Александр Операй
Тасмин
Потом добавляет:
– Перенеси нас туда. Создай этот мир.
Глава 6
1
Девора умела ходить между мирами.
Но перемещение отнимало у нее силу. Она старела. В тридцать лет молодым осталось только лицо. Все остальное иссохло. Девора прятала под одеждой обвисшую грудь, сморщенную кожу, угри и язвы, ожиревший живот, вспухшие вены, запах тлена из почерневшего влагалища. Иногда, в плохую погоду, она еле двигалась. Боли в мышцах и суставах приводили ее в ярость. В такие дни лучше было не попадаться матери на глаза. Она всегда била Тасмин ладонью наотмашь в лицо. Это обидно. Чертовски обидно, когда твоя дочь прикасается к силе и, пройдя в другой мир, остается все такой же молодой и красивой.
Девора умела воскрешать мертвецов.
Она любила кладбища, куда больше, чем чужие миры, где все выглядит странно и нелепо. Она была из тех женщин, которые не хотят каждое лето ездить отдыхать на курорт. Жарить свое мерзкое, постаревшее тело под Солнцем. Нет ничего хуже, чем выставлять свое уродство на показ зрителям. Отдать себя на суд всем этим малолеткам, которые тратят свою молодость только на то, чтобы как можно удачнее выйти замуж.
Мертвецы куда лучше живых.
Они служат и не требуют платы. Глупые. Безмозглые твари. Девора всегда воскрешала таких. Она не могла вернуть душу, сознание или нечто такое, что делало плоть человеком. Она приводила в мир полуразложившиеся трупы, которые были живыми, но продолжали гнить дальше, превращаясь со временем в скелеты, обтянутые кожей.
Они стали ее орудием. Ее Армией Тьмы.
Мать Тасмин завоевала и получила все земли от Когтистых гор до Затонувшего леса. Реки крови. Сожженные дотла деревни. Разрушенные города. Тысячи трупов, которые тут же вставали под знамена той, что несла смерть. Девора провозгласила себя королевой и начала править жестокой и сильной рукой.
Она упивалась властью. Золотом. Бриллиантами. Она трахалась, ела и пила. Придавалась праздности, брала из других миров людей и животных себе на потеху, устраивала гладиаторские бои и сжигала недовольных на кострах.
Все это длилось несколько лет.
До тех пор, пока Девора не поняла, что скоро умрет.
В один миг Эфраим – столица нового королевства – превратился из места разврата и греха в святыню для поклонения старым богам. Девора возвела множество храмов и алтарей в угоду Ваалу, Асерат, Азатот. Она приносила им жертвы. Сотни рабов каждый месяц лишались жизни на вершине святого холма Ваала. Девора держала их сердца в руках и тянула к далекому небу. Она взывала о милости. Просила о помощи. Она хотела жить вечно.
Боги иногда слушают смертных.
Достаточно помолиться. Отдаться им в услужение. Творить божью волю. Здесь. На Земле.
Тасмин никогда не молилась.
Даже в ту ночь, когда ее изнасиловал Бледный.
Она плакала в своей маленькой комнате во дворце под хохот и гомон пиршества, которое Девора устроила в честь восемнадцатого дня рождения своего любимого сына. Она слышала музыку и визги шлюх и стоны мужчин. Тасмин хотела умереть. Сдохнуть. Исчезнуть. Перестать быть человеком.
Теперь она хочет жить.
Несмотря на то, что уже несколько дней подряд ее бьют и прижигают железом, топят в воде, душат и пускают по кругу. Они содрали кожу с ее ног и рук. Вырвали ногти. У нее теперь только один глаз. Они сделали с ней все, что хотели. И оставили жить.
– Где голова?
Нет ответа.
Все это закончится.
Скажи им.
– Где голова?
СКАЖИ ИМ!
И ВСЕ ЭТО ЗАКОНЧИТСЯ.
ТЫ УМРЕШЬ.
Но Тасмин молчит.
Она хочет жить.
2
В темнице холодно и сыро.
Где-то далеко-далеко шумит подземная река.
