Александр Станиславович Сих
Спринтерская проза
А в птичьих рожах не видно лиц,
Как света в чёрном минерале.
Так кто нарушил мировой баланс?
Кто толкнул на путь метаморфозы?
Кто безобидным птичкам дал аванс,
Раскрыв их клювы на угрозы?
Ноябрь 2022
Отличие республики от диктатуры
Главное отличие республики от диктатуры – в мозге. Но не объёме, а в количестве. Но не извилин. При республике мозг коллективный, а при диктатуре – индивидуальный. Во втором случае извилины имеют значение. Потому что очень плохо, если в индивидуальном мозге имеется такая же индивидуальная извилина. Одна.
При диктатуре индивидуальный мозг давит на окружающее сознание, а при республике окружающее сознание давит (насколько это возможно) на коллективный мозг, который, в свою очередь, давит на ячейку своего мозга – Президента.
Посему, республиканский Президент – фигура восковая; диктаторский Президент – фигура гранитная. Отсюда вывод: при республике, если в ячейке мозга опухоль или шизофрения, из восковой фигуры быстро и легко лепят другого Президента; при диктатуре подобную скульптурную метаморфозу проделать гораздо сложнее. Гранит, всё-таки!
Поэтому опухоль и шизофрения давят на всё окружающее сознание. И зависимость в данном случае находится в прямой пропорции – чем сильнее болезнь, тем сильнее давление.
При республике болезнь устанавливается коллективно, хотя и не всегда быстро и продуктивно, а вот при диктатуре установить и официально заверить диагноз крайне сложно. К иностранным специалистам доверия нет, потому что все они являются иностранными агентами, а свои специалисты либо хотят жить, либо уже сами неизлечимо больны.
Ноябрь 2022
Диверсант
Постучав в дверь и не дожидаясь ответа, в командирскую комнату вошёл бравый сержант и с неуставной ухмылкой доложил:
– Херр майор! Тьфу ты! Герр майор! Разрешите обратиться и доложить?
– Разрешаю, хер сержант, – с ответной, но уже язвительной и уставной, ухмылкой ответил майор.
– Только что моя разведгруппа поймала диверсанта, открыто и нагло направлявшегося от линии фронта к нам в тыл для выполнения особого диверсионного задания!
Командир прищурил левый глаз и похвалил:
– Молодцы! – а потом, прищурив и второй, спросил. – А чего ухмыляешься-то?
– Да маскировка у шпиона уж больно идиотская!
– Движущийся куст? – перестав щуриться, сделал предположение начальник.
– Ползущий Дед Мороз, – разочаровал командира подчинённый.
– В смысле? – в недоумении спросил майор.
– Да, и в смысле, и в форме Деда Мороза, – ответил сержант и начал сбивчиво объяснять. – Ну, бело-синяя такая шуба. На меху. Воротник тоже из крутого меха. Огромный такой воротник. Меховая шапка, меховые штаны и меховые сапоги. Короче, весь в меху.
– Как медведь?!
– Да, – чуть подумав, согласился сержант. – Белый. Весь белый, хер от снега отличишь.
– Но хер сержант отличил?! – командир кратко уточнял суть.
– Да. Полз на брюхе через линию фронта. Тащил мешок и посох. При себе оружия не имел.
– Любопытненько. А ну давай его сюда!
Сержант открыл дверь и крикнул:
– Рядовой, заводи диверсанта!
В комнату первым вошёл обычный Дед Мороз, с белыми усами, бородой и бровями, и экипированный в точности, как описал намётанный глаз разведчика. В общем, дед он и есть дед. Только этого деда держал на мушке автомата вошедший следом солдат.
– Смотрели, что в мешке? – глядя на вошедшего, спросил майор у сержанта.
– Никак нет, герр майор, – строго по уставу ответил подчинённый. – Мешок и посох отдали сапёрам на проверку. – И пояснил. – А вдруг там взрывное устройство, а дед замаскированный шахид?! Ему-то пофиг, а нам-то зачем не по уставу на рожон лезть?!
– Правильно, – похвалил майор. – Предосторожность прежде всего. – И обратился непосредственно к деду. – Ты кто?
Дед оказался не из робкого десятка:
– Я Дед Мороз. Несу подарки ребятишкам.
