Александр Шевцов (Андреев)
Записки о способностях
Глава 2
Срединный срез. Чудновский. 1986
В начале Перестройки, а значит, на закате Советского строя, журнал «Вопросы психологии» поместил статью В. Чудновского «Актуальные проблемы психологии способностей», которая подбивала итоги всей работы советского сообщества психологов в этом направлении. Естественно, тогда сообщество ощущало себя на пике, в отличие от времен Дружинина, когда оно искало, кому бы отдаться.
Тем не менее, вершина начинается с признания, которое отправляет нас в низину…
«В советской психологии накоплен определенный позитивный опыт как в разработке основных теоретических предпосылок исследования данной проблемы (С.Л. Рубинштейн, Б.М. Теплов, А.Н. Леонтьев, Н.С. Лейтес, К.К. Платонов, В.Н. Мясищев), так и в конкретно-психологическом изучении специальных способностей (В.А. Крутецкий, М.Г. Давлетшин, A.П. Линькова, И.В. Дубровина, B.И. Киреенко и др.). В результате исследования специальных способностей был получен большой фактический материал, который позволил создать первичное представление о структуре отдельных способностей.
Вместе с тем пока что не решены фундаментальные вопросы, связанные с раскрытием психологической сущности способностей, их детерминации, процесса и условий формирования» (Чудновский, с.78).
В сущности, признание это крайне просто: до сих пор нет определения способностей, поскольку неясна их сущность, а значит, невозможно и решить, как их раскрывать. При этом статья написана в ответ на запрос советской педагогики, то есть на запрос власти о том, удачно ли идет взращивание нового поколения винтиков по имени новая общность – советский народ. Иными словами, автор пытается решить то, что называлось в те времена госзаказом.
Решения тогда были советскими:
«Решение этих вопросов существенно зависит от консолидации сил исследователей, представляющих разные направления и концепции. Важно, чтобы разработка проблемы способностей шла по линии не противостояния различных подходов, а их сопоставления и взаимодополнения.
Укажем для иллюстрации этого положения на два наиболее отчетливо выступающих в нашей науке направления – деятельностный подход к проблеме способностей, с одной стороны, и направление, делающее акцент при изучении способностей на проблеме индивидуальных различий, – с другой» (т.ж.).
Советское решение – это собрать как можно больше психологов в одном месте и швырнуть их на прорыв. А уж они что-нибудь придумают, чтобы успокоить разбушевавшееся чудовище государственности. Коллективные решения – это решения больших сообществ. Как государство может сомневаться в их истинности, если за ними стоит так много уважаемых государством людей!?
И даже то, что таких решений не меньше двух, которые друг другу противоречат, никак не может отнять уважение к авторитетным людям и составленным ими сообществам. А значит, оба решения верные, поскольку они авторитетные!
Между тем, подходы эти звучат и у Дружинина, и в советских словарях: деятельностный и индивидуальных различий. Иначе говоря, способности это либо то, что обеспечивает успешность, либо то, по чему можно отличать личности одну от другой. И мы уже видели, что ни один из этих подходов не говорит о той самой психологической сущности способностей, которую поминает Чудновский. Иначе говоря, им нет дела до того, а что же такое способности сами по себе.
Правду сказать, Чудновский, который, очевидно, не имел силы выступать против двух ведущих психологических сообществ Союза, «не разглядел», что эти подходы противоречивы. Как раз наоборот:
«Следует подчеркнуть, что в этом смысле оба подхода не противоречат, а дополняют друг друга» (т.ж.).
Очевидно, это и было попыткой найти ответ на требования государственной педагогики. Что-то вроде того, что если у тебя просят рыбный суп, а у тебя есть только овощи и мясо, то не сварить ли их вместе, в надежде, что от «консолидации» рыба все же появится. Судя по оценкам Дружинина, не получилось. А какая была задумка!..
С другой стороны, а откуда взяться рыбе из совмещения того, в чем рыбы нет?!
Поэтому я полностью присоединяюсь к следующему высказыванию:
«В этой связи мы присоединяемся к высказыванию А.М. Матюшкина о том, что проблема конфликта между указанными подходами является надуманной» (т.ж.).
Что-то вроде того, что зачем драться за право первого заезда тем, кто не участвует в гонке?
Тем не менее, попробую вывести, что же понимали под способностями наши психологи той поры.
