Алексей Геннадьевич Некрасов- Вебер
Живой труп
Описанные автором ужасы гражданской войны показались Александру гротескно преувеличенными, однако, догматы новой идеологии, словно были подслушаны из их разговоров с Рахимовым.
" А ведь я мог оказаться, ко всему этому причастен!" – с ужасом думал он и благодарил Господа за то, что уберег, не дал свернуть на этот губительный, как для себя, так и для всей страны путь. Даже вполне умеренные идеи о возможном либеральном переустройстве отечества, которые он раньше поддерживал, теперь уже казались опасной блажью. Все это было заигрыванием с темной силой, которая, словно спущенный с цепи демон, первым делом пожрет своего освободителя. И Александр чувствовал, как из сторонника либеральных перемен превращается в рьяного хранителя устоев.
Уснуть в ту ночь помогла только микстура от Ивана Карловича. До девяти утра он проспал как убитый, а сразу после завтрака поехал на очередное собрание.
На этот раз снова обсуждали предложение господина Даломяна. Вернее ответ на них от товарищества. За основу Добрыня взял предложения Александра. Слушая, как председатель излагает собранию его формулировки, он испытывал скромную гордость. Казалось, все очень разумно взвешенно и этот вариант должен пройти. Но не тут то было! Обнаружилось, что чуть ли ни у каждого второго на этот счет свое особое мнение. И этот каждый второй начинал спорить до хрипоты, доказывая свою правоту. В ходе дискуссии Александр два раза брал слово и поднимался на трибуну. Старался говорить как можно убедительней, но его плохо слушали и все время перебивали. Он злился, повышал голос, но в какой-то момент, несмотря на накал спора заметил, как из дальнего конца зала на него с усмешкой смотрит какой-то незнакомый лысый господин в дорогом сюртуке. Сев на место, Александр обернулся и обнаружил, что незнакомец продолжает изучать его взглядом. В какой-то момент даже показалось, что он подмигивает. Александр возмущенно отвернулся. Однако, желание подойти и поинтересоваться, почему приезжему господину вздумалось его так пристально рассматривать, подавил сразу. Подобный разговор снова мог закончиться встречей у старой мельницы. А этого совсем не хотелось.
В итоге никакого решения так и не приняли. Добрыня пообещал, что к следующему внеочередному собранию доработает проект встречного договора, учтя все предложения. Жалея о даром потраченном времени, Александр сразу покинул зал. Он уже открывал дверцу машины, когда сзади прозвучал насмешливый голос:
– Не уделите, сударь, полчаса вашего драгоценного времени?
Сзади стоял тот самый незнакомец.
– С кем имею честь? -нелюбезно поинтересовался Александр.
– Судьба я ваша, господин Чангаров! А насчет "чести" у нас с вами отдельный разговор будет,– нагло усмехаясь изрек незнакомец. Показав в развороте какой-то документ с фото, он наконец представился:
– Штабс-капитан Кречинский, третье охранное отделение.
Взгляд его из насмешливо стал жестким и словно приговор прозвучало:
– Вот так то, сударь! Сколь веревочка не вейся, а конец всегда один.
Глава 9
Он видел его впервые, но подобный человеческий типаж, был знаком и ненавистен Александру еще с ранней юности. Точно такая же блестящая лысина, заплывшее жиром лицо и правильный греческий нос были у директора гимназии, прозванного учениками "Иудушкой". Но главное сходство определялось внутренней сущностью этих людей. Она проступала в манере говорить, в каком-то особом тембре голоса, в колючем взгляде маленьких свинячьих глаз.
Еще больше делала этих людей похожими исходящая от них угроза. Иудушка с явным удовольствием ломал судьбы провинившихся учеников. Отчислял с волчьим билетом, переводил в земские училища, где был ниже уровень образования и разжалованные гимназисты подвергались насмешкам и издевательствам. А штабс-капитан Кречинский наслаждался страхом и растерянность жертвы. Ему откровенно нравилось выказывать свою власть, демонстрировать возможность унизить, морально раздавить человека, который еще недавно чувствовал себя уважаемым членом общества.
