Александр Операй
Тасмин
На въезде в город Тасмин замечает круглосуточную аптеку.
Небольшое здание, почти киоск, примыкает к бензозаправке, которая каким-то немыслимым образом превращается в фастфуд-ресторан и продуктовый магазин. Не смотря на поздний час несколько машин ждут своей очереди на заправку. Людей нигде не видно, и Тасмин решает, что лучшего места ей не найти.
Она оставила машину на парковке и пошла в сторону аптеки.
Кеды куда-то летят. Это они несут Тасмин вперед, а вовсе не ноги. Размер слишком большой. То левый то правый вот-вот прыгнут в небо. Приходится идти мелкими шагами.
Одежда Деворы висит на Тасмин мешком. Синие джинсы слишком широкие и длинные, пришлось проделать в ремне дополнительное отверстие и закатать штанины чуть ли не до колен, чтобы хоть как-то соответствовать местной культуре. Футболка не лучше. Она черная с белой надписью "БОГИНЯ".
Никакой конспирации.
Все понятно и так.
Инопланетянка шлепает по асфальту!
Но никто не кричит в ужасе и не вызывает полицию. Люди в ресторане сидят за столиками как ни в чем не бывало. Тасмин лишь еще одна тень, которую отбрасывают сюда фонари вдоль дорог.
Аптека пахнет спиртом и травами.
На входе стол, за которым сидит охранник. Он склонился над кроссвордом в журнале и мирно храпит.
Всюду полки и ряды с различными лекарствами, кремами, таблетками и банками. Здесь настоящий рай. Обладая такими сокровищами, Тасмин могла бы помочь всем жителям деревень в окрестностях Затонувшего леса, не прибегая к силе. Просто дать им мыло, спирт, антибиотики, болеутоляющее. Да в конце-то концов даже парацетамол творит чудеса!
Она проходит вдоль рядов и проводит ладонью по всем товарам. Жаль. Это изобилие, которое здесь никому не нужно, слишком печально. Все равно как сила без вектора. Решимость без действий.
Тасмин берет диклофенак в ампулах и шприцы, упаковку противовирусного, обезболивающее и витамины, спирт и вату. На пару дней хватит.
Она какое-то время мнется перед полкой у кассы, подсчитывая дни с последней менструации. И не хотя, и с как-то опаской тянется за упаковкой самых дешевых прокладок.
– Карта, наличные? – говорит женщина за пуленепробиваемым стеклом.
В ее голосе раздражение. Она хочет спать.
Тасмин пришлось нажать кнопку вызова фармацевта несколько раз.
Женщина словно механизм. Сканирует штрих-коды на товарах, берет деньги, отсчитывает сдачу, распечатывает чек. Все ее движения схематичны. Она лишь продолжение кассового аппарата.
– У вас все в порядке?
Женщина бросает на Тасмин взгляд. Мертвый. Пустой.
– Что-нибудь еще?
Тасмин молчит.
– Что-нибудь еще?
Пауза.
– Что-нибудь еще?
Тасмин молчит.
– Вы должны сказать мне «спасибо», – говорит женщина за пуленепробиваемым стеклом.
Она улыбается. И безумие медленно вытекает наружу каплей слюны в уголке рта.
Этот мир сломан. Что-то не так. Он будто скользит. Люди, вещи. Они потеряли цвета. Все БЛЕДНОЕ. Невыразительное. Девора выпила из них силу и зачерпнула слишком много. Магия ушла навсегда. Осталась лишь оболочка. Материя обмотана вокруг пустоты.
– Спасибо.
Тасмин хватает пакет с лекарствами и бежит к выходу.
На улице светит Луна. Люди-призраки садятся в машины и уезжают с заправки куда-то во тьму. Они никого не замечают. Незнакомцы, от которых остается лишь мусор. Ветер гоняет по парковке пакеты с картошкой фри, измазанные майонезом и жиром обертки от гамбургеров, пустые стаканчики с колой.
Тасмин заходит в продуктовый магазин и исчезает среди овощей, рыбы и мяса. Она теряется в коробках с кашами на завтрак и на обед, в котлетах, пельменях, блинах и в миллиардах коробок для порошков, отбеливателей, зубных паст и шампуней. Все товары расположены по секциям, алфавиту, производителям, ценам, упаковкам, весу и объему, но Тасмин все равно блуждает около получаса прежде, чем находит все, что ей нужно. Это какая-то игра на выживание. Лабиринт изобилия, за которым прячутся грязные стены придорожного магазина.
