Александр Витальевич Лоза
Флотская Юность
Интересно, что на четвертом курсе состояние моей души было отличным. С учебой все ладилось. Выдержка моя позволяла не реагировать столь остро, как на младших курсах, на тяготы и лишения воинской службы, где «круглое тянут, а квадратное катят». Недаром говорится, что степень выдержки человека пропорциональна степени его культуры. С этим был порядок. Трения в отношениях с мелкими начальниками тоже ушли в прошлое. Пришло понимание, что «мы все «караси» свои на одной отопительной системе сушим». Да и трений с командиром роты стало меньше – я, видимо, повзрослел и не позволял себе лишнего…
В начале четвертого курса у нас были интересные тренировки и сдача зачетов по управлению рейдовым катером. Особенно трудно было при швартовке к пирсу. Стоя на открытом мостике, используя глазомер и ощущения инерции катера, необходимо было мягко ошвартоваться. Отличился мой приятель из первой роты. Вместо «Стоп» он дал «Полный», и катер с ходу врезался в пирс, помяв левую скулу и вдребезги расщепив привальный брус пирса. Зато о моем приятеле заговорила вся «Система». Слава – это не просто там…
На четвертом курсе я часто заступал начальником курсантского патруля. В комендатуре, зная, что мы из «Системы», назначали нас патрулировать Северную сторону. Маршрут патрулирования пролегал мимо Мемориального братского кладбища времен Первой обороны города, расположенного на южной стороне холма, возвышающегося на Северной стороне в районе Куриной балки. На Братском кладбище хоронили русских воинов, павших во время Крымской войны.
Патрульными у меня были курсанты первого курса, иногородние ребята, и я считал, что показать им памятники героев, защищавших наш город, было правильно не только с точки зрения воинского воспитания, но и с точки зрения формирования патриотизма, поэтому отклонением от маршрута патрулирования заход на Братское кладбище не считал. Одно дело посетить коллективно Панораму Первой обороны и любоваться живописным полотном художника Рубо, восхищаясь искусно выполненным первым планом, другое – прикоснуться к надгробным плитам, под которыми лежат более ста тысяч русских солдат, матросов, офицеров, генералов и адмиралов.
Мы шли по аллее героев, и я рассказывал, что знал, об адмиралах, генералах и офицерах той войны, мимо памятников которым мы проходили. Генерал-лейтенант Хрулев, контр-адмирал Кумани, генерал-майор Ставраки, князь Горчаков…
Эти люди «не щадили себя там, где потребовали того долг и совесть!». Это ли не лучшие примеры для воспитания будущих офицеров флота…
С благоговением переходил мы от одного памятника к другому, поднимаясь вверх, к пирамидальному храму-памятнику. Крест его был сбит еще во время второй войны и валялся неподалеку. Мраморные доски, на которых перечислялись названия воинских частей, были расколоты и сдвинуты взрывом. Кругом царило запустение… Хотелось верить, что со временем этот храм будет восстановлен.
Слава богу! Так оно и случилось. По прошествии десятков лет храм Святителя Николая восстановили, и в нем начались службы.
В ноябре 1971 года новым начальником училища был назначен капитан 1-го ранга, а с 1972 года – контр-адмирал С. В годы войны он участвовал в боях за освобождение Заполярья. После войны служил на Балтийском флоте в должности флагманского инженер-механика дивизии торпедных катеров. Поступил в адъюнктуру и защитил кандидатскую диссертацию. В 1959 году назначен в училище начальником новой кафедры «Ядерные реакторы». В 1968 году защитил докторскую диссертацию. С его назначением в «Системе» начался новый этап интенсивного развития тренажерной техники, машинного вида контроля за обучением с блоками накопления обобщенной информации о качестве усвоения материала.
Зима чувствовалась и у нас, в нашем южном приморском городе. Холодный пронизывающий ветер, дожди, иногда переходящие в мокрый снег, температура вокруг нуля не вызывали восторга, поэтому и настроения особенно не было.
Вот и наступил 1972 год. По установившейся традиции с телевизионного экрана к советскому народу с поздравлением от имени руководства страны обратился председатель Совета Министров Алексей Косыгин. Это был первый Новый год, когда зимний отпуск я провел дома. Вообще, жилось мне, курсанту, в те годы легко, может быть потому, что я легко относился к жизни. Большую часть времени я был в «Системе» и дома появлялся только в увольнение.
