Алексей Вадимович Захаров
DEFCON-1. Белый фосфор
– Он самый. – Кивнул Туз.
– Будь я проклят, если эти сукины дети не готовятся к наступлению на север. Черт, с этой гадостью… они же… твою мать…– Морган закрыл лицо руками. – Нужно выбираться отсюда.
Глава 5.
Из газетных архивов 1950-х годов.
«Нанесён ядерный удар по Пхеньяну: Северная Корея капитулирует.»
«В ответ на применение биооружия, президент Эйзенхауэр дал распоряжение командующему войсками в Корее, генералу Дугласу Макартуру разрешение на применение ядерного оружия для равноценного ответа на необоснованную агрессию Северной Кореи. Удар был нанесен 5 декабря 1953-ого года, в 03:34 по местному времени, боеголовка W-5 была доставлена крылатой ракетой MGM-1 «Матадор», запущенная с авиабазы в Южной Корее…»
«Эпидемиологическая катастрофа в Мексике: батальон химических войск штата Нью-Мексико пересекает границу Тихуаны для предотвращения распространения чумы в опасной близости к границе Соединенных Штатов…»
«Вспышка холеры в Великобритании: 12 мая, 1953-ого ИРА взяли на себя ответственность за недавную биологическую атаку на Лондон, Манчестер, Йорк и Ливерпуль в ответ на карательную операцию английской армии против населения Южной Ирландии, в ходе которой погибло больше десяти тысяч мирных жителей. Количество пострадавших от атаки уточняется…»
Воздух был плотный, как бетонная стена. И состоял этот бетон из металлического, терпкого запаха крови и гноящихся ран. В ушах звенело от стенаний раненых, которые отражались от узорчатых, давящих стен коллектора. Туз, Шестипалый и Вилли осматривали свои раны. Взрывом Шестипалому прилетел толстый кусок стали, но не прошил его насквозь, как пуля, а врезался в бронепластину под курткой, переломал три ребра и отскочил. Правое лёгкое повреждено и там началось внутреннее кровотечение, отсюда хрип, сипение, острая боль и льющаяся ручейком кровь из рта. Одутловатое лицо Шестипалого усохло на глазах, проступили скулы, сам он заметно посинел от кровопотери. Он лежал в тягостном беспамятстве, изредка морщась и сплевывая густую, почти черную кровь. «Я оглох». Это единственное, что сказал Вилли, своим неизменчивым, твёрдым голосом за долгое время. Казалось, ему было все равно. Он неподвижно сидел на полу, немигающим взглядом сверля потолок. Все, теперь и без того говёная жизнь стала на порядок хуже, кому сдался глухой охотник? А Вилли сидел, как ни в чем не бывало. Туз оказался везунчиком. Колено было на своем законом, анатомически правильном месте и ничем, кроме как хреново чудо он объяснить этого не мог. Оно опухло, по-прежнему гудело, как ртутная лампа, тупой болью, но оно было там, где должно быть. По всему черепу сверлили тысячи свёрл, голова кружилась, тошнота не проходила. Так и запишем: сотрясение. То, что надо. Туза клонило в сон. Его ничего не интересовало, кроме того, как бы избавится от чудовищной мигрени. Сон ему всегда казался ему панацеей от головной боли, пока его мирное, неприступное убежище не поглотили кошмары. Но сейчас, ему было все равно. Стоя перед краем бездны забытья, он вдруг резко вспомнил про лезвие под пластырем на ноге.
Он ощупал тот участок ноги трясущимися пальцами и ощутил острые очертания, плотно скрытые под цепким пластырем. Отлично. Теперь главное дождаться нужного момента и не потерять его. В иной ситуации (где, у него бы не раскалывалась башка), Туз бы обрадовался, но у него не было на это сил и он, все-таки, ступил в бездну забытья. Бывало, у вас такое, сидишь себе такой на стуле, и от скуки начинаешь легонько раскачиваться, как дитё в люльке, туда-сюда, туда-сюда. И в какой-то момент обязательно слишком сильно качнёшься назад, стул падает на спинку, сердце в этот момент чуть не взрывается от неожиданности, равно как и мозг, и в сознании ярко, как осветительная ракета в ночных джунглях, вспыхивает чувство падения. А ещё когда спишь себе, никому не мешаешь и тут на, на хер, подскакиваешь в панике, от ощущения падения. Глубоко дышишь, сердце бьётся с таким ритмом, будто под тропический ливень в сезон дождей вынесли здоровенную бас-бочку.
