Из ворот, ругаясь и жестикулируя, вышла кикимора. Я прислушался.
– Совсем стыд потеряли, смертные. Это я -то обманщица и попрошайка? – Ярость, бушевавшая в голосе Кимы, не знала границ.
Явно что-то пошло не так, как должно. Я поднялся на локте.
– Что случилось?
– Амулет антиквара краденый оказался. И Самуил решил, что мы и есть те воры, что его сокровищницу вынесли. Он кляузу на нас Арнике накатал. Та за клинок схватилась. Пришлось напомнить ей, кто мы такие, и чьей силой она зверей приручает. Стременная рассыпалась в изменениях, но эндарга не дала, говорит бывалых разобрали, в стойлах молодняк один. А от них проку.., Самуил еще и вместо мази тебе феромоны Харцыды подсунул – матки зигридов. Арника письмо показала, предупредила не мазаться. Тут ульев диких.., недосчитать, хорошо, что ты побежал. Разорвали бы они тебя, замри ты на месте, как любой хум.
– Вот жеж гад, этот Самуил. Говнюк, право слово. И даром, что из ордена добродетелей.– Цыкнул крестьянин. – Разве можно так? Не разузнав, не расспросив? Только вы простите меня старика. Мне домой пора. У меня же видели: семеро по лавкам, их надолго оставлять нельзя такого набедокурят, не расхлебаешь.
Кима повернулась к крестьянину.
– Окажи нам последнюю услугу, мил человек, отвези в Уилголд подарочек. Подаяние. Статуэтку яшмовую. Самуилу в руки отдай. Скажи – пожертвование. Да смилуются над тобой небес, коли ты с жадностью своей не совладаешь и дар этот себе оставить решишь.
– Да как можно? Мы люди не знатные, но, по совести, живем. Будет, как просишь.
Нежно укутав статую Буяки в рубаху и громко щёлкнув вожжами, крестьянин запылил по выложенному булыжником тракту восвояси.
– До Жасминовых зарослей минут двадцать топать если на прямки, через овраг дойдёшь? Вокруг часа полтора ехать…
– Пошли. – Но едва я сделал первый шаг, как зашатался и с трудом удержал равновесие.
Кима подхватила меня. Моя рука легла на плечи кикиморы. Она, обняв меня за талию, изо всех сил старалась мне помочь. Стать мне опорой. Нога совсем посинела и почти не чувствовалась. Каждый шаг давался с трудом, но Кима была рядом, именно тогда я поверил, что в мире еще есть преданность и верность. И понял – такая не предаст и не бросит, даже за все золото мира. И от этого, словно крылья за спиной расправились, боль стала не столь терзающей, а усталость отошла на второй план. Шаги стали шире и увереннее.
Так мы и доковыляли до невысокого терема с резными ставнями, спрятавшегося в пышных кустах жасмина.
Ворота отворил крупный пожилой мужчина со страшным шрамом поперек лица.
Громила смерил нас взглядом, но, увидев зажатую в челюстях лодыжку, громко охнул.
Богатырь без лишних вопросов опустился на колено, и, схватив жевала, начал их растягивать.
Я пошатнулся.
– Держи его. – Буркнул Азмодан Киме.
Кикимора обхватила меня и прижалась всем телом. Богатырь снова потянул жевала.
Мышцы напряглись мощными буграми, жилы повылазили хитросплетениями вен.
Азмодан зарычал, словно дикий зверь. Его пальцы побелели от напряжения. Но вот судорогой пронёсся по пережатым сосудам новый удар сердца. Я невольно дернулся.
– Держи его чтоб не выскользнуло. Вырвется – ногу отсечёт. – Проревел богатырь,сквозь стиснутые зубы, и продолжил тянуть.
Мгновения этой борьбы казались вечностью, и вот, наконец, сухой щелчок оповестил о переломе жевала Зигрида.
Тысячи острых иголок пронзили ступню. Я взвыл от этого напора. Нога невольно дернулась. Армоздан закричал. Вкладывая в последний рывок все силы. Хитиновая голова хрустнула и жевало вылезло из челюсти насекомого с корнем.
