Александр Операй
Тасмин
– Тебе нужен был корень, а не цветы – говорит Тасмин.
– Ты ведьма!
– Ветер дует с твоей стороны.
– Неправда.
– Ты пахнешь сладкими пряностями.
Все это время Тасмин сидит к Даутцен спиной.
– От меня несет потом. Не люблю умываться.
– Я помыла твои волосы и лицо, когда ты была без сознания. Этот запах другой. Он идет…
Тасмин повернулась и глянула на Даутцен.
– Тебе очень идет это платье.
– Короткое слишком.
– Я вижу, – говорит Тасмин и добавляет едва различимо, – Больше, чем хотела бы видеть.
– Чего?
– Мать подарила мне это платье на день рождения два года назад.
– Что с ней случилось?
Тасмин молчит.
– Ну как обычно. Тайны. Вопросы без ответов. Хмурый лоб.
– Сейчас ты не можешь видеть мое лицо.
– Я знаю какое оно, когда ты недовольна.
Тасмин смеется.
Волны растут. Океан бьется о берег. По скалам, которые торчали веками в воде, пробегают трещины. В небе плывут облака. Они на миг закрывают Солнце. Длинная тень растет на песке. Она бежит от Тасмин через весь пляж.
Даутцен видит, как меняется мир. Это ужасно. Красиво.
И вдруг все становится прежним. Тасмин уже не смеется.
Какие еще нужны доказательства?
Теперь нет сомнений.
И дураку ясно, что на берегу сидит злая ведьма. Только такие способны призывать тьму, когда захотят. Управлять погодой. Небом. Людьми!
– Значит, теперь я твоя кукла! Будешь приказывать мне?
– Ты этого хочешь? Можем проверить.
Какое-то время Даутцен молчит.
Тысячи мыслей проносятся у нее в голове.
Она боится того, что будет дальше.
И все же.
– Ну хорошо. Скажи, что мне делать.
Тасмин встает на ноги и подходит к Даутцен.
– Принеси мне молоко и печенье.
– Чего?
– Ты слышала.
Прилив наступает на берег. Волны шипят.
– Нет. Я не кукла.
– И хорошо, – говорит Тасмин и снова отворачивается к океану.
– Ты хмуришь лоб.
– Не все в моих силах.
Даутцен обходит вокруг Тасмин и закрывает собой горизонт. Она смотрит ведьме в глаза.
– Почему я жива?
Тасмин пожимает плечами. Она делает глубокий вдох и выдох, а затем рассказывает Даутцен о крестьянке, ребенок которой умер во чреве. Его нельзя было трогать. Он бы вернулся другим.
– Небо в то утро. Странное. Багровый рассвет всегда на беду.
Тасмин сообщает Даутцен, что Затонувший лес существо из другой Вселенной.
– Это огромная пиявка, которая тянет жизнь из земли и людей. Все в округе болеет и умирает. Многие деревни пустуют, а в других живут одни старики. Мужчины и женщины, которым совсем недавно исполнилось тридцать.
Тасмин говорит долго и без перерыва. Океан молчит. Не мешает. Ее голос тихий и грустный. И превращается в шепот в той части, где звучит имя Даутцен. Мертвая девочка на дне оврага.
– Я знала, что ты появишься в Затонувшем лесу.
– Ты умеешь видеть будущее?
– Нет. Я лишь хожу между мирами.
– Сюда и обратно?
– Моя мать кое-что нашла здесь. Нечто странное. Чего не должно быть. Магия, настолько сильная, что с ее помощью можно изменить свою судьбу. Она многое исправила. Внесла по мелочи тут и там. И думала, что станет бессмертной. Но я кое-что дописала на последней странице. Пока он спал. Пока его тело принадлежало мне. Я перевернула исписанный лист и напечатала на другой стороне свою историю. Всего лишь несколько абзацев. Я…я…придумала…я создала…я вообразила… Нет. Ты, Даутцен. Ты. Ты просто мечта. Одинокая девочка собрала все слова, которые знала о дружбе. И вот. Мы вместе. На берегу океана.
– Ты говоришь какую-то ерунду.
– Сейчас ты меня не поймешь. Может быть позже. Если останешься.
Даутцен вертит головой:
– Этот дом, пляж. Океан. Все чужое. Я должна увидеть отца. Он плачет. Я знаю. Верни меня, Тасмин. Верни. Я сделаю все, что прикажешь. Хочешь принесу молоко и печенье?