Это чувство Туз ощущал на протяжении всего своего забытья. Оно тянулось необычайно долго, он был почти уверен, что слышит свист ледяного ветра в ушах. Падая в непроглядную бездну, мимо него пролетали привычные образы слезливые, молящие о пощаде глаза Бекки, содрогающееся в нервных спазмах тело, рубящий звук удара ритуальным клинком, бульканье и хрип из перерезанной глотки, острый шок и пылающая ярость от бессилия и жажды сделать хоть что-то. Все это смешалось в единый, не различимый, бесформенный, зловонный кошмар. И как будто специально мозг отбросил все лишнее, как хороший повар отрезает жилки и лишний жир от куска свинины. Остались только те моменты, что так ярко отпечатались в его памяти, затмив даже ужасы войны. «Останови их! Скажи им! Сделай что-нибудь!». А потом все по кругу….
С потолка раздалось оглушающее и неожиданное шипение. В резко открытые глаза будто сбросили пару напалмовых бомб, из них в панике прыснули слезы. В глотку швырнули гранату с белым фосфором, из носа побежала смесь соплей и слёз. Кашель и чихание пленников перекрыла мощь извергающегося слезоточивого газа.
– На выход, суки, на выход! – Голос был гулким, похороненным под стеклом и резиной противогаза. Мощная рука схватила за правую кисть и выбросила его из клетки. Туз ничего не видел, слезы и сопли лились реками, а кашель был готов взорвать его лёгкие на куски. Ещё одни руки вытащили его за шкирку на влажный, прохладный воздух поверхности. Проволочив его пару футов, его вновь бесцеремонно швырнули на грязь, заставив колено выматюкаться на коленьем языке. Туз принялся яростно тереть раздираемые газом глаза. Ещё несколько тел плюхнулись рядом с ним. Судя по жуткой, оглушающей канонаде кашля, тут точно был Шестипалый. Туз ощущал, как земля ходуном ходила от сотен бегающих туда-сюда ног, как воздух вдруг по тяжелел от гомона, громкого кашля и какой-то около панической суеты.
Минут через десять Туз смог приоткрыть покрасневшие глаза на щёлочку, будто старался изобразить азиата. Всех пленных вытащили из клеток и поставили на колени в ряд не далеко от них. Напротив ряда Туза стоял тот ублюдок, что стырил его ботинки и куртку. Туз перевел наверх свои залитые глаза: тот был в гражданском противогазе, в руках он сжимал М14. Костяшки его пальцев были белыми, Туз прямо чувствовал, как этому козлу не терпится всадить в него обойму другую. Ничего, ублюдок. Посмотрим ещё, кто кого.
В этот гомон врезался громкий рев мощного движка. Туз на уровне инстинкта предвидел, что движок с турбонагнетателем. От его звериного рева закладывало уши и побежали мурашки по спине. Так и вышло. Здоровенный, суровый и злобный «паккард 180» выкатил из-за церкви и встал на обочине. Лимузин представительского класса под воздействием суровой постядерной реальности мутировал в черный шоссейный броневик. Броня толще шкуры носорога, на крыше, на специальном станке угрожающе восседал М60, но, как ни странно, не пехотный вариант, а вертолетный. Вместо рукоятки и обычного спускового механизма там стояла гашетка. Такие ставили на Хьюи во Вьетнаме или на патрульные лодки. Откуда у сектантов такая бандура? Разве только не с военного склада. Как будто этого недостаточно, из салона, сзади торчало потухшее сопло самодельного огнемета. Подвеска стояла от какого внедорожника, дорожный просвет был таким высоким, что броневик проехал бы обваленному стволу ели и не заметил бы его. Стекла по всему корпусу наглухо закрыты пластинами, лобовое- исключение. Бока машины искрашены белыми крестами. По середине длиннющего капота выпирал самопальный нагнетатель. Хромированный, широкий цилиндр с впускным клапаном в начале. Ближе к концу, цилиндр сужался, будто капля, и втекал в капот. Ближе всего она напоминала мотогондолу на самолёте. На массивном, тяжёлом бампере сверху выпирали небольшие, толстые зубья, в пару инчей, словно клыки дикой кошки. Страшная зверюга.