Время летело быстро…
Вечеринка на День армии была в разгаре: много танцевали, веселились. Друзья крепко выпили… Стола не было. Был низкий журнальный столик с закусками и бутербродами со шпротами, свежим огурцом и лимоном…
На четвертом курсе в «Системе» проводились лабораторные и практические занятия на критической сборке атомного реактора в училищном центре, который назывался ИР – исследовательский реактор. Это были по-настоящему интересные занятия, по крайней мере для меня. В зоне радиационной безопасности мы находились в бахилах, белых халатах, шапочках и тонких резиновых перчатках – «анатомичках». Исследовали радиоактивные образцы, облученные в нашем реакторе. Любимой шуткой было подбросить радиоактивный образец-таблетку в карман кого-либо из наиболее нервно относящихся к радиации одноклассников.
При выходе из зоны, на посту радиоактивного контроля, приборы дозиметричекого контроля начинали звенеть, указывая на наличие радиоактивного загрязнения. Человек нервничал, метался, не понимая, что происходит, при этом мы дружно его подначивали, намекая, что с отцовством теперь придется расстаться навсегда. Чем не славная шутка!
Четвертый курс, и я это сразу почувствовал, был особенным. Ушло в прошлое напряжение в учебе младших курсов, отошли в сторону дисциплинарные разборки третьего курса. Мы ходили в фуражках, а это не матросская бескозырка, это принадлежность офицерской формы, и она сближала еще на один шаг с офицерами. На четвертом курсе нас не дергали по мелочам начальники, не напрягали мелочной дисциплиной.
Четвертый курс – это степенность. Нет, мы не изменились, изменилось, и мы это понимали, отношение окружающих офицеров и преподавателей к нам.
В конце мая американский президент Ричард Никсон приехал в нашу страну. Визит был первым за всю историю двухсторонних отношений, если не считать пребывания Рузвельта в 1945 году на Ялтинской конференции. В ходе визита был подписан первый в истории Договор об ограничении ядерных вооружений. В газетах замелькало слово «разрядка». Было объявлено о предстоящем советско-американском космическом полете: наш «Союз» состыкуется на орбите с «Аполлоном». В газетах были напечатаны фотографии будущих космонавтов, тех, кто еще готовился к старту. Это было впервые.
«А как же секретность?» – думал я, но «разрядка» есть «разрядка». Отношения между странами «потеплели».
Из газеты «Красная звезда» узнал, что в мае 1972 года вступил в силу международный «Договор о запрещении размещения на дне морей и океанов и в их недрах ядерного оружия». Договор подписали более 90 стран. Наша страна тоже.
Практика четвертого курса, вместо современнейшего судостроительного завода атомных подводных лодок на Волге, прошла на Севере, в славном городе дизелистов-подводников, ранее называвшемся Александровск, на судоремонтном заводе.
Опять знакомые места: знаменитый «циркульный» дом, дом офицеров с бильярдной, длинная деревянная полоса причала.
Да, на практике второго курса мы всю ночь долбили лед и очищали от снега этот дощатый причал. Работали тогда ночь напролет, без перерыва, мокрые от пота – обсушиться было негде, на пронизывающем ветру, ломами и лопатами. К утру причал был очищен, и по нему промаршировали шеренги моряков на праздничном первомайском параде. А мы без сил проспали весь праздник на «Шипке» – так называли казарму подплава, расположенную на вершине сопки. Устали так, что в рот не лезла даже знаменитая подводницкая «птюха» – ломоть белого хлеба, намазанный толстым слоем сливочного масла и обильно политый сверху сгущенным молоком, с горячим крепким чаем.
В нынешнюю практику в цехах судоремонтного завода мы практически не бывали. Проводили время в сопках, благо погода была отличная, собирая грибы, жаря из них шашлыки, запивая вином и купаясь в мелких озерках среди сопок, а вечером засиживались в офицерском кафе «Ягодка». В «Ягодке» мы чувствовали себя как дома. Все-таки четвертый курс – не второй. Хотя воспоминаний о той практике было море…
Возвращались на завод вечером, так как ночевали в общежитии на территории завода. Заводская охрана цепкими взглядами ощупывала наши фигуры, нет ли на груди, на бедрах или в иных местах продолговатых выпуклостей. Удостоверившись, что мы без бутылок, пропускала нас на завод.