Майор вновь прищурился. На этот раз – подозрительно.
– Чьим ребятишкам? – спросил он тихо, но с угрозой. – Нашим или вражеским?
– Для меня, мил человек, все ребятишки одинаковые, – ответил дед, не придав значения интонации или не учуяв угрозу. – Я не делю ребятишек на ваших и вражеских. Пока они ребятишки, они ещё не опасны. А в кого они потом вырастают, это уже не моя вина.
– А почему ты шёл в эту сторону, а не, скажем, на Запад? – допытывался дотошный контрразведчик. – Или через океан? Там ведь тоже такие же одинаковые дети?!
– Совершенно такие же, – согласился Дед Мороз. – Только у них дед другой. Санта-Клаусом называется. Братан мой. Младший.
– Ну-ну, – сказал майор, вставая. – Сказочник ты, дедушка, однако.
– А нам без сказок никак, – с радостью согласился диверсионный дед. – Все ребятишки, в какой бы стране и в какое бы время ни жили, любят сказки и подарки.
– Ну, подарки, положим, все любят, а не только ребятишки. А сегодня наш подарочек, это ты. А сейчас мы эту праздничную упаковку сдёрнем и посмотрим, что там внутри!
Сказав последнюю фразу, которую дед не сразу понял, майор с силой дёрнул диверсанта за бороду. Тот взвыл и завопил:
– Вы что, озверели?! Садисты! Сначала бока намяли, потом чуть шею вместе с головой не оторвали, а теперь бороду живьём рвёте?! Изверги!
– Ты смотри?! – сказал майор, призадумавшись. – Настоящая. И усы настоящие?
– Естественно, – гордо ответил дед. – Я же не в ТЮЗе играю, а в жизни. И не играю, а живу.
– Ну, это временное недоразумение мы можем легко исправить, – сказал командир, глядя врагу прямо в глаза.
– Точно, – вставил свои пять копеек сержант, услужливо посмотрев на командира. – Глагол «живу» превратить в глагол «жил». Как говорится, по законам военного времени, диверсант, пойманный при выполнении диверсионного терроризма или террористической диверсии, без суда и следствия подлежит уничтожению, вплоть до полной утилизации.
Майор несколько секунд смотрел на подчинённого, а потом энергично кивнул головой и подтвердил сказанное:
– Да. Имея чрезвычайные полномочия, имеем все основания всё и всех превратить в пыль и прах.
Дед, ничуть не испугавшись страшных угроз, отрицательно покачал головой:
– Если вы меня попытаетесь превратить в пух и прах, то Новый год не наступит.
Майор рассмеялся. Следом поддержали командира сержант и рядовой.
– А вот это, дедуля, уже даже не сказки, – сказал майор, возвращаясь к столу. – Это трусливая и глупая попытка избежать сурового, но справедливого наказания. Новый год наступит даже тогда, когда я превращу в пыль целый город и расстреляю тысячу дедов морозов! Миллион дедов и ещё миллион морозов!
На пленного деда эти варварские угрозы произвели обратный эффект. Впервые он улыбнулся. Глазами. Потому что рта из-за огромных усов и бороды видно не было.
– Вы, господа военные, не правильно поняли мои слова, – тихо пояснил диверсионный Дед Мороз. – Я имел в виду, что для вас Новый год не наступит.
И неожиданно самоуверенность наглого деда поколебала уверенность опытного военного командира. Суеверный страх, не свойственный ему ранее, холодной жабой запрыгнул внутрь его отважного естества и предостерегающе квакнул.
– Сержант! – крикнул майор зло. – Почему до сих пор я не вижу улик? Где мешок и посох? Пулей к сапёрам и обратно!
Как только подчинённый стремглав выскочил, майор ещё раз глянул не деда. И на этот раз их взгляды встретились. Но встретились таким образом, что контрразведчик вдруг почувствовал, будто бы он сам попал в плен. Он вспомнил своё детство и своих дедушек и бабушек. И его профессиональная непоколебимость поколебалась.
