Александр Операй
Тасмин
Глава 7
1
Даутцен сошла с ума.
Иногда она просто стоит у окна в своей спальне и бьется головой о стекло.
Может быть когда-нибудь оно треснет, и девочка полетит вниз, но не разобьется.
Даутцен – значит голубка.
Ее сердце болит и рвется наружу. Оно, как маленькая птичка, хочет упорхнуть на свободу и полететь туда, где океан набегает на берег и волны бьются о скалы. Там в саду старого дома растет Адамова голова. Она может рассеять все чары.
Девочка потеряла покой.
Ничто ей не мило. Мир пустой. Ничего в нем нет. Только страдания. Бессонница и кошмары. Одиночество и притворство. Улыбки! Эти кривые рты, которые изображают счастье и доброту. Стереть бы их. Взять кусок мыла и смыть! Весь этот фарс только и держится на кислых улыбках. Они заменили все чувства.
Даутцен больше не может быть хорошей для всех.
Удобной. Понятной. Поверхностной.
Дочерью, которая жаждет любви и внимания отца. Послушным ребенком, у которого нет своей воли, мыслей, желаний.
Пусть назовут ее, как угодно.
Хоть дурой.
Она умерла и воскресла. И теперь собирается жить так, как хочет сама. Взять свою судьбу в руки и никому не позволять впредь что-то решать за нее. Она больше не будет молчать, если ей что-то не нравится.
Даутцен безумна.
Иногда она мечтает разбить окно в спальне и прыгнуть на крышу ближайшего дома, а оттуда перелезть на стену замка и спуститься по лестнице вниз и бежать всю ночь напролет и весь день и дальше. Через реки, поля и леса. Тысячи верст. Миллиарды шагов. До тех пор, пока ноги не принесут ее в Когтистые горы.
Там спит дракон.
Жестокий. Вечный, как вьюга, которая вот уже сотни лет метет в тех краях.
Девора говорит, что он исполняет любые желания.
Мать Тасмин оказалась весьма разговорчивой головой.
Каждую ночь она шепчет из-под кровати:
– Дракон не спит никогда. Он только дремлет. Охраняет сокровища.
– Жизнь. Смерть. Он держит их в лапах.
– Разбуди Тетура, сестренка! Дракон вернет к жизни Тасмин!
Девора смеется.
Она визжит.
Скрежещет зубами.
Она ждет пока Даутцен уснет, а потом добавляет:
– Он оторвет тебе голову и отдаст мне твое тело. Оно будет, как самое лучшее платье из всех, что когда-нибудь шили из кожи, мяса и кости.
– Слышишь? Сестренка. СУКА! ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ?
Голос Деворы звучит, как шипение змей.
Они будто ползут по стенам спальни и прячутся в самых темных углах. До них не добраться ни Солнцу, ни свету Луны. Кошмары обретают там силу. Крики. Стоны. Проклятия.
Эти звуки пугают слуг и домочадцев.
Все теперь знают, что дочка барона повредилась умом. Что-то странное и мерзкое случилось с Даутцен в замке лорда Линдеманна. От крепости не осталось камня на камне. На многие километры вокруг лежит пепел и сажа. Все погибло. Все люди исчезли. Крестьяне, ремесленники, купцы, воины и даже сам Бледный. Выблядок. Бастард. Самозванный король. Туда ему и дорога.
В конце концов Даутцен пришлось заткнуть Деворе рот.
Это было приятно.
Будто на минуту в спальню к девочке зашла Тасмин.
Когда-то давно ведьма из Затонувшего леса воспользовалась иглой и черной нитью, чтобы заставить мать замолчать. Даутцен сделала проще. Она взяла тряпку, которой слуги мыли уборную, и как следует накормила Девору этим дерьмом.
Было смешно.
Девочка теперь редко смеется.
Мысли, мечты и желания Даутцен стремятся в Когтистые горы. Если бы ее отец Михаил знал о чем думает его дочь каждое утро, когда просыпается и каждую ночь, когда ложится спать, он бы обязательно отослал Даутцен исповедаться в церкви.
Бог все видит. Все знает. Бог – это любовь.