На этой практике состоялась интересная вылазка в деревню. А дело было так. Подшефный судоремонтному заводу колхоз «Полярная звезда» обратился с просьбой помочь в заготовке кормов – уборке трав на силос. Комсомольская организация завода и его руководство предложили начальнику практики командировать курсантов на неделю в этот колхоз для оказания помощи. И вот мы выгрузились посреди десятка почерневших от времени домов. Сразу заглянули в «Сельмаг» и, без задней мысли, скупили все имеющееся в магазине спиртное. Колхозные мужики после работы остались без выпивки и затаили на нас злобу.
Спали мы на матрасах на полу спортивного зала сельской школы. Работали на покосе ручными косами… В общем, еще те работники… Но ели от души. Колхоз выделял десяток кур, картошку, овощи для нашего питания. Не знаю, насколько мы наработали, но проели часть колхозного бюджета – это точно. Прощались с колхозом без сожаления, да и они с нами тоже. Но память осталась.
По прибытию с практики в «Систему» нам, четвертому курсу, объявили оргпериод, а значит – увольнения запрещены, посещения запрещены, выход за пределы училища запрещен. Вообще, с моей точки зрения, объявление оргпериода после длительной практики – глупость. Поэтому все, невзирая на запрет, тут же разошлись по домам, подругам, знакомым. Мы это рассматривали не как самоволку, а как положенный нам отдых после тяжелой практики на Севере.
Неожиданно ночью училище подняли по тревоге, построили все курсы на плацу, а коробки 4-го курса – нет, стоят лишь несколько сонных личностей. Скандал!
Оказывается, вечером в городе на Северной стороне произошла массовая драка гражданских с курсантами нашего третьего курса. Надо сказать, что в этой части города имелось место, где постоянно кучковалась праздно шатающаяся молодежь – это виноводочный магазин «Якорь» и кинотеатр «Моряк». Наши курсанты тоже не могли пройти мимо этих местных «достопримечательностей», поэтому стычки происходили регулярно, в основном из-за девушек. Но массовая драка – явление довольно редкое. Вмешался патруль, комендантский взвод, дошло до командования «Системы», и в результате – подъем училища по тревоге.
А четвертого курса нет! Наказывать никого из нас не стали. Разобрались «келейно», не поднимая шума.
Подкатило лето…
В один из летних дней я впервые увидел на внешнем рейде гигантский белый корабль – научно-исследовательское судно, носящее имя первого космонавта планеты, предназначенное для управления полетами космических аппаратов. «Титаник», – подумал я, глядя на этого гиганта длиной более двухсот метров, с огромными, диаметром по 25 метров, зеркалами параболических антенн, установленными на его палубе. Фантастика! Как я позже узнал, этот гигант входил в состав Морского космического флота вместе с другими судами командно-измерительного комплекса. При взгляде на этот корабль накатывало чувство гордости за нашу науку, за наше судостроение. Когда строятся такие корабли – это прорыв в науке и технике. Ничего подобного в других странах не было построено.
…Ежедневно в конце программы «Время», после новостей спорта, под музыку «Манчестер – Ливерпуль» шел прогноз погоды. Как и предупреждали синоптики, с начала июля в столичном регионе температура достигла рекордной отметки в 50 градусов! Забушевали лесные пожары. Плотный смог накрыл столицу. Синоптики это объясняли тем, что зима 1972 года в центральном районе страны выдалась морозной и малоснежной. Почва не пропиталась влагой, высохла, что и привело к массовым пожарам. Синоптикам виднее…
Заслуженный летний отпуск проводил на пляже в родном приморском городе. Солнце, теплое море, горячий песок – что может быть лучше.
Летом наша веселая и дружная компания несколько раз заглядывала в здание ресторана с огромными стеклянными окнами, которое было построено в 1962 году согласно постановлению 1955 года «без всяких архитектурных излишеств». Безо всяких…
Заказывали салат «Оливье», жареный антрекот и лафитник холодной «Столичной» – на удивление денег хватало. Играл живой оркестр, и мы под мелодию «Ах, Одесса – жемчужина у моря!» отплясывали до упаду, закладывая руки «за жилетку» и притопывая от души. Кроме этого, танцевали твист и шейк…
В том отпуске была еще замечательная поездка к друзьям на Кавказ, где мы познакомились с футболистами из местного «Нарзана»…
Вот, наконец, долгожданный пятый курс. Мы старшие в училище. Мою форменку украшали пять тяжелых на весь рукав шевронов, пять курсовок. Это было весомо.