Водительская дверь открылась и из темного салона, на асфальт спрыгнула высокая, тощая фигура в плаще и капюшоне, темно-серого цвета. На груди, на специальном креплении, висел противогаз с хоботом, идущим куда-то за спину, под плащ. На правом бедре у него свисали ножны клинка. К фигуре тут же суетливо подбежали двое сектантов, что-то энергично объясняя и жестикулируя. Фигура ничего не говорила и невозмутимо двинулась наискосок вправо. Все фанатики увлечено наблюдали за его действиями, и даже Туз словил себя на этом, хотя глаза все ещё нещадно жгло. Тип в плаще внимательно осматривал пленных, пару раз сказал что-то своей свите и те уводили с собой одного из ряда.
Поступь у него была неслышной, тихой, хотя в таких ботинках и в такой грязи это казалось невозможным. Туз смог разглядеть его лицо, хоть и смутно. Лицо вытянутое, будто крысиная морда, нос длинный, глаза маленькие, холодные, взгляд- сверлящий. Лицо покрыто красной, засохшей коростой на лбу, на впалых, щетинистых щеках и подбородке. Сквозь правый глаз простиралось глубокое, засохшее русло шрама от ножа. От виска до переносицы. Тузу эти черты показались знакомыми и ему даже стало не по себе. Тип внимательно вглядывался в каждого, он осмотрел руку Шестипалого, ту, что с дополнительным пальцем, осмотрел Вилли, Моргана, но именно на Тузе он остановился подробнее. Встал возле него и пристально сверлил леденящим душу взглядом. Туз смотрел ему в глаза сквозь повисшие грязные патлы, не обращая внимания на жжение, с явным вопросом: «чё уставился?».
– О' Дерри. Кори Бишоп О' Дерри. – Голос был такой же ледяной, как и взгляд. А вот здесь Туз откровенно охренел. Его будто окатили ведром колодезной воды в январский мороз. Он даже утерял контроль над своим лицом и взглядом, и в них отчётливо читались неожиданность и лёгкий страх. – Какая встреча! – «Сука». Харрис. Херов ублюдок! Туз не мог поверить, он отказывался в это верить, но кулаки его сами сжались, и он был готов набросится на него. Ненависть бурлила в нем, он затрясся от злости, как паровой котел с огромным давлением, его будто охватила лихорадка.
– Сколько лет то прошло, а? Наша последняя встреча была не самой приятной, а Кори? – Холодная ирония и издёвка сочилась из его речи, как гной из раны.
– Ублюдок! – Проревел Туз, вскочил на ноги, как на пружинах, забыв про колено, замахнулся, но тут же получил по роже прикладом М14, да так, что, отлетев на фунт, упал в грязь. По силе его будто сбила машина, аж в глазах потемнело.
– Тихо! – Властно рыкнул Харрис, положив руку на винтовку «Праведника». – С какой он ямы, брат Кристофер? – Бородач направил винтовку на Туза и процедил сквозь зубы.
– Из пятой.
– Замечательно. – Харрис ещё раз осмотрел каждого из ряда Туза, указал свите на изможденного и окровавленного бойца «Патруля».
– Брат Кристофер, сопроводи Кори в церковь. Пусть тоже посмотрит на ритуал. – Свита Харриса взяла под руки бойца и направилась к церкви, Харрис за ними. Бородач ещё несколько раз ударил Туза по почкам ногами, для профилактики, а потом повел того под дулом туда же.