– Ночью спиртное не продаем, – говорит мужчина на кассе.
Он не смотрит на Тасмин.
Его взгляд прикован к телевизору на стене. Ничто не может оторвать его от просмотра любимого сериала. Он улыбается происходящему на экране.
Тасмин расплачивается за покупки под диалоги из телевизора:
– Я думал земные девушки как-то по-другому выглядят.
– Извини. Я кокошник дома забыла…
Закадровый смех.
– Стало быть и сарафан с собой не взяла?
– Почему же, я всегда ношу мамины платья под низ мини-юбки.
Закадровый смех.
– Пойдем ко мне, послушаем музыку, поедим, посмотрим фильм.
– И не надейся. Я на первом свидании в рот ничего не беру.
Закадровый смех.
Тасмин бросает покупки в тележку и катит ее через парковку к машине.
Ветер трогает мусор. Шумит океан. Где-то далеко под землей идет поезд метро. Призрачный свет мертвой Луны заливает все побережье. Ни людей. Ни машин. Только шорохи, скрипы.
Тасмин заводит двигатель внедорожника. Рев ожившего автомобиля отражается от стен магазина и ресторана. Он звучит гулко. Как в склепе.
Девора что-то изменила в этом мире.
Теперь Тасмин видит следы ее присутствия.
Мать оставила после себя пустоту.
5
Незнакомка жива.
Она занимает так мало места. Исхудавшая. Белая, как снег в Затонувшем лесу. Она сбросила с себя одеяло и лежит полуголая в свете Луны из окна.
Тасмин застыла в дверях спальни с подносом в руках. Шприц с диклофенаком, склянка спирта и вата, стакан воды и таблетки. Все. И сама Тасмин едва не валится на пол.
Она отводит глаза в сторону.
Она боится.
Капля силы, которую Тасмин отдала незнакомке перед тем, как уехать в город за лекарством, исчезла. Девочка снова в бреду. Она шепчет:
– Я никогда никого не любила. Я не могу полюбить.
– Почему?
Тасмин прикрывает рот ладонью.
Зачем она это спросила?
Незнакомка улыбается кому-то невидимому. Она говорит:
– Я убила свою мать!
Вот теперь Тасмин должна бы упасть. Мысли шепчут. Образ иссохшей, полусгнившей Деворы лезет из глубин памяти на поверхность сознания. Голова матери. Зашитый черными нитками рот. Вечный стон. Смесь ненависти и мольбы о пощаде. Убийца. Убийца. УБИЙЦА!
В доме тихо.
Тасмин слышит стук сердца и океан.
Он шелестит по песку на побережье. Ему все равно. Терпелив. Скалы сотрутся в песок. Горы рухнут под натиском времени. Все слова канут в Лету. Он подождет.
Тасмин ставит поднос с лекарством на край кровати и садится рядом с незнакомкой.
Сейчас произойдет нечто страшное. От одной мысли о предстоящем пересыхает во рту. Тасмин делает глоток воды из стакана, который приготовила для незнакомки. Глубокий вдох. Медленный выдох. Дрожь в руках исчезает, сердце бьется спокойно.
Она должна раздеть девочку, чтобы сделать укол. Проблема в том, что сорочка незнакомки уже лежит на полу. И, там под тканью юбки, больше ничего нет. Только голое тело.
За последние два года Тасмин не раз приходилось залечивать раны мужчин и женщин в деревнях на границе с Затонувшим лесом. Осматривать беременных, слушать сердце и легкие, прислонив ухо к груди. Она видела все. Знает о наготе гораздо больше, чем хотела бы.
Тасмин склоняется над незнакомкой.
Она старается не смотреть на свои руки, расстегивая пояс юбки на ощупь. Прикосновение к коже обжигает пальцы. Это жар лихорадки. Девочка все еще на пике болезни. Тасмин стягивает юбку вниз. Светлый пушок в треугольнике между ног попадает под свет уходящей Луны.
Тасмин смотрит в окно и переворачивает незнакомку на живот.
Она снова думает о Деворе.
В самый последний раз, когда мать привела ее в этот мир, Тасмин научилась делать уколы. Это не так сложно, как кажется. Достаточно несколько раз попрактиковаться на живом человеке, который может со всей силы ударить ребенка по лицу, если почувствует боль.
Мерзкий, жирный мужчина.