– Нет.
– Мне здесь одиноко. Я умерла. Ты меня воскресила. Но я все равно, как в гробу. Или на небе. Или где-то еще, где человеку не место. Верни меня. Я не могу остаться с тобой.
Тасмин молчит.
Волны танцуют свои бесконечные танцы. Погода портится. Набегает ветер. Он швыряет в Даутцен песок.
– Хорошо.
Тасмин шагает к дому.
Она не обернулась ни разу, чтобы проверить идет ли Даутцен за нею.
Это обидно.
И страшно.
5
Все неприятности происходят потому, что могут произойти.
Они случаются. И все тут. Не о чем думать.
Но Даутцен не верит в судьбу. Она еще молода. Никакого фатализма и покорности в ней нет и никогда не было, а потому она не испытывает страх, когда видит незнакомого мужчину на кухне.
– Вкусное молочко, – говорит он и ставит кружку на стол.
Незнакомец похож на змею. Он шипит.
ВКУ-СССССССССССССС-НОЕ
МОЛО-ЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЩЩЩЩЩЩЩ-КОХХХ
Даутцен хочет смеяться. Такого выговора она никогда не слышала. Но замечает, какое бледное лицо у Тасмин. Ведьма сжимает ладонь постаревшей руки в кулак.
На кухне пахнет дерьмом.
Что-то жужжит.
– Я должен извиниться, Ваше Высочество, у меня нет привычки вламываться в дом без приглашения, – незнакомец делает глоток молока, – но ваш брат нетерпелив и слишком жесток.
– Я всего лишь дочка барона. И у меня никогда не было брата, – пожимает плечами Даутцен. Она пытается быть приветливой, но кривит губы.
Запах дерьма невыносим.
Нет.
Это что-то другое. Больше похоже на вонь из ямы с помоями.
Мужчина улыбается. Он словно читает ее мысли.
Если бы Даутцен вспомнила слово, то сказала бы, что к ним в дом пришел почтальон. Синяя форма. Сумка с газетами и письмами. Фуражка со значком на голове. Вот только эмблема там странная. Мерзкая. Она ее уже видела. Это лицо.
Почтальон смотрит на Тасмин.
– Прикажи своей белобрысой шлюхе заткнуться.
Пауза. Примерно пара секунд.
Потом Даутцен взрывается:
– Да как ты смеешь? Я НЕ ШЛЮХА! Насрал здесь и пьешь молоко!
Тасмин берет ладонь девушки в свою руку. Сила проходит между пальцами. Она течет. Переходит от одного тела к другому. Смешивается. Меняется. И остается.
Теперь Даутцен видит.
В кухне тысячи трупных мух. Они облепили окно, стены, потолок, мебель и люстру. Жирные, сине-зеленые твари. Они словно вылиты из металла. Короткие усики щупают воздух. Передние лапки трутся друг о друга в предчувствии новой порции дерьма и мяса. Сетки-глаза раздуваются, как мыльные пузыри и вновь возвращаются к нормальным размерам.
Почтальон.
Это гнилец.
Мертвая плоть сползает с костей. Куски мышц падают на пол. И лезут обратно, поднимаясь по ножкам стула, по крышке стола. Они заползают на лицо и грудь незнакомца. Скользкие черви словно гвозди крепят мясо к скелету. Огромные миазы на теле почтальона источают черную жижу, от которой идет вонь. Она распространяется по всей кухне.
Даутцен прикрывает рот рукой, чтобы сдержать крик и тошноту.
– Вижу твоя потаскушка наконец-то прозрела.
– Убирайся.
– Нет. Все не может закончиться просто. Сначала я трахну тебя в задницу, а затем заставлю белобрысую мне отсосать.
Что-то белое и вязкое вытекает у него между ног. Сочится из полусгнившего члена. И стекает по штанам, капля за каплей падет на пол.
ВКУ-СССССССССССССС-НОЕ
МОЛО-ЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЩЩЩЩЩЩЩ-КОХХХ
Тварь за столом улыбается и смеется. Зубы нижней челюсти выпадают на стол. Почтальон собирает их и закидывает в рот, как конфеты. Они клацают и шелестят, когда он говорит:
– Где голова?