Разговор состоялся в единственном на весь уездный центр трактире купцов Тушиных. Публика в заведении собиралась весьма разнородная, но безобразий и пьяных драк в дневное время не случалось. Александру уже приходилось обсуждать здесь за чашкой чая, а иногда и штофом водки, текущие дела товарищества и даже заключать договора с партнерами. Но все это происходило в какой-то иной счастливой жизни. И теперь человек, что сидел напротив и бесцеремонно запускал в сахарницу толстые пальцы, подводил под этой жизнью жирную черту.
Ему было известно практически все. Членство в нелегальной ячейке радикальных социалистов. Участие в ограбление бака компьютерными медвежатниками. Даже в деле о покушении на великого князя Александр проходил как соучастник. По словам Кречинского все это тянуло на пятнадцать лет каторги. Александр уже мысленно прощался с женой, с дочкой, которой суждено теперь расти без него. С тем маленьким мирком, что он начал создавать своими руками, наивно надеясь, что большой внешний мир позволит завершить работу и получить свою долю счастья. Казалось, вот-вот Кречинский отставит в сторону тарелку с пирожками и хлопнет в ладоши. Из-за спины тут же вырастут люди в жандармских мундирах, и щелчок наручников на запястье поставит окончательную точку в судьбе. Но пока этого почему-то не происходило, и потому в душе еще шевелилась слабая, как слепой котенок, надежда.
– Ну, и что делать будем? – поинтересовался Кречинский. Александр не ответил. Уставившись в пол, он ждал, пока все закончится.
– Не слышу, предложений! – повысил голос штабс-капитан.
– Что вы от меня хотите? – глухо произнес Александр, не отрываю взгляд от щели между половыми досками.
– А ты, поразмышляй! В ноги пади. Руки целуй.
Ответом снова было молчание. Несколько секунд Кречинский держал паузу, потом голос его вдруг стал по-отечески добрым:
– Я понимаю, запутался ты, Чангаров! Влип, по самые уши. Но ответить за содеянное надо? Или искупить честной службой!
В душе снова зашевелил лапками слепой котенок надежды. Подняв, наконец, взгляд, Александр снова спросил:
– Что вы от меня хотите?
Голос штабс-капитана, утратив отеческие нотки, зазвучал грозно и торжественно:
– Служить ты мне теперь должен! Как пес, верно служить! Все, что ни прикажу, исполнять будешь. Велю в отхожую яму нырнуть, нырнешь. Велю жену на ночь привести. Приведешь, еще и свечку подержишь!
Видя, как встрепенулась жертва, Кречинский отпрянул назад и скороговоркой произнес:
– Но, но, не бойсь, лишнего не потребую! Отечеству будешь служить под моим началом.
Ту же он начал весьма красноречиво перечислять опасности, что исходят как от внешних врагов, мечтающих окончательно уничтожить империю, так и от внутренних разрушителей устоев. Все, что он говорил, было понятно и близко. В какой-то момент, забыв, как его только что унижали, Александр даже, почувствовал симпатию к этому защитнику интересов отечества. Сработал некий подлый механизм в человеческой психике, заставляющий жертву полюбить своего гонителя. А штабс-капитан, закончив агитационную часть, протянул заранее заготовленный документ.
Буквы расплывались перед глазами, но Александр все-таки постарался прочесть, что было написано на увенчанной двуглавым орлом бумаге. Это был отпечатанный на принтере типовой бланк. Податель сего, давая обязательства снабжать охранное отделение информацией, становился внештатным агентом-осведомителем.
В обществе, где Александр вырос, подобные люди вызвали презрение даже у убежденных сторонников монархии. В какой-то момент даже возникло желание скомкать проклятую бумагу и швырнуть в лицо штабс-капитану. Но вместо этого он, чувствуя, что совершает акт духовного самоубийства, поставил свою подпись.