Он страдает от сахарного диабета и Тасмин приходится два раза в сутки колоть ему инсулин. Девора смеется. В промежутках между инъекциями она не обращает на дочь никакого внимания. Книга занимает все ее мысли. Она бьет по клавишам ноутбука и хохочет на весь дом. Безумная. Мерзкая. Жирная.
Ветер играет со стопкой листов на столе в кухне. Тасмин завидует ему. Он знает сюжет. Видел концовку. Он может убраться отсюда через окно и дуть себе дальше. Жить своей жизнью.
Мужчина все пишет и пишет. Так продолжается несколько дней. Девора не дает ему спать. Времени мало. Скоро она вернется обратно. Сила уходит. Жизнь закончится смертью. Нужно спешить.
Тасмин приносит матери еду. Каша и овощи. Но мужчина смеется. Он берет тарелку и вываливает содержимое на голову дочери. Тасмин приходится целый час вымывать из волос пшено и кусочки тыквы. Девора кричит на весь дом:
– МОЯ СМЕРТЬ! НИКОГДА НЕ СЛУЧИТСЯ!
Дерьмовое воспоминание.
Такое лучше забыть.
Сходить к психоаналитику и вымарать каждое слово, поступок, мысль. Заменить это все на позитивные аффирмации. Поработать с комплексом Электры и жить себе дальше, как ни в чем не бывало. Чистенько и светло.
Но Тасмин помнит.
Она благодарна матери за каждую пощечину. Кое-чему все-таки научилась.
Укол не причиняет незнакомке никакой боли. Дыхание девочки остается ровным, спокойным. На коже лишь капелька крови. Тасмин прижимает к ранке ватку со спиртом.
Луна уходит за крышу дома.
В комнате темно.
Тасмин стягивает с себя одежду и ложится в кровать.
Нет ничего лучше, чем вытянуть ноги до самого края Вселенной. И зевнуть. Так чтобы эхо ушло через стены в прибой к океану.
Тасмин укрывает себя и девочку одеялом. Она чувствует, как незнакомка прижимается к ней. Дом дергается. И падает. Он летит в бездну, которая все это время пряталась под песком на заброшенном побережье. Там темно и спокойно.
Глава 4
1
Даутцен открыла глаза.
Вернуться из мертвых не самое приятное, что можно сделать утром.
Для начала неплохо бы просто умыться.
В глазах после сна вечно какая-то гадость.
Девочка моргает от яркого света. Темное пятно перед ней расплывается все больше и больше, а затем в один миг превращается в лицо незнакомки.
Черные волосы тянутся через кровать к лицу Даутцен. Они щекочут ей нос. Хмель и лаванда.
Это смешно.
Потому что не может быть правдой.
Даутцен улыбается и чувствует боль. Все тело. Вся она. Тошнота. Такое с ней никогда не случалось. Она никогда не болела. Ни простуды, ни кори, ни высыпаний на коже, никаких проблем с желудком и зубами. Все вокруг удивлялись. Ей повезло. Злые шептались и верили в то, что она так здорова, потому что забрала жизнь своей матери. Теперь это кажется правдой.
Даутцен закрывает глаза и какое-то время смотрит во тьму внутри себя.
Она мало что помнит.
Затонувший лес пахнет гнилью.
На дне оврага слишком много снега. Он обжигает лицо. Холод словно огонь режет кожу, впивается в плоть и ест ее заживо.
Кровь разливается по земле. Она застывает так быстро. Даутцен трогает лужу указательным пальцем правой руки. Она не может встать и пойти домой. Только смотреть. Видеть, как ее кровь покрывается коркой льда. Как палец опускается вниз и поднимается вверх.
Где-то в стороне кричит Николай.
Он зовет ее. Истошный вопль полный боли и отчаяния. Он просит племянницу вернуться и прекратить эту муку. Помочь ему. Но Даутцен не может ответить.
Палец опускается в лужу крови и там остается.
Так прекрасно.
Так хорошо.
Рана в боку теперь не болит. Она могла бы засунуть туда руку и потрогать свое сердце. Такое тихое. Медленное. Нужно помочь ему. Толкнуть посильнее. Ведь оно замерзает все больше. Тук-тук… Тук-тук… Тук…Тук…
Даутцен открывает глаза.
Она плачет.
Свет в комнате слишком яркий.
– Не надо.
Даутцен вздрагивает.
Незнакомка смотрит на нее немигающим взглядом. Черные волосы. Черные глаза. Одна большая тьма. Ночь без звезд и Луны. Только безумцы найдут там себе путь.