«Сильной стороной работ представителей деятельностного подхода является их активная, действенная направленность, стремление добиться значительного эффекта в развитии способностей в процессе формирующего эксперимента и специального обучения (П.Я. Гальперин, Н.Ф. Талызина, Л.А. Венгер). Вместе с тем представители данного направления фактически абстрагируются от проблемы индивидуальных различий в способностях, от изучения внутренних предпосылок способностей, отдавая предпочтение их внешней детерминации» (с.78-9).
«Что касается концепции индивидуальных различий, то представители этого направления получили большое количество фактов, характеризующих качественное своеобразие способностей (Э.А. Голубева, Н.С. Лейтес, Е.А. Климов). Вместе с тем исследователи пока еще не вышли на проблему практического формирования способностей, хотя ими созданы существенные предпосылки для решения этой задачи» (с.79).
Похоже, вопрос о том, что же изучается, уже не имеет значения. Психологи как-то понимают сами себя, и к черту подробности!
Далее в статье содержится множество интригующих намеков на связь способностей с работой высшей нервной системы, и перечисляются подходы к детерминации способностей. Но сама детерминация так и не случается…
Однако подробности, а точнее, исходные определения исследуемых понятий должны были где-то быть. Очевидно, в началах. Попросту говоря, очевидно, что к концу восьмидесятых этот вопрос уже давно был решен нашей психологией и воспринимался нашими психологами как некая очевидность. То есть без осмысления и сомнений.
Глава 3
Ранний срез. Мясищев. 1960
В 1960 году вышел в свет второй том «Психических особенностей человека» Ковалева и Мясищева. Как вы, наверное, заметили, эти авторы почему-то не поминаются впоследствии среди тех, кто исследовал способности. При этом второй том так и назывался «Способности» и был подробнейшим учебником этой части психологии.
Возможно, это объясняется тем, что начинался он с многообещающего заявления, которое полностью противоположно тому, что можно назвать школой Дружинина, а значит, победившему в современной нашей психологии:
«Определившаяся в западноевропейской психологии тенденция исследовать психические явления эмпирически, без четкого определения теоретических основ и методологических принципов, приводит к обеднению науки» (Ковалев, Мясищев, т. 2,с.6).
Далее от лица советской психологии шло обещание «определить свои методологические позиции», правда, методологической основой объявлялись диалектический и исторический материализм. Иначе говоря, задачей психологии было привязать свою науку к диа- и истмату.
Тем не менее, уже на первой странице делалась первая, краткая попытка определить, что такое способности:
«Способности личности представляют собой свойства природной организации человека, а эта последняя – продукт истории трудовой деятельности всего человечества» (т.ж.).
Определение, конечно, весьма спорное и уязвимое. Хотя бы потому, что определяются не способности как таковые и даже не способности человека, а лишь способности его личности. Но если исходить из того, что личность – это некое орудие, обеспечивающее человеку выживание в обществе, то далее определение становится довольно точным: природа личности общественна, а значит, способности личности развиваются как средства выживания в обществе, где они определяются той деятельностью, которой общество занято.
Одна неувязка, способности личности заявлены как «свойства природной организации человека». Это требует объяснений. Либо способности вообще – свойства человеческой природы. Либо и те способности, которые распознаются как личностные, тоже часть природных свойств, поскольку все личностные способности – часть общих способностей человека.
Что бы ни подразумевали авторы, очевидно одно: они не намерены в этой книге исследовать способности целиком, их предмет – те способности, которые нужны для воздействия на человека обществу, творящему весьма определенные личности своим членам. Однако кажущаяся размытость исходных положений есть всего лишь плохое владение точным рассуждением, а не утонченность мысли. Сами рабоче-крестьянские психологи очень хорошо знали, что такое «свойства человеческой организации»!
Поскольку психология должна быть научной, а значит, естественнонаучной, она обязана объяснять всю себя не из души, а из тела:
«Таким образом, развитие мозга и связанной с ним сенсорной организации человека, образование руки в процессе труда – вот те общие природные данные, обеспечивающие безграничные возможности творчества человека. Сформировавшиеся в процессе труда эти человеческие свойства и составляют основной фонд так называемых потенциальных сил или способностей каждого индивида в самом широком смысле этого слова, ибо в каждом индивиде в его природной организации накоплены результаты развития человеческого рода» (т.ж.с.7).
Развитие мозга и связанной с ним сенсорной организации – это развитие высшей нервной системы. Следовательно, именно она является той средой, в которой возможны способности.
«Развитие способностей шло параллельно развитию и усложнению трудовой деятельности человека, производства материальных и культурных благ. По мере роста производства труд становился все более и более дифференцированным и естественно требовал не только специальной квалификации и производственного опыта человека, но и специальной способности или специальной приспособленности мозга, органов чувств и руки к требованиям определенной деятельности» (т.ж.).