Выходя из трактира, Александр чуть было не упал, споткнувшись на ступеньках. Проходившая мимо парочка принаряженных молодух, глядя на его кульбит, прыснула смехом. Наверное, решили, что барин с утра пораньше принял лишнего. Александр остекленевшим взглядом проводил их крепко сбитые фигуры. Судя по цветным кофточкам и юбкам, что, как барабан, обтягивали рельефные ягодицы, барышни собрались не иначе как в губернский центр и шли сейчас на автобус. На остановке, что находилась в дальнем конце площади, под загнувшимся вверх металлическим козырьком уже собралось несколько человек. Две тетки, устроились на лавке, лузгали семечки. Мужик в широких штанах и выцветшей старомодной поддевке сидел на мешках с репой и курил папиросу. Полная женщина в платке и длинном до пят платье безуспешно пыталась собрать вместе и успокоить носившихся вокруг детей. По соседству у крыльца продуктовой лавки о чем-то судачили две старухи. Шла обычная жизнь, где у каждого были свои маленькие заботы, радости, проблемы. И никому не было дела до того, чью жизнь только что переехал и втоптал в грязь безжалостный каток судьбы. Разобщенность и равнодушие окружающего мира, которое раньше просто не замечал, проявилось вдруг с болезненной остротой. И он подумал, что где-нибудь среди дремучего леса, человек не будет так одинок, как среди себе подобных.
Добравшись до машины, он завел двигатель. Минут пять сидел, уставившись взглядом в лужу на дороге, где, словно у себя на скотном дворе, разлеглась сбежавшая от нерадивой хозяйки свинья. Умом понимал, что должен ехать домой. Что жизнь для него еще продолжается, и по-прежнему надо тянуть воз повседневных забот. Но после случившегося, все это теряло какой-либо смысл. Казалось, подписывая тот проклятый договор, он заодно продал нечистому душу, и унылые очертания казематов преисподней будут теперь вечно преследовать его, проступая сквозь любой, даже самый веселый и невинный пейзаж.
Чувствуя внутри полное опустошение, Александр наконец стронул с места машину. Несколькими громкими гудками согнал с лежбища хрюшку и выехал с площади на утопающую в зелени приусадебных садов улочку. Покинув уездный городок, он разогнался, насколько позволила ухабистая колея. Все внимание теперь было сосредоточенно на дороге, и это неожиданно позволило хоть немного привести в порядок мысли.
Для начала он решительно прогнал, пробудившиеся было вновь верноподданнические чувства. Штабс-капитан Кречинский и выступал на стороне правых сил. По должности своей был охранителем сакральных для отечества традиций. Но все это не отменяло того вопиющего факта, что человек этот законченный садист и мерзавец. И потому ни о какой честной службе, не могло быть и речи!
Но это означало, что теперь придется вести сложную двойную игру, лицедействовать, лгать, вертеться угрем на сковородке. Сможет ли он выдержать такое? Ни полученное в духе лучших дворянских традиций воспитание, ни приобретенный жизненный опыт, не дали нужных для этого навыков.
" Значит, будешь учиться жить заново!" – думал Александр с пробудившейся злостью, и на самого себя и на привитые с детства понятия, пригодные больше для рыцарских романов, чем для выживания в реальном мире. А потом проскользнула мысль, за которую он тут же попытался зацепиться:
" Наверняка за этим негодяем водятся грехи! Надо только выиграть время, и постараться найти его ахиллесову пяту…"
Приехав домой, он сразу проследовал на кухню, где достал из холодильного шкафа запотевший графин, а из серванта граненный шкалик. Налив его до краев, залпом выпил водку и подцепил вилкой из банки огурец домашней засолки. Закуска приятно захрустела на зубах, водка быстро начала действовать и мир уже больше не казался предбанником преисподней. Душа потребовала добавки. Он снова налил шкалик, правда, теперь только наполовину. И тут за спиной раздался удивленный голос супруги.