Проблема в том, что боль от тоски по ушедшему человеку на много сильнее, чем муки грешников после смерти. Даутцен хорошо разбирается в этом. Она уже умирала.
Но разве такое кому-нибудь объяснишь?
Кто теперь может выслушать, не задавая вопросов? Молчать. Смотреть в глаза и не отвести взгляд, когда станет больно. Обнять и плакать, потому что одна душа на двоих.
Сегодня Даутцен пыталась сказать, что скоро уйдет. Что она теперь птица. Голубь, которому давно пора улететь на свободу. Она верит мечте. Слышит зов сердца.
Но Катерина глуха. Мужчины и сплетни важнее, чем чувства подруги.
Девушка, как всегда, несет ерунду:
– Твой кот опять задрал трех куриц и выпил их кровь!
– Он еще молод.
– Мерзкий, подлый упырь. Тут замешана нечистая сила! Служанка, которая застала его за убийством несушек, два дня провалялась в постели с болью в глазах и голове.
– Я видела пару раз, как Марья сливает отцовское вино из бокалов после гостей. Она любит выпить.
– Ведьмин кот страшный. Он всех пугает. Вот и доводит служанок до пьянства.
– Тебе бы лучше молчать, Катерина. Твой новый жених на внешность немногим лучше Исмата. И котик теперь только мой. Нет у нас больше ведьмы. Мы с ним остались одни на всем белом свете.
– Фууууу! Как ты можешь сравнивать мужчину с деньгами и крысолова с помойки. Кстати, о птичках. Отец тебе уже говорил?
– Он по утрам молчалив. Несварение или изжога. Обычное дело.
– Тогда это будет сюрпризом!
Катерина смеется.
Она прикрывает рот рукой, будто ляпнула что-то крайне неприличное и ненароком раскрыла чужие секреты.
Девушки сидят в саду за домом барона.
Весна в самом разгаре. Все цветет и щебечет. Всюду розы и маргаритки. Рядом с фонтаном скамейка. Дорожка из желтого кирпича уходит под стену замка. Кусты можжевельника тянутся к Солнцу.
Деревья качаются на ветру. Они здесь другие. Молчаливые и спокойные.
Даутцен говорит едва слышно:
– Жаль, что Ирен больше нет с нами.
– Не вини себя.
– Я бросила вас одних на дороге в Затонувшем лесу. Надеюсь, ты простишь меня снова.
Катерина открывает рот да так и сидит, пялясь во все глаза на Даутцен. Она качает головой и хмурится, пытаясь разглядеть в незнакомке свою старую подругу.
– Ты изменилась!
Даутцен пожимает плечами.
– Ну! Кто он? Мой Бог! Ты закрутила интрижку с самим Линдеманном? Вот из-за чего рухнул тот замок!
Девочка снова пожимает плечами.
Теперь она так делает часто. Ей хочется быть похожей на Тасмин. Она носит черное. Читает книги по медицине. Интересуется травами и зельями. Всюду таскает за собой кота и разговаривает с ним, как с человеком.
Катерина думает, что ее подруга сошла с ума. Сбрендила. Стала блаженной. Кто-то сделал с ней нечто плохое. Избил или что хуже. Может быть эта ведьма, которая убила свою мать королеву и брата, а за одно и сожгла всех во дворце Линдеманна, наложила на Даутцен проклятие. Днем и ночью оно тянет из девочки жизнь. Даутцен не ест и не спит. Она теперь только кожа да кости в траурном платье черного цвета. И еще этот мерзкий, ужасный котяра, который пьет кровь!
– Лорд Линдеманн получил по заслугам.
– Да. Хороший был человек.
Даутцен бросает на Катерину испепеляющий взгляд.
Она бы могла многое ей рассказать. Поделиться с ней болью. Она хочет кричать.
ЛОРД ЛИНДЕМАНН БЫЛ ДЕРЬМОМ!
ОН УБИЛ МОЮ ТАСМИН!
Но Катерина не тот человек, которому можно открыть свое сердце. Она как цветок в саду Михаила. Нежный, красивый. Ни слез, ни печали. Только радость под Солнцем. Вечный ребенок, который лишь на миг узнал, что когда-то умрет. И поспешил все забыть.