По большому счету это точное научное рассуждение. Есть среда, которая определенно обеспечивает нашу деятельность. И от развития которой эта деятельность, ее успешность, столь же определенно зависят. Среда эта – наша нервная система. И если она накапливает некие качества, рождающиеся во время деятельности, то она точно может позволять нам в будущем использовать эти качества как основу для более сложной деятельности. В сущности, это есть описание способностей.
А марксисты не сомневались, что «в каждом индивиде в его природной организации накоплены результаты развития человеческого рода».
Все сходится! Тогда почему последующие психологи как-то обходят это открытие, скромно умалчивая о таком понимании способностей?
Либо это общее место, либо психофизиология не смогла дать ему подтверждений. Попросту говоря, физиологам так и не удалось показать, как в нервной системе накапливаются качества, становящиеся основой для способностей. Ведь случись такое, об этом раструбили бы на весь мир!
Между тем, эта чарующая вначале гипотеза вызывает сомнения. С одной стороны очевидно: некая среда во мне должна накапливать качество по мере того, как я упражняюсь, и сохранять его. А когда я рождаюсь еще раз, это качество проявляется, и я оказываюсь чуточку впереди остальных, кто не упражнял себя в прошлой жизни. И про меня говорят: у него явные способности к этому…
Вот беда! Человек – лишь тело, воплощаться заново он не может. Значит, качества должны накапливаться генетически, во всех представителях либо расы, либо того рода, который занимался определенной деятельностью. И ведь язык знает выражение: передается по роду. Но что передается? Культура, знания или генетическая предрасположенность к определенной деятельности?
Слышно ли что-нибудь о такой генетической предрасположенности, то есть о врожденных родовых способностях? Психологи старались доказать, что так и есть. Например, в роду Баха было много музыкантов. А вот в роду моего соседа-алкаша одни собиратели бутылок, это тоже генетическое приобретение? В общем, существует ли действительная генетическая предрасположенность к развитию определенных способностей, я не знаю.
Зато я знаю, что и в отдельно взятом роду, и во всем человечестве никакого равенства способностей нет. Два брата, даже близнецы, обладают разными способностями. И это сильнейшим образом подрывает и генетическую теорию, и теорию марксистского вульгарного материализма. По крайней мере, в качестве объяснительной основы для психологии способностей.
Между тем, Ковалев и Мясищев дают большую историческую справку на сорок с лишним страниц, рассказывая о том, кто и как делал психологию способностей, начиная от Христиана Вольфа, Локка и Гельвеция.
Из русских психологов помянуты… Белинский, Чернышевский и Добролюбов, а сразу за ними отец и идол нашей психологии способностей Френсис Гальтон. А за ним несколько десятков важных немцев и американцев. Очевидно, из них и вырастает советская психология способностей.
Ее авторы начинают с учителя Мясищева Лазурского. За ним следует Теплов, потом Рубинштейн и Лейтес. Последним исследователем способностей до самих авторов, похоже, был академик Ананьев.
Если уж и имеется где-то определение исходного понятия способностей, используемое нашей психологией, то в трудах этих отцов-начинателей.
Глава 4
Ранние учебники психологии
Учебники психологии, это еще не настоящая наука. Как и словари, они предназначены не для того, чтобы показывать поиск, а для того, чтобы насаждать то, что в науке называется парадигмой, то есть всеобщий договор сообщества о том, как оно видит свой предмет. Иными словами, учебники выкладывают то, что считается научной картиной.
Поскольку за фасадом из словарей и учебников идет действительная научная жизнь, где исследователи спорят, ошибаются, исправляют ошибки, учебники оказываются лишь отражением этой жизни. А потому меняются в соответствии с победившими представлениями. Поэтому они чрезвычайно хороши для культурно-исторического исследования психологии.
Вероятно, самыми первыми советскими учебниками психологии были «Учебник психологии, изложенной с точки зрения диалектического материализма» Корнилова, 1925 года, и «Краткий курс педагогической психологии» Выготского, 1926 года издания.
Учебник Корнилова был так называемой «реактологией», то есть учением о реакциях высшей нервной системы. В нем еще нашлось место политической агитации за пролетариат против мещан и буржуа, но способности в реакции никак не вмещались.
Выготский в то время только еще пришел в институт Челпанова, место которого занял Корнилов, и очень старался закрепиться. Поэтому этот его Краткий курс во многом есть подражание Корнилову и тоже наполнен реактологией. Выготский преодолеет ее очень быстро, как только почувствует, что занял прочное место в психологическом сообществе, но способности его не интересуют.