– Саша, это что еще такое!? Теперь уже до обеда потребляем?
– Отстань, Анька! На собрании горлопаны наши довели. Нервы успокоить надо. – отмахнулся Александр.
-Ты бы лучше микстуры от Ивана Карловича выпил. Больше бы пользы было – с иронией в голосе посоветовала Анна, и тут же сменила тему:
– Тут какой-то господин Кречинский тебя разыскивал. Я сказала, что ты в узде на собрании. Нашел он тебя?
– Нашел, – произнес Александр. И видимо по извинившейся интонации голоса Анна сразу заподозрила неладное. Преградив пытавшемуся улизнуть с кухни мужу дорогу, она строго приказала:
– Так, давай рассказывай! Что у тебя там стряслось?
Глава 10
Анна знала о "революционном" прошлом мужа. Возможно, романтический ореол борца с режимом четыре года назад даже сыграл решающую роль в ее выборе. Но сейчас это прошлое гирями висело на ногах, ставя под сомнение будущее. Александр не хотел рассказывать о встрече с Кречинским, но, не выдержав натиска, сдался и выложил все, как есть. Может, потому что в глубине души понимал:
"Долго утаивать все равно не получится!"
Рассказав, что подписал согласие стать осведомителем, он трагическим голосом произнес:
– Теперь ты вправе меня презирать!
Анна ответила, ни секунды не задумываясь:
– Презирать я тебя, Саша, начну, если будешь пускать дворянские сопли. Да, попал в переплет!… Мы все попали. Так надо выкручиваться! Этот Кречинский ни господь Бог и не дьявол. Найдем способ от него избавиться. А пока станешь его осведомителем. Не убудет с твоей дворянской светлости! Главное не брать грех на душу, на честных людей не клеветать.
Сказано было жестко и даже грубо, но Александр, почувствовав поддержку, воспрянул духом. В благодарном порыве он стиснул ладонями и поцеловал и руку жены.
– Да ну тебя с нежностями! – сердито оттолкнула его Анна, и тут же поделилась неожиданно пришедшей мыслью:
– Знаешь, как этот Кречинский тебя нашел? Приятель твой Николя донес. Вот так то, будешь знать, как подвигами хвастаться!
Только после ее слов Александру пришло в голову, что нашли его не по тому, что охранное отделение обладало мистическим даром ясновидения, а из-за банального доноса!
Он попытался восстановить в памяти тот злосчастный разговор, когда после изрядной порции рома разоткровенничался с Николя и Лизой о прошлом. Но сейчас уже с трудом припоминал, о чем успел проболтаться. Однако, вполне возможно, у бывшего приятеля память оказалась гораздо лучше. Да и достаточно было только примерной даты и места событий, а еще фамилии Рахимов. Дальше уже можно поднять архивы и из доносов других фискалов узнать о короткой революционной деятельности члена подпольной ячейки по кличке Феникс. Вспоминая монолог штабс-капитана, Александр вдруг подумал:
"Он ведь ни словом не упомянул о растрате кассы опеки и мнимом самоубийстве дворянина Чангарова!"
Наверное, эти факты биографии не попали в электронные архивы охранного отделения, а обмен информацией с полицейским ведомством работал не лучшим образом. Недаром Рахимов утверждал, что дела у охранителей режима ведутся далеко не так четко, как изображалось в романах госпожи Малинковской. Все это развенчивало грозный ореол всемогущества, давая еще один маленький повод для надежды.
Между тем Анна, видимо представив перед собой их бывшего друга семьи, сжала кулаки и прошептала:
-Мерзавец!
Звучало очень искренне, но Александра все же кольнула ревнивая мысль:
"При определенных обстоятельствах женщина вполне может возненавидеть бывшего любовника!"