Сентябрь баловал чудесной погодой, наступил настоящий «бархатный сезон».
Учеба на пятом курсе как-то не запомнилась… То ли потому, что голова была занята уже другими предвыпускными хлопотами, то ли потому, что считали, что все знаем и умеем. Трудно сказать.
Новы, 1973, год зажег разноцветные лампочки на новогодней елке в «Системе».
Перед стажировкой пятого курса нам присвоили звания мичманов. Это было последнее курсантское звание – впереди уже только офицерское – лейтенант.
До начала стажировки мы, выпускники, были заняты не столько учебой, сколько множеством предвыпускных забот. По графику ходили на примерки офицерского обмундирования, фотографировались на личные дела и удостоверения, писали подробные автобиографии и заполняли анкеты для отдела кадров.
В феврале 1973 года в телеэфир 1-й программы Центрального телевидения вышла передача «Очевидное – невероятное». Ее ведущим был крупный ученый-физик С. Капица. Я много лет, когда была возможность, смотрел эту передачу, которая интересно, а, главное, доходчиво, объясняла многие вопросы, в том числе и ядерной физики.
Стажировка прошла на Севере, на той же флотилии, куда я планировал прийти служить уже офицером.
…Весной 1973 года в газетах и на телевидении грянул неистовый колокольный звон – генеральному секретарю партии Брежневу присудили Ленинскую премию за укрепление мира. С телевизионных экранов лилось: «…инициативы Леонида Ильича! Наше мирное наступление! Как заявил Леонид Ильич, нынешняя разрядка – это не временное явление, а начало фундаментальной перестройки международных отношений…»
Но в мире оставалось тревожно. Хотя американцы ушли из Вьетнами, в Афганистане начало происходить что-то вроде революции. В Чили демократу Сальвадору Альенде приходилось тяжко…
Из-за ультиматума стран ОПЕК Запад столкнулся с нефтяным кризисом, когда цена на нефть поднялась с 3 до 12 долларов за баррель, поэтому Западу было уже не до эскалации противостояния с социалистическим лагерем, потому и началась благословенная «разрядка», которую наше руководство с удовольствием подхватило и стало развивать, ибо было очень заинтересовано в наметившейся нормализации отношений с Западом.
Летом с официальным визитом в Соединенные Штаты прибыл Брежнев, для продолжения начатого год назад диалога об ограничении стратегических вооружений. В ходе визита было выработано положение о предотвращении ядерной войны. Газеты ликовали: «Новая победа миролюбивой политики нашей страны!»
На пятом курсе я участвовал в оформлении традиционного выпускного курсантского фотоальбома. На обложке альбома, слева, я изобразил одну курсовку со звездочкой на фоне пяти курсовок, справа, внизу – лейтенантские погоны, сверху которых – офицерский кортик. Все это связал ленточкой бескозырки. Идея: «От первого курса, через пятый к офицерским погонам».
Друзья-курсанты одобрили, и рисунок золотом оттиснули на обложке фотоальбома нашего класса. На добрую память!
Нужно сказать, что наш класс был особенным. Особенность эта заключалась в том, что мы – 27 человек, – поступив на первый курс, выпустились на пятом курсе этим же составом – эти же 27 человек. Мы единственный класс в нашем выпуске, в котором за время учебы никто не был отчислен за неуспеваемость, или по недисциплинированности, или по болезни, или по нежеланию учиться. Вот такой был дружный класс.
Начиная с 3-го курса, будучи отличником, я задавал командиру роты вопрос:
– Товарищ командир, почему моей фотографии нет на стенде «Наши отличники»?
– Не дождешься! – отвечал, как отрубал, Пеца.
И он выдержал характер. Я выпустился лейтенантом, и только после этого, как позже рассказывала мне сестра, приезжавшая на танцы в «Систему», мое фото некоторое время висело на стенде «Наши отличники».
К пятому курсу в нашем классе женатых ребят набралось на целую футбольную команду. Был устроен футбольный матч «Холостяки» против «Женатиков». Сытые отяжелевшие «Женатики», многие из которых обзавелись детьми, не могли соперничать с поджарыми и выносливыми «Холостяками». «Женатики» проиграли с разгромным счетом.
Недаром среди курсантов пятый курс именовался «Отцы и дети». Курсантский поэт писал о выпускном курсе так.
V курс
Много хотящие, мало учащие. Вечно блестящие, в город ходящие.