Ковалев и Мясищев в 1960 году начинают историю советской психологии способностей с Теплова, отводя второе место Рубинштейну. Первый учебник с участием Теплова вышел в 1938 году. Написан он был в соавторстве с Корниловым и Шварцем. В нем появляется раздел, посвященный индивидуально-психологическим особенностям личности, который и будет впоследствии разрабатывать Теплов. Однако способности еще не упоминаются среди особенностей личности.
По-настоящему Теплов заговорит о способностях лишь в учебнике 1946 года, где им будет отведен 8-й раздел в одиннадцатой главе «Психологическая характеристика личности». Раздел этот имеет сложное название, которое я хочу особо подчеркнуть: «Способности и одаренность». Впоследствии одаренность полностью пропадет из психологии способностей.
Объяснить это можно, лишь вспомнив о роли Рубинштейна. Дело в том, что Рубинштейн, к тому времени уже академик, был ответственным редактором учебника Теплова. А сам он выпустил свой первый учебник «Основы психологии» в 1935 году, и там нет раздела посвященного способностям, зато есть целая глава «Учение об одаренности». В ней Рубинштейн обоснует, почему одаренность не должна быть частью современной психологии, но об этом чуть позже.
Итак, Теплов, очевидно, ставший уже к этому времени основным теоретиком способностей. Начинает он этот раздел классично, с определения:
«Способностями называются такие индивидуальные особенности, которые являются условиями успешного исполнения какой-либо одной или нескольких деятельностей» (Теплов, 1946, с.209).
Я уже высказывал свое отношение к такому определению: индивидуальные особенности, по-русски – особенности личности, это способ описать личность и избежать определения собственно способностей. Началом определения способностей может считаться вторая часть определения: способности – это условия успешности деятельности личности. Но какова природа этих «условий»?
В следующем, 1947 году, Теплов издаст учебник психологии для средней школы. Очевидно, что он продолжал поиск. У меня нет первого издания этой работы, но в восьмом, вышедшем в 1954 году тот же раздел «Способности и одаренность» начинается с несколько иного определения:
«Способностями называют такие психические свойства, которые являются условиями успешного выполнения какой-либо одной или нескольких деятельностей» (Теплов, 1954, с.223).
Это явное движение к научности и первая попытка действительного определения предмета. Она может быть верной или не верной, но с точки зрения чистоты научного рассуждения она полноценна. И опровергнуть ее может только исследование действительности.
Итак, способности – это психические свойства. Совершенно очевидно, что это не просто психические свойства, к примеру, личности, что было бы тавтологией, но свойства психики. Именно психика является той средой, в которой зарождаются и живут способности. Именно воздействие на нее должно их пробуждать или раскрывать. Но тогда рассуждение с неизбежностью делает следующий шаг: что такое психика?
Если исходить из точного значения греческого слова психикос, то это нечто «душевное», то есть относящееся к душе. Естественники вынуждены были сохранить это упоминание о душе лишь в силу истории своей науки. Сами они понимали под психикой не душу, а нечто вполне вещественное и относящееся к нервной системе. Но не буду гадать, просто добуду определение у самого Теплова, благо, весь учебник начинается с «Общего понятия о психике».
Итак, способности – это свойства психики, а «под психикой разумеются наши чувства, представления, мысли, стремления, желания, хорошо знакомые каждому человеку по его собственному опыту…» (т.ж.с.3).
Что за бред?! Впрочем, понимаю: учебник писался для школьников и Теплов пытается быть популярным. Попросту, привирает, чтобы улучить внимание малолетних дурачков. Игра понятная, но вполне чреватая опасностями и ловушками. В одну из них он тут же и попадает. Перечислив части психики, он вдруг заявляет:
«Человек является членом общества, и поэтому его психические свойства формируются под решающим влиянием общественных условий жизни» (т.ж.).
Это означает, что то, что только что было самой психикой, уже превратилось в свойства психики. И возникает вопрос: а способности названы свойствами психики по той же небрежности к точному рассуждению, или же Теплов действительно видит, что есть нечто, что может обладать подобными свойствами?
Безусловно, так. В учебнике 1946 года, написанном для взрослых, Теплов, опираясь на Сталина и прочих классиков психологии, объясняет, что понимание всего перечисленного как проявлений души, есть идеализм. А партийный ученый должен быть материалистом, почему и понимает психику как «продукт особым образом организованной материи».