– Не надо, – повторяет незнакомка.
Но Даутцен плачет.
Она вздрагивает и утыкается лицом в простыню.
– Я умерла.
Рыдание. Стоны. Всхлипы. Боль. Отчаяние. Страх. Слезы текут по щекам. Она не может их смахнуть, потому что мертва. У нее нет тела. Только печаль. Горе и слезы. Она плачет о Николае. О Катерине. Об Ирен. О всех воинах, которые погибли в Затонувшем лесу. Она плачет о Даутцен.
Незнакомка кладет ладонь ей на плечо.
Боль уходит.
Смерть оставляет после себя лишь воспоминание о холоде.
Сила разливается по всему телу. Она пробуждает сердце. Даутцен жива. Она чувствует это каждой клеткой. Жизнь. Жизнь. Жизнь.
Но свет слишком яркий.
Он выставляет на показ все недостатки реального мира.
Даутцен видит какая ужасная и старая кожа на руке, которая ее обнимает. Эта ладонь старухи. Древней бабки на пороге могилы.
Незнакомка прячет руку под одеяло. Слишком поспешно.
Девушка молчит и смотрит Даутцен в глаза. Бесстыжая. Никакого приличия. Словно в цирке. Она что никогда не видела голубого цвета?
Даутцен переворачивается на спину.
Очень ей нужно смотреть прислуге в глаза.
Такая сама не отвернется. Ну и не надо. Проще рассказать все отцу. Он разберется.
И вот здесь.
Только сейчас. Глядя на потолок. Даутцен понимает, что это не дом ее отца. И не замок лорда Линдеманна. И не Затонувший лес. Она находится где-то в другом месте.
Это смешно.
Потому что является правдой.
Что-то шумит.
Странные звуки повторяются снова и снова. Колебание. Шелест. Скрипы и стоны. Тяжелое дыхание. Глубокий вдох. Шумный выдох. Что-то огромное совсем рядом. Недовольное, сердитое существо проверяет мир на прочность. Оно отступает и опять возвращается. Один и тот же цикл повторяется множество раз. Шорох. Басовитый гул и затем приглушенный грохот.
– Океан, – произносит Даутцен.
Вот нужное слово.
Оно всплывает в памяти так легко, как будто она жила с ним тысячи лет и знает, что это такое. Только она совсем не помнит откуда оно. Может из книг, которые она тайком брала читать из библиотеки отца. Или было брошено кем-то из слуг в описании какой-нибудь скабрёзной истории. Но скорее всего океан пришел к ней лишь в этом мире. Нашел ее. И теперь шумит. Шепчет Даутцен, что она жива. Они теперь дышат в одном не стихающем ритме.
– Он красивый, – говорит незнакомка.
– Похож на дракона?
– Не знаю. Тетур спит в Когтистых горах, а я там никогда не бывала.
– Отец говорит, что они все давно вымерли.
– Мудрый человек.
Даутцен пожимает плечами.
– Океан. Почему он такой шумный?
Незнакомка приподнимается на кровати и смотрит в окно.
Даутцен видит ее плечи, грудь, живот и… поспешно отводит глаза от темного треугольника между ног.
Она никогда не видела девушек там.
Это совсем неприлично.
Немыслимо.
Непозволительно.
Бог не простит!
Катерина как-то показала ей грудь. Глупая. Гордилась размером. Мужчины уже не дают ей прохода. Сказки и враки. Даутцен смеялась. И плакала целую ночь. Она-то замуж не выйдет. Никто не возьмет. Ее грудь как у мальчика. Нечем гордиться.
– Он совсем рядом, – говорит незнакомка.
Даутцен хочет придвинуться к окну и посмотреть на океан. Но это значит прикоснуться к девушке. Почувствовать ее кожу. Одна эта мысль заставляет Даутцен сильнее закутаться в одеяло.
– Хочешь взглянуть?
– На тебе нет одежды.
– Ты тоже в чем мать родила.
Какое-то время Даутцен молчит. Она хмурится все больше и больше. На лбу появляется несколько длинных морщинок. Может быть, если бы она была старше, то поступила бы по-другому. Но она все еще ребенок. Ей четырнадцать. И лишь два месяца назад у нее пошла первая кровь.
Даутцен отбросила одеяло и встала на кровати рядом с незнакомкой.