Богатырь швырнул обрубок за забор.
– Попробуй пошевелить пальцами ноги. – Заботливо произнесла кикимора.
Я попробовал и рухнул на многострадальную пятую точку опоры. Сквозь дикую боль пальцы повиновались.
– Идёмте в дом. Гости в наших краях редкие. Не гоже их на пороге держать, – улыбнулся гигант, жестом приглашая нас войти.
* * *
Я разминал затёкшую ногу. Острыми иголками чувствительность возвращалась в стопу.
– Спокойно у вас тут. Безмятежно.
Терем, сложенный из вековых брёвен, утопал в солнечных лучах и изумрудной зелени жасминовых зарослей. Щебетание птиц отгоняло грусть и тревогу.
– Прям – райский уголок…
Азмодан улыбнулся и долил кипятка в заварочный чайник, и убрав со стола опустевшие тарелки, ответил:
– Нельзя человеку без прекрасного – с ума сойдешь. И чем больше кровищи в жизни повидал, тем сильнее это чувствуется. На краю смерти, острее ощущается вся прелесть этого мира. Его гармония и красота.
Богатырь, наполнив чаши ароматным настоем смородины и цветков жасмина, сел за стол, облокотившими на столешницу своими могучими ручищами.
– Вот самураи, к примеру: все совершенство ищут. Цветки сакуры рассматривают. Не могут определиться в великом множестве, какой из них идеальнее.
Азмодан отхлебнул из своей чашки, я последовал его примеру. После плотной и сытной деревенской трапезы. Чай казался райским наслаждением.
Аромат смородины переплетался с огоньком жасмина создавая своеобразный неповторимый вкус, согревающий душу и поднимающий настроение.
– А как по мне, то нет ничего краше василька в зрелой ржи. – Продолжил воитель, поудобнее усаживаясь на лавке.
– В нем и стойкость, и нежность сочетаются, красота и строгость. Вроде и сорняк, а как душу радует? Розы там всякие, нарциссы, тюльпаны – бесспорно красивые цветы, но тронуть душу человеческую, до самой ее глубины, способен только василёк. А вы слышали легенду Васильке и Ржи?
– Не довелось.
Воитель отставил полупустую чашку с напитком.
– В незапамятные времена, правил Звиглодом алчный наместник Горбаха. Обдирал он магмарских крестьян, как только мог.
Налоги там, штрафы разные, поборы.
Все пытался перед руководством выслужиться, план перевыполнить. И стараниями своими он селение на край вымирания поставил. Те, кто помоложе, да поотчаяние были – в город подались. Но надежда ещё не покинула сердца сельчан. Да и стариков одних помирать не оставишь.
А наместник, знай себе, только последнее отбирать да новые повинности выдумывать.
А что б народ противиться не стал испросил – этот гад, разрешение на дружину опричную. Из наемников собранную. А тот люд совсем беспринципный, кроме мошны своей ничего не признаёт, не ведает.
Воитель покачал головой.
– Вот в этой самой дружине и служил старый вояка из «каменного лотоса». Бобыль бобылем. Дитя войны. Поговаривали, он одним взглядом убить мог.
Так вот: попал, как-то наш опричник на изъятие имущества за долги просроченные.
Вошли они в избу. А в избе – шаром покати. Девушка молодая у изголовья больной матери сидит да горькими слезами плачет. Знамо дело, какие тут деньги, хлеба – и того не было. Благо, люди в деревне добросердечные были, помогали кто чем мог. Долго ругался наместник, все хотел: девку в дом утех продать, на отработку. Даже харчи соседские, что в платочке на столе лежали,– и те сграбастал. Лишь бы урвать что-нибудь, пусть даже и последнее. А девчушка лишь глазами голубыми хлопает, и слова в защиту молвить не смеет. Така чистая душа была. Не выдержало сердце старого воителя.
Пожалел опричник девушку – втихаря в подполе кошель с жалованием схоронил, и давай, значит, обыск устраивать.
Сам свой кошель нашёл, ну и сунул его довольному наместнику. А тот, как злато увидел, так и забыл про все, и узелок с ужином обратно на стол бросил, схватив кошель помчался перед Горбахом выслуживаться да про подвиги свои распинаться.