Но он тут же постарался выкинуть это из головы.
" Чтобы бы там не было в прошлом, все забыть, сжечь, рассеять прах по ветру!"
Он, жена и их маленькая дочка одно целое. Крохотная человеческая общность вынужденная противостоять враждебным стихиям за стенами домашней цитадели.
" И в радости и в горе!" – прошептал он слова супружеской клятвы. И снова мысленно поклялся защищать свою семью, свой маленький мир от всех посягательств извне. Защищать отчаянно, самозабвенно, отринув все привитые с детства понятия дворянской чести.
" Ни тебя, ни твою семью никто не собирается щадить. Отвечай тем же. Если понадобиться обмани, солги или даже убей!"
После разговора на кухне Анна отправилась в детскую. В последние дни Машенька все активнее пыталась встать на ноги и даже делала попытки перелезть за спинку кровати. Александру уже было поручено в ближайшее время съездить в губернскую столицу и присмотреть в представительстве французской компании "Enfant" вольер для подрастающих малышей. Пока же Анна старалась не отлучаться надолго, а на ночь повязывать над кроваткой что-то вроде балдахина. После ухода жены, Александр покосился на шкафчик, куда убрал графин. Но искушение удалось перебороть. Несмотря на острое желание продолжить, он хорошо понимал, что алкоголь еще одна коварная западня в этом далеко не лучшем из миров. Он словно вязкое болото неторопливо затягивает свои жертвы, топит в своих мутных потоках желание сопротивляться судьбе.
Теплица, как всегда, встретила горячим дыханием, пропитанным влагой и запахами помидорных листьев. От одного вида краснеющих плодов на сердце стало спокойней. Он занялся привычной работой. Однако мыли о случившемся и о том, что будет дальше то и дело прорывались в настоящее, отравляя его своим ядом. Вспоминая о недавно прочитанных ужасах из альтернативной истории, он опять думал, что штабс-капитан Кречинский делает благое дело. Но тогда получалось, и навязанная ему шантажом роль осведомителя тоже служба на благо отечества? И все-таки что-то тут не сходилось. Доносить на людей, верой и правдой служить законченному негодяю – с этим Александр никак не мог смириться. А потом неожиданно пришла мысль:
" А с чего ты решил, что для отечества есть благо? Сделал выводы из исторических фантазий малоизвестного автора?"
Наверное, впервые он задумался о том, что значит для общества, да и в жизни отдельных людей печатное слово. Творящие в тиши кабинетов могут вывести толпу на баррикады. Другие же кабинетные творцы наоборот убедят людей в том, что любые перемены бессмысленны, а все борцы за справедливость либо мерзавцы, либо мошенники.
Сами же конструкторы общественных идеалов остаются в тени своих идей и литературных образов. Примерный семьянин и подкаблучник, дав волю фантазии, напишет эротический роман, воспевающий животную страсть и свободу нравов. И если Господь не обделил его талантом, сие творение, гуляя по свету, совратит немало невинных душ. Но еще хуже и подлее когда кто-то, сидя в уютном кресле библиотеки, пользуясь своим литературным даром, вкладывает револьверы и бомбы в руки гимназистов.
Александр поймал себя на том, что завидует далеким предкам, жизнь которых протекала в согласие с природой, без яда массовой пропаганды. Но тут же подумал, что и тогда в седую допечатную старину существовала устная традиция. Родовыми общинами управляли волхвы, в лесах и болотах жили кровожадные требующие жертв боги. Наверное, это крест человечества нести на себе невидимую надстройку, что формирует мысли, и вопреки законам природы понуждает совершать те или иные поступки.
Выйдя из теплицы на свежий воздух, он утроился на перевернутом пустом контейнере и закурил папиросу. Долго сидел, задумчиво наблюдая, как на скошенную траву падает пепел. А в голове крутились строки почти забытого в новом веке поэта:
Когда-то темный и косматый зверь,
Сойдя с ума, очнулся человеком,-
Опаснейшим и злейшим из зверей-
Безумным логикой и одержимым верой…
Глава 11.