Это прекрасный звук. Он словно самая нежная музыка. Или лекарство от боли. Или улыбка Даутцен. Высокой голубоглазой девочки из забытого сна. Как и любая мечта. Она исчезла в тот самый миг, когда пришло время проснуться.
Тасмин висит на стене.
Тяжелые цепи сковывают ее по рукам и ногам. Она не может уйти. Соскользнуть в другой мир. Для этого нужно сделать хотя бы несколько шагов. Заставить реальность сдвинуться с места и измениться.
Кот Исмат остался на берегу океана.
Жив ли он? Сумел ли победить в борьбе с мертвецом? Или теперь трупные мухи едят его плоть, заражая личинками нос, глаза, уши.
Тасмин не знает.
Она запретила себе думать о том, что променяла жизнь несносного, милого зверя на девушку, которая никогда не сможет быть ее подругой. Укрыть Тасмин в холодную зиму своей теплой шерстью. Принести в подарок мертвого мышонка. Убить всех и все, что способно причинить Тасмин боль.
Что ж. Ты получила по заслугам глупая ведьма из Затонувшего леса.
Зачем теперь жить?
Тасмин смеется.
Хрипы, стоны, плевки. Не смех это вовсе. Боль. Слезы и боль. Хотелось бы хохотать. Откинуть голову и кричать от нестерпимого веселья. И АДСКОЙ БОЛИ.
Зачем теперь жить?
Разве не этот вопрос задают себе люди, когда просыпаются утром?
Нет.
У них есть дела.
Хождение между мирами не прошло даром. Что-то осталось. Песни. Стихи. Книги. Музыка. Жаль, что этому всему пришел конец. Тасмин мало что видела. Почти нигде не была. Ей всего лишь два дня назад исполнилось шестнадцать лет.
Железные ставни стучат. Ключ провернулся в замке несколько раз.
Где-то открылась тяжелая дверь.
Тасмин слышит лязг кольчуги и стук тяжелых ботинок. Стражники идут по коридору. Один из них что-то мурлычет под нос. Похабную песню о шлюхах в лагере на далекой границе соседнего королевства.
Тасмин смеется. Шипит разбитым ртом.
Сегодня они не смогут ее изнасиловать. Ни спереди, ни сзади. Там все стерлось до мяса, и они прижгли раны, чтобы девушка не истекла кровью. Там все черное, как между ног у иссохшей Деворы.
Тасмин закрывает глаз.
Она не хочет видеть лиц своих палачей.
Они ведь люди. Не какие-нибудь волшебные твари, упыри или оборотни. Обычные мужчины, у которых есть матери и дочери. Мужья и отцы.
Они просто люди. И все.
Двери в темницу открываются настежь и с грохотом бьются о стену.
– Простите, Ваше Величество! – говорит один из стражников. Судя по голосу это тот, что выдрал у Тасмин часть волос на голове и между ног.
Что-то скрипит.
Снова грохот. Мольбы о пощаде.
Тихо. Слишком тихо в маленьком подвале. И от этого страшно.
Шаги приближаются к Тасмин. Они все ближе и ближе. Она чувствует запах. Его нельзя спутать ни с чем другим. Это KENZO. Смесь мяты, лимона, сирени и серы.
Невидимый гость берет Тасмин за руку. Сила течет через пальцы. Она смешивается, меняется и остается. Ее совсем мало. Крупица. Но и этого хватит для разговора.
– Здравствуй, сестра.
Тасмин открывает глаз и смотрит в голубые глаза Бледного. Они такие прекрасные. Чистые. В них нет и намека на жестокость, насилие и ярость. Взгляд холодный. Он принадлежит человеку, который давно покончил со всеми страстями и принял мир таким, какой он есть. Нашел свое место.
В последний раз Тасмин видела брата еще глупым мальчишкой, который все забавлялся с армией мертвецов своей матери, вешая по деревням недовольных крестьян и топившим города в крови заговорщиков и бунтовщиков.
