Алексей Витальевич Мекка
Здесь никогда не ходили трамваи
2
Мне десять лет. Летние каникулы заканчиваются. Мы бежим. Он впереди. Быстрее и сильнее. Старше. Гораздо старше. Быть может, даже лучше, хоть на первый взгляд и не скажешь. Мы пробегаем по растрескавшемуся асфальту и сворачиваем у моста на каменистую дорогу. Мимо – железнодорожное полотно и частные домики с огородами. Жилища похожие на сараи. Это окраина, а на окраине всегда так. Безумство граничит с нищетой. Смерть идет под руку со скукой.
Никак не могу догнать.
Его ноги сильнее. Он и сам куда тренированнее, поэтому ступает уверенно. Не смотрит под ноги, а просто знает, куда нужно наступить, чтобы не споткнуться об одну из многочисленных канав и не упасть.
Все не поспеваю.
Сворачиваем к развалинам завода. Вернее, он сворачивает, а я просто следую за ним. Зло и обида сидят во мне.
Не знаю, отчего.
Не помню.
Не понимаю, что буду делать, если догоню.
Ударить?
Он сильнее и проворнее.
Зачем бить?
Чего хочу добиться?
Быть может, доказать?
Показать, что я лучше.
Успешнее хоть в чем-то, пусть это и неправда.
Он об этом знает, но не подает вида.
Я об этом еще ничего не знаю.
Завод остается позади, и каждый шаг отзывается стуком в моей голове. Чувство такое, что челюсть вот-вот выпрыгнет изо рта, пока мы бежим по старинной брусчатке, выложенной задолго до рождения наших отцов. За годы она покосилась и приобрела все изыски местного холмистого ландшафта. Вот, ты бежишь в гору, а спустя мгновение уже с горы, хоть и горы это почти незаметны глазу. Лишь ноги ощущают их. Мне видится эта дорога неким подобием моря, что не может вести себя спокойно, отчего постоянно разливается, подтапливая соседние участки. Гляжу вправо – колодец. Деревянный короб со столь же деревянным люком. Ничего сложного или хотя бы интересного. Скучное зрелище. Куда интереснее дорога к этому колодцу. Затопленная и почти непроходимая. Крутой спуск, заканчивающийся коровьим лежбищем, за которым обустроилось настоящее болото. Точно понтоны, дряхлые трухлявые доски покачиваются на его поверхности, держась друг за друга.
Начинаю задыхаться, ведь никогда не мог удержаться на плаву слишком долго.
Я – не эти старинные подобия понтонов. Никогда не чувствовал и не ощущал себя надежной переправой.
Он другой.
Куда более естественный и даже настоящий.
Далеко убежал. Уже и не догнать.
Сворачиваем налево. Вновь на дырявом асфальте. Пробежать и не раскроить себе голову – уже почти чудо. Он пробегает. Я нет. Падаю за несколько метров до ворот, у которых ждет его Мать – моя Бабушка. Падаю в грязь и пыль. Камни такие мелкие, что сразу же впиваются в предплечья и колени. Я заливаюсь слезами, но сам не пойму, отчего плачу.
От боли?
Или быть может от того, что проиграл этот спор. Я не лучше. Не сильнее. Не быстрее. Не проворнее. Я – плохая копия того, чем мог бы стать, и год от года лишь доказываю это с новой силой.
Все это мне лишь снится. Образы слишком быстро сменяются друг друга. Не могу сосредоточиться ни на одном из них.
Вот мне шесть.
Зима.
Я калечу санки и свою спину на горке, конец которой выходит прямо на дорогу. Забираюсь, скатываюсь и снова забираюсь. Простоя схема, которая впечатляет меня до сих пор.
Вот мне шестнадцать.
Я бреюсь.
Намылить, смыть, намылить, сбрить. Схема, которой я пользуюсь уже слишком долго.
А вот мне восемнадцать.
Налить, выпить, повторить. Эта схема показала себя самой эффективной, хоть и была актуальной достаточно короткий промежуток времени.
– Али!
Я не отзываюсь. Тут мне лучше, чем там.
Самое сложное в любом сне – это заставить себя проснуться, так отчего же я должен заставлять себя? Почему меня должны заставлять другие? Должно быть, мне нельзя было являться домой в таком состоянии, раз уж меня решили разбудить.
– Али!
– Прошу, уйди.
– Али! Вставай!
Я с трудом отбрасываю свои видения и продираю глаза. Мама стоит надо мной. Ее вид неизменно говорит лишь о контроле. О системе, в которую я никак не вписываюсь, ведь являю собой лишь хаос, который, точно саранча, поглощает все, к чему я прикасаюсь. Иногда мне кажется, что она видит меня именно так. Это странно, ведь я ровным счетом совершенно ничего не знаю о ее мыслях. Возможно, мне хочется так думать. Хочется считать себя обиженным, хоть меня никто и не обижал.
– И что это было?
– Где?
– Не придуривайся. В каком виде ты вчера вернулся домой?
– Далеком от кондиции.
Отвечаю я и хочу засмеяться, хоть мне совсем не смешно.
– Ты понял меня.
Она фыркает и уходит, ведь говорить больше нечего. Слова потеряли свою актуальность еще до того, как были произнесены. На следующем этапе куда эффективнее действия, поэтому я и действую. Встаю и залпом опорожняю сразу литр воды в пластиковой бутылке.
Чувствую бурю, нарастающую в животе.
Слышу урчание и оседаю.
Мамы тут уже нет.
Впрочем, возможно, ее тут и не было, и все это лишь в моей голове.
Я обхожу пустую квартиру, оглядывая свое барахло, так и оставленное на полу в прихожей. Собираю и бросаю в стиральную машину, уповая на лучшее. На возможное и невозможное. Хочется позавтракать, но что-то застряло в горле. Пытаюсь прокашляться. Лишь делаю себе больнее, потому просто сглатываю, успокаивая то, что засело в груди. Болезнь ли это, или мне только кажется, что я заболел. Возможно, здесь всего понемногу.
Возможно, это лишь образы в моей голове.