У входа опять была толпа, но она с благоговением расступилась, как только Харрис показался из-за угла. Изнутри церкви валил сизый дым наркоты. На стенах и потолке свисали подсвечники из черепов, в которые были вставлены ярко горящие свечи. И Туз очень сомневался, что они были сделаны из свиного жира. Здесь было просторно, никаких скамей или кресел, даже иконостаса не было. Внутри было около пятидесяти бритых на лысо послушников в белых робах, смирно сидящих на коленях. Они были разделены на равные группы по 10 человек, если понятие «человек» к ним ещё применимо. Они дышали часто и глубоко, будто только что пробежали марафон. В руках они сжимали ритуальные кинжалы. Воздух был тяжёлый и тягучий, как в июльский полдень на пасеке, только вместо пчел здесь гудели молитвы на латыни. Туз считал себя достаточно крепким парнем в плане дыма. На службе и после он выкуривал по пачке сигарет в день, а по вечерам догонялся травкой. Его лёгкие справлялись даже с самокрутками Уинслоу, но сейчас Туз закашлялся, как шестиклассник за гаражами, впервые затянувшись. Хотя, может это все ещё из-за газа. Харрис жестом остановил бородача и указал ему стоять в центре. Тут же Туз получил прикладом по больному колену, чуть охнул, и опустился на обшарпанный деревянный пол.
Харрис прошел к возвышению, где раньше был иконостас. Несчастного поставили на колени ударом под дых и по коленям к остальным четверым несчастным. Руки им связали за спиной и, судя по всему, сзади них, в полу было специальное крепление, куда провели верёвки и затянули узлы. Харрис вышел в центр алтаря, воздел руки к верху, обнажив надписи у него на предплечьях. Его голос влился в общий гомон молитв. От удушающей, всепроникающей наркоте, загробных, гипнотизирующих, словах на мертвом языке у Туза закружилась голова, он почувствовал, как он теряет контроль над телом. Как будто он выжрал литр самогона без закуски и все чувства вдруг обострились. Каждое услышанное слово или звук- протяжной расскат грома. Каждое прикосновение к деревянному полу, и он чуть ли не мог различить волокна древесины по отдельности, а звуки окатывали его тело, будто бы вода. Каждый подъем головы- резкий прыжок в стратосферу. Каждый незначительный взмах рукой- и он бы оторвался от земли, как испуганная птица. Ногами он не владел, будто их у него не было. Даже колено, впервые за долгое время, перестало ныть. В желудке вспыхнул огонь, как от разлитой в океане нефти.
Харрис свёл руки вместе, и послушники повторили за ним, только держа в руках кинжалы. Сердце Туза забилось в темпе произносимых молитв, дыхание следовало за ним. Эта часть ритуала была затянутой, прямо как недавний прерванный сон Туза. Он вдруг понял, что испытывает то же чувство страха, как от ночного падения. Темп нарастал, сердце стучало так же быстро, как и его «шеви», несясь по пустому шоссе, в ушах громыхали молитвы, голова кружилась, Туз надеялся, что его вырубит, но нет, он продолжал видеть, слышать и чувствовать всё. Вдруг Харрис провел правой рукой вниз, поднял ее вверх, провел вправо и ушел в сторону. Шатаясь, как пьяные, еле стоя, послушники ринулись к алтарю. Неуклюже преодолев возвышение, их поблескивающие в отсветах свечей кинжалы жадно впились в беззащитные тела жертв. От их воплей огонь ужаснулся и пламя свечей беспокойно задрожало, Туз был оглушен и ошарашен. Клинки перестали блестеть. Вопли не стихали, глухие, чавкающие удары были такими ощутимыми, что Тузу казалось, что режут его. Он упал на деревянный пол, покрытый серо-бурыми, затертыми разводами, а казалось, что провалился под лёд. Он закрыл глаза, но обостренный слух сам писал картину. Резко, рвано, без какой-либо логики, как псих, которому доверили мольберт и краски.
Туз всем телом ощутил, как кинжалы звонко упали на пол. Тупые, заговоренные рожи послушников склонились над растерзанными телами и их полусгнившие пеньки зубов впились в сочащеюся кровью плоть кричащих от шока и ужаса жертв. Они с грохотом упали на четвереньки и как дикие звери принялись грызть ещё живых людей! Туз отчётливо слышал эту рвущуюся на волокна влажную, теплую, мягкую плоть, металлический привкус крови, чавканье тупых животных, покрытых этой же кровью в несколько слоев. Он видел их погасшие от наркоты тупые глаза, лица стали мордами голодных, безмозглых упырей, которых даже свет свечей не желал касаться и только благодаря обостренным чувствам Туз видел их и от этого зрелища его блевать тянуло. Визг и вопли затухали, словно волна от брошенного камня в лужу. Осталось лишь омерзительное чавканье, от которого бежал мороз по коже и капающий звук крови, которая стекала с алтаря извилистыми, темными ручьями в одно большое озеро под ним. Эхо. Откуда здесь, мать его, эхо!? Стенам было противно отражать звук хлюпанья внутренностей и чавканья человеческой плоти, они, будто живые, пытались в шоке отпрянуть, отойти в сторону, развернуться, убежать. Тузу тоже этого очень хотелось, он перенаправил все свое отвращение, ненависть в ноги, он попытался подскочить, врезать бородатому ублюдку, выхватить винтовку и перестрелять всех этих уродов! Но чуть он попробовал поднять голову, оттолкнуться руками от пола, как грохнулся обратно без сил. Его одолела одышка, головокружение и расслабленность. В нем клокотала ярость, но он не мог ее выплеснуть. Сука!