Что-то щёлкнуло в душе старого вояки.
Взгляд тот, благодарности полный, сердце его отогрел, можно сказать, к жизни вернул.
А «спасибо», от души сказанное – смыл в существование добавило. Отлетела скорлупа черствости с сердца солдатского, раскололась ледяная короста, душу сковывающая. Огонёк зардел в душе одинокой. Первый раз почувствовал наёмник себя нужным. По-настоящему нужным, а не за деньги проклятущие.
Стал он по тихоньку люду деревенскому помогать. Где дров нарубит, да с лесу притащит. Где зерна посевного прикупит. Помаленечку выправляться стала доля сельчан Звиглода.
Мать у девушки весенного солнышка не дождалась правда, – уж больно слаба была, как ни старался солдат. Ни зелья не помогли, ни лекарства заморские.
А опричник наш так прикипел к сиротинушке, – не разлей вода. А та его лаской, вниманием да заботой окружила.
Прознал про любовь солдатскую, да дела его благотворительные наместник. Злое удумал. Кляузу настрочил: расточает, мол, ворует, а сам под шумок казну и прикарманил.
Быстренько самосуд учинил, да приговор вынес. И эшафот сколотили. Да вот беда, в ночь крестьяне всей деревней подкоп в тюрьму сделали и вызволили опричника. Старый вояка с любимой своей, через дубраву в город рванул. И ушли бы они тропками лесными, но, на беду, сам Горбах заинтересовался кляузой.
Под заклятием честности, все рассказал злой наместник. Закручинился Горбах и велел за опричником гонцов послать, по душе ему дела воина пришлись, решил он его назначить главой. А дружина Горбахова, подстать владыке, все колдуны да чародеи. Сплели они чары свои и сквозь само время в догонку кинулись. Нагнали гонцы беглецов у каньона глубокого. Влюблённые думали смерть их ждёт, да пытки и взявшись за руки сиганули вниз. На месте гибели их родилась рожь золотая, да плодородная, а в ней Василёк. И не отделить их друг от друга, как не старайся.
А Звиглод стал хлебородной столицей Хаира.
Вот такая вот история…
Эмоции бушевали в сердце воителя. Старый воин едва сдерживал их.
– Может и я когда-нибудь для кого-то «васильком» стану.
Азмодан поднялся из-за стола.
– Вы простите меня, люди добрые, но пора вам в путь дорогу дальнюю. Бери, дева, моего Бурушку. Он эндарг опытный, не одно сражение прошёл. Верным другом тебе станет. А ты, паренёк, постой …
Я замер в недоумении.
– Гостинец у меня для тебя есть, надеюсь в пору придется. Но помни: «Человек рождён творить, а не разрушать. Хлеб сеять, детей растить и если выходить в поле, то не на поле брани, а на засеянное хлебом, на жатву, а не на побоище.»
Богатырь полез в шкаф и вытащил на свет изумительной работы доспехи ратные.
– Мне без надобности они, мой удел теперь соха да коса. Пылятся только, а тебе без брони никак. Лихое дело вы затеяли. Опасное, но благородное. А посему – забирай.
– Уж не знаю, как благодарить тебя, воин, за подарок твой…?
Я провёл рукой по полированной поверхности гравированного наплечника.
– Это обережные руны гномов, простым оружием эту броню не сокрушить. А что до благодарности— сверши предначертанное, Уриил.
Сграбастав в охапку подарок Азмодана я вышел на свежий воздух.
Эндарг был великолепен мощное тело и голова носорога. Но ноги длиннее его Африканского родича, что давало ему мощное преимущество в скорости. Глаза мелкие, но взгляд умный. Огромный рог был отточен и отполирован. Кольчужная попона прикрывала его могучее толстокожее тело. В огромном седле спокойно могли уместиться три пассажира. Прям настоящий живой таран, или даже танк.
Кима чесала Бурушку за ухом и что-то приговаривала.
– Ну куда дальше? – спросил я, примеряя набедренник.