Даутцен чуть не валится с ног. Только рука Тасмин не дает ей грохнуться на пол. Теперь девочка вспомнила. Лицо без носа и рта. Тот, кто убил ее в Затонувшем лесу. Он тоже спрашивал о голове.
– Куда ты ее спрятала?
Тасмин молчит.
Она смотрит на входную дверь.
– Ты не сможешь сбежать. Я сожру твои ноги раньше, чем сделаешь шаг. Мухи могут летать очень быстро.
– Когда здесь все закончится, передай Бледному мое слово.
– Какое?
– Исмат!
Черный кот входит на кухню.
Он намного больше, чем раньше. Зверь едва пролазит в проем двери. Он трется головой о бедро Даутцен и медленно идет к незнакомцу. Шерсть стоит дыбом. Когти скребут пол и оставляют борозды на дереве. Зеленые глаза горят адским огнем.
– Кис-кис-кис, – говорит почтальон.
Кот прыгает на мертвеца и вспарывает ему живот одним ударом лапы. Из брюха вываливаются кишки и черви. Волосатые личинки пищат, пытаясь вернуться обратно в желудок почтальона. Заслышав их визг, мухи отрываются от стен и потолка. Они садятся на шерсть Исмата и впиваются в плоть. Кот кричит на весь дом. Боль. Только Боль. Он ничего не боится. Он никогда не сдается. Зверь кусает незнакомца за шею в попытке оторвать тому голову.
Тасмин тянет Даутцен к двери.
– Мы не можем бросить кота!
Девочка пытается вырвать руку. Она оборачивается назад, но кухни больше нет. Дом пропал. Нет волн и песка. И бездонного неба. Океан испарился. Реальность вытягивается в струны. Атомы, молекулы, частицы перестраиваются. Планеты сходят с орбит. Звезды убегают вперед. Тьма. Затем свет.
Затонувший лес скрипит на ветру.
Снег сыплется крупными хлопьями. Он как листья по осени. Все падает и падает.
Белый цвет.
Красный цвет.
Они складываются в узоры. Узоры превращаются в рисунок на щитах воинов. Вооруженные мечами и копьями, они замерли на поляне рядом с оврагом и с удивлением смотрят на двух голодранок, которые появились здесь из пустоты.
Герб лорда Линдеманна горит на туниках багрянцем в лучах заходящего Солнца.
Красный дракон на фоне Когтистых гор.
Будто мир, по которому течет кровь. Словно огонь, пожирающий камни. Вестник Хаоса и Разрушения. Он не сулит ничего хорошего, тем кто не носит тот же знак на одежде.
Тасмин делает шаг, и мир меняется, реальность вытягивается в струны, но кто-то бьет ее по затылку. Ведьма падает в снег.
Даутцен кричит.
Глава 5
1
Замок Лорда Линдеманна.
Неприступный бастион из камня и железа.
Холодный. Мрачный. Дом разбойника, убийцы и предателя.
Во время борьбы за власть, он был опорным пунктом для войск Бледного. Тысячи воинов под знаменами будущего короля начинали отсюда свой поход на Эфраим. Фанатики в белых одеждах. Они прятали лица за масками без носа и рта. Неразговорчивые чужаки, прибывшие из другого мира, жаждущие умереть во славу отца. Древнего бога Ваала.
Замок расположен в конце большого залива Северного моря, изгибающегося на встречу Когтистым горам. Крепостные стены выдаются вперед, внешняя гавань защищена сторожевой башней, которая называется Исполин Бэл, в честь титана из страны великанов, который когда-то давно пожелал подчинить себе все миры.
Город, раскинувшийся под непреступными стенами замка, постигла печальная участь. После того, как война закончилась, лорд Линдеманн погряз в безнравственности и беззаконии. Его владения называют ужасным местом, полным грязи, разврата и позора. Люди здесь интересуются только золотом и развлечениями. Сюда стекаются грузы со всех берегов Северного моря до отправки на юг в Эфраим. Шелк, хлопок, специи, вино, ювелирные украшения, железо, олово, медь, соль и многое другое. В порту всегда полно менял и зазывал, проституток и торгашей.
Дороги и улицы запружены людьми. Они говорят на разных языках со всех концов Старого королевства, которые то и дело сливаются друг с другом, образуя неповторимые сочетания. Окажись Даутцен здесь при других обстоятельствах, то непременно бы затерялась в пестрой толпе, стремясь как можно лучше узнать город и все его уголки.
