Александр Эдуардович Гуйтер
Бесконечный член. Записки из дурдома
Воздух обижался, пробовал возмущаться, но одна из девушек грубо схватила его за шкирку, сказала на ухо пару золотых фраз, пригодных для такого случая, и воздух, обиженно заскулив, снова растёкся по миру и позволил безвозмездно в себя плеваться.
– А как быть с ней? – спросила первая девушка, плюнув воздуху в лоб.
– Надо над этим подумать, – ответила вторая девушка и плюнула воздуху в глаз.
– И очень хорошо подумать, – добавила вторая, набрала побольше слюны и смачно плюнула воздуху в рот.
– Я тут что подумала, – сказала первая девушка.
– Что? – спросила вторая девушка.
– Что ты подумала? – поинтересовалась третья девушка.
– Она похожа на головку члена, – ответила первая девушка.
– Это как? – спросила вторая девушка.
– Как это? – удивилась третья девушка.
– Оттянешь шкурку пальчиками – она показывается, – ответила первая девушка, – а отпустишь – снова прячется.
– Как правильно ты подумала! – восторгнулась вторая девушка.
– Как правильно ты сказала! – восхитилась вторая девушка.
– А мы с вами вагиночки, – улыбнулась первая девушка.
– Милые писечки! – подпрыгнула вторая девушка.
– Сладкие пёздочки! – взмахнула руками третья девушка.
Подружки обнялись и, набрав в рот соплей и слюны, дружно харкнули в воздух.
– Помнишь, как мы когда-то покупали здесь булочки?
– С тараканами, – улыбнулась она.
– Это было всего один раз.
– Мне хватило, спасибо.
– Смотрите, какая привередливая! Да я на то процентов уверен, то сейчас от такой булки тебя бы за уши не оттащить было!
– Ну, так это сейчас! Другое дело!
– Да… Смотри, даже прилавок цел.
– А кому он нужен-то?
– Да не знаю. Просто интересно.
– Что тебе интересно?
– Да ладно тебе! Просто сказал!
– Слушай, я жрать хочу, аж башка кружится.
– Может, здесь что осталось?
– Посмотри за прилавком.
– Ага.
– Ну?
– Нет тут ничего. Подожди! Тут ключ!
– Как ты думаешь, откуда он?
– Без понятия.
Она взяла у него ключ и, едва глянув на него, сказала:
– Это наверняка от подсобки.
– Откуда ты знаешь?
– Для входной двери слишком маленький.
– Может, от чего другого.
– От сейфа ещё скажи.
– Ха-ха, ну ты шутница!
– Ладно, пойдём, посмотрим.
– Как ты думаешь, что там может быть?
– Не знаю. Может, что есть, а, может, вообще ничего нет…
… Швабра, ведро, тряпки, канистра моющего средства, несколько зелёных спецовок, пара старых кроссовок и большая картонная коробка.
– Смотри, что я нашла! – воскликнула она, заглянув в коробку.
– Что там?
Дно коробки устилали тряпки, на которых, свернувшиеся в клубочки, да так и высохшие, лежали четыре котёнка.
– Они уже мумии.
– Ну и что.
– Что ты хочешь с ними сделать?
– Можно попробовать сварить.
– С ума сошла?
– Нет. Я хочу есть. И жить.
Наголо бритый пиздострадалец с измождённым лицом усталого гоблина, яростно ковырял бетонную стену огрызком отвёртки.
– Давай! Давай!
Бетонная крошка сыпалась на пол, пот струился по бледному лицу, губы дрожали от напряжения, глаза сверкали в полумраке одиночной камеры.
В окошко глянула толстая усатая харя.
– Всё стену ковыряешь?
– Иди нахуй! – огрызнулся пиздострадалец.
– Хо! – усмехнулась харя. – А чего это мы такие грубые сегодня?
Пиздострадалец взвыл, прикусил нижнюю губу и принялся ещё яростнее скоблить.
– Что он там? – спросил голос.
– Ковыряет, – ответила харя.
– Дай гляну.
Вторая харя глянула в окошко.
– Ты ж смотри, какой упорный! Может, забрать у него отвёртку?
– Да пусть ковыряет – зря мы её подкинули, что ли?
– Да я думал, что он её себе в очко вставит или ещё что-нибудь весёлое учудит, а он стенку ковыряет. Может, сбежать хочет?
– Да даже если и хочет, – усмехнулась первая харя, заглядывая в окошко, – всё равно не получится.
– Так он не знает.
Пиздострадалец, злобно зарычав, одним прыжком оказался у зарешёченного окошка и, если бы харя не отпрянула обратно, то быть бы ей без одного глаза.
– Смотри, какой злобный!