Даутцен видит, как ветер гуляет в кронах молоденьких вишен. Они скрипят и сыплют на землю ветки, листву и цветы. Они напоминают Даутцен о деревьях в Затонувшем лесу и о том, что сейчас лежит в ее спальне, спрятанное от посторонних глаз под кроватью.
– Мне нужно идти.
Девочка оставляет подругу и уходит в сторону дома.
Она похожа на тень, которая скоро исчезнет. Солнце в зените.
Катерина пытается догнать подругу, кричит слова утешения, но огромный, разжиревший на курицах кот преграждает ей путь. Он появился из воздуха. Пришел в сад из ниоткуда. Его зеленые глаза горят адским огнем.
– Мяу?
– Сгинь, нечистая сила!
Катерина перебирается по мостику на другую сторону сада, но Даутцен пропала. Она будто ушла в другой мир.
2
Ужин с родителем.
Что может быть хуже?
Кот-оборотень под столом, который все время требует мяса!
Настоящее зло, лежащее в спальне под кроватью, которое когда-то было матерью твоей близкой подруги.
Мысль о том, что Тасмин мертва и ее не вернуть.
Даутцен пожимает плечами и глотает безвкусную кашу.
Жизнь полна всякой всячины. В основном не очень веселой. Такая же пакость, как перловка в тарелке. Или салат с сельдереем.
Хотелось бы встать и уйти. Просто взять и исчезнуть. Сделать шаг на встречу судьбе. Это ведь просто. Тасмин вытворяла такие трюки даже не моргнув глазом. Берешь и идешь, а реальность тянется следом. Она изгибается, меняется и превращается в другой дивный мир.
Может быть Даутцен не способна творить чудеса, перемещаться во времени и пространстве, воскрешать мертвецов, сжигать королей и замки, но она знает чего хочет.
Девочка прячет в рукав платья столовый нож. Он не слишком острый, но вполне подходит для того, чтобы вынуть кляп из прогнившего черепа.
Михаил не замечает перемен в дочери. В последнее время у него много дел. После смерти Бледного королевство трещит по швам. Куча народу хочет сесть на престол. Все быстро сваливается в одну большую яму помоев, из которой вот-вот потечет гражданская война.
Михаил ищет союза с соседями. Его армия и казна слишком малы, чтобы противостоять нашествию смуты из Эфраима. Каждый день он получает требования от разных господ срочно явится туда или сюда и примкнуть к будущему королю. Некоторым жажда власти совсем застилает глаза. За весь месяц Михаил нашел лишь одно предложение действительно приемлемым для себя. И теперь он должен озвучить его своей дочери.
Что может быть хуже?
Даутцен еще молода.
В этом черном платье она выглядит совсем маленькой девочкой, которая все еще играет в куклы и нежно любит отца. Внешность, как водится обманчива. Не верь глазам Михаил.
Какое-то время дочь и отец едят в тишине.
Даутцен украдкой бросает под стол куски мяса. В последнее время она ест только овощи да каши. Перед ее мысленным взором слишком часто встает образ Тасмин, распятой на столбе посреди площади в замке лорда Линдеманна. От этого зрелища ей снятся кошмары.
Кот Исмат трется о ноги Даутцен.
Девушка гладит его по голове и зовет к себе на колени, но зверь лишь пучит глаза. Он теперь слишком тяжелый, чтобы с легкостью запрыгнуть на такую огромную высоту. Поэтому Исмат решает просто упасть на пол и дрыхнуть там на башмаках у Даутцен.
Михаил неестественно кашляет на весь зал. Вроде как подавился.
Он говорит:
– Ты ведь уже не ребенок?
Даутцен молчит.
Это очень странный вопрос.
– Мне четырнадцать лет.
Михаил покраснел. Порою так трудно задать нужный вопрос. Вот если бы Аннека была жива, ему бы не пришлось обсуждать с дочерью все эти грязные и неприличные женские дела. Почему у них там все не так, как у мужчин? Впрочем, Михаил не уверен смог бы он поговорить с Даутцен о «мокрых снах» будь она мальчиком.