Но девочка ничего не замечает.
Она не видит красоту и уродство порта, не слышит крики торговцев и покупателей, не чувствует запах шафрана и розмарина, протухшей рыбы и помоев. Огромные торговые суда и рыбацкие лодки, витиеватые стены церквей и храмов, приземистые дома ремесленников и крестьян, многоэтажные здания гильдий. Все это остается где-то там. Далеко-далеко за пределами восприятия.
Руки и ноги Даутцен закованы в кандалы.
Мерзкие железные кольца с цепями. Они звенят, каждый раз, когда девочка сбивается с шага. Этот звук привлекает внимание. Люди смотрят на Даутцен и видят опасную преступницу, которой в скором времени суждено умереть. Самые смелые плюют в девочку и шепчут проклятия, но делают это украдкой, стараясь не попадаться на глаза воинам, которые ведут Даутцен через город.
Кандалы не позволили Даутцен сбежать или напасть на своих похитителей. За все время пути от Затонувшего леса к замку лорда Линдеманна девочка попыталась удрать лишь один раз, но тут же была поймана и жестоко избита.
Воспоминания о боли вызывают улыбку.
Безумие бывает смешным.
Потому что никто не знает правду.
Даутцен вовсе не пыталась вырваться на свободу. Она лишь хотела увидеть Тасмин. Найти свою подругу среди чужих, жестоких людей. Встретиться взглядом с печальной ведьмой из Затонувшего леса. Знать, что Тасмин жива. Только это имеет значение. Ни кандалы, ни побои, ни будущее. Ничто не печалит Даутцен так, как мысль о том, что Тасмин мертва.
Она много раз пыталась узнать хоть что-нибудь, понять, что же случилось, но солдаты молчали. Взрослые. Жестокие мужчины. Сыновья и отцы. Никто из них не разговаривал с Даутцен. Словно она была злой колдуньей, способной насылать проклятия и приносить неудачу. За все время пути они избили ее один раз и больше не трогали. Старались не замечать девочку вовсе. Слезы Даутцен не значили для солдат ничего. Ее голубые глаза и то, что она была всего лишь ребенком.
Замок лорда Линдеманна стоит на вершине холма.
Туда ведет тесный тоннель с многочисленными воротами. Он пахнет плесенью и песком. Кое-где в стенах сквозь щели в известняковых блоках лезет строительный раствор.
Даутцен плетется на встречу судьбе с опущенной головой.
Она не сдалась. Просто устала. Она хочет упасть на землю и спать. Забыться. Уснуть и видеть сны. Она вспоминает свою прежнюю жизнь, которая всегда казалась скучной и глупой. Но теперь Даутцен готова вернуться обратно. Затеряться в воспоминаниях. Играть роль любящей и послушной дочери. Глупой и доверчивой девушки. Все, что угодно, лишь бы выбраться из оков.
Кандалы больно врезаются в кожу.
Стражник у ворот замка, что есть силы дергает цепь, и приводит Даутцен в чувства.
– Хватит мечтать.
Мужчины смеются.
Они ведут девочку через внутренний двор мимо казарм, хозяйственных построек и помещений для челяди. Кандалы звенят. Кольца в цепи бьются о камень. Звук рабства. Поступь обреченного человека. Весь мир тюрьма. И притом образцовая, со множеством арестантских, темниц и подземелий.
Над донжоном висят облака. Вечные странники. Свободные от чувств и забот. Даутцен смотрит на них, щуря глаза. Она шепчет:
– В теле как в тюрьме, в себе как в тюрьме. Мир – это стены. Выход – топор.
За высокой башней, чуть в стороне, стоит каменный дом. Широкое трехэтажное здание. Оно больше похоже на цирк или театр.
Стражники проводят Даутцен через массивные двери в прихожую и дальше в просторный зал, который служил лорду Линдеманну чем-то средним между приемной для гостей и столовой.
Всюду скамейки. Несколько кресел и сундуков.
Стены покрыты толстыми гобеленами и коврами.
В помещении холодно. Огромный камин, скоро погаснет. Высокий человек в черной тунике подбрасывает в пламя дрова. Его лицо скрыто маской. Она выглядит странно. Без носа и рта. Белый цвет побледнел. Прорези для глаз слишком глубокие. Кажется, там ничего нет.
Лорд Линдеманн сидит за столом у дальней стены.
