© Шевцов А.А., 2013–2019.
© Издательство «Роща», оформление, 2019.
Психологи довольно давно занимаются вниманием и ведут историю психологии внимания чуть не от Блаженного Августина. При этом чем ближе к настоящему, тем беднее и уже ведется это исследование. И если еще век назад внимание могли изучать в рамках психологии сознания, то теперь его понимают либо физиологически, либо вообще избегают…
О том, чтобы из академической теории вывести прикладную психологию внимания, не может быть и речи. Фундаментальная теория современной психологии возможности для прикладной работы не дает. Но теория, если быть точным, в древнегреческом обозначала всего лишь созерцание. Это значит, что наука строится на описании некой действительности, добытом с помощью созерцания, то есть наблюдения и эксперимента.
Если это верно, то переходу от теории к прикладной работе ничто не должно помешать. Однако такого перехода от фундаментальной теории психологии к прикладной работе все нет и нет…
Я постарался рассмотреть те теоретические работы, что были созданы нашими психологами в отношении внимания, в своей предыдущей книге – «Теории внимания». Безусловно, это было невозможно без большего или меньшего знакомства с основными зарубежными работами, поскольку наши психологи весьма зависимы в своей теоретической мысли и часто вторичны.
Общие выводы неутешительны: похоже, действительной теории внимания так и не существует. Психология, не только наша, все еще не определилась с тем, что такое внимание, чему оно принадлежит, какова его природа и как его изучать. При этом заметна, как говорится, тенденция: из поколения в поколение психологи обедняют предмет своего исследования, сужая его. Очевидно, это связано с попыткой упростить задачу.
Но, похоже, как раз в этом случае задача решается не упрощением, а усложнением. Иначе говоря, упрощать можно лишь шаги, но не предмет сам по себе. Внимание, понятое естественнонаучно, не укладывается в прокрустово ложе ни психофизиологии, ни психологии сознания, тем более если под сознанием понимаются лишь его содержания.
Очень похоже, что для понимания внимания нужно не только смотреть шире на самое внимание, но и на всю психологию. И психофизиология должна быть расширена от науки о теле до науки о том, как душа воплощается в тело и как она им управляет. И психология сознания должна рассматриваться как среда, в которой душа являет себя.
В сущности, тот уровень психологии, который достигнут к сегодняшнему дню, не может рассматриваться иначе, чем в рамках знаменитой метафоры Платона о пещере: психология описала лишь тени, отбрасываемые на стены. Их принято называть душевными явлениями. Но то, что эти тени отбрасывает, то есть являет себя с их помощью, осталось за рамками научного изучения.
В этом смысле научная психология слепа, но слепота эта искусственная и даже злонамеренная. Психологи настолько хотят уподобиться мудрецам, что искусственно держат себя в темноте, предпочитая щупать слона по частям, лишь бы щупать долго и сытно. И, главное, не впускать свет в свой сарайчик.
Возможно, это и верно, поскольку тогда может открыться, что король голый, а никакой психологии нет вообще!..
Я исчерпал свои возможности теоретического описания внимания. Дальнейший путь исследования внимания ведет меня через прикладные исследования, в ходе которых должно выявиться множество эмпирических фактов, которые потребуют осмысления. А с ним придет и разворачивание теории. Психология – точная наука, но чтобы ею быть, она должна быть наукой о душе и описывать действительность.
Однако и академическая психология знала прикладную работу со вниманием. И, как ни странно, несмотря на то что создать общепризнанную теорию и даже определение внимания не удалось, существует немало работ, посвященных прикладной работе со вниманием. Работы эти были созданы, прежде всего, в педагогике. Хотя были работы, связанные с трудом и военным делом.
К тому же не надо забывать, что и всем знакомая йога в действительности строится отнюдь не на телесных позах или дыхательных упражнениях. Суть йоги – управление вниманием, что как-то плохо осознано и практиками, и теоретиками йоги, хотя звучит уже в классических трактатах о йоге. Впрочем, это требует особого исследования.