На следующее утро Кречинский прислал сообщение, что ждет в двенадцать в трактире у Тушиных.
" Хотя бы для приличия поинтересовался, смогу ли я в это время!" -с ненавистью подумал Александр. Но тут же поймал себя на том, что похож сейчас на лакея, который, бормочет себе под нос угрозы, но все равно идет и делает, что господа велели. А Кречинский сейчас действительно был господином положения. Он знал, что приказ будет выполнен, и не утруждал себя излишними реверансами.
За семь минут до назначенного срока Александр зашел в зал трактира, пропитанный запахами жареной картошки и пригоревшей чесночной подливы. Штабс-капитан сидел за столиком у окна и доедал яичницу. Рядом стояла миска с пирожками, большой бокал с томатным соком и уже пустой граненый шкалик. Поздоровавшись, Александр присел напротив. Кречинский в ответ невольно буркнул:
– Договаривались на двенадцать. За дверями мог постоять, пока завтрак закончу!
Опешив от наглости, Александр сначала чуть было не кинулся выполнять пожелание. Потом хотел ответить зарвавшемуся хаму. Однако, понимал, что достойного ответа все равно позволить не может и ограничился молчанием.
Кречинский бросил на него быстрый и ядовитый, как змеиный укус, взгляд. Словно при встрече с болотной гадюкой, Александр одновременно почувствовал страх и брезгливость. Но усилием воли подавил, как желание убежать, так и искушение раздавить гадину. Стараясь казаться спокойным, он заказал большую чашку кофе и вежливо поинтересовался:
– Вы, кажется, хотели меня видеть?
Штабс-капитан, как ни в чем не бывало, отложил вилку, запустив пальцы в солонку, посыпал белыми кристалликами край бокала с томатным соком и сделал большой глоток. Потом, подозвал полового, показал на пустой шкалик и велел повторить. Только после этого обратился к новоиспеченном агенту:
– Желания смотреть на таких, как ты, у меня давно пропало. Но служба обязывает. Задание для тебя есть, бывший дворянин Чангаров.
Стерпев и "бывшего дворянина", Александр снова промолчал. А Кречинский допил сок, вытер губы бумажной салфеткой и перешел к делу:
– Тут в вашем уезде уже с месяц беглые прячутся. Полиция и окружная жандармерия искать перестали, решили, что бегунцы дальше подались в сторону финской границы. А мне вот чутье подсказывает: "Здесь они соколики!". Приютил кто-то, из местных. Так что первое задание узнать, кто и где их прячет. Через неделю в это же время жду от тебя информации. Можешь, конечно, и раньше, если получится. А вот если к сроку не успеешь, принесешь сто рублей. Как штраф пойдет за нерасторопность.
К столику подошел половой с подносом, на котором по соседству с полным шкаликом дымилась большая чашка кофе. Залпом выпив водку, Кречинский закусил пирожком, встал из за стола и, уходя, бросил:
– С человеком рассчитайся.
Трактирный служака, развернувшись с полдороги, вопросительным знаком навис над столиком. Услышав, что оставшийся готов заплатить за двоих, он хотел было уйти. Но, на этот раз, его задержал Александр. После недолгих колебаний он вместе со счетом попросил парочку бочковых огурцов и сто пятьдесят "Смирновской". Понимающе кивнув, половой перекинул через руку полотенце и поспешил в сторону кухни. Провожая взглядом его белый фартук и торчащий над затылком набриолиненный чуб, Александр думал, что проявляет сейчас непростительную слабость, но ничего не мог с собой поделать. Хотелось хоть как-то разбавить отвратительное послевкусие после встречи со штабс-капитаном. А от вида пустых рюмок на подносе предательски сосало под ложечкой.