Он отрывает от жаренного гуся кусок мяса и набивает еду за обе щеки, отчего становится похож на крысу. Жирную. Старую. У которой в жизни остались лишь два развлечения. Жрать и спать.
Юноша паж предлагает человеку в маске помощь с камином, но безликий лишь машет рукой. Он слишком увлечён созерцанием пламени. Красные языки лижут дрова. Дым поднимается вверх, как из пасти дракона.
– Ну что вы за люди. Снимите с ребенка оковы. Мне плохо видна ее грудь.
Лорд Линдеманн скользит взглядом по фигуре Даутцен. Он будто трогает ее. Ужасными маленькими ладонями, которые пахнут мясом и блестят гусиным жиром. Он причмокивает губами и говорит, обращаясь к человеку в маске:
– Это твоя мать или сестра?
Незнакомец не отвечает. Он никак не реагирует на слова лорда Линдеманна. Ни жестом, ни звуком. Но Даутцен чувствует недовольство, которое идет от этой странной фигуры. Оно разливается в пространстве, заставляя воздух дрожать. Каждое слово, которое произносит Даутцен отражается эхом от стен замка. Она говорит:
– Я дочь барона. Земли моего отца находятся на самом краю Старого королевства.
Лорд Линдеманн хлопает в ладоши.
– Так и знал! Она твоя мать.
Даутцен хмурится.
– Да шутки все это, – оправдывается Линдеманн, – Старик хочет смеяться. Старик знает, кто ты такая. В этом замке мало веселья. Шут вот-вот помер. Повесился парень. Болтается теперь на стене. Ветер его веселит. Мерзкий бездельник. Шутка должна быть хорошей, а вышла с гнильцой.
– Мне очень жаль.
– Ты его знала?
– Нет.
– Тогда не жалей. Любить можно только тех, кого знаешь. Вот-Вот. Остальные не в счет. Пусть хоть все передохнут.
– Но ведь это жестоко.
– Может быть. Но я слишком стар, чтобы чувствовать что-то еще, кроме голода и желания срать.
– Вы потеряли мечту?
Лорд Линдеманн смеется. Он пускает слюни и бьет себя по жирным ляжкам. Его ручки взлетают вверх и опускаются вниз, словно кто-то дергает куклу за нитки. Он вытирает слезы и бросает взгляд на человека в маске.
Даутцен бледнеет. Она отступает назад.
– Уже хочешь уйти? Я тебя понимаю. Я и сам себя ненавижу. Но не могу ничего с этим поделать. Живу себе дальше. Больше мне ничего не осталось. Но раз уж мы говорим о мечте. Вот вопрос. Чего тебе нужно?
Даутцен молчит.
Лорд Линдеманн облизывает пальцы.
– Я вот, к примеру, всегда хотел быть девочкой. Но не затем, чтобы наряжаться в дурацкие платья, красить лицо. Как унизительно это бы было. Я думаю. Я верю. Я знаю, что мой отец любил бы меня больше будь у него дочь. Тебе вот-вот нужно признать, что при всем старании мужчины реже отвечают на любовь сыновей. Он был предвзят. Он был очень предвзят!
– Боюсь такой девочке, как вы, было бы трудно.
Лорд Линдеманн открывает рот, а потом закрывает обратно. Ему словно не хватает воздуха. На мгновение он перестает быть похожим на жирную крысу и превращается в жабу. Он отрыгивает. И это звучит словно протяжный:
КРООООООООК.
КВААААААААК.
КРООООООООК.
– Тебе нужно помыться. Вымыть рот с мылом. Ты очень грязная девочка. Твоя вонь причиняет боль старику. Маленькие дети должны пахнуть хорошо. Мыть попку и дырку. Знаешь об этом?
– Я хочу видеть Тасмин.
– О эти властные ноты! Ты слышишь?
Лорд Линдеманн вскакивает с места и хватает Даутцен за руки.
Он прижимает их к своим губам и покрывает ладони липкими поцелуями. Девочка хочет вырваться, но старик держит ее крепко, он очень силен, хоть и кажется рыхлым и детским.
– Уверяю тебя. Ты увидишь мерзкую девку. Вы обязательно встретитесь взглядом. Вот-вот перед смертью.
– Отпустите меня.
– О нет! Нет! НЕТ. Сегодня ночью я засуну тебе все мечты во все дыры и щели какие найду на твоем теле. И если мне будет очень хорошо, я, быть может, не стану делать дырки там, где их еще нет.