Вот эти источники – педагогическую психологию и йогу – я и намерен изучить прежде следующего шага к полноценной теории внимания.
В этой книге я начну с педагогики, а затем, опираясь на понятое, я бы хотел углубиться в прикладную работу, чтобы описать некоторые приемы и очевидности работы со вниманием. Я надеюсь, благодаря этому удастся выявить определенные свойства и закономерности этого внимания, что позволит продвинуться в его понимании.
Жизнь, простое самонаблюдение и любая попытка исследования показывают: внимание – это волшебная палочка, способная изменить человека. Очевидно, никакие достижения невозможны без овладения собственным вниманием. А все великие школы самосовершенствования, начиная с йоги и античной философии, говорят об управлении именно им или с его помощью.
Иногда они говорят это прямо, иногда так, что это может рассмотреть только тот, кто хотел бы чтение превратить в прикладную философию жизни. Но говорят все и на протяжении всех тех веков, пока философия не была превращена в служанку теологии и не превратилась в способ лишь говорить о мудрости других…
Это первая очевидность, которую стоит принять.
Вторая: овладеть вниманием очень просто. Более того, мы всегда им управляем и живы только за счет того, что управляем вниманием. Оно – важнейшее орудие выживания, и оно нам дано. Причем владеем мы им вовсе не плохо, раз живем, и живем хорошо. Однако владеть нужно лучше! Без этого волшебная палочка не заработает в полную силу.
И тут проявляется третья очевидность: нет ничего сложнее в жизни человека, чем овладеть собственным вниманием. И это не я им управляю, чтобы обеспечить выживание, это оно обеспечивает мое выживание само. В крайнем случае, нечто во мне, например разум или ум, управляют им, чтобы обеспечить мое выживание. Но управляют так, что мне очень трудно в это вмешаться…
Прежде чем овладеть собственным вниманием, надо понять, что это такое и как оно работает. Для этого придется овладеть искусством самонаблюдения, что вовсе не так уж просто, поскольку самонаблюдение было изгнано из нашей науки и даже объявлено вместе с душой врагом научной психологии.
Тем не менее человек, собирающийся стать успешным в любом деле, должен стать хозяином собственного внимания, а для этого – владеть культурой самонаблюдения и созерцания.
Но это усилие не стоит делать исходным – сначала надо обогатить себя знаниями о том, как люди осваивали искусство управления вниманием. А они начали эту битву очень, очень давно. Внимание весьма непростой противник, раз нам не удалось создать однозначно простой школы, воспитывающей в нас с детства эту способность.
При этом наблюдательный человек, просто вглядевшись в быт, особенно народный, обнаружит там целые залежи знаний о том, как превратить дите в человека и не дать ему пойти иным путем, скажем, превращаясь в зверя. А это очень возможный выбор и путь, чему свидетельство – многочисленные Тарзаны и Маугли. Человечество знает, как сделать тебя человеком и что надо делать, чтобы ты стал Человеком Разумным – Гомо сапиенс.
Точно так же оно знает, как сделать тебя личностью, то есть человеком общественным. И человек играющий, Гомо люденс, каким мы приходим в этот мир, становится человеком социальным. Знает оно, и как использовать для этого искусственные ценности, вроде денег, которые постепенно вытесняют то, что было высшими ценностями вначале. Ту же душу…
И точно так же в народных запасниках хранится бесконечное количество знаний о том, как сделать нас успешными, для чего надо уметь управлять вниманием, а значит, думать не вообще, а прицельно, то есть именно о том, что нужно, чтобы состояться и достичь общественно значимых целей.
Но рассмотреть эту самую тайную из самых явных школ можно лишь культурно-историческим способом, то есть освободив свое сознание от лишних знаний, образцов и склонности узнавать в видимом нечто свое. Надо научиться просто видеть то, что есть. Это задача. Для человека общественного это непросто.
