Софья Рябова
Волость Баглачево
Наша цель весьма скромная: пока песни, игры и т. п. известной эпохи еще фигурируют среди сел и погостов Владимирского уезда (а мы именно и берем Владимирский уезд), пока они еще не затерялись, не вытеснены с каждым годом все более и более приобретающими в селах права гражданства «дуэтами», хоровыми современными песнями, танцами и т. п., пока они еще не успели окончательно утонуть среди массы нового, также достойного исследования этнографического материала, мы хотим занести их на станицы местного печатного органа и этим занесением не дать этому материалу сделаться впоследствии предметом собирания, когда он будет сохраняться в памяти лишь стариков и старушек, словом, мы констатируем лишь фактический материал, избегая его объяснений: пусть это делают этнографы-специалисты.
В летние праздники, приуроченные во Владимирском уезде в после-пасхальным «пятницам» (8, 9, 10 и 11 пятницы празднуются в селах)[304]1, когда после экзаменов приезжает на каникулы сельская учащаяся молодежь – преимущественно, конечно, семинаристы, обыкновенно водят хороводы и поют песни, сопровождаемые играми.
После утреннего и вечернего чаепитий вся сельская молодежь (достойно примечания: женский персонал одет с шиком – по-городскому, тогда как мужской – обыкновенно в русских и малороссийских рубашках) собирается на открытом месте, на лужайке и здесь сначала начинает «водить хороводы» или, по меткому крестьянскому выражению «круги»; берут друг друга за руки, образуют хоровод и начинают петь:
Как под лесом,
Под лесочком
Шелкова трава «ростла».
Припев:
Ой-ли, ой-ли,
Ой-люшеньки.
По той траве
Донской казак
В гудочек играл.
Припев – вообще после каждых трех строк – припев.
Смотрел – глядел
Донской казак
Невесту себе.
В это время выходит в хоровод один из участвующих мужчин, начинает «смотреть-глядеть» невесту и выбирает ее поклоном; выбранная выходит также в круг. Песня продолжается:
Хорошая, пригожая,
Поди замуж за меня!
Не пойдешь ты,
Спокаешься —
Вспомянешь меня.
На это предложение руки и сердца, удостоенная такой чести отвечает (поет весь хоровод):
Пойти сходить к соседушкам
Спросить про тебя.
Соседушки, добрые люди,
Скажите вы мне,
Скажите вы, пожалуйста, —
Каков этот человек?
На первый раз хоровод отвечает:
Такой-сякой
Донской казак
Очень мотоват.
После такого ответа выбранная невеста отвечает казаку:
Не хвалят тебя соседушки:
Не йду за тебя.
Песня повторяется вместе с исполнением, на сцену является уже другой донской казак и выбирает себе другую невесту, при чем только последние куплеты видоизменяются таким образом – на вопрос:
Каков этот человек?
Хоровод отвечает:
Такой-сякой
Донской казак —
Очень тароват.
Удовлетворенная таким ответом невеста отвечает:
Всхвалили тебя соседушки:
Иду замуж за тебя.
Начинается другая песня:
Ходит пан,
Ходит панушко
По улице.
Ищет пан
Молоду панью.
Выходит в хоровод кавалер, и выбирает панью.
На встречу пану
Молода панья.
Выходит панья, к которой пан обращается:
Подь, панья,
Поди, паньюшка,
За мною.
Ронит пан
Шелкову плеть.
Вместо «шелковой плети», для видимости, ронит что-нибудь в роде прута и затем обращается к панье:
Подыми, панья,
Шелкову плеть!
А та отвечает:
Я тебе, панушка,
Не служенька,
Я тебя, панушка,
Не верная:
Служенька родимому батюшку.
Песня повторяется; второй пан ронит «свой тальянский плат», на просьбу поднять его панья отвечает:
Я тебя, панушка,
Не служенька:
Служенька родимой матушке.
Третий пан ронит «пухову шляпу»; на этот раз панья поднимает шляпу и с поклоном вручает ее пану:
Я тебе, панушка,
Служенька,
Я тебе, панушка,
Верная.
После этого хоровод поздравляет пана и панью:
Здравствуй, пан,
С молодой паньей.
Действующие лица в этих песнях – в первой «донской казак» и во второй «пань» и «панья» – ясно указывают на то, что обе эти песни не местного происхождения, а занесены со стороны; нижеследующая песня также не местного происхождения:
Как за садом,
За садом
Ростла трава мурова;
По той траве
Панья шла.
Выходит «панья»:
За паньюшкой
Пан идет.
Выходит пан.
Пан паньюшку
По плечу.
Ударяет пан панью по плечу.
Берет панью
За руку,
За ручку
Правую
За те перстни
Златые.
Стой, паньюшка:
Ты – моя.
Она отвечает:
Право, сударь, —
Не твоя:
Я батюшки
Своего.
Поется второй раз; панья отвечает:
Я матушки
Своея.
Наконец, в третий раз панья дает такой ответ:
Теперь, сударь,
Я – твоя.
Каждый раз выходит новая пара для исполнения песни.
Хоровод продолжается – поют:
Хожу я, гуляю
Вдоль по хороводу.
Припев – раньше пели:
Заинька беленький.
А теперь, лет 5–6 тому назад, его изменили, поют:
Цветик мой,
Аленький.
Ищу – выбираю
Богатого тестя.
После каждых двух стихов припев. Выходит кавалер, выбирает тестя и ставит его среди хоровода.
Нашел я, выбрал
Богатого тестя.
Будь ты мне тесть,
А я тебе зять буду,
А я тебе зять буду:
Твою дочку взять хочу.
Опять снова:
Хожу я, гуляю
Вдоль по хороводу,
Ищу выбираю
Богатую тещу.
Выбрав таким образом тестя, тещу, шурина, своячину и «богату невесту», жених обращается к хороводу:
Все добрые люди,
Прошу вас на свадьбу —
На моей-то свадьбе
Пива – вина много.
Пока все обстояло благополучно, но вдруг неожиданно получается непонятный афронт – песня кончается так:
А за сладко пиво
Я тестя – то в рыло;
А за сладки пирожки
Тещу – матушку в толчки.
Оседлай скорей коня,
Поезжай, шурин, с двора;
Хорошей своячине
Дорогой подарочек,
Дорогой подарочек —
Шелковую плеточку.
Разогнав таким образом родственников и оставшись «с молодой женою», новобрачный самодовольно обращается к хороводу:
Весел я, весел,
Что один остался,
Что один остался
С молодой женою.
Существует другой вариант этой песни – верное дополнение ее: выбравши тестя, тещу и т. д., жених обращается к каждому из них:
Ты, тестюшко – батюшко,
Навари-ка пивушка;
Ты, тещушка – матушка,
Напеки-ка пирогов;
А ты, шурин – батюшка,
Заложи пару коней;
Своячина – милушка,
Вышей полотенчико.
Ты, милая любушка,
Постели постелюшку.
Тестя и тещу выпроваживает таким же образом, а затем уже иначе:
Я, изъездивши коней,
Вон шурина из дверей;
Я, истерши полотно,[305]
Своячину за окно;
Подумаю думушку,
Прогоню и любушку.
Весел я, весел,
Что один остался.
Этим и кончается песня; переходят к следующей.
Винной[306] наш колодезь,
Винной наш глубокий,
А что в тебе воды нет?
Конь воду выпивал,
Конь копытом выжимал…
Нашего хозяина,
Нашего богатого
Дома не случилося:
Уехал наш хозяин,
Уехал наш богатый
В Казань – город погулять.
Играющий роль «хозяина», кавалер выходит из средины круга за хоровод – «уезжает»; затем при дальнейшем пении входит в хоровод с девицей:
Приехал наш хозяин,
Приехал наш богатый
Из Казани города.
Привез наш хозяин,
Привез наш богатый
Казанскую умницу.
Песня повторяется три раза, при чем во второй раз «хозяин» уезжает «в «Москву – город погулять» и привозит «московскую умницу», а в третий – в Питер – город, откуда возвращается с «петербургской умницей»; все три «умницы» становятся среди хоровода; хозяин обращается к ним со следующей просьбой:
Казанская умница,
Стели мне постелюшку,
Стели мне пуховую;
Московская умница,
Клади изголовьице;
Петербургская умница,
Сбери мне постелюшку,
Сбери мне пуховую.
Казанская умница постилает среди хоровода платок, изображающий «постелюшку», московская кладет сложенный платок в виде «изголовьица», а петербургской остается только одно – поднять эти платки и вручить по принадлежности.
Вот песня, мотив которой совершенно гармонирует ее содержанию:
Как под яблонкой,
Под кудрявою
Бел – горюч камень
Разгорается…
Мил – сердечный друг
Разнемогается.
Исполнение этой песни состоит в том, что среди хоровода ставится скамья, на нее ложится изображающий собой «разнемогающегося мил – сердечного дружка», около него ходит девица, изображающая жену; хоровод поет:
Разнемогшись друг,
Во постелю слег.
Запросил милой
Ключевой воды,
Ключевой воды
Со Дунай-реки.
Я в первом часу
За водой пошла.
В это время девица выходит за хоровод как бы отправляясь за водой.
Во втором часу
Воду черпала;
А в третьим часу
Со водой пришла.
Перед следующим куплетом хоровод размыкается и впускает вышедшую девицу; дальше поют:
Мой высок терем
Отворен стоит,
Мой сердечный друг
Впереди лежит.
Впереди лежит —
Переставился.
Тут попы стоят
Со диаконами;
Тут дьячки стоят
Со подсвечниками;
Мужики стоят
Со лопатами[307]
Зарывать хотят
Друга милого.
Попов, дьяконов, дьячков и мужиков обыкновенно изображают мальчики, которые входят в хоровод и окружают скамью.
Начала млада
Горько плакати.
Но плачь этот отзывает не то иронией, не то, пожалуй, и цинизмом, во всяком случае он совершенно не соответствует содержанию песни:
Не нажить-то мне
Отца с матерью,
Наживу дружка
Лучше прежнего.
Хоровод кончен; начинаются игры, сопровождаемые пением. Мы пройдем молчанием общеизвестные игры – вроде «сеянья ленка», «завиванья плетьня» и т. п., а занесем до сих пор насколько нам известно, не попавшие в печать, или, по крайней мере, малоизвестные игры.
Молодежь обыкновенно садится около какого-нибудь дома на скамьях и начинает петь:
Летели две птички
Собой – невелички.
Припев:
Там-то лето,
Здесь зима,
Веселее для меня[308].
Выходит кавалер, выбирает барышню, берет ее за руку и оба проходят вдоль разместившейся молодежи и продолжают исполнение.
Как они летели —
Все люди глядели;
Как они садились —
Все люди дивились.
При этом садятся.
Сели – посидели,
Песенок попели;
Песенок попели,
Взвились, полетели.
Встают, проходят по месту игры и затем барышня выбирает кавалера, а кавалер барышню, и новая пара при том же пении исполняет тоже. Наконец, эта игра наскучила; переходят к другой – поют:
Я качу – мечу
Золотым кольцом,
Бралиантовым.
За колечушком,
За бралиантовым
Я и сам схожу.
За собой поведу
Милу девицу.
Выходит кавалер, выбирает «милу девицу», и дальше исполнение идет согласно тексту песни.
Я возьму ее,
Я за рученьку,
Проведу ее
Я вдоль улицы.
Я поставлю ее
Среди улицы,
А я сам пройдусь
Вдоль по улице.
Подойду я к ней,
Я близехонько,
Поклонюся ей
Я низехонько.
Кланяются; кавалер сходит со сцены, а играет роль уже «мила девица» и песня повторяется с той только разницей, что поется:
За колечушком
За бралиантовым
Я сама схожу.
За собой поведу
Добра молодца и т. д.
Переходят к следующей игре – поют:
Не сокол летал по улице —
Ходит молодец по широкой.
Выбирай себе девицу,
Выбирай себе хорошую.
Ты возьми его за рученьку,
Проведи его вдоль улицы.
Вы сойдитеся близехонько,
Поклонитеся низехонько.
После каждый двух строк припев:
Ах, ты ли, молодец,
Ах, ты ли, удалой!
Затем, начинает ходить девица, причем поется:
Выбирай себе молодца,
Выбирай себе хорошего.
Припев:
Ах, ты ли, девица,
Ах, ты ли, красная!
И эта игра наскучила – начинают другую:
Заинька во саду,
Серенький по саду.
Припев:
Вот так, вот так
Во саду.
(Припев повторяется после каждых двух строк).
Выходит кавалер или барышня и исполняют песню.
Заинька, погуляй,
Серенький, погуляй!
Заинька, рви цветы,
Серенький, рви цветы!
Заинька, вей венок,
Серенький, вей венок!
Заинька, на головку,
Серенький, на головку!
Заинька, топни ножкой,
Серенький, топни ножкой!
Заинька, попляши,
Серенький, попляши!
Заинька, в ладоши,
Серенький, в ладоши!
Заинька, подойди,
Серенький, подойди!
Заинька, поклонись!
Если изображает «заиньку» барышня, то она подходит к кавалеру и кланяется, после чего «заиньку» начинает изображать уже он, и наоборот – кавалер подходит и кланяется даме.
Две следующие песни достойны примечания в том отношении, что они года 3–5 тому назад сначала появились в деревне, а потом уже позаимствованы и селом; во всяком случае прохождение их не деревенское, на что ясно указывают упоминаемые в них «веерочки», «манишки», «тросточки» и т. п.; первоначальный текст их – не трудно убедиться – искажен: не везде выдержаны размер и рифма, обращение «на вы» беспричинно и неожиданно сменяется «ты».
Пошли девицы по улице гулять,
Пошли красныя по широкой гулять.
Припев:
Ой, ли, ой, люли.
На них платья белеются,
А платочки розовеются.
Во правой руке аленький цветок,
А во левой-то воздушный веерок.
Веерочками помахивают,
С молодцами разговаривают:
«Все беседы, все компаньи обошли,
А вас краше и милее не нашли.
Хоть и краше и милее много есть,
А в моем сердце желанья того нет!»
Ближе, ближе подвигаются
И поклона (в деревнях поцелуя) дожидаются.
Исполнение состоит лишь в том, что две «девицы» прогуливаются и выбирают себе по «молодцу», которым в конце песни и кланяются.
Песня повторяется:
Пошли молодцы по улице гулять,
Удалые вдоль по широкой гулять.
Сертючки на них чернеются,
А манишечки белеются.
Во правой руке тросточка,
А во левой папиросочка.
Папиросочку покуривают,
С барышнями разговаривают…
Дальше – то же самое.
Следующая песня, сплошной, неожиданный и непонятный ряд перехода одного чувства к другому противоположному.
При веселой,
При компаньи
Девица (или молодец) гуляла
И по мысли себе друга,
Дружка выбирала.
И подходит она к другу,
И берет за ручку.
«Сделай, душечка, услугу —
Разгуляем скуку:
Мне наскучило девице
Здесь одной ходити…
Ну, спрошу вас, дорогой мой:
Можешь ли любити?
Тот отвечает:
«Я люблю тебя всем сердцем,
А ты все не веришь!»
На это объяснение неожиданно девица так обращается «к дорогому», выбранному «по мысли»:
«Отойди ты прочь, негодный!
В глаза лицемеришь…»
А потом тут же, без всяких объяснений, получается такой оборот совершенно непонятный:
Верю, верю, дорогой,
Я вас сожалею!
За любовь вашу такую
Я вас поцелую (в селах: я вам поклонюся).
Исполнение самое простое: дама выбирает кавалера или наоборот и между ними происходит изложенное в песне объяснение.
В вышеперечисленных песнях только пары находятся в движении, остальная же публика сидит. Сидеть наскучило: принимаются за игры, где все в движении – начинают «сеять ленок», «заплетать плетень», впрочем, «плетень» в настоящее время вытеснен завиванием «капустки»; завивается капустка, как и плетень, при чем поется:
Вейся ты, вейся, капустка,
Вейся ты, вейся, вилая!
Как мне, капустке, не виться,
Как мне, вилой, не ломиться?
Вечер на капустку
Выпал частый дождик,
Частенек, меленек,
Росой холодненек.
И так повторяют до тех пор, пока все, как в плетне, не завьются, а когда все завьются, начинают капустку развивать:
Развивайся ты, капустынька,
Развивался ты вилой кочешок.
Не женися ты, милой женишок:
Если женишься, покаешься —
Со мной, девицей, разстанешься.
Исстари и до сих пор сохранилась игра, носящая довольно оригинальное название – «мятелица»; состоит она в том, что, как в кадрили, молодежь размещается попарно, но только кругом, причем четного и определенного вообще количества пар не требуется – сколько есть на лицо – столько и участвуют; каждая пара по очереди, в одиночку (один из пары), по порядку подходит ко всем участвующим и, беря каждого за руку, делает круг, а затем подходит к своему сопарнику и с ним также кружится и т. д., при этом поется следующая песня:
Не летай, соловей,
Не летай, молодой.
К нам на долину.
При долине вода,
При широкой вода -
Ключевая.
Ключевая вода-водица –
Холодная.
Как во тереме девица
Мастерица,
Мастерица девица
Ковер шила.
Ковер шила – вышивала,
Замечала.
Уж кому этот ковер,
Уж кому этот шитой
Достанется.
Доставался ковер,
Доставался шитой
Младу мужу:
Я могу, могу ковер,
Я могу, могу шитой
Поприбавить:
Я со всех со сторон,
Я со всех с четырех
По узору,
По узору, по узору
Золотому.
Эта песня повторяется только с таким изменением в конце:
Доставался ковер,
Доставался шитой
Стару мужу:
Я могу, могу ковер,
Я могу, могу шитой
Поубавить:
Я со всех со сторон,
Я со всех со сторон
По узору.
Вышеприведенные песни и игры, как мы уже выше сказали, в настоящее время начинают сходить со сцены: хороводы, завиванье капустки, сеянье ленка и т. п. вытесняются танцами, фантами и другими играми и песнями более современного характера. Очень часто в праздники под аккомпанемент гитары или гармоники – на улице и под аккомпанемент рояли или пианино – в доме молодежь танцует, поет хоровые песни, дуэты, соло, романсы и т. п. В настоящее время не редкость даже в маленьком погосте, особенно у священников, имеющих дочерей невест, встретить в доме рояль.
Если к приведенным нами песням и играм прибавить танцы и новые песни и романсы, вроде: Я вновь пред тобой… или: Накинув плащ, с гитарой под полою, тогда получится совершенно полная картина сельских праздничных развлечений и увеселений, которыми молодежь упивается, можно сказать, до самозабвения …
Николай Сперанский.
Крикуны[309]
Мы не сомневаемся, что самое заглавие настоящей заметки возбудит в читателе некоторое недоумение: в самом деле, что такое за «крикуны», откуда они явились, какова их роль? и т. п. а собственно эти «крикуны» (а не кликуны – мы держимся подлинного местного названия) представляют из себя явление, во всяком случае достойное того, чтобы занести его на страницы местного печатного органа.
Крикуны представляют из себя ни более, ни менее, как временных членов церковного причта; встречаются они, насколько нам известно, только в погосте Борисоглебском, более известном под названием Баглачева, Подольской волости, Владимирского уезда, по крайней мере, ни в соседних с Баглачевом селах, ни в других селах Владимирской губернии о существовании крикунов нам не приходилось слышать. Баглачевские крикуны удостоились, хотя, положим вскользь, упоминания в нашей литературе, так лет 10 тому назад Н. Н. Златовратский отметил их существование в своих «Деревенских буднях», но это сделано было мимоходом, так сказать, между прочим.
Крикуны – это собственно богоносцы, роль которых начинается с первого дня Пасхи и оканчивается последним днем ее.
Как вообще всякое явление, а тем более явление, раз возникшее, переживает безо всякого изменения чуть не столетие[310], должно иметь за собой известные солидные причины и основания, так и учреждение (если только это выражение может иметь место в данном случае) крикунов вызвано частью необходимостью, частью – ввиду той помощи, которую оказывают крикуны причту во время обхождения ими прихода в Пасху. Дело в том, что Баглачевский приход (в настоящее время – при 2-х священниках, 1-м диаконе и 2-х псаломщиках) заключает в себе более 30 деревень и насколько эти селения раскинуты, можно судить уже по одному тому, что, не смотря на то, что Баглачево отстоит от Владимира в 12–15 верстах (Баглачевский звон совершенно ясно слышен во Владимире), некоторые деревни этого прихода находятся в районе Судогодского уезда, так д. д. Вошелово и Раменье входят в состав Березниковской волости, Судогодского уезда; кроме них есть и еще несколько деревень также Судогодского уезда. При обхождении прихода в Пасху обыкновенно берутся из церкви следующие иконы: запрестольная Божия Матерь, Воскресение Христа и, кроме того, Животворящий крест – в ковчеге; переходы от одного селения до другого иногда достигают довольно солидных размеров, так для примера, переход из. дер. Раменье до дер. Осеева (с небольшой остановкой на лесной страже) простирается до 8–10 верст. Вот тут-то и необходимы крикуны-богоносцы, так как местные крестьяне не охотно берут на себя обязанность на такое далекое расстояние, обыкновенно в распутицу, переносить иконы до ближайшего селения, и эту обязанность исполняют крикуны.
«Крикунами» они называются потому, что, по прибытии икон в ту или другую деревню, они (крикуны) поют: «Христос воскресе! Во истинной красуйся, Мать Божия!..Помилуй!»[311]. Этим пением дается знать, что иконы «пришли» в деревню, после чего начинаются приготовления к принятию их: в домах ставятся кадки с семенами, куда обыкновенно ставят запрестольную Божию Матерь, стелются полотенца для других икон, на столе появляются куличи, яйца и другая снедь, и ожидается приход священника, которого, между прочим, каждый домохозяин встречает у ворот, подходя к нему «под благословение». Затем крикуны распоряжаются надлежащей установкой икон в каждом доме, ставят перед иконами свечи, разводят кадильницу (кадило из церкви не носят, так как это было бы тем более излишним, что решительно в каждом доме имеется если не медная, то, по крайней мере, глиняная кадильница и ладан, а в зажиточных семьях даже так называемый «ростной»); по окончании молебна крикуны гасят свечи, и под их наблюдением иконы относятся в следующий дом и там устанавливаются, так что, когда туда является причт, уже все готово, в порядке, остается только начинать молебен. Эти предварительные распоряжения, мимоходом сказать, настолько существенны, что и при наличности их приход обхаживается с трудом в течение целой недели, без этой же умелой распорядительности хождение пришлось бы растянуть и на Фомину неделю. Этим еще далеко не исчерпываются услуги, которые крикуны оказывают причту – главная их услуга заключается в том, что они, прекрасно зная пасхальный канон помогают причту петь, а в этом ощущается большая необходимость, так как голоса у псаломщиков в течение почти непрерывного 2-х недельного (мы принимаем во внимание и страстную неделю) пения, при переходах в Пасху из жаркой, наполненной битком народом избы в другую, при постоянном служении молебнов на дворах (на дворах обыкновенно служатся молебны Св. св. Георгию-Победоносцу и Фролу и Лавру) и на полях (так называемые общественные молебны), повторяем, при этих условиях, голоса причта к средине Пасхальной недели значительно рушатся, и вот здесь крикуны и являются незаменимыми помощниками. Наконец, на обязанности крикунов лежит хранение и отправка домой – в погост яиц, которые священник получает при христосовании.
За свой труд крикуны, во-первых, пользуются в течение всей недели за счет прихода всем иждивением наравне с причтом, во-вторых, получают от каждого домохозяина, по состоянию и усердию, от 2 до 5 коп. оба вместе, и, в-третьих, с ними христосуются наравне с комплектными членами причта, и таким образом, они получают почти от каждого домохозяина по яйцу. Сумма, которую крикуны получают от доброхотных пожертвований (2–5 коп) дает каждому 10–12 р. за пасхальную неделю. Крикуны избираются священниками – по два каждым. Так как отправление этой обязанности отрывает человека на целую неделю от семьи в этот «праздник из праздников» и так как крикуны получают добровольное, «по усердию», подаяние, которое на взгляд зажиточного крестьянина, пожалуй, унизительно, то обыкновенно в крикуны идут бедные, нуждающиеся крестьяне.
Священник, выбирая тех или других лиц на должность крикунов, тем самым предоставляет им, обеспечивает за ними известные материальные выгоды, а потому и с своей стороны обусловливает назначение на эту должность известными обстоятельствами с их стороны – так крикуны обязаны непременно набить у священника погреб снегом, а иногда оказать помощь при уборке сена.
Исполнение своих обязанностей крикуны начинают в первый день Пасхи после литургии: как только кончится литургия, крикуны берут иконы и Животворящий Крест и с пением: «Христос воскресе! Воистинной!» отправляются в дом священника, где служится пасхальный молебен и где они от священника и его жены получают, наряду с другими, по первому пасхальному яйцу, здесь же они разговляются за общим с причтом столом. Обойдя погост, отправляются по деревням, откуда возвращаются не ранее субботы опять с тем же пением. В церкви, после обычного молебна, иконы ставятся на свои места; крикуны идут к священнику, благодарят его, желают ему и его семейству «добраго здоровья», он подносит им по чарке водки, и таким образом происходит прощание, неизменно кончающееся такой просьбой: «Батюшка! и на будущий год не оставьте, если Бог даст, мы будем живы и здоровы». Интересно, что прихожане смотрят на крикунов не как на лиц, отягчающих их бюджет, но напротив, как на явление необходимое и неизбежное, установленное дедами.
Николай Сперанский
Баглачево,
Подольской волости.
Крестьянский брак[312]
I
Сравнительно еще недавно исследователи народной жизни смотрели на крестьянский брак, как на «экономический союз» и «юридический институт». Этот взгляд вытекал, как логическое следствие, из юридической теории договора, теории весьма почтенной, бывшей некогда в большой моде, но в настоящее время значительно потерявшей свой первоначальный кредит. Эти исследователи совершенно закрывали глаза на нравственную, этическую сторону брака. Рассматривая это явление исключительно с экономической и юридической точки зрения, они настаивали на том, что крестьянин женит своего сына для того, чтобы приобрести в семью необходимую работницу, или же, за неимением в семье мужских рабочих рук, принимает во двор зятя.
В том и другом случаях брак является ничем иным, как основанным на договоре экономическом союзе.
Крайность и односторонность этого взгляда до очевидности ясна и, кроме того, претит нравственному чувству каждого, кто сколько-нибудь знаком с душой крестьянина и с его устоями.
Не отрицая экономического элемента, не умаляя силы экономических соображений, имеющих место при заключении брачного союза, мы, однако, не можем признать этого элемента и этих соображений исключительными, решающими; напротив, приглядываясь ближе и глубже к этому явлению, мы должны по необходимости, если не желаем погрешить против истины, отвести подобающее место и другому не менее важному элементу – именно нравственно-этическому. Остановимся прежде всего на выборе невесты.
Прежде всего мы намерены познакомить читателя не только с существующими в крестьянской среде предбрачными обычаями, но начать раньше, с того момента, когда девица и парень начинают «загуливать», т. е., когда они выходят из возраста «подростков» и вступают в права невесты и жениха. Выражение: «Марья нынешним летом загуляла» – значит, что Марья вступила во все права девиц, из которых парень может делать выбор – она участвует в гуляньях, в играх, ей шьются соответствующие наряды и т. п. Тот же смысл имеет выражение «Петр с осени загулял». Возраст, предоставляющий эти права, для девицы 15–16, а для парня 17–18 лет; но если в семействе есть еще невыданная девица, то следующая за ней некоторое время и по достижении 16-летнего возраста остается в разряде «подростков», чтобы не составить конкуренции своей старшей сестре.
С одной стороны – для увеселенья, с другой – именно для ознакомления между собой молодежь устраивает периодические, точно определенные по месту и времени гулянья. Гулянья обыкновенно приурочены к местным храмовым весенним и осенним праздникам и к масленице; некоторые из них охватывают собой весь приход, а рассчитаны на несколько близ друг к другу находящихся селений. Большие весенние гулянья обыкновенно происходят на лугу, на берегу реки или озера, а где нет ни реки, ни озера – близ перелеска. Из игр здесь допускается лишь один хоровод, при чем каждый парень выбирает себе по сердцу девицу и проходит с ней по средине хоровода; во время хоровода поется исконная песня «Соловей». Из-за выбора девиц между парнями сплошь и рядом происходят ссоры и драки, обычный финал которых – волостной суд, камера земского начальника, а иногда и зал окружного суда. По окончании хоровода молодежь гуляет попарно, ведя между собою разговоры с глазу-на-глаз.