– Нахуй! Нахуй! Нахуй идите! Оставьте меня в покое, долбоёбы ёбаные! – визжал пиздострадалец, просунув тощую руку меж прутьев и тыкая огрызком отвёртки в направлении харь.
– Может, руку ему сломать? – спросила первая харя.
– Не, не надо. Посмотрим, что он будет дальше делать.
Хари ушли, а пиздострадалец, убедившись, что за ним никто не наблюдает, подошёл к дырке, опустился на колени и нежно лизнул холодный бетон…
… Вернувшиеся через несколько минут хари застали пиздострадальца за тем, что он, закатив глаза, запрокинув голову и упёршись руками в стену, восторжённо ебал дырку в стене и кровь текла у него по ляжкам.
Ку-ку!
Кто здесь?
Это я! Ку-ку!
Кто?
Я!
А это то «я», о котором думаю я или это совсем другое «я»?
Это самое правильное «я».
Как это?
Я это самое правильное «я».
А я?
А ты неправильное «я».
Почему?
Потому что правильное «я» это только я.
А остальные?
А все остальные неправильные «я».
Но ведь я есть и я это я.
Ошибаешься. Есть только я, потому что я это единственное настоящее «я».
А все остальные?
А все остальные неправильные «я» и их не существует.
И что мне теперь делать?
Можем поебаться. Ты неправильное «я», тебя не существует, но ты мне нравишься.
А как мы это сделаем?
Я спущусь к тебе.
Откуда?
Сверху, глупый.
Ого!
Ну, как я тебе?
Охуенная!
Да, я пиздатая! Ну, ебаться будем?
Конечно!
Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
Дерьмо хранилось в большом ведре, плотно накрытом крышкой, замотанного в пакеты, чтобы мухи не почуяли запаха раньше времени, и спрятанного в трухлявую тумбочку, найденную в бывшей городской больнице.
Оно прело уже полторы недели и достигло нужной консистенции.
Немного в миску, и тут же убрать обратно!
Густая кашица блестела в лучах утреннего солнца. Он наклонился над миской, глубоко вдохнул и довольно поморщился.
То, что надо!
Ну, или почти…
Для того чтобы удостоверится окончательно, нужно было попробовать. О! Он совершенно не брезговал и не боялся заразиться – дерьмо было его собственным, а он по дням и часам мог ответить, что и когда ел, и чем эта еда была на выходе.
Она всегда была почти идеальной!
Сунув палец в миску, он обмакнул его в перебродившее пузырящееся дерьмо.
– Мммм…
На вкус дерьмо было, как…
Он не мог объяснить, не мог словами или мыслями выразить, каким оно было…
Это был нектар богов, амброзия, истинное блаженство!
Он цокнул языком, намазал дерьмо на лицо, вставил в глаза расширители век и лёг на спину.
Мухи не заставили себя долго ждать – жирные, изумрудно-зелёные, они целой стайкой слетелись на угощение.
Мухи ползали по лицу, глазам, жужжали, кусались, а он стонал от наслаждения и чувствовал, как набедренная повязка намокает от семени.
– Ты похож на вялый сморщенный писюн.
– В смысле?
– Херово выглядишь. Щёки обвисшие, кожа дряблая, под глазами мешки, ну, а лысина так вообще на головку похожа. Ещё и уши эти…
– Что уши?
– Да какие-то нелепые. Словно кто-то лепил твою голову из дерьма, бухал при этом, как чёрт и, когда дело до ушей дошло, уже ни хера не соображал и так, знаешь, шмяк! Одно ухо! Шмяк! Второе ухо! Они у тебя даже по размеру разные – одно выше, второе ниже, а мочки висят почти до плеч. А нос!
– Что нос?
– Да это просто недоразумение, а не нос! Висит, как член у старика.
– Сначала ты меня самого с вялым писюном сравнил, теперь нос мой на член похож. У тебя какой-то нездоровый интерес к мужским органам.
– Почему это нездоровый? Я вообще-то девушка и у меня вполне нормальный интерес к мужским членам, но только к нормальным, а у тебя, судя по лицу, если это только можно назвать лицом, в штанах такое, что и представлять не хочется.
– Может, проверим?
– Что?
– Что у меня в штанах.
– Нет, спасибо. Можешь идти.
– А я всё равно покажу. На!
– Э! Ого! Ни хуя себе! А он у тебя стоит?
– Ещё как! Хочешь проверить?
– Очень.
Маленькая чумазая девочка в оборванном грязном пальтишке, сидела у костерка и жарила нанизанную на кусок проволоки крысу. От едкого дыма у девочки першило в горле, и она каждые несколько минут надрывно кашляла.
Из кучи мусора вылез мальчик лет шести-семи, такой же чумазый и взъерошенный, как и девочка.
– Готово? – спросил он.
– А тебе какое дело? – насупившись, ответила девочка.
– Я есть хочу.