– У тебя уже были месячные?
Девочка кладет ложку с кашей обратно в тарелку.
Свезло так свезло. Обсуждать такое с отцом просто ужасно!
Лучше бы осталась в Затонувшем лесу. Сидела бы у края болот и смотрела на вечернее небо. Там всегда светят разные звезды.
Исмат под столом пучит глаза так, что кажется они вот-вот лопнут. Ему не нужно ничего говорить. Его молодая хозяйка умеет читать между строк: «ТРЕВОГА!». Пора сматывать удочки и рвать когти отсюда подальше!
Даутцен пожимает плечами:
– В этом месяце еще нет. Но наш врач говорит, что это нормально. Мой цикл еще не устоялся. Может быть, кровь пойдет через несколько дней. В последнее время меня часто бросает в жар. Я испытываю странные чувства, отец. Мне хочется чего-то такого…
– Клубники?
– Это звучит неприлично.
Михаил давится кашей и долго кашляет.
Слуги уносят грязные тарелки и доливают барону вина. Он делает долгий глоток из деревянного кубка.
– Аннека была всего лишь на два года старше тебя, когда я взял ее в жены.
– Ты написал для нее стих или балладу?
Михаил чешет бороду.
– Я вижу, что настала пора запирать библиотеку. Ты начиталась глупых книг. Оно не шибко полезно. Наш брак был одобрен родителями и Богом. Этого оказалось достаточно. Аннека подарила мне титул, а я был богат. Она могла ни в чем себе не отказывать.
Даутцен зевает.
Разговоры о политике и выгодных сделках всегда наводят тоску.
Иногда диву даешься, как люди могут обсуждать подобную чепуху и не падать замертво от скуки. После смерти Бледного все только и говорят о деньгах, войне и престоле.
Тасмин могла бы стать королевой!
Все здешние земли принадлежали ее матери. Потом брату. Но их больше нет. Черноволосая ведьма из Затонувшего леса единственная законная наследница Старого королевства. Все это знают.
– Мы бы могли править вместе.
– Чего?
– Спасибо за ужин, отец.
– Тебе пора замуж.
Михаил осушил кубок с вином одним залпом. Он взял с тарелки сыр и принялся жевать его так громко, будто хотел заглушить крики и возгласы дочери. Очень ему нужны все эти детские представления о любви. Брак Даутцен с вельможей из Эфраима укрепит позиции барона при дворе, кто бы там в итоге не оказался у власти.
Но Даутцен молчит. Ковыряет ложкой в тарелке с кашей и не смотрит на Михаила. Кажется, ей нет никакого дела до слов отца. Она смирилась со своей женской долей.
– Ты слышала меня, дочь?
– Я должна выйти замуж.
Михаил выдыхает. Все прошло не так уж и плохо.
Девочка ведет себя как взрослая женщина. Никаких истерик. Интересы отца и семьи превыше всего. Вот молодец. Видать Катерина права. Смерть короля и лорда Линдеманна сильно повлияла на Даутцен. Но как оказалось только в лучшую сторону.
И все же она слишком спокойно восприняла новость.
Это пугает.
Даутцен смотрит Михаилу в глаза.
Она говорит:
– Аннека не была моей матерью.
– Кто сказал тебе эту чушь?
– Я на нее совсем не похожа.
– Ты пошла лицом в бабку с моей стороны, а ростом в прадеда.
– Но ведь ты мне не отец. Так какая разница в кого я там удалась и с чьей стороны?
Михаил роняет кусок сыра себе на одежду. Дрожащей рукой он доливает вино в кубок. Теперь оно не такое вкусное, как минуту назад. Слишком много воды. Это какой-то кисляк. Даже мелкий глоток с трудом лезет в горло. Будущий зять подарил ему самое дешевое вино из столицы. Ну что за придурок. Мог бы хоть до свадьбы вести себя, как человек, а не вот эта вот вшивость. Меньше всего Михаил ценил в людях жадность.
– Ты моя дочь.