Харрис махнул рукой, подзывая бородача к себе, и направился в правую сторону, где была темная, невидимая в полумраке свечей, дверь. Дым расплавился и исчез позади, но острый, приставучий шлейф наркоты и крови не отставал от Туза, которого волочили за шкирку в открытую дверь, из которой изливался тусклый, свет свечей. Чавканье и хлюпанье упырей не ушло. Оно будто налипло внутри ушей, как сера, Туз слышал его, даже когда массивная, железная дверь, с громким лязгом закрылась. Пол внутри уже без бурых разводов. На левой стене висела карта Эдстоуна с различными пометками, справа- окно со свинцовыми ставнями. А у дальней стены- алтарь. Железный крест, на вершине и сторонах которого воткнуты черепа, у его подножия разложен… арсенал Туза! Револьвер, заляпанный в крови, «мосберг-500», загаженный грязью и не менее загаженный всем вместе мачете. Бандольера, кобура, все лежало там.
Харрис стоял как раз у алтаря. Капюшон он отбросил, обнажив бритую, мертвенно-бледную голову, с ярко-красными очагами какого-то кожного заболевания по всюду. Харрис взял в руки мачете, осмотрел его со всех сторон, замахнулся пару раз и заговорил
– Скольких братьев ты вчера убил?
– Слишком мало. – Яростно процедил Туз, небрежно брошенный на пол, бородач поставил его на колени и целился в него из винтовки. Харрис ухмыльнулся и повернулся к Тузу, держа мачете.
– Знаешь, ты прав. Мало. Потому что среди них нет меня. – Лезвие мачете, направленное прямо в лицо Туза, грозно смотрело на него. – Скольких братьев бы ты не убил- будет мало. Потому что я найду ещё. Ты убил двоих- я найду четверых. Ты убил четверых- я найду ещё восемь. И так, пока ты не перережешь весь Эдстоун. Это то, чем я занимаюсь. Готовлю армию Праведников для последней битвы с грешниками! Но ты не остановишь того, что грядет, сколько бы ты не старался.
– Ну так прирежь меня, дерьма кусок, если я такая угроза твоим упырям. Что за театральщину ты тут развел. – Туз смотрел прямо ему в глаза дерзким, презренным взглядом. Уродская ухмылка с еле слышным хрустом коросты побежала по лицу Харриса, как трещина в асфальте.
– О' Дерри, неужели ты думаешь, что спустя столько лет, спустя столько смертей, я просто прикончу тебя? О, нет. Этого мало, да и не этого я хочу. – Харрис присел на корточки и лезвием мачете отбросил спавшую на лицо черную, мокрую прядь.
– Ну порежь меня на стейки, скорми меня своим уродам, только заткнись, я не хочу слушать твой бред.
– Нет, О' Дерри, ещё раз нет. Капай глубже. Неужели если бы у тебя был бы шанс прирезать меня сейчас, ты бы ограничился простой расчленёнкой? Тем более, твои навыки. Было бы очень жалко просто так взять и убить весь твой потенциал. – Кромка мачете скользнула по правой скуле, вниз ко рту, с бархатным шелестом вскрывала кожу, оставляя за собой кровавую борозду пореза. Туз и глазом не моргнул. С момента, когда Туз оказался в кабинете, он копил слюну во рту. Вязкая, горячая, тягучая, с добавлением крови. Прямо рецепт из французской кухни. Он метил в лицо, но то ли из-за все ещё барахлящего зрения, то ли ещё почему, смачный плевок прилетел в руку с мачете. Последовал удар ногой по левой почке, потом прикладом по голове. Это было больно, Туз даже охнул.