Дом качнулся, но все же остался на месте. Она едва не упала в обморок такой слабой была. Даутцен переждала пока тьма отступит и зрение прояснится, а потом гордо и без тени сомнений взглянула в окно.
Океан.
– Он как твои глаза.
2
Тасмин ушла.
Даутцен кричала. Молила. Заклинала. Угрожала. Просила.
Ничего не помогло.
Девушка ответила только на один вопрос.
Злая. Глупая. Черноглазая ведьма!
Она дала Даутцен лекарство и заставила выпить воды. Жар снова вернулся. Пришлось подчиниться.
– Постельный режим.
– Тасмин.
– Тебе нужно поспать. От этих таблеток всегда тянет в сон.
– Что это значит?
– Побочный эффект. Так на тебя влияют лекарства этого мира.
– Нет. Я спросила о твоем имени.
– На востоке так называют цветок, который считается символом страстной любви.
Наверное хорошо, когда твое имя так много значит.
Даутцен.
Голубка.
Маленькая глупая птичка.
Отец говорил, что так ее назвала мать, когда в первый и последний раз увидела дочь. Роды были долгими и тяжелыми. Аннека умерла на следующий день от заражения крови. Все боялись, что таже участь постигнет и дочь. По замку прошел слух, что ребенок родился мертвым, но потом Михаил принес маленькую Даутцен в общий зал. Она кричала и плакала пока многочисленные родственники спешили найти в ней черты Аннеки. Но от матери ей ничего не досталось. Только могила в семейном склепе под церковью.
Трудно любить или испытывать отвращение к каменной плите, под которой покоится прах.
Но Даутцен смогла.
Она ненавидела мать.
И была рада что ни капли на нее не похожа. На портрете в кабинете отца Аннека оказалась невысокой темноволосой женщиной с круглым лицом. Вздернутый нос – вот и вся ее гордость.
Даутцен росла и тянулась все выше и выше. В четырнадцать лет она уже догнала Михаила. И скоро могла бы смотреть на отца с высока. Худая. Белая как вода в реке Лета.
Со временем Даутцен поняла. Она не похожа на мать. Кто бы спорил. Но в ней нет ничего и от Михаила. Она часами разглядывала себя в зеркале, пытаясь обнаружить хоть какое-то сходство с отцом. Пересмотрела портреты всех родственников. И ничего не нашла.
И голубые глаза.
Вот что смущало всех больше всего.
Во всем замке. Да что там. В землях на сотни верст не было ни одного человека с таким цветом радужной оболочки.
– Он как твои глаза, – сказала Тасмин, глядя на океан.
Слова запали Даутцен в душу.
Никто никогда не говорил о них так красиво. С восхищением в голосе. И с такой милой грустью.
Ее глаза всегда были лишь доказательством постыдной правды. Каждый вассал отца, друг, родственник и слуга видел в них то, что хотел. Позор. Оскорбление. Даутцен не была дочерью Михаила. Аннека ему изменяла.
Девочка лежала под одеялом и слушала волны. Они набегали и сползали обратно. Все страсти и боль на берегу. Океан знает об этом. Когда-нибудь он смоет всю печаль этого мира. Сотрет в песок города и селенья. Шепот прилива баюкал Даутцен. Она не заметила, как уснула.
Кто-то мял одеяло.
Незваный гость прошелся по ногам Даутцен, перебираясь на другую сторону кровати и снова принялся мять одеяло.
Девушка открыла глаза и едва не умерла во второй раз за сутки. Огромный черный кот сидел на подушке и вылизывал шерсть. Его хвост стучал по одеялу, как палка.
Исмат отвлекся от дел с задними лапами и сказал:
– Дурная примета тащить в дом мертвеца.
И в подтверждение своих слов кот чихнул.
Даутцен открыла рот. Передумала. И натянула одеяло до самых глаз.
Исмат посмотрел на нее как на дуру и принялся грызть себе шерсть с удвоенной силой. Нет более важных дел, чем избавиться от грязи из Затонувшего леса. Не хватало еще носить эту мерзость с собой сквозь миры. Случится чего, потом не докажешь, что во всем виноват кусок мусора из параллельной вселенной.
Любопытство снедало Даутцен.
Страх прошел. Она никогда не встречала говорящих животных.
Девушка медленно вынула из-под одеяла руку и потянулась к коту.
Исмат выгнулся на кровати дугой.
Даутцен нежно провела по шерсти ладонью. Она оказалась твердой как камень, но приятной на ощупь. От нее шел запах травы и земли.