– Нет. Твой ребенок умер при родах. Я чужое дитя, которое ты подобрал после смерти жены.
– Замолчи.
– Тебе больно слышать правду, которую ты и так знаешь четырнадцать лет?
Михаил долго молчит.
Он пережевывает еду, но рот его пуст. Там только вкус ржавчины и прокисшего винограда. Он никак не может поверить в то, что услышал. Весь его мир вот-вот рухнет также, как замок лорда Линдеманна месяц назад.
Он повторяет:
– Ты моя дочь.
Даутцен встает из-за стола и уходит.
3
Луна похожа на Тасмин.
Она печальная. И ужасно одинокая на небосводе.
Ночная странница смотрит на Даутцен черными глазами-пятнами. И от этого девушке становится не по себе. Нечто холодное и мрачное таится во тьме. Бездна падает на того, кто осмелится туда заглянуть.
Тасмин не такая.
Во взгляде ведьмы из Затонувшего леса нет безумия. Там лишь вопрос.
Кто ты?
Кто ты, Даутцен?
Всего лишь несколько абзацев. Ты просто мечта. Глупая Тасмин собрала все слова, которые знала о дружбе. И вот. Ты жива. Она придумала тебя. Такое трудно представить. С этим невозможно смириться.
Даутцен не верит.
Ее сильное сердце так громко бьется в груди.
Оно кричит!
Жизнь. Жизнь. Жизнь.
Это чувство. Оно не может быть ложью. Обманом. Вымыслом. Очередной балладой или стихами, которые девушки так часто слушают под Луной в глупых книгах.
Оно настоящее.
Ты существуешь, Даутцен.
Ты настоящая.
Но у тебя нет выбора. Пора совершить нечто ужасное и глупое. Тебе всего четырнадцать лет. Самое время для приключений.
Девушка отходит от окна и окидывает комнату взглядом. Все тихо. Здесь нет никого живого, кроме кота. Одежда, мебель, украшения, книги, игрушки – все это вещи прежней Даутцен. Она сюда никогда не вернется.
Исмат сидит рядом с дверью и слушает звуки в доме барона. Уже полночь. Все спят. Только стражники время от времени обходят двор, да меняется караул на стене.
Даутцен шарит рукой под кроватью.
Там темно, как в подвале. Пыль, паутина и тайны. Все страшные вещи скрываются здесь. Ведьмы, оборотни и упыри. Они просто ждут наступления ночи.
Кот Исмат встает передними лапами на запястье Даутцен.
– Это плохая идея.
– Теперь уже поздно.
Девушка достает из-под кровати женскую голову.
В свете Луны Девора выглядит страшно.
Кожа на щеках высохла и сгнила, обнажив пожелтевшие зубы. Глубоко запавшие в череп веки. И жуткие, мерзкие волосы, будто клубок гадюк в омертвелой осенней траве.
Даутцен берет в руки нож и поддевает тряпку, которой закрыла Деворе рот.
– Не трогай глаза, – говорит кот Исмат и прыгает на подоконник, чтобы в случае беды успеть схватить девочку и убежать за тридевять земель в другое королевство. Он не особо умен, но жизнь его кое-чему научила.
– Никогда не общайся с родней своей кошки.
– Чего?
– Мысли в слух.
– Помолчи. Она что-то шепчет.
Девора открывает рот и облизывает губы. Язык будто червь. Нечто черное и шершавое. Он блестит в лунном свете.
Старуха шипит:
– Ты пахнешь мерзостью, как моя дочь.
– Вовсе нет! Это лаванда и хмель.
– Как скажешь, сестренка.
– Я на вас совсем не похожа.
– Открой мне глаза. Я увижу.
Тысячи змей лезут по стенам спальни Даутцен.
Зловоние гнилой плоти вытесняет запахи сада из комнаты.
– Открой мне глаза.
– Открой мне глаза.
– Открой мне глаза.
– Открой мне глаза.
– Открой мне глаза.
Кот Исмат говорит:
– Потряси ее. Может скажет что-то другое.
– Не хочу. Это мерзко.
– Так делают все шарлатаны.