Ожидая пока принесут заказ, он мелкими глотками прихлебывал кофе. Не смотря на титул "бразильский", напиток отдавал жженой пробкой. Употреблять же его вместе с водкой и солеными огурцами вообще было верхом дурного тона. Мадам Тюбо, обучавшая их с братом французскому и светскому этикету, наверное, пришла бы сейчас в ужас.
"А вот, интересно, чтобы сказала она про Кречинского?"
С отвращением вспомнив, как штабс-капитан запускал толстые пальцы в солонку, он вдруг подумал, что этот человек, скорее всего, выслужился из самых низов. Вряд ли в детстве добрая нянька читала ему сказки, а строгая мадам учила, как вести себя в обществе. Зато он в совершенстве усвоил науку выживания в трущобах, где под редкими фонарями поджидали клиентов проститутки, по ночам тишину разрывали пьяные крики из полуподвальных притонов, а в грязных подъездах воняло кошками и прокисшей капустой. Скорее всего, судьбой ему было предначертано проявить себя на уголовном поприще. Однако он решил пойти по другому пути и поступил в полицию.
Начал с городового, но быстро выслужился. Знание изнутри преступного мира, помноженные на хитрость и врожденную жестокость стали хорошим подспорьем в карьере. Они давали преимущество перед воспитанниками кадетских корпусов, возомнившими, что, не запачкав белых перчаток, смогут сделать мир чище. Наверное, и угодить начальству у него получалось гораздо лучше, чем у щепетильных в вопросах чести коллег. Так дослужился он офицерского чина, сумел перевестись в жандармы. А дальше и личное дворянство за заслуги перед царем и отечеством, и родительскую фамилию Кречушкин можно сменить на более благозвучную и подходящую к новому статусу.
Только вот попасть в избранное общество вряд ли получилось. На дворянских собраниях и при посещениях клуба с ним в лучшем случае сухо здоровались, а то и вовсе не замечали. Благородные барышни воротили напудренные носики от штабс-капитана с манерами извозчика. Да и причастность к третьему отделению репутацию не улучшала. От того и возненавидел он своих новых товарищей по сословию еще сильней, чем в те далекие времена, когда швырял грязью из подворотни в проходящих мимо чистеньких гимназистов. Правда, ненависть эту приходиться сдерживать. Но, если кто из благородных попал в его сальные лапы, тут уж не жди спуску!
Дешевая водка обжигала горло, однако не приносила облегчения. В душе клокотала ненависть, бессильная и от того еще более мучительная. Александр чувствовал, что способен сейчас убить, но понимал, что не сделает этого. Новые либеральные веяния не коснулись закона, по которому убийство жандармского офицера каралось повешением, а все имущество виновного подлежало конфискации.
"Не станет он губить свою жизнь, обрекать жену и дочь на нищету и лишения!"
Был, правда, и другой выход. Влепить мерзавцу хорошую оплеуху, а потом пойти сдаться с повинной. Но и в этом случае его жизнь будет сломана, а Кречинский, пережив несколько неприятных минут, с лихвой отыграется на следующей жертве.
С неожиданной тоской и ностальгией Александр вспомнил тот короткий отрезок жизни, когда, казалось бы, потеряв все, готовил себя к деятельности революционера подпольщика. Вспомнил и тогдашнего наставника. Как не хватало сейчас его совета! Рахимов наверняка бы нашел способ переиграть штабс-капитана. Но уже четыре года, как он искупал свои грехи где-то в иных мирах.
"А, может быть, Господь уже простил его? Потому, что любит вот таких отчаянных, что готовы бросить на жертвенник и свои и чужие жизни, ради торжества справедливости и всеобщего счастья, пусть и превратно понятого."