– Нет, брат Кристофер, достаточно! – Туз лежал животом на полу, пытаясь прийти в себя от удара. Харрис вытер об его спину рукав, посмотрел на свою руку и вдруг воодушевлено попросил.
– Брат Кристофер, закатай его правый рукав. – Уже через секунду Туз почувствовал, как небрежно грязная лапа ублюдка неуклюже закатывает его правый рукав, а потом его снова поставили на колени. Харрис схватил его правое предплечье. Его морда тут же исказилась, будто он держал не руку, а какую-то склизкую мерзость. С отвращением осмотрев огромный, уродливый рубец, он, с омерзением, отбросил.
– И вот это ты сотворил со словами Его. Омерзительно. Но я ждал этого от тебя.
– На хер его, и тебя туда же, выродок. – Снова эта ублюдочная ухмылка. У Туза появилось непреодолимое желание втащить ему, раскрошить его мерзкую, покрытую коростой и страной ухмылкой рожу. Но он понимал, что тогда его тут же пристрелят.
– Ты отвергнул Его в сердце своем. Но Он милостив, и готов дать тебе ещё один шанс. Этим я и займусь, О' Дерри! Ты вновь станешь на Путь Праведный, как в старые, добрые! – У Туза что-то ёкнуло внутри.
– Нет, сука, нет! Пошел в жопу!
– Да, да, О' Дерри, да! Ты сам прирежешь своих «дружков», того с лишним пальцем и краснокожего. И через них ты искупишь свою вину перед Ним и встанешь вновь на путь Праведника. – В дверь живо забарабанили, и раздраженный Харрис жестом приказал открыть дверь.
– Капеллан! Прибыла ещё одна сотня новобранцев! – Невнятно тараторил культист.
– С грузом? – Интересовался Харрис
– Так точно, два грузовика!
– Великолепно. – Харрис думал было закончить доклад подчинённого, но тот оживлённо продолжил.
– Капеллан, дьякон первой группы предложил провести обряд для послушников, у нас ведь столько грешников сидит в клетках! Он говорит, это может поднять боевой дух! – Харрис сначала побагровел от злости, а потом задумался и мерзенько заулыбался.
– А что, небольшое подношение Господу перед битвой никогда не помешает, да и для братьев это будет в радость. А ещё идеальная возможность вернуть заплутавшего брата О'Дерри обратно! Отлично!
Глава 6.
Из газетных архивов конца 1950-х.
«Европейский ядерный кризис: в шаге от ядерного уничтожения».
«Агрессия по отношению к союзному, коммунистическому государству, миллион невинных, мирных жертв не будут забыты! Капиталистическая зараза будет отвечать перед справедливым судом рабочих и крестьян КНДР и перед жертвами кровожадной резни в Японии!»– заявил генеральный секретарь ЦК КПСС Лаврентий Берия на 20-м съезде партии от 5 февраля 1953-ого года. После выступления секретаря, чекпоинт «чарли» на Берлинской стене сообщил об активности советских войск и передвижении танковых колон в сторону Западной Германии. В 04:07 стало известно о взлёте советских ядерных бомбардировщиков с авиабаз в странах ОВД. Несколько бомбардировщиков были замечены в небе над Аляской. Уровень боеготовности американского генштаба был повышен на DEFCON-2, стратегические бомбардировщики В-52 взлетели с баз в Японии и Аляске, в готовность были приведены крылатые ракеты. К чекпоинту «чарли» были стянуты два батальона пехоты США и колона бронетехники.