Даутцен с недоверием глядит на Исмата. Но кот уже закинул задние ноги за уши и лижет шерсть. Он сказал свое слово. Все будет в порядке до тех пор, пока у Деворы закрыты глаза. Теперь ему нет никакого интереса до разговоров с древними мертвецами. В конце концов он ведь кот. Вот и должен хотя бы иногда придаваться более важным делам.
Даутцен еще какое-то время разглядывает голову, пытаясь найти хоть какое-то сходство с Деворой, но плоть на лице королевы сгнила и понять по этим останкам ничего невозможно. Но что, если срезать нить с век и заглянуть Деворе в глаза? Интересно они такие же черные, как у Тасмин или синие, как у Бледного?
Даутцен подносит нож к лицу мертвой старухи, но тут же отдергивает руку, и голова падает на пол.
– Когтистые горы.
– Слышишь? Сестренка. СУКА! ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ?
Змеи шепчутся по углам. Пробуждаются после зимней спячки. Трутся друг о друга. Ласкают холодную плоть.
Даутцен прячет голову Деворы в мешок из-под репы, который пару дней назад нашла на кухне. Там старой карге самое место. Пусть подышит запахом червей и земли. Может вспомнит о своем давно сгнившем теле.
Девочка расстёгивает платье и переодевается в более простую, но теплую одежду.
– Отвернись, – говорит Даутцен коту.
– Меня не пугает твоя нагота.
– Все равно отвернись.
– Кошки… – вздыхает Исмат и глядит на Луну.
Даутцен натягивает серое платье, шубу и сапоги. Она кладет в сумку все те запасы мяса и овощей, которые сегодня за ужином стянул кот Исмат. В скором времени они ей пригодятся. Путь в Когтистые горы не близок.
Девушка снова берет в руку нож и делает надрез на правой руке. Алая кровь каплями падает на пол.
– Пей.
Но Исмат уже тут как тут.
Запах крови сводит зверя с ума.
Он виляет хвостом и трется о ногу Даутцен.
Кровь. Она занимает все его мысли. Нет ничего прекраснее, чем зачерпнуть чью-то жизнь. И пить. Лизать. Сосать ее без остатка. В зеленых глазах Исмата горит адский огонь. Он выпускает зубы и готов откусить кусок плоти. Жрать.
Даутцен чешет кота за ухом. И эта ласка спасает Исмата от безумия. Он останавливается и смотрит девочке в глаза. Она так похожа на ту другую. У них только волосы и глаза разные. Кот благодарен обеим. Он рад, что все еще остался собой.
Даутцен подносит руку к свету Луны, который льется в окно. Кожа постарела до самого локтя. Морщины, оспины и вздутые вены. Она клянется себе, что ни за что не заплачет.
Кот говорит:
– Теперь ты стала ведьмой. Ты заплатила за волшебство частью своей молодости также, как когда-то это сделала Тасмин.
– Она наверняка была повкуснее?
– Вы одна кровь.
Странный ответ.
Но девочка не придает ему никакого значения. Исмат всегда говорит загадками, когда хочет показать какой он образованный и умный кот.
– У меня двадцать восемь дипломов и научная степень по изучению парадокса кошки с маслом.
– Хвастунишка.
Даутцен закидывает мешок с головой Деворы на плечо и в последний раз окидывает комнату взглядом. Теперь у нее нет дома. Семьи и подруг. Только одежда и тело под ней. Она умерла для прежнего мира и воскресла для жизни иной.
Исмат облизывается и подходит к окну. С каждым шагом он становится все больше и больше. Теперь это нечто среднее между тигром и бегемотом. Огромный зверь пригибается к полу.
Даутцен забирается ему на спину и обнимает за шею.
Шерсть пахнет кровью.
– Держись крепче, мой маленький бутерброд, а то упадешь маслом вниз! Что тогда с нами будет?
Исмат прыгает в открытое окно. И дальше на крышу ближайшего дома, а оттуда лезет на стену замка и вниз. Он бежит всю ночь напролет и весь день и дальше. Через реки, поля и леса. Тысячи верст. Миллиарды шагов. Он уносит Даутцен на встречу судьбе.