– Присядьте и отдохните, – сказал майор, указывая рукой на стул, стоявший по обратную сторону его стола. – Сейчас всё выясним и во всём разберёмся. Не волнуйтесь, по пустякам мы никого не расстреливаем, только по законам военного времени. – И вдруг спросил. – Да, кстати, дедушка, а почему ты пешком? – Потом, вспомнив доклад сержанта, поправился. – Почему ползком? Где сани? Где олени? Они же, вроде как, летучие?!
– Оленей отдали Санте, а мне оставили лошадей. С санями. Летучими.
И дед умолк.
– Ну? И где они? – не дождавшись продолжения, ещё раз спросил майор.
– Ракеты уж больно быстрые нынче. Не увернулись. Рухнули наземь.
– Погибли, значит, лошадушки-то?
– Зачем погибли?! Волшебные же. Мародёры забрали. Ни стыда, ни совести. Но они вернутся. Волшебные же. – А потом с сомнением добавил. – Наверное?!
В это время ворвался, что-то жуя, сержант, сбросил с плеча на пол мешок и, держа в руке посох, доложил, каверкая слова:
– Хрэн маор, всо чыста.
– Ты что, охренел?! – закричал командир, глянув на тихо посмеивающегося деда. – Ты что жрёшь?
Сержант проглотил остатки пищи и сообщил:
– Шоколад и конфеты, герр майор! Виноват, не удержался. Там все сапёры обжираются.
– Откуда шоколад и конфеты?
– Говорят, что из мешка. Не хотели, собаки, отдавать.
– А ну развязывай! – скомандовал командир, привстав со стула. – Высыпай содержимое не пол.
Сержант ловко развязал только что им же завязанный мешок, схватил его за донные края и, выпрямляясь, поднял мешок до уровня живота. На пол посыпались конфеты, шоколадки, всевозможные детские игрушки, книги и разных размеров детская одежда.
Сержант держал мешок, а все остальные смотрели. Он всё держал, а из мешка, не переставая, сыпалось. Сержант с мешком смещался в сторону, оставляя после себя подарочные кучки.
Наконец, майор не выдержал:
– Как это?! Что за хрень?!
И за разъяснениями обратился взором к деду. Тот виновато пояснил:
– А что вы хотели?! Я же детям несу подарки. В моём мешке водки, пива и сигарет нету.
Майор лишь отмахнулся:
– Я не об этом. Как такое может быть?!
– Всё очень просто. Я Дед Мороз, а мешок волшебный. Без этого никак. Детей-то много.
Майор беспомощно опустился на стул.
– Мешок-то завяжи, идиот, – вяло скомандовал сержанту, продолжавшему азартно делать новогодние подарочные кучки.
– И посох волшебный? – тихо спросил командир-контрразведчик, дико глядя деду в глаза.
– А как же! – уже веселее ответил таинственный дед. – У волшебного деда всё волшебное.
В диком взгляде майора блеснула такая же дикая мысль:
– А почему же, в таком случае, ты нас… ну, не того… раз волшебный? И пошёл себе дальше.
Дед Мороз покачал головой:
– Так разве ж так можно? Не по-людски это. Вы же люди, а не игрушки. Человек в первую очередь должен быть и оставаться человеком. Даже на войне.
Майор помолчал, а потом как-то устало согласился:
– Да, конечно. Должен. Надо бы. – И уже громче обратился к подчинённому. – Сержант, отдайте мешок и посох. И проведите… дедушку в тыл.
– Спасибо, сынки, – поблагодарил расчувствовавшийся волшебный дед, вставая. – Спасибо вам за человечность. – И вдруг предложил. – А хотите я на вас вашему начальству благодарность напишу? Вас за это, смотришь, наградят. Может и премию выпишут.
Командир сразу оживился:
– Да ты что, дед?! С дуба рухнул?! Ни в коем случае! Лучше вообще забудь, что ты здесь был! В правду никто не поверит, а за проявление малодушия и снисходительности к врагу…
Мысль командира шёпотом закончил сержант:
– Наш начальник сущий зверь. Чуть что не так, сразу кувалдой по башке бац!
Дед Мороз от удивления аж глаза выпучил:
– Так какой же вы армии, горемычные?
Разошедшийся сержант возьми, да и ляпни:
– ЧВК «Вагнера» мы. Слыхал?
– Молчать! – запоздало крикнул майор.