Для этого придется описать и освоить те слои собственного сознания, в которых хранится искусственная культура внимания, созданная за последние века мыслящими людьми. В первую очередь, это педагогика, которая всегда уделяла управлению вниманием изрядное место в своей работе. Во вторую очередь, педагогическая психология, пытавшаяся понять, как лучше всего использовать внимание в педагогике.
Педагогика и педагогическая психология лежат как бы на поверхности нашего внимания, поскольку входили тогда, когда общая культура уже была привита нам. Поэтому начать надо с них, как с верхних слоев сознания.
После этого можно будет подумать над тем, как же воспитывал внимание наш народ. Просто взять и вглядеться в собственную жизнь, а потом сличить это с теми записями, что в изобилии сохранила нам этнография, – со сказками, быличками, притчами, старинами, народной песней…
После такого исследования станет возможно описание тех полей прикладной работы, которые должны обязательно лечь в основание научной прикладной психологии внимания.
До революции все было относительно здраво в нашей науке: была педагогика, была психология, медленно, но верно выделявшаяся из философии в самостоятельную науку. После революции психология превратилась в реактологию и попыталась стать частью физиологии. Это ей не удалось и слава богу, потому что означало бы полное уничтожение самостоятельной психологии.
Тем не менее в советское время психологи долгое время защищались по ведомству педагогики и были докторами педагогических наук по психологии. Как психологию затянуло из философии в педагогику, известно лишь богу и советской власти… Сказать про это могу лишь то, что лучше наша психология от этого не стала.
Впрочем, педагогика добавляла психологии хоть какую-то прикладную направленность. По крайней мере, должна была добавлять. Я изучал педагогическую психологию в первой половине семидесятых годов прошлого века и уже плохо помню этот предмет, но могу поделиться общим ощущением: это был тоскливый ужас! Понять эту науку было нельзя, изучать невозможно, а заниматься ею не хотелось. Советские педопсихологи постарались сделать так, чтобы лишние в их хозяйство нос не совали…
Тем не менее у нашей педагогической психологии были и светлые времена. Это было тогда, когда эта наука развивалась без государственного давления, по зову души педагогов и психологов. Как наука она, безусловно, начиналась с трудов Ушинского.
Наш величайший педагог Константин Дмитриевич Ушинский (1824–1871) прожил недолгую жизнь. Его главный труд «Человек, как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии», который и заложил основы всей русской педагогики, так и не был завершен. С 1862 по 1867 год Ушинский жил в Швейцарии, где изучал постановку образования. Вернувшись в Россию, он с 1868 года успел написать два тома; третий остался незавершенным…
Эта книга содержала в себе не только педагогику, в ней было дано психологическое основание воспитательной работы. Исходя из того, что ученик не сосуд, который надо заполнить, а факел, который следует зажечь, Ушинский очень много ставил на то, чтобы разжечь самостоятельный интерес детей, научить их делать собственное усилие – кстати, усилие по собиранию и направлению внимания. Поэтому он писал книги для самостоятельного детского чтения – «Детский мир», «Родное слово».
Признание, которое труды Ушинского получили после смерти, огромно. Был ли он признан при жизни?.. Как бы там ни было, но Ушинский сегодня – признанный основатель «научной педагогики в России». Это заявление не вызовет возражений ни у одного педагога и ни у одного академического психолога, поскольку психология наша все советское время была жестко связана с педагогикой.
И, вероятно, все они подпишутся под словами П. В. Алексеева, который в словаре «Философы России» повторяет вслед за Михаилом Ярошевском о главном труде Ушинского:
«В этой книге, ставшей учебником для поколений русских педагогов, излагались прогрессивные представления о развитии целостной личности под решающим воздействием воспитания и обучения. Полагая, что нравственная детерминация, идущая от общих устоев жизни народа, есть решающая сила в построении специфически человеческого уровня деятельности нервной системы.
Ушинский искал пути естественно-научного обоснования педагогики».