– В Клесву, там церквушка стояла, и библиотека при ней была огромная. Наверняка и свиток с молебном отыщем.
Кикимора взлетела в седло эндарга, и потянула удила. Носорог повиновался.
– А доспех лучше примерить, можно не облачаться полностью, но кирасу с наручнями надень.
– Так он великоват, я в нем болтаюсь.
– В О 'Дельвайсе куча мастеровых, подгонят. А тело к броне привыкнуть должно. Так что облачайся.
– Еще бы знать, что к чему, да куда все прилаживать… – сказал я, с недоумением рассматривая многочисленные завязки и застежки.
Кима спрыгнула с Бурушки и подошла ко мне.
– Мой прекрасный рыцарь позволит мне быть его оруженосцем?
Я взглянул в глаза кикиморы, пытаясь понять – искренне это она или просто издевается. Девушка не отвела взгляд.
– У тебя красивые глаза. Чарующие, как обсидиан.
Кима улыбнулась, засмущалась и велела повернуться спиной. Я приложил к себе нагрудник, а кикимора начала колдовать с завязками.
Минут через десять я вскарабкался в пассажирское седло носорога.
Зверь фыркнул и галопом запылил в сторону Клесвы.
Глава Седьмая. Мясник
Часа через три, Кима натянула поводья носорога. Эндарг повиновался и встал, как вкопанный.
– Надо передохнуть, да подкрепиться. Сделаем небольшой привал.
Я спрыгнул со спины Бурушки, легкомысленно перенеся вес тела на поврежденную ногу, и чуть не упал.
– Как ты?– спросила Кима, я лишь сморщился в ответ.
– Тебе походить надо, ногу разработать. А я пока полдник организую.
Я не стал спорить. И послушно отмерил почти сотню шагов, расхаживая кругами вокруг стоянки и вытоптав в высокой траве заметную колею. Нога и правда разошлась и онемение исчезло. Шаг стал твёрдым и уверенным.
Бурушка пощипывал травку, как и полагалось бравому скакуну. Кикимора развязала мешок с харчами Азмодана.
Насыщено голубая небесная высь была наполнена белыми кружевными облаками. Они, словно отары небесных барашков, мирно топали куда-то вдаль, повинуясь воле Пастуха- Ветра.
Солнечные лучи ярким светом заливали широкие зеленеющие луга и отражались на водяной глади реки. Воздух был пропитан ароматами трав и цветов, свежевспаханной земли и речной прохлады.
Белый с вышивкой платок лёг на кучерявую листву зелёного клевера. Кима, как заправская хозяйка нарезала хлеб и сыр. Кольцо кровяной колбасы я просто разломил пополам и протянул девушке половину. Смерив меня придирчивым с укоризной взглядом, девушка нашинковала свою часть колбасы тоненькими ломтиками и красиво выложила их на своём бутерброде. Я же остался верен себе, запивая огромные куски свежим молоком.
Закончив с трапезой, я прилёг на пышный травяной ковёр. Запах луговых цветов, аромат свежей земли, наполняли душу древней благодатью.
– До чего ж красиво тут, раздольно. Жить хочется, любить.., – вырвалось у меня.
– А что для тебя – Любовь? – Оживилась Кима.
– Любовь? Так сразу и не сформулируешь… – Я пытался найти слова, но нужные выражения не находились, тогда я решил попробовать объяснить, « своими словами».
– Это та неуловимая логика, законам которой следует вселенная. Та необъяснимая нить, связывающая все в единое целое, и то, что делает нас уникально-индивидуальными.
Кима внимательно слушала не перебивая.
– Она может быть и наказанием, и наградой. Сводить с ума и окрылять. Подарить жизнь и оборвать её . То, что дает силы или на прочь отбивает желание. Любовь. То, что заставляет людей идти на жертвы. Ради любимых, мы готовы проститься с самой жизнью. Если на вопрос: «готова ли ты умереть за этого человека?» ты не задумываясь отвечаешь «да» – это точно любовь.
– Но люди жертвуют собой не только ради любимых… За друзей, за страну. За веру. Это тоже любовь?