А Дед Мороз на минуту задумался, а потом, отрицательно качая головой, ответил:
– Не, сынки, про чувака Вагнера не слыхал. Знавал я когда-то одного Вагнера, только он не был чуваком. Композитором был. Хотя, честно сказать, музыка у него тоже довольно зверская.
– Всё, дед, иди, иди. Сержант! Проводи! Быстро! И никому ни слова! Даже сапёрам. Не было деда.
Ноябрь 2022
Вопросы о добре и зле
1. Почему, как только добро сжимает свои руки в кулаки, оно превращается во зло?
2. Каким образом добро может победить зло, когда всегда одно зло ведёт кровопролитные войны с другим злом, уничтожая при этом вокруг себя ростки добра?
3. Как увидеть корень зла, когда ствол и крона кажутся красивыми и манящими?
4. Как отличить добро от зла, когда добро прячут, а зло маскируют и выдают за добро?
5. И как, обретя понимание добра, сохранить и размножить его в окружающем зле?
Январь 2023
Рыцарь или стражник?
Давным-давно, когда Земля была ещё плоской и держалась то ли на слонах, то ли на китах, то ли ещё хрен знает на чём. Когда люди ещё не знали числа ПИ и системы координат ХУ, но уже знали слова, начинающиеся с этих букв и обозначающие биологические производственные системы бесконечных чисел. Когда некоторые продвинутые умы, вылупившиеся из дикой первобытной силы и первого звена психической эволюции – хитрости, поняли, что надо делать, чтобы объединить и ловко управлять массами пока ещё себе подобных. Это были, так сказать, первые шаги к цивилизации вообще и к государственности в частности.
И всё бы хорошо, если бы не страшная напасть, обрушившаяся на ещё мало цивилизованные и слабо государственные структуры. В разных центрах, уголках и закоулках молодых государственных объединений стали замечать одну таинственную и противную особу, которая своими речами смущала население, нарушая, тем самым, спокойствие и стабильность, что напрямую угрожало государственной безопасности. И правители древнего мира разом осознали, что если эту заразу не изловить, то их верховная власть в один момент может низко пасть.
И вот, объединив усилия, они, с помощью шпионов и предателей, напали на её след и, объявив охоту, загнали беднягу к болоту. Поднялся дикий галдёж, достойный архантропа, загнавшего мамонта в яму. Все наперебой орали, размахивая скипетрами и булавами:
– Хватай её! Спускай собак! Руби мечом! Коли копьём! Набрасывай сеть! Живой брать!
В скором времени всё было кончено. Молодая девушка, грязная, оборванная, в синяках и ссадинах, была поймана, посажена в железную клетку и доставлена в неприступную крепость-замок. Вокруг клетки собралось судилище.
– Ну и уродина, – сказал один из вельможных разбойников, поморщившись.
– Не удивительно, что её слушали только такие же оборванцы, – заметил второй.
– Да, – согласился третий. – Ни один уважающий себя уважаемый человек даже не глянет на это чучело, не то что будет слушать.
– Да при ней противно кушать! – сказал четвёртый, сильно проголодавшийся за время охоты. А девица вдруг подняла голову, презрительно на всех посмотрела и гордо ответила:
– У всех разные представления о красоте. А моя красота для вас недоступна, потому что опасна.
Услышав это, правители разом ощетинились и зарычали. А кое-кто заскрежетал зубами.
– Убить её! – брызжа слюной, крикнул первый.
– Пусть её разорвут голодные собаки!
– Сжечь на костре! – заорал второй.
– Повесить! – завопил третий. – Потом четвертовать! После изрубить на мелкие кусочки! – Вытер со лба пот и устало закончил. – А потом всё это сжечь!
– Давайте её просто закопаем живьём в землю?! – предложил четвёртый нервно. – Обедать пора!
– Это невозможно, соратники, – сказал хозяин замка, самый старший из всех. – К сожалению, эту вульгарную и омерзительную бабу убить, разорвать собаками, сжечь, повесить, закопать в землю так же трудно, как доплюнуть до неба. Она может воскреснуть в самом неожиданном месте и, что самое страшное, расплодиться. А если ещё эта тварь призовёт на помощь свою престарелую, ещё более уродливую, но по-прежнему здравствующую и где-то затаившуюся мать, то мы уже не сможем больше нагло и цинично врать. Нам не только не будут верить, но даже слушать не станут. А когда вера в нас превратится в прах, то потеряется и страх.