Много видавшие, порохом жженные, многие с женами.
Уже не подвластные и не послушные
Полные страсти и равнодушные.
Так все и было… Впереди у меня предстоял дипломный проект, его защита, государственные экзамены и… лейтенантские погоны.
Диплом я писал легко, с интересом. Это была часть научной работы, которую проводили на кафедре «Живучести подводных лодок», поэтому тема звучала примерно так: «Использование твердых гидрореагирующих веществ, при аварийном продувании цистерн главного балласта подводных лодок».
Нужно сказать, что при обычном всплытии подводная лодка с помощью хода и горизонтальных рулей всплывает на перископную глубину, где продувается средняя группа цистерн главного балласта воздухом высокого давления, и лодка всплывает в позиционное положение. Всплытие в крейсерское положение производится путем продувания концевых групп цистерн главного балласта воздухом низкого давления.
В случае аварийного всплытия с большой глубины использование воздуха высокого давления малоэффективно, поэтому специалисты кафедры исследовали возможность применения гидрореагирующих веществ, которые при взаимодействии с морской водой выделяют огромное количество газов. Эти газы и должны были продувать цистерны главного балласта. Работа была связана с проведением большого числа натурных опытов и имела реальный практический выход.
Через много лет я узнал, что в 1980 году на одной из атомных подводных лодок на Севере испытали аварийную систему продувания на основе гидрореагирующих веществ, которая сработала эффективно – лодка стремительно всплыла на ровном киле с большой глубины, а разработчики системы получили Государственную премию. Возможно, в этой работе есть и частичка моего курсантского труда по исследованию гидрореагирующих веществ для аварийного продувания цистерн главного балласта подводных лодок.
Кстати, за это же время я написал и диплом своему другу, который успел жениться и сыграть свадьбу. Моя защита прошла на «отлично». Госэкзамены тоже сдал на «отлично».
Началась горячая пора. Все последующие дни прошли в хлопотах по оформлению документов: удостоверения личности, отпускного билета, командировочного предписания, проездных документов, различных аттестатов, денежного довольствия и подъемных, предметов вещевого довольствия.
В «Системе» на будущий 1974 год планировался международный шлюпочный поход до болгарской Варны длинной 1000 километров. Поход такой протяженности должен был быть осуществлен впервые в Военно-Морском флоте, поэтому о нем много говорили и готовились. Но нам это было уже не интересно. Нам предстояли свои походы, уже на флотах.
Все, все позади!
Вот и наш выпуск. Приказом Главкома мне присвоено офицерское звание инженер-лейтенант.
Мы, выпускники, замерли в строю. Торжественно внесли знамя училища.
Зачитали приказ Главкома о присвоении выпускникам воинских званий.
Слушая перечисление фамилий, я вздрогнул, когда впервые услышал свою фамилию с прибавлением офицерского звания: инженер-лейтенант.
Прозвучала команда:
– Офицерам-выпускникам погоны, кортики, дипломы вручить!
Никогда не забыть, с каким волнением и гордостью чувствовал я в руке тяжесть и прохладу морского офицерского кортика.
Советский морской кортик имеет плоский стальной клинок ромбовидного сечения. На головке рукоятки пятиконечная звезда, а сбоку изображение советского герба. Ножны кортика деревянные, обтянутые черной кожей. На верхней обоймице с одной стороны изображен якорь, с другой – парусник, идущий на всех парусах.
И снова команда:
– Офицерам-выпускникам форму одежды – курсантскую на офицерскую – сменить! Офицеры-выпускники, на-пра-во!
В учебных классах на столах были уже разложены белые тужурки с золотыми погонами. Через некоторое время мы, молодые офицеры, во всем великолепии золота погон и блеска кортиков, возвратились в строй.
Зазвучал Гимн Советского Союза. Начальник училища поздравил нас выпускников – лейтенантами. Приказ о назначении на флоты зачитывали уже в ротах: я попал на Север.
Вот так все и свершилось.
Удивительно, но и в предвыпускной суматохе меня не оставляла мысль: мне было жаль расставаться со своей курсантской формой. И хотя я примерял уже офицерскую тужурку с золотыми погонами и золотыми лейтенантскими галунами, белую офицерскую рубашку, черные брюки и новенькие, ослепительно блестящие офицерские ботинки, курсантскую форму мне было очень жаль, наверное, потому что носил я ее целых пять лет.