Выходя из трактира, Александр почувствовал, что водка ударила в голову. На крыльце его будто накрыло штормовой волной. Шипя и пенясь, она ползла назад, утягивая обратно в распахнутые двери трактира:
" Послать все к черту! Хоть раз напиться до бесчувствия!" – думал он, начиная ненавидеть свою теперешнюю жизнь, наполненную делами и мелкими домашними радостями. Но и это искушение удалось преодолеть. Сев в машину он медленно поехал вдоль улицы, гудками разгоняя то и дело выбегающих на проезжую часть кур. На выезде из поселка разогнался быстрее, благо, что дорога была пуста. От свежего ветерка стало легче, но хмель все еще не выходил из головы. И чтобы окончательно избавиться от его цепких лап, он решил заехать искупаться на дальние пляжи.
Прошедший накануне Ильин день традиционно положил конец купальному сезону. И хотя погода еще стояла хотя и пасмурная, но вполне летняя, от реки теперь веяло чем-то враждебным. Она будто не хотела принимать в свое лоно непрошеного гостя. Но когда он зашел по пояс в воду, то почувствовал, что здесь не намного холоднее, чем в воздухе. Собравшись духом, Александр поплыл, сильно загребая руками. Отторжение вскоре прошло, вода теперь казалась теплой, но все-таки в природе уже ощущалось дыхание близкой осени. Над речной гладью не барражировали стрекозы. Травяные заросли вокруг вместо цветов покрылись волокнистыми метелками, а на деревьях кое-где появились желтые листья.
Минут пять он плавал от одного берега к другому, чувствуя, как освобождается от алкогольного плена. Выйдя из воды, энергично растерся взятой из автомобильного бардачка тряпкой. Совсем недавно из полотенец она была переведена в разряд ветоши, и еще не успела использоваться по новому назначению. Натянув на уже сухое тело белье и верхнюю одежду, Александр бодро зашагал вверх. Подходя к машине, вспомнил, как купался здесь в жару месяц назад. И тут опять появилось ощущение, будто кто-то за ним наблюдает.
" Нервы, нервы проклятые!"– пробурчал он себе под нос. Открыв машину, бросил на заднее сидение мокрую тряпку, хотел было сесть за руль, и тут вдруг за спиной совсем рядом послышалось:
" День добрый, вот и свиделись, товарищ Феникс!"
Прошло четыре года, но Александр не забыл этот веселый голос. И звучал он не из иных миров, а где-то совсем рядом. С замирающим сердцем, он медленно повернул голову, уже зная, кого сейчас увидит.
Глава 12
В стоявшем перед ним оборванце сложно было узнать бывшего спецкора "Московского папарацци". Он сильно похудел, осунулся, лицо заросло густой черной бородой. От прежнего Рахимова остались только веселый взгляд и голос. И все-таки это был он!
" Господи! Живой!" – сумел только произнести Александр. Первым желанием было обнять воскресшего, но, сделав шаг, он остановился. Вспомнил, что проявление дружеских чувств сейчас вряд ли уместно.
– Никак рад меня видеть? – удивился Рахимов. Взгляд тут же стал жестким и сосредоточенным. Александру показалось, что он прикидывает расстояние для удара.
– Я, честно говоря, тоже рад. Но, понимаешь, какая штука! Смертный приговор за предательство никто с тебя не снимал.
Голос его звучал спокойно и даже велело, но Александр не сомневался, что бывший товарищ по партии приведет приговор в исполнение, если сочтет нужным. В голове беглой строчкой пронеслось:
" Пистолет надо было в бардачке возить!"
Но сейчас, когда чувства и нервы были предельно напряжены, он вдруг осознал, что даже под угрозой опасности выстрелить в человека, будет очень тяжело. Тем более в того, кого искренне уважал и любил. А потом вдруг пришло спокойствие:
" Будь, что будет!"
Не чувствуя за собой вины, он все-таки посчитал нужным объясниться:
– Можешь считать меня предателем. Но я тогда вас всех спасти хотел. Пригрозил, что в полицию заявлю, только чтобы покушение остановить. Тебе, кстати, Филин письмо мое передал?