– И что же нам делать? – в испуге крикнули все в один голос. – Как нам от неё избавиться?
– Есть только один способ, – успокоил всех хозяин. – Мы закуём её в цепи в моём подземелье на веки вечные. Такой вот парадокс, коллеги-государи. На месте срубленной головы у неё появятся две, но если эту дамочку держать на привязи, контролируя и изредка показывая какую-нибудь её часть глупому народу, то можно благополучно править до самого коллапса нашей Солнечной системы. А система эта сделана на совесть. И, к счастью, не на нашу.
Молча слушавшая девица, пронзительно посмотрела в глаза хозяину и глухо сказала:
– Да, ты дьявольски умён и чертовски хитёр. Но ты забыл об одном важном аспекте души человеческой – стремлении к постижению сути всего сущего. Людская масса во все времена будет исторгать из себя благородных рыцарей, стремящихся, даже ценой собственной жизни, освободить меня из ваших оков.
– И которые, – смеясь, ответил хозяин, – во все времена будут класть свои непокорные головы на плаху. – И уверенно, но зло добавил. – Здесь всегда будет наша власть!
********************
– Вот такую притчу мне когда-то рассказал мой учитель, ныне покойный академик с мировым именем, – улыбаясь, сказал профессор молодому студенту. – Но, как говорится, сказка ложь, да в ней намёк, доброму историку урок. Когда-то эту непокорную девицу держали в железных оковах, потом – за сургучными печатями, а в нашу эпоху – за грифами «Секретно», «Совершенно секретно» и «Секретно. Особой важности». Студент слушал, затаив дыхание. – Я это к тому, молодой человек, – продолжал профессор, – что вы талантливы, любознательны и мне глубоко симпатичны. У вас большое будущее. – Помолчав, добавил. – Может быть. Но может и не быть. И рассказал я эту притчу для того, чтобы вы уже сейчас решили и сделали выбор – быть или не быть. Хотите ли вы стать обласканным стражником этой бедняжки или неприкаянным рыцарем-освободителем. Хотите ли вы в далёком будущем стать академиком или в недалёком – изгоем. Выбор за вами, молодой человек. Решайте!
Январь 2023
Кошмар
Владимир проснулся в ужасе. Такого кошмара он отродясь не видывал. Собственно, по-настоящему кошмары, в своей откровенно пугающей наготе, ему вообще никогда не снились. Да чего уж там?! Владимиру сны, как частые гости любого спящего человека, вообще были чужды. Или он им был чужд?! Исключая, возможно, детство и юношество, когда вначале снится что-то волшебное, а потом – нечто эротическое, по инерции продолжающее восприниматься чем-то загадочным и волшебным.
Так или иначе, но от ночных кошмаров он был избавлен. Да и с чего бы они его посещали? Кошмары обычно снятся тем, кого мучает и терзает совесть, когда пробивается к человеку сквозь отдыхающее сознание. А Владимир с этой хитрой шпионкой разделался ещё в молодости. Он с детства был смышлёным мальчиком, и уже тогда твёрдо уяснил, что противника надо бить первым. Неожиданно и сокрушительно!
Его совесть оказалась слабым соперником. Хватило первого карьерного пинка, чтобы она отправилась в глубокий нокаут. Но свято место, как известно, пусто не бывает. Духовно-душевная, так сказать, сукцессия. Если выкорчёвывается светлое, то на прежнем месте пускает ростки тёмное. А из тёмных ростков может вырасти такой монстр, что человек, запоздало увидев его, оказывается в этом противостоянии бессилен.
Но в тот момент путь к успеху был открыт. А там, где успех, там и счастье. Разве нет? Нужны лишь упорство и трудолюбие. А этого у Владимира хватало в избытке. Но главным его козырем в восхождении на телевизионный Эверест был дар красноречия, именуемый в просторечии краснобайством. Он мог часами умно, складно и довольно убедительно говорить. И не только не уставал от этого занятия, но и получал неописуемое эстетическое удовольствие.