Но вот все в прошлом. Я офицер! Золотые лейтенантские погоны с одним черным просветом и двумя золотыми звездочками лежали на плечах моей тужурки.
Мама и сестра поздравили меня букетом моих любимых гладиолусов.
Вечером был банкет. На нем начальник училища поздравил нас с лейтенантскими погонами и пожелал: «Семь футов под килем!» Это были последние часы в стенах «Системы», и я уже более 45 лет там не был.
На следующий день мы собрались всем классом в ресторане «Шалаш» у Байдарских ворот – как называют каменную арку, откуда начинается серпантин дороги, спускающейся к морю на Южном Берегу. Сказочно красивое место на высоте полтысячи метров над уровнем моря. Гигантский обрыв низвергается вниз, открывая великолепный вид на расстилающуюся до самого горизонта распахнутую морскую гладь, теряющуюся в дымке синевы, с парящей на скале между небом и морем Форосской церковью.
Историки говорят, что Байдарский перевал удостоила своим визитом Екатерина II. Именно отсюда она обозревала сказочно красивую панораму южнобережья.
Ресторан «Шалаш», построенный недавно, был рестораном современным, с хорошим уровнем обслуживания, поэтому мы и выбрали его. К тому же удаленность от города, отсутствие патрулей и любопытствующей публики делало наше прощальное застолье комфортным и спокойным.
Внешне здание ресторана действительно напоминало шалаш. Двухскатная высокая крыша до земли. Боковая стена, обращенная к морю, вся выполненная из стекла, открывает чудесный вид с высоты перевала на безбрежное море.
Внутри помещение ресторана отделано натуральным деревом, со столешницами столов, изготовленными из срезов огромных деревьев. Стол был щедрым, выпито было много, много было воспоминаний о пролетевших так быстро пяти курсантских годах. Мы с удовольствием провели последний вечер все вместе и разлетелись в разные концы страны…
Я улетал на Север, к моему новому месту службы. Такси в аэропорт уже стояло во дворе. Последний бокал, что называется «на посошок!». При открывании бутылки струей розового шампанского залили мне рубашку. Был легкий переполох! Все уже упаковано в чемоданы, поэтому застирали, быстро просушили утюгом и прогладили. Рубашка как новая.
Все сошлись на том, что к счастью! В добрый путь!
Глава 3
Север. 1973 год
Вот я и за Полярным кругом.
Нужно сказать, что база атомных подводных лодок располагается так далеко за Полярным кругом, куда при царе даже не ссылали. Несмотря на восемь веков освоения северных земель, а упоминание о русском поселении между устьями речек Кола и Тулома в летописи относится к 1264 году, места эти до сих пор не обжиты по-настоящему. Тяжелейшие природные условия – полугодовая полярная ночь, снежные бураны, низкие температуры – и сегодня затрудняют освоение этой русской земли, русской Арктики.
«Да, – подумалось мне, – недаром говорится: “Южный берег Баренцева моря – это не Южный берег Крыма!“»
Небольшой поселок, из стандартных пятиэтажных коробок, как его называют – Городок, раскинулся по сопкам. В центре – Дом офицеров. Залива из Городка не видно. До базы подводных лодок несколько километров. Добираюсь туда. С пирса мне показали базу перегрузки реакторов:
– Видишь на том берегу залива черные здания. Она и есть.
Действительно, несколько совершенно черных, без окон, больших мрачных зданий виднелись в сопках и плавказарма у берега. Я еще не знал, что эти здания – хранилища радиоактивных отходов. От пирса отходил катер на ту сторону, и я прыгнул на его палубу.
По прибытию в часть представился командиру, заместителю по политчасти и после них своему непосредственному начальнику – руководителю лаборатории физического пуска реакторов.
Первым, что мне бросилось в глаза в его каюте, был плакат – «Ты, пишешь диссертацию?», выполненный в манере известного плаката времен гражданской войны «Ты, вступил в Красную Армию?»
Как показала дальнейшая наша совместная служба, мой начальник оказался офицером энциклопедических знаний, требовательным и принципиальным в контроле наших теоретических познаний и практических навыков, выделявшимся в высшей степени интеллигентностью и умом.
Может быть, именно научный и творческий подход к работе и службе, воспитанный
Им, и стал, в дальнейшем, катализатором моей научной работы и диссертации.