Лорд Линдеманн лижет пальцы Даутцен, но замечает, какая у девушки грязная кожа. В последний раз Даутцен мылась в доме на берегу океана.
– Мерзость.
Старик отходит в сторону и плюет на пол. Он указывает на Даутцен пальцем и сипло кричит:
– Помойте!
Слуги хватают девушку под руки и тянут из просторного зала куда-то в глубь замка, но человек в бледной маске поднимает руку, и все замирает. Ход времени замедляется. Мир скрипит. Свет искажается.
Лорд Линдеманн продолжает плевать, стражники жмутся к стене, слуги кричат, огонь в камине бьется о камни, словно волны на берегу океана.
Человек в бледной маске смотрит Даутцен в глаза.
Он говорит:
– Где голова?
Боль. НЕВЫНОСИМАЯ. Боль.
Даутцен хватает ртом воздух. Она вновь очутилась в Затонувшем лесу. Деревья жрут ее плоть. Черная птица закрывает все небо. Из тумана появляется человек в бледной маске. Он двигается слишком быстро.
Он склоняется над Даутцен и говорит:
– Где голова?
Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль.
Нож входит в плоть.
Даутцен кричит.
Он режет ее как тушу животного. Медленно и со знанием дела. Лезвие рассекает кожу, мышцы, кишки, ребра и грудь.
– Где голова?
Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль. Боль.
Боль слишком острая.
Она приносит смерть. Ужас. Одиночество. И в самом конце тьму и забвение.
Бездна черная.
Реальность бледна.
2
Даутцен бродит по комнате.
Она словно птица в клетке. Трогает стены, в надежде найти выход на волю. В старых замках вроде этого полным-полно тайных дверей, секретных ходов и подземных тоннелей. Даутцен храбрая девушка. Она даже подумывала позвать стражника, который охраняет дверь в комнату и как следует стукнуть его по голове чем-нибудь тяжелым. Но здесь нет ничего подходящего кроме кровати, стола и двух огромных стульев. Сил не хватит все это поднять.
Было бы здорово уметь швырять мебель, рушить стены и подчинять людей своей воле одним только взглядом. Но для этого нужно быть ведьмой, а Даутцен всего лишь маленькая девочка, которая оказалась в плену у страшного и жестокого старика. Ее принесли в эту комнату пока она была без сознания и бросили, как ненужную, сломанную вещицу, которая перестала быть интересной.
Она не хочет здесь оставаться.
– Сегодня ночью я засуну тебе все мечты во все дыры и щели какие найду на твоем теле.
Даутцен вздрагивает.
Она все еще чувствует прикосновение старика к своей коже. Слюни. Гусиный жир. Остатки еды. Червяки-губы. Такие скользкие и горячие. Ужас. Настоящий кошмар. Девочка закрывает глаза и пробует проснуться. Но она не засыпала, а потому все еще здесь. В холодном и мрачном замке лорда Линдеманна.
Даутцен задирает платье и трогает шрам на животе. Поднимается по рубцу к ребрам и доходит до соска на левой груди. Рана выглядит так, будто зажила несколько лет назад. Боль ушла. Здесь только воспоминания. Мерзкий образ, который никогда не уйдет. Он как труп на дне колодца. Будет гнить. Отравит всю воду. И в конце концов всплывет на поверхность, явив мерзкую правду любому, кто осмелится заглянуть в черную бездну.
Тасмин могла бы убрать это воспоминание. Заставить Даутцен забыть. Но она оставила все как есть. Лишь слегка притупила боль, которую девочке причинял навязчивый образ смерти. И вот он снова здесь. Человек в бледной маске.
Даутцен знает страшную правду.
Этот другой.
Он никогда не был в Затонувшем лесу, но как-то проник в воспоминания девочки, заставил ее пережить мучения и почувствовать жгучую боль. Он был у нее в голове. Забрался туда и что-то искал. Перевернул вверх дном все события последних дней, а затем заглянул еще дальше. В самое начало. В тот день, когда Даутцен появилась в Старом королевстве.
Девочка потерла лоб.
Она не могла вспомнить. Слишком далеко. В памяти только история, рассказанная Михаилом. Банальная сказка о том, как мать Даутцен умерла сразу же после рождения дочери. Несчастная Аннека истекла кровью или быть может мучалась несколько дней, сгорая в огне лихорадки. Кто его знает. Иногда отец путался. Врал.