Именно благодаря своим риторическим способностям и правильной гражданской позиции, вовремя осознанной, Владимир получал всевозможные земные блага, кои сыпались из общака изобилия и неуклонно росли.
Однако, как это часто случается, с ростом благ растут и потребности. Его неугомонное естество, не обременённое сдерживающим нравственным фактором в виде совести, никак не могло насытится. То чего-то было мало, то чего-то не хватало, то вообще было тесновато его широкой натуре. Отчего уже близкое и полное счастье постоянно удалялось, теряя себя в масштабе и весе, и категорически отказывалось быть Владимиру близким и полным. Что только его злило и раззадоривало. Погоня продолжалась.
Владимир, конечно же, никому не признавался, что его счастье убегает, проливаясь по дороге. Он даже себя пытался с помощью каждодневных утренних самовнушений убедить, что всё в полном порядке. В абсолютном. Полная чаша абсолютного счастья.
Но если бы Владимир хоть раз заглянул в глубь этой чаши, то увидел бы, что она бездонна, абсолют непостижим, а счастье недостижимо. И что в этой погоне он неминуемо проиграет.
А всё дело, видимо, было в его максимализме личных желаний. В неудовлетворённости самореализации. Владимир был уверен, что он способен на большее. Да что там на большее – он способен на всё! Он способен и готов вести программы на всех каналах! Он способен и готов работать круглые сутки! А если понадобится, то способен и готов трудиться сверхурочно! Он готов пожертвовать своим физическим «я», лишь бы его виртуальное «я» встречало телезрителей ранним утром, помогало справиться с трудностями в течение дня и, наконец, поздним вечером желало всем спокойной ночи.
Многое в его жизни изменилось в последний год. А если точнее, – в последнее полугодие. Бессмысленная и кровавая война наращивала обороты и требовала в своё чёрное чрево всё новых и новых жертв. То, что теперь уже когда-то для Владимира начиналось «за здравие», стало превращаться, по логике пословицы, в «за упокой». А его эпохальная телевизионная одиссея за золотым руном начала оборачиваться битвой при Ватерлоо.
Выдерживая частые нокдауны, Владимир, тем не менее, не сдавался и полотенце на ринг не выбрасывал. Хотя нутром, за отсутствием духовной альтернативы, чуял, что нокаут уже рядом.
Какие при этом он испытывал чувства, точно, пожалуй, не знал и сам Владимир. Но в чём он был уверен наверняка, так это в том, что никакие удары уже не смогут воскресить к жизни неизвестно где покоившуюся совесть. На её месте вырос и возмужал монстр. Причём, монстр кровожадный. Впрочем, не имея возможности испытывать какие-либо угрызения, он не мог реально оценивать ситуацию, а потому к своему внутреннему жильцу относился вполне лояльно.
Может Владимира терзали холодные щупальца страха? Возможно. Но пока самым очевидным страхом был страх за контуженную репутацию профессионально говоруна, языком разбивающего несметные полчища врага. Его приводила в липкий ужас мысль, что многомиллионные адепты-телезрители могут в нём разочароваться. Сбросить, матерясь, с пьедестала, оплевать и растоптать.
Вот на этой гнилой почве Владимира стали преследовать навязчивые фобии, частенько выплёскивающиеся изнутри наружу раздражительностью и злобой. На всё и всех. Включая высших истуканов, но не затрагивая босса всех боссов.
Да, именно злоба. Вот, пожалуй, то настоящее чувство, которое он испытывал в последнее время. Лютую злобу. Днём. Потому что ночью, во сне, Владимиру стали сниться сны. Сначала – уродливо-смешные, потом – карикатурно пугающе-предупреждающие, а сегодня – настоящий кошмар без всяких эпитетов. Хотя начало сна ничего кошмарного не предвещало.
Вот он, величественный и мужественный, с поднятой вверх рукой, твёрдо сжимающей пистолет, идёт в бой. Да не просто идёт – ведёт за собой массы. Солдат. Народ. Владимир не видит ни их лиц, ни даже человеческих силуэтов, потому что народ для него давно слился в одну серую массу, но ощущает слепую веру этой массы в его, Владимира, героическую миссию. И вдруг, без обрыва картинки, пистолет безвольно выпадает из его мощной правой руки, но сама рука не опускается бессильно, а лишь выпрямляются пальцы и рука поворачивается ладонью вперёд. Владимир, ничего не понимая, неожиданно обнаруживает, что и левая рука тянется вверх и принимает аналогичное положение. Что случилось?