– Я думаю, да. Мать не задумываясь умрет за детей. Материнская любовь. Говорят, она самая сильная. Любовь к Родине, к Богу, к женщине – это всё виды её проявлений Причем, любовь в 16 и в 30 лет – не одно и то же, но если чувства истинные – решение о самопожертвовании всегда одинаково.
– А ты готов был отдать свою жизнь за кого-то другого?
Я вдруг замолчал и, обратив взгляд в прошлое, ужаснулся. Большая часть жизни за плечами, а ведь я и не жил толком. Не было в моей жизни той, за которую бы и жизнь отдал, и в Ад спустился. И странная печаль легла на сердце тяжелым бременем.
Я мотнул головой.
– Не довелось… – протяжный выдох выдал мою печаль и разочарование, но Киму это почему-то обрадовало.
– Ни жены, ни детей? Ни женщины для постели?
Мотнув головой ещё раз, я попытался натянуть улыбку, пытаясь сохранить мину и не упасть в глазах собеседницы. Но почему-то мой ответ ее только развеселил.
– Это хорошо…
– Да уж …
– У тебя все просто ещё впереди. Любовь достойна того, чтобы ждать…
– А смерть того, чтобы жить… – слова из полузабытой песни выскочили почти интуитивно.
– А смерть того, чтобы жить… – очень мудрые слова. Ты б походил ещё. Больше остановок не будет. До Клесвы ещё часа два пути.
Кима уставилась вдаль, за горизонт, оставляя меня наедине со своими мыслями.
* * *
Деревушка, маячившая в далеке темным пятном, теперь разрослась и загородила полгоризонта.
Мы подъезжали к Клесве, большому хумскому поселению, ограждённому высоким частоколом из толстых брёвен.
Зелёные знамёна на шпилях сторожевых башен были приспущены, а тяжелые дубовые ворота распахнуты настежь.
Обозы, телеги, брички под завязку, гружённые различным скарбом, выстроились в длинную череду и тянулись до самых Вольготных лугов, заполонив тракт. Народ, в срочном порядке, покидал поселение. Закованные в броню ополченцы помогали старикам и детям, осаживали особливо спешащих торопыг, предотвращая давку на переполненном траке.
– Походу, мы не вовремя – вырвалось у меня.
Кима привстала в стременах, всматриваясь вдаль.
– Надо подойти ближе. Но это не к добру. Креста не видно и купола церкви на солнышке не блестят. Надо проверить. – голос кикиморы дрожал тревогой. – Звонница Клесвы – единственное место, где можно найти Аксион Эстин. Ее заложил кто-то из ваших, давным-давно, устав от войн и смертей. Школу организовал, библиотеку. Если текст существует, то только там.
– На переправе коней не меняют, вперёд. Отступать все одно уже слишком поздно. – ляпнул я с видом Бонапарта, натянув на правую руку наручник. Руны гномов сверкнули синим свечением. Правда, доспехи Азмодана были мне велики, не смотря на мое богатырское (по сравнению с хумами) телосложение, и жест все равно вышел, скорее, комичным, нежели монументальным.
Кима улыбнулась и похлопала Бурушку по шее.
– Давай родимый, это жизненно важно…
Носорог, мотнув головой и громко фыркнув, устремился к воротам.
* * *
К тому времени как Бурушка достиг ворот поселения, последний обоз уже прошёл створ ворот, и местные ополченцы начали заколачивать проем.
Старшина Корт строил отряд деревенского ополчения в две шеренги.
– Что случилось? Чем вызвана эта массовая эвакуация? Эпидемия? Мор? Злые чары?
– А что за нужда привела вас сюда? – Ответил вопросом на вопрос офицер.
– Нам нужно попасть в библиотеку звонницы. Любой ценой. Так что, если это не чума, я прощу открыть ворота. – Голос Кимы звучал властно.