– Не чеши ему уши, – сказала Тасмин, – он будет пукать.
Черноволосая ведьма стоит в дверях комнаты. Она выглядит смешно. Широкие мужские штаны странного покроя явно ей велики. Они вот-вот упадут. Дурацкая сорочка с надписью «БОГИНЯ», которую Тасмин кое-как заткнула за пояс, висит на ней словно мешок. Довершает картину полной безвкусицы и понимания моды красные галоши на ногах.
– Хорошо выглядишь.
– Это вещи Деворы.
Даутцен хочет спросить, но Исмат нежно кусает девушку за руку и отвлекает внимание на себя.
Тасмин заходит в комнату. Она несет в руках поднос с едой. Тарелка бульона. Два ломтя свежего хлеба. Апельсин. Чашка чаю с имбирем. Маленькая пиала с медом.
Кот подмигивает Даутцен:
– Она хочет тебя отравить.
Даутцен смеется.
Звонкий смех заглушает шум океана.
Тасмин какое-то время глядит на девочку потом переводит взгляд на кота.
– Не обращай внимание. Исмат всегда так громко урчит, когда выпьет.
Тасмин делает паузу, а потом добавляет чуть громче:
– Человеческой крови.
Рука Даутцен замирает у кота на голове. Она вот-вот могла дотянуться до правого уха. Девочке интересно услышать, как пукает кот. Любое утверждение нужно проверить на собственном опыте, но слова Тасмин заставляют Даутцен усомниться в невинности происходящего.
Исмат строит ей глазки и злобно шипит в сторону Тасмин.
– Тебе нужно поесть.
– Нет.
– Что это значит?
– Я поем, если ответишь.
Тасмин ставит поднос на край кровати.
– Не хмурь лоб. Будут морщины.
– Спрашивай.
Даутцен берет тарелку супа, ложку и ломоть хлеба.
– Ты ведьма из Затонувшего леса?
Тасмин пожимает плечами.
Ложка замирает на половине пути от тарелки к губам Даутцен.
– Нет. Все ведьмы старые и некрасивые. По-твоему, я уродина?
Даутцен внимательно смотрит на девушку. Ее взгляд скользит от головы до ног и обратно несколько раз.
– Мне трудно решить.
– Тогда ешь.
Даутцен пьет суп. Поначалу неохотно и с опаской. Но в животе урчит. Горячая еда такая вкусная и сытная. Сила растекается по всему телу. Даутцен съедает еще пару ложек варева со вкусом курицы и овощей, прежде чем задать следующий вопрос.
– Как я здесь оказалась?
– Ты умерла.
Ложка вновь повисает в воздухе. И остается там какое-то время.
Дом скрипит. Стены трясутся. Огромная волна поднимается из глубины океана и со всей силы бьется о берег. Грохот такой, словно разрушился мир. По стеклам в окнах ползут трещины. Шерсть Исмата поднимается дыбом.
Даутцен смотрит Тасмин в глаза.
Ложка падает на кровать.
По щекам бегут слезы. Такие горячие. В два ручья. Даутцен не может их удержать. Они слишком соленые. Слишком несчастные. Все вытекает наружу. Боль. Страх. Одиночество.
Тасмин тянет к девушке руку.
– Нет!
Ведьма подскакивает на месте, как ужаленная ядовитой змеей.
– Не смей больше проделывать со мной этот фокус! Только если я сама тебя попрошу.
Даутцен прячет лицо в ладони.
– Ты должна мне все рассказать.
– Съешь весь суп. Выпей чаю. Попробуй на вкус апельсин.
– Убирайся.
Тасмин отступает к двери.
– И забери эту стряпню бедняков!
Но Даутцен одна.
В комнате нет никого.
Даже кот куда-то пропал.
Даутцен падает на подушку и плачет.
Она глупая девочка на дне оврага в Затонувшем лесу.
В комнате темно.
Ветер приносит с побережья песок. Он скрипит по окнам, по крыше. Старый дом гудит и свистит. Недовольный. Ворчливый.
Даутцен вертится под одеялом. Ей снятся кошмары. Деревья жрут плоть мертвецов. Черная птица закрывает все небо. Из тумана появляются люди. Они двигаются слишком быстро. У них нет носа и рта. Только глаза и белые волосы. Такие же как у Даутцен. Один из них поднимает лук и стреляет девушке в спину. Две черные стрелы пробивают кожу и кости. Самая первая идет дальше. Она замирает под сердцем. Даутцен валится с коня. Николай хватает ее и тащит в лес. Всюду кровь. Боль и крики. Человек без лица отрубил Николаю руку и воет на небо как зверь. Он склоняется над Даутцен и говорит:
– Где голова?