На этом эпизоде картинка обрывается, но сам сон – а для спящего сон, пока он не проснётся, это жизнь – продолжается. И вот он, уставший и поникший, сидит в какой-то комнате на табурете, а вокруг стоят и ходят какие-то люди в военной форме. Владимир теперь понимает, что он в плену. И в плен он сдался добровольно, без сопротивления. А ещё он отчётливо понимает, вспомнив во сне свою настоящую жизнь и непоколебимую гражданскую позицию, что спасение не придёт, а от врага пощады не будет.
И тут один из врагов, до этого ходивший взад-вперёд перед Владимиром, резко наклоняется, приблизив своё лицо к его лицу, и дружелюбно говорит, нахально, правда, при этом ухмыляясь:
– Ну що, москаль, видвуювався? Що будемо робити?
И в эту критическую минуту Владимир, всегда охотно вступавший в разговор, в дискуссию, в спор, не нашёлся что ответить. Враг вот он, рядом, а сказать ему нечего. А может просто не хочется? Может просто лень? Ведь он так давно не ленился! По-простому, по-человечески. Ну конечно! Он же так устал! От работы, от постоянной лжи, от многочисленных масок, от глупой погони за счастьем. Эфемерным и фальшивым, а потому всегда ускользающим.
– Що мовчиш? – откуда-то издалека донёсся до Владимира новый вопрос. – Ась, кит в чоботях?
Услышав последнюю фразу, он грустно усмехнулся. Владимир вспомнил, как в детстве любил шоколадные конфеты с таким названием.
– Я знаю, що ми робитимемо, – сказал офицер, выпрямляясь. – Ми будемо вчити украинську мову. Згоден? – И, рассмеявшись, похлопал Владимира по плечу. – По очам бачу, що згоден. Будеш у полони, поки не навчишся розмовляти на украинськой мове. Рик, два, три, а коли знадобиться, то и шисть, и сим, и висим…
– Не-е-е-т! – закричал в ужасе Владимир.
И это его спасло. Владимир проснулся: с открытым ртом и вспотевшим лбом. Увидев знакомую, а сейчас как никогда милую и родную, обстановку домашнего уюта, не грозящую никакими неприятностями, мгновенно успокоился, вытер краешком одеяла пот со лба, усмехнулся и мысленно сказал: «Наметился явный прогресс в кошмарных сновидениях».
Хлопнув на всякий случай рукой по второй половине кровати и не обнаружив там признаков жизни, другой рукой взял смартфон и посмотрел время.
«Пора», – всё так же мысленно скомандовал сам себе и, резко отбросив одеяло, умчался на утренние нужды и процедуры.
Через сорок минут, умытый и причёсанный, в халате и тапочках, он переступил порог кухни, где хозяина ждали кофе, завтрак и жена, добровольно взвалившая на себя обязанности не только матери, но и домохозяйки.
– Доброе утро, милый, – проворковала она, стоя у плиты. – Как спалось?
Владимир улыбнулся, направляясь к столу, и неожиданно для себя скороговоркой выдал:
– Доброго ранку, кохана. Спалося дуже погано, бо мени снився поганий сон. Якийсь вылупок, морда – хоч пацюкив бий, взяв мени в полон, та ще знушався з мене. – Он замер, дико глядя на жену. Пот выступил не только на лбу, но и подмышками, и в паху. Потом, не предпринимая никаких действий и по-прежнему глядя на жену, Владимир медленно и как бы нехотя подвёл итог. – Таке лайно. А щоб йому голова облизла. А щоб вин всрався, як маленьки був. Таке свиняче рило. Погань боживильна.
Минуты две муж и жена молча смотрели друг на друга. Жена первая, не выдержав психологического напряжения, прыснула со смеху.
– Ты что, Вовка, во сне за одну ночь выучил украинский язык? – спросила она, перестав смеяться, но сохранив на лице улыбку.