– Иди и сам поймай себе.
– Темно уже, – потянувшись, сказал мальчик.
– И что?
– В темноте их не поймать.
– Мама как-то же их ловит, – девочка показала мальчику язык.
– Твоя мама грязная шлюха! – зевнув, сказал мальчик и сел рядом с костерком.
– Она и твоя мама тоже, – усмехнулась девочка.
– И что? – удивлённо спросил мальчик. – Всё равно твоя мама грязная шлюха!
Слово «мама» он произносил таким тоном, словно это было самое грязное ругательство на свете.
– Ты совсем дурак? – девочка толкнула мальчика в бок.
– Весь в отца, – ответил мальчик.
– Ты не знаешь своего отца, – язвительно сказала девочка.
– А знаешь, почему? Потому что твоя мама грязная шлюха!
Девочка с силой толкнула мальчишку и тот упал.
– Хватит так говорить про маму!
Мальчик, поднявшись, со всей силы ударил девочку по лицу. Вскрикнув, она уронила проволоку с крысой в костерок и схватилась за разбитую губу.
– Совсем дурак, что ли? – всхлипывая, спросила она.
– Дурак не дурак, а крыса теперь моя! – злобно ответил мальчик, достал крысу их огня и принялся есть.
– Мама тебя накажет, – сказала девочка, глядя на окровавленную ладонь.
– Пусть только попробует, – пробубнил мальчик, проглотил и добавил: – Я её убью!
– Что ты сделаешь? – изумлённо спросила девочка.
– Убью её, – спокойно ответил мальчик. – И тебя убью.
– Тебе что-то приснилось нехорошее? – с беспокойством спросила сестра.
Мальчик доел крысу, бросил проволоку в костёр, шумно высморкался в пальцы и вытер сопли об рукав.
– Мне никогда ничего не снится.
– А что же ты тогда плачешь во сне?
– Я не плачу во сне, – сквозь зубы ответил брат.
– Плачешь, – прошепелявила девочка, нижняя губа которой начала распухать.
Мальчик хмуро посмотрел на сестру, сплюнул под ноги и полез в кучу мусора…
… – Мама! Мама! Мама пришла! – радостно закричала девочка, увидев знакомую фигуру, идущую вдоль кирпичной стены.
Девочка вскочила, подбежала к матери и, взяв её под руку, помогла дойти до костерка.
– Мама, прости, но у нас совсем нет покушать, – сказала девочка, виновато опустив глаза.
Женщина ласково погладила её по голове.
– Я принесла поесть, солнышко, – заплетающимся языком сказала мать и достала из кармана куртки небольшой свёрток.
– Спасибо, мама!
– А что это у тебя? – спросила женщина, заметив распухшую губу дочери.
– Ничего, мама, – радостно ответила девочка, разворачивая свёрток, в котором оказались полбуханки чёрного хлеба и кусок солонины, – я упала нечаянно, когда ловила крысу. Ой, а это всё нам?
– Да, – ответила мать.
– А ты?
– Я не буду, – уставшим голосом ответила женщина, – я хочу спать.
– Ложись, конечно, ложись, мама! – девочка вскочила, притащила грязный матрас и положила его рядом с матерью.
– Спасибо. Где брат?
– Ушёл куда-то.
– Не забудь с ним поделиться.
– Конечно, мамочка! А ты ложись, отдыхай.
– Да, да, – женщина медленно опустилась на матрас, – спасибо. Спасибо…
– Я знаю, я понял, зачем вы делаете мне эти больные уколы.
– Зачем?
– Вы хотите, чтобы я сошёл с ума.
– С чего вы это взяли?
– После них все мои настоящие мысли куда-то исчезают. Я начинаю думать так же, как все вы.
– Вы знаете, о чём мы думаем?
– Сейчас знаю, а после укола не буду знать.
– А вы не думали, что то, что вы знаете о том, что думают другие, немного противоестественно?
– Это абсолютно нормально для нормального человека.
– То есть, вы нормальный человек?
– Да.
– А мы?
– Вы все сумасшедшие и хотите сделать меня таким же.
– То есть, по-вашему, все сумасшедшие?
– Все.
– Все люди в мире?
– Да.
– А вы можете сказать, о чём я сейчас думаю?
– Да.
– И о чём?
– Вы злитесь, потому что я догадался. Ваши мысли мечутся.
– Это не так, уверяю вас.
– Не пытайтесь меня обмануть – ваши мысли выдают вас. Они настолько яркие, что светятся.
– Вы их даже видите?
– Немного похоже на нимб.
– Как у святых.
– Почти.
– В чём разница?
– В содержании. В их сиянии не было жара, был только свет.
– Вам надо ставить укол.
– Я знаю.
– Вы хотя бы понимаете, что мы хотим помочь?