Сейчас перед ней стоял высокий мужчина с длинными ногами и широким торсом. Он носил белые волосы по плечи и серьги в ушах. Брат отбросил вкусы матери в сторону. Его одежда черная. Он теперь только призрак былого.
Но, как и два года назад, так и сегодня у Бледного нет лица.
Он носит маску. Без носа и рта. Там только глаза. Мертвый холод, леденящий душу. Таким порою бывает небо над кладбищем. Пустота, которая упирается в непролазную тьму, где все звезды остыли, и Вселенная больше не расширяется.
– Я слышал, твой кот наконец-то издох.
– Мне очень жаль.
Голос у Тасмин сухой, как песок, гуляющий по пустыне.
– Напротив. Я очень рад.
– Нет. Ты не понял. Мне очень жаль, что Исмат не закончил с тобой. Он бы мог вырвать тебе глаза, вместо того чтобы сожрать твои губы и нос.
Бледный молчит.
Он прекрасно владеет собой.
Тасмин горько видеть такое.
Боль возвращается, и она закрывает глаз. Голова падает на грудь, и девушка виснет на цепях, лишившись сознания.
Бледный берет Тасмин за руку и снова отдает сестре часть своей силы.
– Даутцен шлет слюнявый привет. Девочка думает ты сейчас во дворце, готовишься к завтрашнему представлению.
– Что ты с ней сделал?
– Я?
Бледный разводит руки в стороны и прохаживается по камере туда-сюда.
– Представь себе ничего. Да и что я могу сделать с женщиной после того, как твой кот сожрал мой член и яйца. Я теперь больше сестра, чем брат тебе, Тасмин.
Ведьма смеется.
Той силы, которую дал Бледный наконец-то хватает на хохот. Она запрокидывает голову к потолку и заливается визгом.
– Вижу ты закончила курсы плохой актерской игры. Другие миры не сделали твой кругозор шире. Не добавили утонченности мыслям. Ты все та же девка из леса.
Голос у Бледного ровный, спокойный. Маска глушит любые тона.
– Жаль, что ты всегда любила людишек попроще. Всю эту вонючую погань, которая мнит себя Homo sapiens. Ты бы стала хорошей женой для меня. Я бы мог завоевать все миры и без старухи Деворы. Впрочем, ты редкая дура. Могла спасти их всех. Хоть каждую засратую крестьянку из любой навозной кучи в этом королевстве. Я был бы не против. Я Pro-choice феминист, между прочим. Но ты… тебе нужны такие, как Даутцен. Она напоминает тебе прежнюю Тасмин? Ты хочешь спасти ее, потому что так в своем извращенном воображении вернешь невинность? Поздно, сестренка. Я побывал во всех твоих сладких местах.
– Ты много болтаешь. Мать называла тебя Бесполезный, когда ты не мог ее слышать.
– Где голова?
Тасмин молчит.
– Ну хорошо. Вот тебе информация для размышлений. Лорд Линдеманн решил взять твою белобрысую в услужение. Ему уже шестьдесят и встает у него только на маленьких девочек. Сколько там нашей Даутцен? Двенадцать? Тринадцать? Ты только представь. Жирный старый дед раздевает ребенка, кусает соски, раздвигает ноги. Он знает, что такое настоящий мужчина. Я даже смею заверить тебя, что сам прослежу, как все пройдет. Может засуну девочке в рот все, что осталось здесь от мужчины.
Бледный трогает себя за пах.
– Убирайся.
– Где голова?
Бледный складывает руки на груди.
Он перебирает пальцами складки одежды.
– Я спрошу в последний раз. И если ты не вернешь мне мать. Твое место в этой камере займет Даутцен. Ты меня понимаешь?
Бледный хватает Тасмин за остатки волос и поднимает голову сестры вверх. Он снимает маску с лица и предстает перед ней во всей красоте своего уродства. Губ нет. И левой щеки. Зубы торчат в разные стороны и вылазят сквозь дыры. Вместо носа одна черная бездна, внутри которой что-то сопит и движется вверх, а затем опускается вниз.
Бледный наотмашь бьет Тасмин ладонью в лицо:
– ТЫ МЕНЯ ПОНИМАