Алексей Геннадьевич Некрасов- Вебер
Живой труп
– А вы, Александр Андреевич, для нашего дела очень даже подходите. Во первых, потому, что человек благородный. Я в этом уже смог убедиться. Во вторых, обстоятельства так сложились, что деваться вам по сути некуда. Не милостыню же просить пойдете, когда деньги кончатся!
Закончив монолог, Рахимов посмотрел на часы, потом неожиданно поинтересовался:
– Кстати, какой-то план на тот случай если бы меня не встретили, у вас, наверное, был?
Смущаясь, Александр начал рассказывать про ограбление дворянского клуба. Когда уже почти закончил, подумал вдруг, что совершает непростительную глупость:
" Разоткровенничался, как на исповеди! А ведь ты его в первый раз видишь. Назваться можно кем угодно. И революционером и даже Мефистофелем."
На всякий случай, он немного изменил концовку рассказа. Вместо Ярославского вокзала назвал Саратовский и вместо Хабаровска Воронеж.
– Ну и что же вы там, в Воронеже, намеревались делать? – с улыбкой поинтересовался Рахимов.
– Новую жизнь начинать! – мрачно ответил Александр. На что собеседник с сомнением пожал плечами:
– С четырьмя или пятью тысячами? Больше этой суммы с двух-трех покерных столов за один раз не возьмешь. Карманы у благородной публики вы, как понимаю, выворачивать не собираетесь.
– Какую-нибудь развалюху и пару десятин земли в деревне куплю. – попытался сфантазировать Александр.
– Аскетическое вас ожидает существование. Уверен, что мое предложение интересней – подытожил Рахимов. Снова посмотрев на часы, он достал из кармана и бросил на стол ключ с гостиничным брелком. Потом коротко, словно отдавая указание, сообщил:
– Номер 305, здесь на третьем этаже. Забронирован для сотрудников провинциальных отделений нашей желтой газетенки. До пятницы он ваш. Пять дней вам на размышления, а дальше либо звоните мне, либо отправляетесь грабить клуб. Только вот пистолет советую приобрести настоящий, пусть даже с холостыми патронами, Чувствовать себя будете уверенней. Ну а сейчас, прошу извинить. Вынужден откланяться.
Поднявшись, Рахимов достал из грудного кармана толстовки маленький конверт, из которого торчал краешек визитки и оставил его на столе. Уже уходя, он сказал что-то официанту. Тот обернулся к их столику и кивнул головой. А Александр, допив одним глотком остатки шампанского, заглянул в конверт. Под большой золоченой визиткой с эмблемой "Московского папарацци" обнаружилась аккуратно сложенная денежная купюра. Развернув ее, Александр увидел портрет матушки Екатерины.
Глава 6
В номере пахло дорогим ароматизированным мылом, синтетическим ковром и еще какими-то трудноуловимыми оттенками роскошной жизни. Окна выходили на Тверской бульвар, прямо напротив памятника Кольцову. Увековеченный в бронзе поэт с гитарой в руках стоял на цилиндрическом гранитном постаменте. По замыслу скульптора он был одет в широкие крестьянские штаны и цыганскую рубаху. Александр вспомнил, какие споры разгорелись в образованных московских кругах по этому поводу. Создателей обвиняли в безвкусице и популизме. А в качестве альтернативы предлагалось даже увековечить здесь не Кольцова, а другого народного поэта, чья жизнь трагически оборвалась в середине тридцатых годов уходящего века. Стихи его так и не попали в программу гимназии, зато легко ложились на музыку, и пользовались популярностью среди широких слоев общества. На опросах альтернатива неизменно набирала большее количество голосов, и только под давлением священного синода был утвержден именно "кольцовский" проект.
Распахнув окно, Александр какое-то время смотрел на медленно падающие снежинки. Внизу в свете фонарей сквозь сплетение веток можно было разглядеть только силуэты гуляющей публики. Подробности дорисовывало воображение. После всего пережитого за последниедни, ему было хорошо, спокойно и ни о чем не хотелось думать.
Когда, наконец, дал о себе знать холод, он плотно затворил раму и отправился в ванную комнату. Стены здесь были обложены плиткой небесно голубого цвета. Классическую емкость для омовения заменила пластиковая душевая кабина, а на сверкающей металлической трубе обнаружилось целых три полотенца разного размера. Рядом на стенном крючке в форме львиной головы висел махровый халат. Принимая душ, Александр долго стоял под упругими струями теплой воды. Потом постирал нательное белье, и развесил его на трубе сушиться. Чувствуя себя древним египтянином, обернул одно из полотенец наподобие набедренной повязки, и переместился к умывальнику. Здесь на широкой светло-кремовой раковине его поджидали стаканчики с одноразовыми бритвами, зубной щеткой и пастой французского производства.
Закончив вечерний туалет, он накинул халат и вернулся в комнату. Кровать показалась огромной и невольно наводила на грешные мысли, что это ложе не для одного человека. Рухнув в ее объятия, он ощутил легкое благоухание новых простыней и мягкую упругость матраса. Спать не хотелось. Взяв с тумбочки пульт для дистанционного управления, он методом проб и ошибок попытался понять, как пользоваться иностранной новинкой. В итоге, после нажатия большой красной кнопки вспыхнуло висевшее на стене окошко дальновизора. По главному имперскому каналу транслировали запись утренней службы в храме Христа Спасителя. Быстро освоив переключение, Александр перебрал несколько программ и остановился на передаче посвященной историческим событиям восьмидесятилетней давности.
Февральские волнения девятьсот семнадцатого до сих пор вызывали споры среди историков и в просвещенных кругах общества. Одни видели в них нереализованную возможность быстрого и радикального реформирования архаичной политической системы, другие считали, что страна счастливо избежала тогда страшных потрясений и огромных жертв. И этим вечером известный телеведущий собрал у себя в студии трех экспертов, каждый из которых придерживался своей особой точки зрения.
Либеральные круги представлял полный светловолосый господин в коричневой толстовке. Он утверждал, что передача власти государственной Думе в том момент могла бы бескровно разрядить политический кризис. Дальше неизбежно следовало победоносное завершение войны вместе с союзниками. России приняла бы полноправное участие в обустройстве послевоенного мира, а не оказалась позорно вычеркнутой из клуба ведущих европейских держав.
Его оппонент, известный своими монархическими взглядами пожилой литератор-историк, утверждал обратное. Он считал, что никакого тайного перемирия Михаил Второй с кайзером на самом деле не заключал. После того, как для подавления мятежей пришлось снять с фронта наиболее боеспособные части, армия уже не могла вести активных действий. Немцам это позволило перебросить дополнительные силы на запад, и на российско-германском фронте наступило затишье. Но потом, летом девятьсот семнадцатого, когда Россия все еще была занята внутренними проблемами, немцы, как известно, наступление возобновили. А якобы заключенное тайное перемирие, всего лишь надуманный повод, чтобы не допустить ослабевшую союзницу к дележу послевоенной добычи. В событиях непосредственно происходивших в Петрограде историк видел предвестники всеобщей анархии, распада страны или установления диктатуры нигилистов, по сравнению с которой германский социализм показался бы весьма либеральным проектом.
Третий эксперт, будучи куда более оригинальным, доказывал, что ничего экстраординарного в феврале семнадцатого вообще не происходило. Ссылаясь на некие независимые источники, он утверждал, что все рассказы о волнениях – выдумки ангажированных властью летописцев с целью оправдать устроенный Михаилом Романовым дворцовый переворот.
Дискуссия в студии, периодически прерывалась историческими кинохрониками и демонстрацией фотографий: Толпы людей на улицах Петрограда. Михаил Второй, тогда еще великий князь, совещается в Зимнем с командирами частей, оставшихся верными правительству. Эскадроны Дикой дивизии вступают в мятежную столицу. Возвращение из отставки Столыпина. Два адъютанта помогают Петру Аркадиевичу пересесть из инвалидной коляски в освободившееся кресло премьер-министра.
Многое из того, что показывали, Александр помнил по иллюстрациям гимназического учебника истории. Но сейчас он вдруг остро почувствовал некую параллель с сегодняшним днем и главное со своей судьбой. Предложение Рахимова, которое он, скорее всего, примет, превращало его из праздного наблюдателя в активного участника грядущих событий. В обществе давно говорило о том, что назревает ситуация похожая на тот далекий февральский кризис: Явная слабость правящего монарха, резкий рост безработицы, отголоски мирового продовольственного кризиса, долетевшие, наконец, до аграрной России, обострившиеся отношения между правительством и государственной Думой. Раньше все это было лишь новостным фоном. Теперь же его, словно в воронку Мальстрема, грозило затянуть с самый круговорот событий.
За последние два дня, он, кажется, уже разучился бояться. Предложение Рахимова было не опасней того, что он задумал сам. При этом обещало жизнь куда более интересную, и не стесненную в материальных средствах. Однако, Александр все еще не мог принять окончательное решение. Мучил вопрос:
" Имеешь ли ты право посвятить свою жизнь, а, может быть, и отнимать чужие жизни, ради идеи, которую до конца не понял и ни принял?"
Передача закончилась, и он снова начал перебирать кнопки пульта. На четвертом канале шла криминальная драма по сценарию одного из подражателей Крестовского. Сюжет классика перенесли из Петербурга на задворки современного Харбина. Такие "шедевры" игрового синематографа можно было смотреть и с середины, однако, отвлечься так и не удалось. Мысли о предстоящем выборе продолжали назойливо лезть в голову. Вспомнив о снотворном, он достал из кармана шинели помятую картонную коробку и проглотив сразу несколько таблеток. Дешевое зелье подействовало не быстро. Еще около часа он лениво наблюдал за борьбой отставного поручика с интернациональной русско-китайской компанией злодеев. Потом, вдруг вспомнив какой сегодня день, мысленно попросил прощения у родных, у супруги, у сирот, которым не достанутся растраченные деньги дворянской опеки. Поклялся, что при первой же возможности вернет все до копейки. Наконец, веки отяжелели, и пришел долгожданный сон.
Утром разбудил трамвайный звонок под самыми окнами. Обнаружив, что еще нет семи, Александр снова уснул и окончательно пробудился только от колокольного звона. Звонили из церкви на противоположной стороне Тверского. Чуть позже присоединилась колокольня Страстного монастыря. Часы уже показывали начало девятого.
Поднявшись, Александр почувствовал себя свежим и хорошо отдохнувшим. Возобновляя традицию, около получаса посвятил гимнастическим упражнениям, после чего отправился принимать душ. А еще через полчаса, чувствуя прилив энергии, он шел по коридору клубной гостиницы. У выхода на лестницу дежурила барышня в белой блузке и длинной черной юбке. Мило улыбнувшись постояльцу, она взяла ключ, а, посмотрев на брелке номер, даже обрадовалась:
– А вам только что пакет с курьерской службой доставили! Я хотела позже занести. Боялась разбудить.
Сквозь плотную бумагу прощупывался предмет похожий на небольшую книгу. Решив не возвращаться в номер, Александр затолкал его в широкий боковой карман шинели. Сбежав три этажа по лестнице, он кинул беглый взгляд на свое отражение в огромном зеркале, кивнул застывшему у дверей "британскому гвардейцу" и оказался на улице. Утро было солнечным и прохладным, но вокруг уже проступали признаки грядущей весны. Выпавший вечером снег за ночь успел немного подтаять. Под самое утро его прихватило ледяной коркой, и сейчас она испарялась и темнела под яркими солнечными лучами. Воздух был пропитан влагой. В сквере в радостном оживлении прыгали по веткам воробьи. И даже звонки трамваев звучали по-весеннему весело.
Пройдя по бульвару до Тверской улицы, он повернул в сторону Александровского вокзала. Вскоре набрел на небольшое заведение, организованное наподобие французского бистро. В небольшом зале почти не было посетителей. Только за столиком у окна оживленно беседовали две молодые дамы, и в самом углу солидный господин в чиновничьем кителе просматривал "Биржевые ведомости". Перейти на строгое постное меню здесь еще не успели. Заказав омлет, круассаны и кофе, Александр устроился у окошка. Наслаждаясь тем, что никуда не надо спешить, он смаковал приготовленный по французским рецептам завтрак. Поглядывал в окно на проходящих мимо людей, и краем глаза наблюдал за экспрессивной мимикой соседок. Под потолком над буфетной стойкой, создавая ненавязчивым фон, работал дальновизор. Неожиданно промелькнула мысль, что эти несколько оплаченных авансом дней, возможно, окажутся самыми счастливыми в жизни.
В пакете, как и предполагалось, он обнаружил небольшую книгу. Называлась она весьма экзотично: " Проект дьявола. Можно ли противостоять?", и была издана в берлинской типографии. Еще лет десять назад именно в Германии печаталось львиная доля нигилисткой литературы. И после того, как либеральные указы императора сняли большинство запретов, немецкие русскоязычные издательства все еще лидировали на этом рынке. Но, после первых же прочитанных страниц, стало ясно что автор не нигилист, а человек истово верующий и православный. Проектом дьявола он называл всю западноевропейскую цивилизацию. По его мнению, процветающий европейский мир находился в глубочайшем духовном кризисе. Впереди европейцев ожидало только окончательное духовное растление, легализация пороков и скрытая под либеральной маской диктатура, подобная власти пастуха над "вольно пасущимся" стадом. Примеры были ярки и убедительны, тон повествования страстным. И Александр все больше проникался верой автора.
Обнаружив, что давно уже сидит перед пустой посудой, он заказал себе еще кофе и продолжил чтение. Вторая часть посвящалась России. Ей автор отводил роль последнего форпоста против наступающих сил мирового зла. Однако, видел его не в сегодняшней отсталой аграрной стране с архаичной формой правления, а в России обновленной, под властью аристократов по духу, а не по древности рода. Последнюю главу, где рассматривалось будущее устройство отечества, Александр просмотрел по диагонали. Она была слабым местом произведения, но и первых двух частей вполне хватало, для того чтобы стать сторонником идей автора. Закрыв книгу, Александр уже готов был звонить Рахимову. И вдруг внимание привлек ставший неожиданно громким звук дальновизора.
Передавали экстренный выпуск новостей: – Очередное покушение на саратовского генерал-губернатора. Сам глава губернии в тяжелом состоянии доставлен в госпиталь, двое исполнителей застрелены при задержании, есть жертвы среди охраны и случайных прохожих.
Еще недавно подобные известия воспринимались, как нечто очень далекое. Теперь же он невольно примеривал на себя все происходящее. Контраст между красивыми идеалами и кадрами кровавой борьбы за их земное воплощение снова породил смятение в душе. Покинув бистро, он вернулся на Тверской бульвар. Быстрым шагом проскочил от бронзового Пушкина до Большой Никитской. Повернувшись, пошел обратно. В мыслях страшным вопросом крутись почти гамлетовское: " Принять или не принять!". Когда возвращался к Лондон-клубу, сознание, устав от мучительной дилеммы, переключились на вчерашнюю передачу:
" Интересно, а если бы в том далеком феврале все повернулось иначе. В какой бы стране ты сейчас жил?"
И тут опять видимая реальность, преломляясь сквозь колеблющиеся слои времени, начала изменяться. Растворилась в воздухе колокольня Страстного монастыря, исчезли трамваи, и проезжая часть бульвара заполнилась автомобилями. А вместо коренастой фигуры в цыганской рубахе на постаменте памятника Кольцову оказался худощавый молодой человек в английском костюме.
Все быстро вернулось на свои места, но осталось ощущение хрупкости окружающего мира. А потом с порывом по-весеннему влажного ветра, накатило горячее желание жить, действовать, забыв про все, окунуться в водоворот событий. Он снова ощутил себя молодым, и как, случалось иногда в юности, чувствовал в душе огромную нерастраченную силу.
Дойдя до Лондон-клуба, Александр позвонил из автомата в фойе Рахимову и сказал, что принимает предложение.
Глава 7
Жизнь революционера-нелегала началась довольно прозаично. Не было ни собрания под сводами подземелья, ни клятвы при свете факелов перед людьми в масках. Даже кровью нигде не попросили расписаться. Просто Рахимов сообщил, что под свою личную ответственность зачисляет Александра стажером в первичную партийную ячейку. Потом, став вдруг очень серьезным, предупредил, что если есть какие-то сомнения лучше отказаться прямо сейчас. На что Александр довольно решительно ответил нет, хотя сомнения на самом деле были.
– Ну, вот и славно! Мы с вами еще войдем в историю! – заявил снова повеселевший Рахимов. И тут же предложил перейти на "ты", как принято между соратниками по борьбе. Промежду делом, сообщил, что в партийных кругах он больше известен как Шах, а Александру, в связи с недавними событиями его биографии, подойдет псевдоним Феникс.
Поколесив по городу, они сначала остановились у сетевого универсального магазина купцов Коробейниковых на Садовом. На втором этаже в бюро мгновенной фотографии Александр сделал несколько снимков для документов. Дальше поехали на Цветной бульвар и припарковались напротив цирка. Здесь Александр получил паспорт с только что вклеенной фотографией и первое задание.
Показав распечатанное на принтере объявление о сдаче двух квартир по адресу Цветной бульвар дом девять, Рахимов велел снять одну из них, изображая приехавшего на заработки отставного чиновника из саратовской губернии. Здесь, под видом друзей и родственников у него, на время выполнения партийных заданий, станут останавливаться товарищи из провинциальных отделений.
Указанный в объявлении дом располагался всего лишь в сотне шагов от парковки. Постройка вековой давности внутри была переоборудована под современные стандарты. В двухкомнатной квартире, которую показала консьержка, он обнаружил душевую, санузел, кухню с электрической плитой и холодильным шкафом и даже маленький дальновизор и компьютер с подведенным общественным Интернетом. Последнее было обязательным условием Рахимова. Сам он дожидался в машине и поднялся лично осмотреть жилище. Пока Рахимов заглядывал под картины и в плафоны светильников, Александр изучал свои новые документы.
Его новое "я"– Сысоев Николай Павлович, исповедовал православие, по сословному происхождению был мещанином и проживал в городе Аткарске саратовской губернии. Он был на два года старше Александра. В графе семейное положение стояла запись о браке с мещанской Пелагеей Федоровной Присыпкиной, чуть ниже штамп о разводе. Против имен родителей печально чернели погребальные крестики, графа дети пустовала. В работной книжке последней записью оказалась служба коллежским секретарем в уездной управе, с которой он два года назад уволился.
– А это все выдуманное? – поинтересовался Александр.
– Почему же, выдуманное! Был такой мещанин. Царство ему Небесное!– ответил Рахимов, оторвавшись от осмотра внутренностей платяного шкафа. Увидев, как напряглось лицо нового соратника, счел должным пояснить:
– Да вы не волнуйтесь! Мы не нечаевские бригады. Физическое насилие признаем только, как крайнюю вынужденную меру. А Сысоев умер пару месяцев назад в мытищинском работном доме от алкогольного отравления. Похоронен был, как непознанная личность. Документы же тамошний эскулап припрятал и продал. Они этим часто промышляют.
Заверение о том, что новые соратники не приверженцы крайних методов, несколько успокоило. Но осознавать, что теперь понесешь на себе груз чужого имени и чужой трагически оборвавшейся судьбы, было не особо приятно. А Рахимов, вспомнив, что договорились перейти на "ты", продолжал развивать тему:
– Свободного времени у тебя, товарищ Феникс, на первых порах будет достаточно. Посидишь в Интернете, вытащишь все об Аткарске, запомнишь название улиц, фамилии сотрудников управы, фотографии главы и его замов отыщешь. И если, не дай Бог, зацепят и будут задавать вопросы, отвечай уверенно. И главное знай, что и полиция, и охранка только в романах госпожи Малинковской умные и всемогущие. На деле там, как и везде в нашем отечестве, все на авось и спустя рукава. Особенно после того, как им при Михаиле Болтливом жалование срезали. И никто тебя на очную ставку с вдовой Сысоева в Аткарск не повезет. Хотя припугнуть этим могут.
Дальше Рахимов проинструктировал, как они будут поддерживать связь. Прощаясь, назначил через два дня встречу в близлежащем трактире и пожелал быстрей обжиться на новом месте.
Александр, проводив его, первым делом зашел в Интернет и набрал Аткарск. Вскоре он уже многое знал об этом, затерянном в саратовской степи городке. На страничке уездной управы обнаружилась групповая фотография сотрудников трехлетней давности. Сразу привлек внимание статный мужчина в кителе с петлицами коллежского секретаря. На фотографии он улыбался, но во взгляде, словно печать будущего приговора судьбы, сквозила какая-то унылая обреченность. Просмотрев список с указанием положения на фото, Александр узнал, что это и есть Николай Сысоев. А, заглянув в зеркало, обнаружил, что они чем-то даже похожи.
Как и обещал Рахимов, на первых порах его новые обязанности были совсем не обременительными. Для поддержания легенды, он зарегистрировался на Трудовой бирже в районе Сухаревки. Каждое утро уходил в ту сторону, якобы для поисков работы. Содержал в чистоте квартиру, и в любой момент был готовым встретить, накормить и расселить гостей. Для того чтобы узнать о их прибытие, просматривал объявления в "Московском папарацци". Сообщение о продаже бытовой техники германского народного концерна "Бебель", подписанное "пан Купчик", означало скорый приезд гостей. Цена, выставленной на продажу вещи, включала дату и время приезда. Каждое утро и вечер Александр, пробегая глазами колонку горячих новостей, заходил на страничку объявлений. Но пока пан Купчик ни как не давал о себе знать.
На их следующей встрече Рахимов вручил ему удостоверение внештатного корреспондента "Московского папарацци", радиотелефон, несколько тоненьких книжечек для сотрудников специальных служб, и томик с собранием статей на политические темы. В специальной литературе описывались методики тренировки наблюдательности и памяти, приемы ухода от слежки, технология подделки документов, основы психологического тренинга. В оглавлении сборника политических статей Александр обнаружил создателя "Проекта дьявола" и нескольких еще более радикальных авторов.
Теперь ему было чем занять свой досуг. Помимо политического просвещения и психологических тренировок, он начал два раза в неделю ходить в государственный спортивный клуб вблизи Николаевского вокзала, где Рахимов вел группу рукопашного боя. Тренировки здесь были куда более долгими и жесткими, чем те, к которым Александр привык в своем дворянском бойцовском клубе. Среди членов группы он с удивлением обнаружил офицеров-пластунов из бригад специального назначения, полицейских и даже жандармов. По субботам они встречались с Рахимовым, и совершали прогулки по бульварам и улицам Москву, во время которых куратор проверял, как подопечный усваивает навыки секретного агента. Остававшееся время Александр посвящал чтению философской литературы. Регулярно наведываясь на Большую Полянку в книготорговый дом Вольфа, он приобретал произведения, как сторонников, так и противников своей новой "веры". А потом долгими вечерами, под свист чайника и новостной фон дальновизора, продирался сквозь хитросплетения доводов, пытаясь докопаться до истины. И все больше убеждался, что она у каждого своя. И все же, при отсутствии реального дела, даже такая насыщенная жизнь начинала казаться бессмысленным провождением времени.
По ночам ему после многолетнего перерыва снова стал сниться дед. Из детских воспоминаний он приходил, как богатырская фигура на ярком сочно-зеленом фоне деревенского лета. Ничего не говорил, а просто вел за собой вдоль поросшего камышом берега сонно текущей реки. Впереди трепетали листья березовой рощи, вилась желтая лента проселочной дороги и уходили под самый горизонт зеленые заливные луга…
В двадцать пять лет Николай Чангаров принял бразды правления фамильным поместьем. После второй столыпинской реформы половина земли отошла крестьянским дворам, и ведение помещичьего хозяйства на оставшихся десятинах стало не рентабельным. Однако дед быстро сумел перестроиться. Треть земли сдал в аренду, научился собственными руками делать большую часть работ, и обходиться минимальным привлечением сезонных рабочих. Преодолев сословные предрассудки, он стал одним из организаторов и бессменным председателем первого в уезде земледельческого товарищества, объединившего крепких крестьян и малоземельных помещиков. На общественные деньги товарищество содержало небольшой парк грузовых автомобилей, несколько тракторов и сенокосилок. Осуществлялась совместная закупка семян, наем сезонников и сбыт продукции. По инициативе деда в уездном центре даже арендовали для этих целей магазин. Все это дало возможность хоть как-то конкурировать с крупными помещичьими хозяйствами и купеческими сельскохозяйственными концернами. Помимо всего прочего, товарищество, в традициях русской общины, помогало овдовевшим хозяйкам и осиротевшим детям. Фактически осуществлялось то, к чему призывали авторы статей сборника. Только делалось это без всякой политической подоплеки и призывов к захвату власти.
Имение Чангаровых не приносило больших доходов. Но хозяйство крепко "стояло на ногах", а фамильный особняк в летний период собирал целый выводок внуков. Однако, в отличии от других стран с патриархальным укладом, в России часто не умеют поддержать добрые традиции. Поле того как Николай Чангаров в шестьдесят семь лет умер от сердечного приступа, все быстро покатилось под гору. То, что хорошо получалось у деда, опять вдруг стало не рентабельным, не оправдывающим трудовые и финансовые затраты. Через несколько лет, с общего согласия наследников, имение было заложено в Земельном банке. После чего земля несколько раз переходила из рук в руки, так и не находя достойного хозяина. А старый фамильный особняк, постепенно разрушаясь, превращался в обиталище призраков…
Будучи еще юношей гимназистом, Александр почти также тяжело, как и смерть деда, пережил крушение его начинаний. А сейчас, утратив даже собственное имя, в сновидениях возвращался в свои счастливые детские годы. Под утро, пребывая на полпути между сном и пробуждением, он видел растворяющуюся в солнечных лучах фигуру деда. К горлу горячим комком подкатывали слезы. Просыпаясь, он подолгу смотрел из кровати, как на оконных стеклах полощется красный мартовский рассвет. Сквозь приоткрытую раму со стороны бульвара долетали хлопки дверей и стук ящиков. Это разгружали товар продавцы цветочных лавок. Мысли безрадостно крутились вокруг того, что судьба уже вряд ли уже даст шанс осуществить мечту юности. Он чувствовал себя привязанным к колеснице, которая несется в непонятное и страшное в своей неопределенности будущее. И все же надежда на какой-то новый неожиданный счастливый поворот еще жила. Он не собирался изменять данному обещанию, но большую часть денег, которые Рахимов еженедельно выдавал из партийной кассы на личные расходы, откладывал. Просто так, на непредвиденный случай.
Глава 8
С самого начала марта весна перешла в наступление. Под ее натиском зима, огрызаясь короткими снегопадами, быстро покидала город. К апрелю уже почти не осталось снега, лишь кое-где под кустами и за торговыми палатками чернели грязные верхушки последних сугробов. Во второй половине дня на свободной от цветочных ларьков части бульвара, стала появляться праздно гуляющая публика. На лавочках почти не оставалось незанятых мест, и взгляд заставляли спотыкаться по-весеннему открытые наряды женщин.
В один из свободных от тренировок вечеров Александр, устроившись у пересечения бульваров, наблюдал, как закат подсвечивает постройки Рождественского монастыря. По левую руку от него на стеле памятника героям Большой Тихоокеанской войны штабс-капитан Василий Чапаев пронзал казачьей пикой японского дракона. Центральный персонаж композиции явно был выбран в угоду народным симпатиям. Выходец из крестьянского сословия пошел на германскую рядовым, а закончил с погонами прапорщика и личным дворянством. Во Вторую японскую он руководил пластунской ротой особого назначения. Из-за постоянных конфликтов с начальством дослужился только до штабс-капитана, но сумел стать героем многочисленных, как героических, так и пикантных историй, а также объектом всенародной любви. И сейчас, в образе Георгия Победоносца он весело глядел с гранитного постамента на гуляющих внизу барышень.
Посматривая на часы, Александр думал о том, что пора бы сделать вечерний просмотр объявлений, но возвращаться на съемное жилье к чайнику, дальновизору и книгам совсем не хотелось. Ворковавшая рядом с ним на скамейке парочка, поднявшись, словно по команде, направилась в сторону Рождественского бульвара. Провожая молодых людей взглядом, Александр почувствовал, как кто-то занял освободившееся место и сел совсем близко. Нос уловил приятный, но слишком сильный аромат духов. Скосив взгляд, Александр тут же споткнулся глазами о стройные женские ноги, обтянутые ажурными чулками. Во второй половине уходящего века ветры западной моды все чаще срывали подолы с традиционной женской одежды, и короткая юбка перестала быть редкостью. Но сейчас от неожиданности, а может от затянувшегося монашеского существования, эффект был обжигающий. И это ни прошло незамеченным.
– Не надоело скучать в одиночестве, сударь? – поинтересовалась незнакомка. Голос у нее был обволакивающий бархатный, с легкой хрипотцой курильщицы.
– Да я и не скучаю, – ответил Александр, лихорадочно соображая, как вести себя дальше.
– А не хотите скрасить вечер одинокой женщины? – с улыбкой предложила соседка. Ее худое продолговатое лицо в этот момент показалось красивым. Пикантность придавала чуть заметная примесь греческой, а, может быть, и кавказкой крови. На фоне бледной кожи вызывающе броско смотрелись алые тонкие губы.