Взгляд Старшины был тяжелым и печальным. Он несколько мгновений оценивающе смотрел на нас, но потом всё-таки поведал:
– Пару дней назад зацвёл жарцвет. Но травников собралось много больше обычного. Не знаю, что спровоцировало атаку. Может обилие костров, может шум и гам, производимый собирателями, или обильные объедки в мусорных баках – кто знает? Но вчера, на закате кретсы атаковали станицу. Мы отразили интервенцию. А сегодня по полудню звонница провалилась под землю, а из испещрённой крысиными норами ямы на нас набросилась орда человекоподобных крыс, вооруженных копьями и тяжелыми дубинами. Наши потери были ужасны. Но мы сумели остановить резню и загнать крыс обратно. Я принял решение об эвакуации. С десяток бойцов осталось в залах церкви, сдерживать грызунов. Что с ними – я не знаю. Из О’Дельвайса новостей пока нет. Говорят, гарнизон ушёл в погоню за магмарами, устроившими резню в Виригии. Так что дела у нас не ахти. Совсем.
Кима посмотрела на меня.
– Туннели кретсов узкие, эндарг не пройдёт…
– Зато они не смогут воспользоваться численным преимуществом.
Я обнажил тесак и начал разбирать подарок богатыря.
– Ты поможешь мне снарядиться? – спросил я, вертя в руках наколенник.
– Само собой – ответила Кима, радость и гордость звенели в ее голосе.
Старшина Корт, порывшись в сумке, извлёк на свет пригоршню странных, достаточно широких, круглых Амулетов с тигриными мордами.
– Это все, чем я могу вам помочь. «Найдите моих бойцов…» —он протянул нам всю горсть.
Кима сгребла медальоны.
– Если они живы, мы позаботимся о них.
Ворота со скрипом двинулись и сомкнулись. Молотки звонко застучали, вгоняя гвозди в свежие сосновые доски. Мы с Кимой остались одни на рыночной площади посёлка.
Мостовая, обычно пестрящая обилием разносортных товаров, была усеяна кровавыми ошмётками мертвых крыс. То тут то там валялись обглоданные части людских тел и скелеты животных. Кровь ручьём стекала в канаву и терялась в ракитовых кустах за зданием Ратуши. Трупы источали страшный смрад. Пришлось зажать нос.
– Плохо дело. Трупный яд отравит воду, а там и до эпидемии рукой подать. – Прошелестела кикимора.
Я внимательно разглядывал каждый закуток, каждую тень пытаясь разглядеть врага или учуять его присутствие. Сердце учащенно стучало в груди. Тревога и страх заполонили душу. Но девушка шла вперёд, и я не мог не следовать за ней.
Пересеча площадь, мы вышли к осевшей в грунт церкви. Из земли торчала сама звонница с колоколами, увенчанная позолоченным куполом с гигантским православным крестом.
– Церковь была небольшая, метров тридцать, всего, но библиотека и хранилище были в подвале. Так что придётся лезть под землю.
Я кивнул в знак готовности и перехватил тесак поудобнее.
Внутренние помещения накренились при погружении и обрели какой-то не реальный наклон. Мало того, что понятие «горизонт»исчезло, пол стал стеной, стена полом – тут ещё и лики святых под ногами, покорёженный алтарь.
Все это очень жутко действовало на вестибулярный аппарат.
Кима зажгла церковный канделябр, но пламя восковых свечей едва озарило этот некогда величественный зал.
Девушка указала на проем, и мы стараясь не шуметь двинулись к проходу. Боковым зрением я увидел движение. Тень скрывала гостя, но я знал, что он там. Подпустив нас поближе, он атаковал, но застать в распорах не вышло, тяжелый клинок рассек тело человекообразной крысы, как лист бумаги.
Животное взвизгнуло.
– Кретсы! – Успела вскрикнуть Кима, прежде чем тени в углу зала пришли в движение. Неприятный скрежет когтей по дереву, слабое повизгивание. Я махнул почти интуитивно, наотмашь, с плеча. Вязкая жидкость оросила мое предплечье и ладонь.
Зубы противно и протяжно заскрипели по металлу доспеха.
Я шагнул в сторону и ещё раз взмахнул своим орудием. И снова попал. Липкая жижа обдала меня с головы до ног. Слабый свет канделябра выхватывал небольшой круг в быстро сгущающейся кромешной мгле. Мрак обступал нас со всех сторон. И где-то там в почти осязаемой темноте сновали ненавистные кретсы , выжидая момент для атаки.