– Помогите лучше себе…
Иногда в его голове мелькали очень интересные мысли, которые он тут же претворял в жизнь.
Началось всё с того, что, раскопав на свалке крысиное гнездо с новорождёнными розовыми крысятами, мать которых куда-то отлучилась, он спросил сам себя:
– Интересно, а какие они на вкус?
Пока не попробуешь, не узнаешь, поэтому он взял розового, похожего на толстого червяка слепыша, положил его в рот и медленно разжевал.
– А ведь не так уж и плохо! – он довольно улыбнулся и съел всех.
Мать-крыса, наверное, весьма опечалилась, не найдя крысят, но его это вообще не волновало. Больше того – он об этом даже не подумал.
С тех пор новорождённые крысята стали его любимым лакомством, но их нужно было ещё найти, к тому же довольно скоро выяснилось, что он не один такой умный и другие тоже не прочь отведать молочного мясца, а один раз у него даже отняли добычу и больно поколотили.
Следующей интересной мыслью была идея о том, что он должен научиться невидимости для того, чтобы безнаказанно воровать еду, всякие нужные штучки, но больше всего, конечно, для того, чтобы как-нибудь подловить вон ту, тёмненькую, которая даже смотреть на него не хотела.
Целую неделю он тренировался, для чего каждое утро уходил к отравленной речке, раздевался и сидел по шею в воде до вечера.
Так и осталось неизвестным, с чего он решил, что купание в кислотной воде поможет ему стать невидимым, но уверенность в успехе росла с каждым днём, тем более что даже тощие бледные раки перестали его замечать и спокойно ползали по дну. Иногда они тыкались в ноги, изумлённо ощупывали их тонкими усиками и ползли дальше.
– Не видят! – ликовал он.
Через неделю, уверенный, что уж теперь-то его никто не увидит, он залез в хижину тёмненькой и…
Девчонка посмеялась над его удивлением, над его недоумением, над его озабоченностью и над тупыми идеями, а потом схватила кусок железной трубы и попыталась ударить, но он ей не позволил и, вырвав трубу, несколько раз огрел тёмненькую по голове…
…Она, конечно, не дышала, но была ещё довольно тёплой.
– Я всегда знал, что ты будешь моей.
Да и на вкус она оказалась лучше крысят.
Заскорузлые сифилитические шанкры плавно переходили в чешуйки экземы и покрывали пах и внутреннюю сторону бёдер тонкой коркой, из под которой сочилась белесая липкая жидкость.
– Чешется? – спросил маленький плюгавенький докторишка.
– Очень, – глухим бархатным голосом ответил больной.
– Это не удивительно, – назидательным тоном сказал докторишка, – болезнь запущена до крайности. Почему раньше не приходили?
– Думал, что само пройдёт.
– И как? Прошло?
– Нет, – вздохнул больной.
– А теперь уже лечить бесполезно.
– Как это?
– Всё! – докторишка развёл руками. – Теперь лечение уже не поможет. Поздно.
– Доктор, но ведь у меня ещё есть эрекция, – с надеждой сказал больной.
– Скоро не будет.
– Как это?
– Он у вас просто отвалится и всё.
– Что?!!
– Отвалится. Полезете почесать, а он и отчешется.
– Вы… ты… да как такое может быть?
– О! Я в своей практике и не такое встречал, – махнул рукой докторишка.
– Он точно отвалится?
– Точно.
– Эх…
Вздохнув, больной резко выбросил вперёд правую руку и схватил докторишку за горло. Тот задрыгал ногами, захрипел, попытался разжать душившую руку, но вскоре затих.
– То-то же, – тяжело дыша, сказал больной, положил тело на кушетку животом вниз и спустил штаны. – Пока не отвалился, пусть поработает.
Каждый вечер чудак выползал из своей конуры и шёл гулять среди мёртвых деревьев бывшего городского парка. Опытным взглядом бывалого охотника он высматривал среди многочисленных гуляк симпатичную девчонку, после чего вприпрыжку подскакивал к ней, сгребал в охапку, тащил на ближайшую лавочку, которую ему тут же любезно уступали, срывал со счастливицы одежду и долго совокуплял, хрипя от наслаждения.
Прохожие улыбались и умилялись.
– Как же замечательно!
– Чудесно!
– Чудак сегодня особенно чудит!
– Сморите, как она глаза закатывает!
– Эх, мне бы так!
– И не мечтай!
– Но ведь очень хочется!
Чудак не обращал на зевак никакого внимания, так как был слишком занят, а девочка после того, как ей в анус засунули сразу три пальца, была практически в бессознательном состоянии и лишь поскуливала, как обиженный щенок.
Кончив, чудак позволял девушке облизать свой член, после чего, насвистывая и пританцовывая, уходил в свою конуру, а случайная возлюбленная ещё долго принимала поздравления.