От этих мыслей болит голова.
Даутцен снова бродит по комнате из угла в угол. Считает шаги.
Что теперь будет?
Девочка пожимает плечами.
Где Тасмин?
Лорд Линдеманн обещал, что они еще встретятся. ВОТ-ВОТ. Перед смертью.
Что это значит?
– Он хочет убить тебя. Ты что-то знаешь. Ты помнишь. Ну же. Давай. Напряги память!
Кто-то шаркает в коридоре за дверью. Даутцен слышит шепотки-разговоры. Просящие и недовольные голоса. Бряцанье оружия и доспехов, звон посуды. Скрежет засова и скрип, отпираемых замков. Затем стук. Тихо-тихо. Словно в страхе вызвать недовольство и гнев.
Женский голос:
– Госпожа, разрешите войти.
Даутцен смеется.
Весь этот замок какой-то дурдом!
Госпожа.
Это о ком?
Об измученной и уставшей, избитой и голодной девочке, которую ВОТ-ВОТ изнасилует жирный старик? Или о никому не известной дочери барона с окраины? А может быть о королеве, о настоящей владычице этого мира, которая каким-то странным и невероятным образом прячется в этой унылой и холодной комнате?
Даутцен смеется.
Она сумасшедшая.
Она заглядывает под кровать. Отодвигает гобелен на стене. Ищет в трещинах на полу. Но все тщетно. Здесь нет никого. Пустота. Девочка делает глубокий вдох и говорит:
– Войдите.
Дверь открывается.
В комнату входят слуги. Они застилают стол скатертью и расставляют серебряные тарелки, ножи и ложки, чашки. Кладут на стулья подушки. Женщины приносят блюда с едой. Тушеное в горшочке мясо с овощами и подливкой из бульона, пирог с цыпленком и голубем, жаренная форель с травами, компост, белый хлеб, тарталетки с черничной начинкой, блины с персиковым вареньем, кувшин вина.
Даутцен не обращает на еду никакого внимания, девочка смотрит на дверь. Она открыта. В коридоре пусто. Стражники и слуги ушли, оставив пленницу без присмотра. Вот ее шанс. Единственная возможность выбраться на свободу.
Даутцен делает первый осторожный шаг, и едва не срывается в крик. Она закрывает рот ладонью и отступает к стене. Свет дрожит, свечи гаснут. Тень в форме волка появляется на потолке и тянется к девочке, открывая острозубую пасть.
В комнату входит человек в бледной маске.
Тень прыгает ему под ноги и принимает облик мужчины.
Он говорит:
– Стань овцой и волки тебя съедят.
Его голос холодный и мертвый. Он лишен остроты и звучит приглушенно.
– Разденься.
Даутцен не шевелится.
Она смотрит мужчине в глаза. Там в темноте, за прорезью маски, виден цвет океана. Голубые осколки на дне черной бездны.
Девочка шепчет:
– Тасмин другая.
Бледный пожимает плечами.
– Она вся в отца.
Даутцен хочет спросить, но мужчина поднимает руку и подносит указательный палец к маске в том месте, где должен быть рот.
Он говорит:
– Разденься.
Это приказ. Слова звучат у девочки в голове, но в них нет силы. Это просто буквы. Черные закорючки на белом листе. Они не действуют на Даутцен.
Бледный отодвигает стул и садится за стол.
– Вижу сестра хорошо поработала над твоим образом.
Даутцен хмурит лоб. Все глупости звучат одинаково глупо. Как плохо написанный текст в скабрезном романе.
Она говорит:
– Тасмин просила передать тебе кое-что.
Бледный разводит руки в стороны приглашающим жестом.
– Одно слово.
Бледный молчит.
– Исмат.
Голубые глаза смотрят в Даутцен. Куда-то дальше. Через стены замка. Сквозь пространство и время.
– Бог, которому так часто молится твой отец, говорит, что человек познается не по словам, а по делам. Однако тут же перечет себе, утверждая, что в начале было слово. Истина возвращается в исходную точку. Речь – самое главное, первостепенное действие, а затем идет все остальное. Весь этот мир. Галактика. Вселенная. Называй как хочешь. Все это. Слова. Слова. Слова.