– Солнце садиться. – Констатировала кикимора. – До восхода Луны нам надо выбраться из подземелий. Мы можем вернуться сюда утром…
В памяти всплыл мой преподаватель природоведения. Невысокий худощавый мужчина в огромных очках с толстенными линзами. Тогда, в конце восьмидесятых, разбуженное волной Голливудских ужастиков любопытство озадачило меня вопросом о вервольфах. Сразу ли они трансформируются с наступлением тьмы. Не знаю, почему в голову пришел именно Федор Семёнович – так звали нашего преподавателя, но я вдруг отчетливо вспомнил что восход Луны в конце Августа происходит под утро. И ночь, как таковая, безлунная. Учитель тогда пошутил: что шансы встретить Вервольфа в августе равны нулю, так как заклятие не работает в свете дневного Светила. Мне до сих пор кажется, что он слишком много знал про оборотней для обычного человека, хотя это могло быть просто детской фантазией.
– Эта ночь будет без лунной. Нет смысла отступать.
Кима подняла канделябр выше и двинулась в глубь. Но едва мы успели ступить несколько шагов, Кретсы атаковали разом, со всех сторон. Я сделал оборот и нанёс рубящий удар. Сталь протяжно звякнула, разрубая тонкие мышиные кости. С десяток мерзких лапок повисли на моих руках. Я не мог пошевелиться, количество навалившихся на меня грызунов увеличивалось с каждым ударом моего сердца. Я опустился на колено, под весом навалившихся существ, меня одолели количеством. Я не мог пошевелиться, а по броне застучали жала костяных копий, выискивая брешь между пластинами брони.
Кима что-то прокричала, и мощная ударная вона сбила меня с ног, размазывая по стенам припечатанных человекообразных крысо-мышей. Кретсов. Кикимора помогла мне подняться.
– Ты как? Цел?
– Да вроде … – Ответил я, стараясь сохранить бравый вид.
– По одиночке они так себе противники. Но скопом… – Кима покачала головой, издав приятный сердцу шелест. – Скопом они одолеют любого противника. А этих тренировал и натаскивал сам Мясник.
– Что ещё за Мясник?
– Гигантский кретс, та ещё тварь. Искусственно выведений магами вид. Должен был пополнить ряды борцов с Анархеимом. Но с этим индивидуумом что-то пошло не так. Беспощадные эксперименты дали сбой. Чары не подавили волю Мясника, а наоборот наделили его разумом, огромной силой и ловкостью. Его и Мясником прозвали за то, как он расправился со своими мучителями. Почти весь выводок ушёл тогда с этой крысой, оставив за собой кровавые ошмётки своих творцов-палачей.
Мы шли по темным проходам церквушки, смешенные в пространстве плоскости полов и стен сводили с ума. Нам приходилось двигаться по наклонным поверхностям и это жутко утомляло.
– Но главное его преимущество.., – продолжила Кима, облокотившись на покорёженные перила и переводя дух : – невероятная регенерация, полученная в ходе магических экспериментов, он отрастил себе отсечённую конечность, используя плоть себе подобного, как строительный материал. Он просто сожрал одного из своей своры, и лапа отросла вновь в считанные минуты. За его голову назначена награда равная весу его головы. Золотом!!! А Джаггернауты все отдадут за его глазное яблоко. Оно стоит целое состояние. Вот только желающих получить награду с каждым днём все меньше и меньше.
– Интеллектуальные способности этой твари походу сильно завышены.
– Это откуда такой вывод Уриил?
Кикимора даже развернулась от удивления.
– Подкоп под церковь, с целью ее обрушения, – глупость же? Ночная атака на село принесла бы больше жертв, и много меньшими трудозатратами.
– Он ищет знания Уриил. Цель его вылазки —библиотека.
– Да ладно? Ты не шутишь?
Кима мотнула головой в знак отрицания. Я смолк, переваривая полученные данные, а кикимора вслушивалась в тишину в надежде услышать отряд оставшийся оборонять подвал.
Отдышавшись, мы двинулись дальше.