Моя служба была связана с перезарядкой ядерных реакторов атомных подводных лодок – «Операцией № 1», как ее обозначают в документах. Отработанные радиоактивные стержни тепловыделяющих элементов (ТВЭЛов) активной зоны выгружаются из ядерного реактора, а новые ТВЭЛы загружаются в реактор.
Перезарядка атомного реактора напоминает операцию на открытом сердце. Легкий и прочный корпуса подводной лодки над реакторным отсеком демонтируют, а чтобы вскрыть «атомное сердце», снимают еще и стальную крышку реактора. Это сложный технологический процесс, для чего выгружают стержни компенсирующей решетки и аварийной защиты, монтируют установку сухого подрыва крышки, закрепляют компенсирующие решетки стопором, крышку захватывают четырехроговой траверсой и поэтапно, с выдержкой времени по установленной программе, поднимают крышку, не допуская ни малейших прекосов.
Взамен снятой крышки устанавливают биологическую защиту. Отработанные ТВЭЛы
демонтируют специальным устройством и отправляют в отсек плавбазы, а затем с плавбазы перегружают для последующего хранения в здание хранилища на берегу, где они хранятся под слоем воды.
В подготовленные ячейки вставляют новые ТВЭЛы, которые закрепляются аргоновой сваркой. Крышку на реактор устанавливают с новой красномедной прокладкой. Для создания герметичности ее прижимают к корпусу нажимным фланцем, обтягивая гайки на шпильках гайковертом под большим давлением. Герметичность стыковки проверяют большим гидравлическим давлением и делают выдержку на утечку в течение суток. После загрузки новых ТВЭЛов и герметизации крышки реактора осуществляется первый, так называемый физический, пуск реактора.
Как поведет себя новое «атомное сердце» реактора, не мог предсказать никто. Поэтому первый физический пуск реактора – операцию повышенной ядерной опасности – проводил не экипаж подводной лодки, а инженеры-физики, одним из которых был и я.
«Операция № 1» – работы по перегрузке реакторов, «грязные», очень опасные в радиационном отношении работы. Одна из таких перегрузок на Тихоокеанском флоте из-за неправильных, неграмотных действий офицеров-перегрузчиков, окончилась тепловым взрывом ядерного реактора атомной подводной лодки. Трагедией, унесшей много человеческих жизней.
Как-то позже, оформляя документы на дополнительные льготы за работу с радиоактивными веществами, я столкнулся с тем, что чиновники мне заявили:
– Какие льготы? У вас не было аварий.
– Потому-то я жив и общаюсь с вами, что не было аварий, – ответил я в сердцах и плюнул на дальнейшее оформление льгот.
…Удивительно, какие порой незначительные сюжеты остаются в памяти. Почему-то вспомнился двухэтажный деревянный, черный от времени дом, стоявший на огромном валуне у берега, куда к пирсу подходили катера из столицы Севера и куда первый раз прибыл и я. Дом занимал всю площадь валуна, полукруглые края которого были обкатаны, наверное, еще в доисторические времена волочившим его ледником. Судя по черному цвету досок, дом был построен до войны. Он несколько покосился, но не имел вида покинутого людьми дома. К валуну вели деревянные ступеньки. Удивительна порой архитектура Севера!
Наша перегрузочная база располагалась в сопках на месте, как говорили, бывшей немецкой секретной базы «Базис Норд». Предполагают, что в 1939–1940 годах в этом районе Севера, с согласия советского правительства, была создана и действовала немецкая база. Этому есть подтверждения: с одной стороны, отдаленный залив, укрытый от посторонних глаз сопками материка, действительно, как нельзя лучше, подходил для создания секретной базы, которую никто, в том числе и советская сторона, в те годы не мог постоянно контролировать, потому что залив находился далеко в стороне от выхода из Кольского залива в Баренцево море, а значит, вдали от судоходных маршрутов. С другой стороны, как стало известно в последние годы, в компенсацию за предоставление «Базис Норд» немецкая сторона оказала нашей стране военно-техническую помощь поставками корабельной брони, образцов минно-торпедного оружия, гидроакустической и гидрографической аппаратуры, продажей недостроенного немецкого тяжелого крейсера, поставками гидросамолетов.
Заинтересованность немцев в такой базе становится очевидной, если взглянуть на обычную карту. Сразу понятно, что из этой базы германские корабли и подводные лодки могли тайно от англичан выходить в Северную Атлантику и в Северный Ледовитый океан на боевые коммуникации. Некоторые крупные объекты этой немецкой базы видны до сих пор.