Даутцен молчит. Испуг прошел, и теперь она с интересом наблюдает за существом, которое только притворяется человеком. Она видит, как руки Бледного не находят себе места на столе. Все гладят и гладят скатерть. Тихий, раздражающий шелест.
Бледный кивает на свободный стул:
– Сядь. Еда стынет.
Даутцен голодна. Тушеное в горшочке мясо с овощами и подливкой из бульона на вкус, как пища богов. Одной ложки хватает, чтобы разбудить аппетит. Девочка набрасывается на еду, позабыв обо всех несчастьях на свете.
Бледный берет кувшин и наливает в чашку вино.
Он не пьет и не ест. Просто смотрит. Так, будто пытается вспомнить то время, когда был человеком. Его взгляд скользит по Даутцен. Руки, плечи, волосы, рот и глаза.
– Ты вызываешь возбуждение и страх.
Девочка замирает. Пирог с цыпленком и голубем остается лежать на тарелке нетронутым. Еда перестала быть вкусной. Все кажется пересоленным и пропавшим. От блинов идет запах гнили. Вино словно уксус.
– Мужское желание унижает. Я знаю. Прости мне эту слабость.
– Ты не похож на человека.
– Хочешь, чтобы я снял свою маску?
– Нет.
– Женщины говорят, что мне очень идет этот прощальный подарок от Тасмин. Она отрубила голову моей матери, а мне оставила маску вместо лица. И я благодарен. Теперь любая девушка может представить кого угодно. Это ведь возбуждает. Каждый раз трахаться с кем-то другим.
– Что ты с ней сделал?
– Я все время был здесь. Мне нет никакого дела до Тасмин. Я любил свою мать, но теперь встретил другую.
Даутцен молчит.
Она чувствует, как каждый волосок на теле встал дыбом.
В комнате холодно. Тень в форме волка бродит по стенам и потолку. Она нависает над девочкой, никак не решаясь наброситься. Ждет нужных слов.
– Тасмин плохая. Она никогда никого не любила. Я другой. Я не могу поднять руку на родную сестру. Но лорд Линдеманн. Он подонок. Завтра утром сожжет ее на костре.
– Нет.
Бледный пожимает плечами.
Он все гладит и гладит скатерть. Тихий, раздражающий шелест. Звук, с которым в могилу опускается гроб. Шепотки смерти. Шаг незнакомца за дверью.
– Мы можем спасти Тасмин. Изменить все, что она натворила.
Даутцен прячет в ладонях лицо.
– Не плачь. Я не люблю слезы. Лучше возьми меня за руку.
– Нет.
– Я могу заставить тебя.
Даутцен кивает.
Бледный крепко сжимает ее ладонь.
– Теперь закрой глаза и попытайся представить дом на берегу океана.
Девочка подчиняется.
Но везде только тьма. Ночь внутри ночи. Черный цвет, в котором дрожит отблеск свечи. Воспоминания остаются где-то там. Они никак не могут превратиться в образ. Дом на берегу океана всего лишь мысль.
Даутцен устала.
– Я не могу.
– Попробуй еще раз. Не открывай глаза. Слушай меня внимательно.
Бледный снимает маску.
Его голос становится глубоким, дикция безупречной, чистой. Кажется, что он проникает в саму суть текста, передает глубинную окраску материала. Он не сбивается и не ошибается. На какое-то время Бледный перестает быть собой и превращается в другого. Того, кто познал свою слабость, страх и предсмертную муку. И в конце концов узнал самую страшную тайну: все было тщетно.
Он говорит:
– Машина медленно поднялась на вершину холма, и мужчина увидел свой дом. Небольшой двухэтажный коттедж с подвалом и гаражом, который примыкал к высокому маяку, отчего из далека казался остатками замка. Заброшенный дворик, огражденный забором, выглядел как крепостная стена, окна и двери дома, будто бойницы, а маяк над землей, словно обветшалая башня, на вершине которой находился портал в другой мир. Иван оставил машину в тени мертвых деревьев. Старый сад лишился былой красоты. Высохшая трава и цветы оторвались от почвы и валяются под забором, напоминая волосы старика, почерневшие стволы красного клена и дуба тянут свои жуткие, искривленные ветки к жестокому солнцу. Кусты можжевельника вдоль дорожки, которая ведет к маяку, все еще сыплют на землю мелкие листья-иголки, роняя их будто слезы о прошлом.
Бледный молчит какое-то время.