До сих пор, обращаясь в Интернет с вопросом об Ушинском, вы получите примерно следующее:
«Опираясь на материалистическую гносеологию, достижения психологии и физиологии, У. раскрыл особенности умственного развития ребенка. Он исследовал психофизическую природу обучения, дал анализ психологических механизмов внимания, интереса, памяти, воображения, эмоций, воли, мышления, обосновал необходимость их учета и развития в процессе обучения».
Ушинский – материалист, демократ; его педагогика построена на психофизиологии нервной деятельности; из нее же выводятся им и «механизмы» внимания.
Кажется, все, кто пишет о нем, вплоть до самых маститых, либо не читали Ушинского, либо осознанно искажали его.
Итак, Ушинский не просто создал науку о человеке – антропологию – с точки зрения его воспитания, но и считается основателем естественнонаучного подхода в педагогике, построенного на знаниях о работе нервной системы. В сущности, его рассматривают как психофизиолога, поскольку к шестидесятым годам девятнадцатого века никакой другой естественнонаучной психологии просто не существовало.
И действительно, разговор о внимании он начинает в главе с названием «Переход от физиологии к психологии». Но глава эта открывает вторую часть первого тома книги «Человек как предмет воспитания» – собственно психологическую. А начиналось все его сочинение с «Физиологической части», откуда и рождалось ощущение, что Ушинский строит свою психологию на физиологической основе.
И начинается этот разговор в завершающих абзацах главы, где Ушинский, отдав должное необходимости учитывать физиологию ученика, от нервной системы переходит к сознанию:
«Сознание проявляется в различных душевных проявлениях, каждому знакомых: в процессе внимания, памяти, воображения и рассудка, и мы станем теперь анализировать эти процессы один за другим. Мы начнем с процесса внимания, потому что без внимания впечатление, полученное нервною системою из внешнего мира не может перейти в ощущение» (Ушинский, с. 200).
Это высказывание не оставляет сомнений в том, что для Ушинского внимание есть проявление природы сознания. Безусловно, это не понять без определения того, что Ушинский понимает под сознанием. Завершенного определения сознания он не дает, но, думаю, не ошибусь, предположив, что его понятие о сознании в точности совпадало с тем, что правило в интроспективной психологии. Иными словами, сознание для Ушинского это – сознавание.
А внимание – это та способность сознания, которая позволяет ему осознавать входящие впечатления.
Является ли внимание свойством или способностью сознания, для меня вопрос спорный, но вот то, что благодаря ему происходит осознание воспринятого, бесспорно. А это значит, что Ушинский даже если делает неверным один из частных выводов, строит свои рассуждения на наблюдении действительности.
Надо отметить, Ушинский пишет свой труд, постоянно разбирая других психологов, поэтому всем его главам предпосланы своего рода исторические очерки предмета. Часть его собственных мыслей есть отклики на рассуждения других ученых. В частности, главу «Процесс внимания» он пишет как разбор психофизиологических гипотез о том, как происходит восприятие.
«Бенеке стушевывает пробел между нервным впечатлением и душевным ощущением, говоря, что следы впечатлений, бессознательные в начале, накопляясь мало по малу, делаются потом сознательными.
Но эта гипотеза прямо противоречит опыту, показывающему ежеминутно, что в душе нашей остаются следы только тех впечатлений внешнего мира, которые уже были нами сознаны.
Мало ли организм наш получает ежеминутно впечатлений, которые могут иметь на него даже самое разрушительное, физическое влияние; но которые, тем не менее, не оставляют никакого следа в нашей памяти, потому что мы их не сознавали?» (Там же. С. 201).
Эти наблюдения очевидны. И по сути своей они есть не физиологическое обоснование психологии, а критика психо-физиологических попыток найти «нервные кирпичики», из которых строится душевная жизнь:
«Так же мало объясним мы себе переход впечатлений нервной системы в ощущения души, приняв фехнеровский термин психо-физических движений. Мы можем иметь понятие о движении физическом; но не можем иметь никакого о том, что такое психическое движение.