Ко времени гуляний девицы шьют себе шерстяные и шелковые платья, модные жакетки и накидки и являются на гулянья разодетыми, непременно с зонтиком от солнца. Парни – также в новых пиджачных парах, крахмаленных (в настоящее время больше в бумажных) манишках или же вышитых сорочках и непременно брюки на выпуск («на улицу», как иронизируют) и дождевой зонт у каждого.
Масленичные гулянья носят несколько иной характер, обусловливаемый самым временем: нечего, конечно, и говорить о гуляньях зимой на лугу близ реки, да и прогуливаться попарно не так, без сомнения, удобно; поэтому гулянья в масленицу устраиваются в определенных больших селениях, где имеется трактир, при чем эти селения известного района чередуются, так что в течение недели – несколько гуляний. Эти гулянья начинаются катанием: каждый парень выбирает свою излюбленную девицу и катает ее вдоль улицы (вместо прогулки попарно летом), опять-таки ведя с ней беседы с глазу-на-глаз. Уже после катанья, так сказать для проформы, водят хоровод, по окончании которого и разъезжаются. На гуляньях парни обыкновенно угощают девиц конфетками, орехами и другими сластями. К особенности масленичных гуляний, между прочим, следует отнести и то, что на них участвуют женившиеся в окончившемся мясоеде молодые и при этом их лошадей, на которых они катаются, останавливают, заставляя молодых целоваться, точь-в-точь, как на свадьбе, требуют поцелуев «засластить» выпивку: «горько»—де.
Описанные нами гулянья с беседами с глазу-на-глаз дают возможность молодежи ближе знакомиться с внутренним миром своих избранниц и избранников. Но этим еще не кончается взаимное изучение друг друга: гулянья сравнительно редки, да, кроме того, довольно публичны. Для более тесного ознакомления с намеченной девицей существуют так называемые «стоянья у ворот».
В долгие осенние и зимние вечера молодежь собирается около излюбленного дома, поет песни, играет; затем, окончивши пение и игры, каждый парень берет свою девицу, идет к ее дому и, закутав ее в тулуп или халат, стоит здесь или сидит на завалинке. Стоянья непременно происходят у избы девицы, и какие ведутся в это время разговоры – ведает одна только ноченька темная. Если избранный предмет не из своей деревни, то, чтобы получить право «постоять» в другом селенье, парень обязан угостить своих товарищей из той деревни, из которой девица; угощение – обыкновенно водка. Беда той девицей, которая как-нибудь тихонько, по секрету от своих подруг и парней позволит себе постоять с чужим парнем: за нарушение этого исконного обычая молодежь отворачивается от виновницы, а парень за свой либерализм получает довольно серьезную потасовку или же, в виде штрафа, с него требуют усиленное, двойное угощение; стоять же с разрешения деревенской молодежи в чужой деревне – вещь самая обычная.[313]
Все до сих пор описанные ухаживания, так сказать, полуофициальны в смысле шага к браку – они ни к чему не обязывают и могут кончиться, нередко и на самом деле кончаются ничем.
Вызнавши досконально девицу, переговорив о ней со своими родителями или заменяющими их место и получив от них разрешение «начинать дело», парень запрягает свою лошадь в лучшие санки[314] и сбрую, отправляется к дому намеченной девицы и катает ее вдоль улицы. Для этого катанья девица наряжается в лучшую одежду, и, пока они катаются, родственники приготавливают приличное случаю угощенье: ставят самовар, водку, наливку, сласти и т. п. Это катанье служит почти формальным предложением, после которого обыкновенно и посылаются «сватья». Впрочем, не всегда за этим катаньем наступает сватовство – иногда, но сравнительно, однако, редко катанье так катаньем и кончается – это значит, что с той или другой стороны выступили на сцену серьезные, доселе непредвиденные препятствия к заключению брака.