Нож входит в плоть.
Даутцен кричит.
Он режет ее как тушу животного. Медленно и со знанием дела. Лезвие рассекает кожу, мышцы, ребра и грудь.
Боль слишком острая. Снег теперь черный. Небо сыплется пеплом на землю.
– Где голова?
Боль. НЕВЫНОСИМАЯ. Боль.
Даутцен хватает ртом воздух и просыпается.
Она трогает шрам на животе. Поднимается по рубцу к ребрам и доходит до соска на левой груди. Эта рана смертельна. Тасмин не врет.
Даутцен наконец-то принимает судьбу. Она умерла.
Холодом веет от стен. Комната будто могила.
Больше не будет слез. Никогда. Ни за что. Она ничего не боится. Мертвец не чувствует страха.
Даутцен вздрагивает, когда Луна выходит из-за облака и смотрит в окно. Мебель отбрасывает на пол ужасные тени. Жирные, напитавшиеся крови корни деревьев ползут под кровать.
Девушка вскакивает на ноги и бежит к дверям. В свете Луны она призрак, который плывет по дому. Такое зрелище по среди ночи напугает кого угодно. Но в комнатах пусто и тихо. Лишь вода по капле падает из крана на кухне в раковину. Шумит океан. И в паузах между приходом волн, ветер приносит на побережье далекий-далекий стон городской суеты.
Луна светит ярко.
Даутцен обходит весь дом. Все кажется странным. Мебель, предметы на полках, мертвые цветы в вазе, приборы и вещи. Лишь книги на столе у дивана в гостиной выглядят очень знакомо.
Даутцен замерзла и дрожит, но ни за что не вернется обратно в спальню. Она подходит к столику чтобы рассмотреть обложки книг и находит Тасмин. Девушка спит, уткнувшись лицом в спинку дивана. У нее нет подушек и укрылась она лишь легким пледом.
Океан заглушает дыхание ведьмы из Затонувшего леса.
Даутцен сейчас снова заплачет. Она хочет услышать. Она должна знать. Тасмин обязана быть живой. Иначе все. Конец. Здесь ничего нет. Мир пустой и незнакомый.
Даутцен не хочет оставаться одна.
Она ложится рядом с Тасмин.
Черные волосы щекочут лицо. Они пахнут целебными травами. Словно оказаться посреди бескрайнего поля ромашек, календулы и лаванды. Даутцен обнимает девушку и прижимается к ней всем телом. Она слышит, как громко бьется сильное сердце Тасмин.
3
Утро слишком яркое.
Солнечный свет заливает всю комнату.
Кто-то открыл шторы и окно. Ветер приносит запахи океана. Йод и соль.
Даутцен жарко. Она отбрасывает одеяло в сторону и лежит на спине открытая Солнцу и небу, волне и песку. Как хорошо быть живой. Чувствовать. Дышать. Валяться в постели до самого обеда пока кто-то из служанок не решится постучать в дверь.
Она переворачивается на бок и открывает глаза.
На столике перед Даутцен лежит книга. Наверное, опять забыла вернуть в библиотеку отца. Нужно убрать ее с глаз долой пока кто-нибудь не увидел. Будут ругаться. Четырнадцатилетним девушкам давно пора выйти замуж, а не учиться.
Даутцен берет книгу в руки.
«Удивительный волшебник из страны Оз».
Нет. Этот роман не из твоего мира. Кто-то оставил его здесь, чтобы ты поняла, что забралась слишком далеко от родного дома. Замок твоего отца. Слуги. Подруги. Игры. Все теперь в прошлом. Ты умерла.
Даутцен открывает книгу и читает:
«Девочка Дороти жила в маленьком домике посреди огромной канзасской степи.»
И дальше. Дальше. Текст уносит ее из Канзаса в страну жевунов. По дороге к Страшиле, через лес к Дровосеку и Льву. На встречу Изумрудному городу и Волшебнику, который вернет ее обратно домой.
Она доходит до части с названием «В ПОИСКАХ ЗЛОЙ ВОЛШЕБНИЦЫ» и отрывается от чтения.
Даутцен поднимает одеяло и смотрит на свои ноги.
Здесь Тасмин нет.