В том-то и вопрос, каким образом физическое движение нервов превращается в психическое ощущение; а слово психо-физический, ничего нам не объясняя, закрывает только прореху в наших знаниях» (Там же).
В сущности, Ушинский показывает, что физиология нервной деятельности есть наука гипотетическая, а во многом, как и у Сеченова, шарлатанская. Физиологи, в частности, Гельмгольц и его соратники, поклялись на крови, что объяснят всю душевную жизнь химическими и физическими движениями. И чтобы победить не стеснялись идти на подтасовки.
«Вебер, Гельмгольц и др. физиологи нервной системы определили довольно точно для различных чувств ту степень силы, за которую должно перейти нервное впечатление, чтобы его возможно было сознавать (для осязания – степень веса; для зрения – величину предмета; для слуха – число колебаний струны в секунду).
Но дело в том, что перейдя в эту физическую ступень (порог – по выражению Вебера), впечатление, хотя и может быть сознанным, но не всегда сознается на самом деле: иногда мы его сознаем, а иногда нет» (Там же. С. 202).
Чрезвычайно точное наблюдение: все эти физиологические игры, построенные по принципу работы с веществом, должны были сделать психологическое исследование точным, поскольку убирают наблюдателя и передают дело приборам. Именно ради приборов и уменьшалось до размера «кирпичиков» то, что предполагалось мерить: чем проще какие-то телесные реакции, чем они ближе к непроизвольным движениям организма, тем труднее в них вмешаться человеку.
Но это было рискованное упражнение, потому что где-то пролегала граница, до которой явления еще были психологическими, а за которой они становились чистой физиологией, то есть реакциями биовещества. А значит, задача изгнания души все равно не решалась – как раз наоборот, сами физиологи выдавливали себя за рамки предмета психологии.
Поэтому физиологи изворачивались и не очень стыдились жертвовать истиной ради победы.
Тем не менее вопрос оставался: физиологически должен быть некий порог, который позволяет осознать впечатление, до этого бывшее слишком слабым. С точки зрения физики и фюзиса, то есть вещества тела, это выглядит очень естественным: глаз не может разглядеть света, если его количество не будет достаточным, чтобы зрительные клетки смогли его разглядеть. Тогда почему этот порог постоянно плавает?
«Это явление, известное под общим именем внимания и рассеянности, заставило Фехнера передвинуть вопрос подальше. Он признает, что недостаточно еще перехода силы впечатления за Веберовский порог, для того, чтобы впечатление могло сделаться действительным ощущением.
За этим порогом, впечатление только возбуждает психо-физическое движение (чего? эфира?), а это психо-физическое движение должно перейти в свою очередь за новый порог силы, чтобы стать сознательным, и когда количество этих психофизиологических вибраций в секунду достигнет определенного числа, тогда впечатление становится сознательным» (Там же.).
Возможно, эти проблемы психофизиологов девятнадцатого века уже не интересны современным физиологам. Американские психологи вообще не любят обращаться к истории своей науки, поскольку в их университетах давно преподают новые темы. Однако психология так и не стала прикладной, точной и действенной наукой. А это значит, что на те начальные вопросы все еще не найдены ответы. И бежать от них прочь – все равно что строить здание на гнилом фундаменте.
Эти вопросы должны быть отвечены, и ответить на них надо так, чтобы они стали общим местом в любом учебнике психологии. Поэтому я привожу последовательно все гипотезы европейское психофизиологии и все вопросы, которые задал к ним русский психолог:
«Но не есть ли это одна из самых обыкновенных уловок незнания? Если мильона колебаний в секунду недостаточно, чтобы движение сделалось сознательным, то вот вам десять мильонов; а если мало десяти, то почему же не дать ста?
Так внимание делается камнем преткновения для всякой психологической теории, старающейся объяснить физиологическим путем переход нервных движений в ощущения» (Там же).
Внимание делается камнем преткновения для всякой теории, пытающейся объяснить человека без души! И это еще ярче бросается в глаза, когда физиологически пытаются объяснять душу.