Вовке было не до шуток. Он стоял, растерянно глядя на жену выпученными глазами, и боялся уже не только говорить, но и двигаться дальше. Видимо опасаясь, что в медицине ещё не всё до конца выяснено о взаимодействии разных видов диарей – кишечной и словесной. Да и не пугался он их, особенно родной словесной. Более того, он её холил и лелеял. Она была его кормилицей.
Но каким образом в него проникла вражеская? Неужели сон имеет с явью реальные точки соприкосновения и возможность влияния одного на другое? Неужели он действительно был в плену? И что ему теперь с этим делать? И вообще – что же теперь получается?! Главный патриот страны – иностранный агент? И не просто иностранный – вражеский!
«Кто бы мог подумать, – подумал Владимир на русском языке и грузно опустился на стул. – что такое возможно?! С сегодняшнего дня я завербованный вражеский агент. Враг народа и изменник Родины. Что теперь делать и как с этим жить?»
И тут он поймал себя на мысли, что мысли-то его русские. Родные! Родименькие! Владимир так обрадовался этому открытию, что вскочил, опрокинув чашку с кофе, и закричал:
– Жинка! Дружина! А ну швидко диставай на стил горилку! – Вместе со вздохом разочарования в голове что-то щёлкнуло, а в глазах потемнело. Он вторично мешком рухнул на стул. Закрыв глаза с увлажнёнными ресницами, Владимир печальным голосом закончил. – Будемо пити. У мене велике горе. Подзвони на телебачення та скажи, що у мене зник голос. Втратив мову. Став нимий та глухий. Прощавай, моя кохана дружина. Пиду в басейн та втоплюсь. Скажи всим дитям, що я им заповидаю стати людинами. Щоб мали совисть.
– А может для начала попробуешь свою найти?! – неожиданно предложила жена.
Владимир сокрушённо покачал головой:
– Та де ж ии тепер знайдеш?! Може давно вбита та похована. Ни, пиду в басейн.
Жена призадумалась, в волнении что-то вспоминая. А через минуту, вспомнив, сказала:
– Бач, яка гнида. Що надумав, сволота?! Це ж самогубство – тяжкий грих! Дидька тоби лысого!
Владимир посмотрел на жену одновременно удивлённо и обречённо. Потом горестно опустил голову и ответил:
– Ох, шановна дружина, у мене грихив стильки, що сам чорт налякаеться.
Январь 2023
Из речи генерала
«А завершить свою искреннюю речь я хочу таким же искренним, только более сжатым обзором насущных и вечных понятий, а также осветить некоторые волнующие всех вопросы.
О преступлении, наказании и выхлопной трубе. Чтобы дезертирство не стало бичом армии, надо этот вопрос решать радикально, но осторожно и с умом. Если прилюдно и показательно расстрелять солдата-дезертира, то это послужит хорошим наглядным примером всем колеблющимся и сомневающимся. Дисциплина укрепится и дезертирство резко пойдёт на спад. А если отдать под суд или, чего глупее, расстрелять генерала, то это лишь подорвёт в солдатах боевой дух и веру в руководство. Что неминуемо поколеблет дисциплину и негативно отразится на общем моральном состоянии армии в целом. И плод многолетнего патриотического воспитания превратится в дым и вылетит в выхлопную трубу танка.
О мобилизации. Чтобы не допустить паники и смуты в гражданском обществе, ответственно заявляю, что никакой всенародной мобилизации не будет. И частичной тоже больше не будет. А будет обычный регулярный воинский набор срочников и запасников строго определённого возраста на строго регламентированный срок воинской службы, строго неопределённый и неустойчиво плавающий во время войны. Надо учитывать, что враг не дремлет и тоже изо всех сил мобилизует свои силы по всему миру. Особо подготовленные и наиболее патриотичные граждане будут, что вполне естественно и закономерно, направляться в боевые подразделения внутренней службы специального назначения для сохранения и укрепления стабильности в стране и для охраны безопасности нашего мирного населения в случае вражеских массовых смут и беспорядков на территории нашей необъятной Родины. Мирное население на то оно и мирное, что должно вести себя смирно. Ходить медленно и лояльно, а сидеть тихо. Как мышь под веником. Зато дома.