В 07:38 состоялись телефонные переговоры между Вашингтоном и Москвой. Текст переговоров не был передан в СМИ, но стало известно о выводе большей части бомбардировщиков В-52 с баз в Японии…»
Кровь. Сколько крови пролилось за эти неполные сутки? А теперь прикиньте, что это происходит каждый час, день, месяц и год. Раз за разом, уже потеряв счет. Волей не волей, запах крови становится твоей неотъемлемой частью. Она въедается в одежду, в кожу, в волосы, как голодный клещ. И никакое мыло из свиного жира и золы это не отмоет. А потом постепенно перестаешь замечать ее вовсе, подумаешь, кровь. Вот и Туз, вновь оказавшись на бетонном полу коллектора, не почувствовал ее. Хотя по разводам на стенах, липким, запекшимся подтекам на полу можно было бы ощутить ее привкус во рту, но Туз не заметил разницы, что в храме, что в клетке. Он облокотился на стену, глубоко дыша. Голову запрокинул назад, так, что гортань при дыхании ходила туда-сюда, как затвор помпового дробовика. Башка нещадно болела, глаза наконец-то пришли в себя от газа, но ничего не хотелось видеть. Единственное чего хотел Туз- отключится. И плевать на эти кошмары…. Но отключится ему не дали.
– Кори О' Дерри, значит. Это твое настоящее имя? – Просипел Шестипалый, когда пришаркал к нему и сел рядом. Туз поморщился.
– Что с того? Я как был Тузом, так и останусь. И лучше забудь мое имя.
– А с того, откуда капеллан Харрис знает тебя по имени, наёмник. – Морган тоже присел рядом, морщась при каждом движении ногой. – Прозвище тебе не для крутости нужно ведь? А «Праведники» дел с наёмниками не ведут, это все знают, так что выбор не велик, говори. – В голосе Моргана и раньше проскакивал этот «командирский акцент», но сейчас он полностью перешёл на требовательный тон. Выбор у Туза, действительно, был небольшой. «Праведники» не ведут дел с наёмниками, это правда. У наемников нет имён, только прозвища, а значит Харрис знал его близко или давно, а то и все вместе. Ладно бы Шестипалый. Туз соврал бы что-нибудь вразумительное, но попробуй соври бывшему копу, который командует сотней бойцов. Туз громко вздохнул, матюкнулся и закатал правый рукав. Казалось, рубец поблескивает в тусклом свете дрожащих факелов.
– Я был в культе. Давно, ещё до ядерной во…– Туза перебил летящий в его лицо черный, отливающий запёкшейся кровью кулак, от которого он ловко увернулся.
– Сука! – Злобно прорычал Морган, мучительно вставая на раненую ногу, готовясь к следующему удару. Туз подскочил быстрее, охнул от возмущений боли в колене, одномоментно перехватил удар и уложил Моргана на лопатки. Туз все ещё крепко держал его руку и тут он наступил ему на горло ногой.
– Дай договорить, а потом решай, бить мне рожу или нет! Думаешь я горжусь этой хернёй?! Думаешь поэтому я забыл свое имя и взял кличку!?– Туз сорвался на хрипловатый крик, но в голосе вибрировало волнение. Закалённый в боях наёмник и волнение. Сочетание на уровне теплого пива и зефира. – Я уберу с тебя ногу, и ты дашь мне сказать, договорились? – Холодно и уверено продолжил Туз. Морган что-то прохрипел и утвердительно покачал головой. Туз убрал ногу, помог ему подняться и они сели у немного шокировано Шестипалого. Туз начал свой рассказ, иногда делая долгие паузы, неприятно морщась. Взгляд его был направлен в пустую стенку спереди его, а голос подрагивал, будто от холода.
Повисло молчание. Морган и Шестипалый растерянно смотрели на Туза, не зная, что сказать. В Эдстоуне было не принято открывать душу, делится своими проблемами. Всем хреново, так что перестань ныть. Найти такого человека, которому было бы не все равно на твои тревоги и проблемы было равно найти целёхонький военный схрон с припасами. Так же редко и невозможно. Даже когда Туз глушил самогон с Шестипалым он держал язык за зубами, но тут его заставили говорить и явно никто из них не ожидал услышать такую историю.
Дома нет. Семьи нет. Знакомые и друзья- на солдатском кладбище. Руки ныли тупой болью. Выписанные таблетки он давно сожрал за несколько дней, в попытках заглушить боль, попутно загасив и сознание. Подобное состояние ему понравилось. Состояние без постоянной боли, без мрачных и тяжелых мыслей. Получить дозу оказалось легче, чем казалось. Барыги давали в долг, но только новым клиентам. Быстро пролетевшая, кристальная и красочная ночь, и вновь день серой, умирающей реальности….