Но вчера ночью она спала рядом. Старый диван хранит след, похожий на изгиб женского тела. Даутцен кладет ладонь на это место. Тепло исчезло.
Дом молчит.
Он что-то скрывает. Некую тайну, которую девочке придется разгадать самой. Даутцен заворачивается в одеяло и тащится обратно в спальню. Тени исчезли. Солнечный свет играет на стенах. Тасмин здесь нет. Теперь совершенно ясно. Ведьма решила поиграть в прятки.
Так не пойдет.
Даутцен уже не ребенок. Она взрослая. И оставила прежнюю жизнь в овраге в Затонувшем лесу. Она швыряет одеяло на кровать и отправляется на поиски еды и воды. Очень нужна ей эта самовлюбленная ведьма!
Кухня выглядит вполне обычно. Чашки, тарелки, плита, шкафы, полки. Все это понятно и знакомо. Даутцен частенько донимала своим присутствием повариху. Пряталась за огромными чанами и кастрюлями от учителей, гостей, отца и подруг. Сладкий пирожок с вишней. Душистая настойка на травах. Запахи. Звуки. Огонь. Целый мир, скрытый от глаз хозяина замка.
Здесь тихо, но также уютно.
Тасмин оставила Даутцен послание.
На кухонном столе у окна терпеливо ждет тарелка с оладьями и малиновый джем. Стакан молока. Ветка черного винограда.
На стуле лежит желтое платье. Все старое. Выцветшее. Кое-где видны следы многочисленных стирок.
К черту весь этикет!
Даутцен садится на платье и принимается за еду.
Боже как вкусно! Как хорошо быть живой! Чувствовать жажду и голод.
Каждая девушка должна завести себе ведьму, которая будет готовить завтрак, убирать в доме, читать книги, лечить, воскрешать из мертвых. Нужно попросить у Тасмин рецепт этих лепешек из теста. Даутцен обязательно передаст его поварихе в замке отца.
Мысль о доме печальна.
Есть больше не хочется.
Девушка кладет остатки винограда на стол и смотрит в окно.
Океан тихо дремлет.
Мелкие волны едва слышно шепчутся между собой, приходя из какого-то невидимого места на горизонте.
Водная гладь сливается с небом. Линия берега уходит за дом. Серый песок. Темная галька. Брошенная лодка. Столбы электропередач, которые кажутся Даутцен распятиями. Две скалы и разрушенный пирс.
Там.
В нескольких метрах от океана на берегу сидит Тасмин.
Она надела черное платье. И теперь словно ворона. Птица на пляже. Застывшая звезда, гравитационное притяжение которой настолько велико, что покинуть ее не могут даже объекты, движущиеся со скоростью света. Настоящая тьма без прикрас.
Даутцен находит для нее другое определение.
Она говорит:
– Ты совсем не похожа на цветок.
Слова растворяются в воздухе. Но Даутцен еще долго думает о том, что они значат. Не каждый день встречаешь девушку, которая может воскрешать мертвых. Одна рука Тасмин будто бы преждевременно постарела. Говорящий кот дружит с ней, как человек.
И еще.
У нее на сорочке надпись «БОГИНЯ».
Воспоминание вызывает улыбку.
Даутцен натягивает через голову платье, которое оказывается слегка коротким для такой высокой девушки. Она не придает этому никакого значения и лезет в окно.
Она не слышит, как кто-то стучит во входную дверь.
4
В саду трава и цветы захватили каждый клочок плодородной земли.
Дикое поле. Россыпь зеленого, синего, желтого, красного. Нет и следа присутствия человека.
Даутцен срывает васильки и прыгает через забор. Никогда прежде она не делала ничего подобного. Жизнь в замке словно в тюрьме. Все следят друг за другом. Нечего бегать по коридорам! Приличным девушкам так нельзя поступать.
Даутцен неприличная.
Она цепляется краем юбки за гвоздь, торчащий в заборе, и показывает всему миру задницу. Небо молчит.
Девушка спускается с насыпи вниз к океану. Она старается идти тихо и при этом не прыснуть от смеха. Ничто не может помешать ее коварному плану. Она должна. Нет. Обязана показать Тасмин цветы. Может увидит настоящий облик этой самовлюбленной девчонки. Волшебство спадет и перед Даутцен предстанет горбатая старуха с крючковатым носом и гнилыми зубами. Так всегда выглядят ведьмы. Даутцен прочла кучу книг и знает, что Адамова голова может рассеять многие чары.