«У человека и высших животных психика – продукт мозга. Мозг, а не бесплотная душа есть орган нашей психической жизни, носитель всех наших психических процессов: ощущений, представлений, мышления, чувств, воли» (Теплов, 1946, с.4). И, надо полагать, способностей.
Следовательно, если быть точным, способности – это свойства мозга…
Как-то не варится… Странно звучит даже для современной психологии, которая таким образом должна будет потерять свой предмет и передать его физиологии. Не зря она старательно уводит способности из ведомства нейрофизиологии в ведомство психологии личности.
Это исходное определение. Оно, безусловно, не раскрывает того, как Теплов в действительности понимал способности. Скорее, это способ защиты и покупка права работать. Но нельзя ли вывести лежащее в основе этого определения понятие, вглядевшись в то, как Теплов говорит о способностях?
Дав это официальное определение, он приводит примеры, которые повторяются у него из учебника в учебник:
«Способностью мы называем, например, наблюдательность, которая имеет большое значение в деятельности писателя, ученого, педагога. Способностью мы называем зрительную память, имеющую прямое отношение к работе художника-живописца; эмоциональную память и эмоциональное воображение, играющие большую роль в творчестве писателя; техническое воображение, необходимое в деятельности инженера или техника; музыкальный слух.
Способностями мы можем назвать те качества ума, которые составляют условие успешного выполнения многих видов деятельности» (Теплов, 1954, с224).
Очевидно, что точное рассуждение опять изменило Теплову. Способности сначала перетекли из индивидуальных особенностей в свойства психики, что оказалось свойствами мозга, а теперь в качества ума. Но ум уж точно не есть мозг. И вряд ли кто-то из нейрофизиологов согласится, что он и есть психика. Ум как раз нечто, что, даже если обеспечивается работой мозга, к мозгу не относится и работает вне и вопреки мозгу, за что и был выкинут из предметов современной психологии вместе с разумом и рассудком. Признаться, что способности есть качества ума, это все равно, что признать существование души! Это психолог мог сделать только в отчаянии…
Тем не менее, примеры. Все, что описал Теплов, далеко не однозначно укладывается русским языком в высказывания про способности: у него есть способность к наблюдательности! Или: у него способность зрительной памяти! Однако при этом мы точно можем понимать все это как необходимые способности. Например: у него есть все необходимые способности для писателя: он наблюдателен, он тонко чувствует душевные движения и чувства людей…
С другой стороны, это все лучше было бы назвать не способностями, а задатками: у него есть все необходимые задатки для писателя, но нет способностей! Что означает, что действительные способности, нужные для того, что бы быть художником или писателем, Тепловым не названы. Произошла какая-то подмена. И он это, похоже, чувствовал, потому что в следующем абзаце начинает разговор о задатках:
«Совокупность тех задатков, которые составляют природную предпосылку развития способностей, называется одаренностью» (т.ж.).
И вот вопрос: способность – это тот же задаток, но развитый и раскрытый, или задатки – это некие дополнительные условия, обеспечивающие существование или работу способности? Если исходить из этого определения одаренности, то складывается ощущение, что одаренность есть природная предпосылка развития способности. Иначе говоря, способность вырастает из одаренности, а одаренность – это совокупность очень разных задатков, которые прямо в способность перерасти не могут.
Но это его определение, и вовсе не обязательно, что оно верно. По крайней мере, для меня одаренность выше способности. Это как бы особо выдающаяся способность, поскольку способностями к музыке обладают многие, но выдающимися музыкантами становятся лишь люди одаренные.
Теплов уходит от всех подобных вопросов одним ударом меча по гордиевому узлу:
«Важнейшее значение среди задатков имеют те признаки, которые лежат в основе различия типов высшей нервной деятельности: сила, равновесие и подвижность процессов возбуждения и торможения. Поэтому одаренность человека теснейшим образом связана с его врожденным типом высшей нервной деятельности» (т.ж.).
Вероятно, врожденный тип высшей нервной деятельности, если понимать под ним силу, равновесие и подвижность процессов возбуждения и торможения, кому-то облегчает раскрытие способности, а кому-то затрудняет. Но как это может стать даром?
Допускаю, что человек, собравшийся раскрыть в себе некую важную и труднодостижимую способность, должен сначала научиться управлять своей нервной системой. Думаю даже, что это соответствует начальным ступеням йоги Патанджали, обучающим управлять собственным умом и усмирять мысли. Иными словами, работа с собственной нервной системой необходима при раскрытии способностей.
Но что такое способности?
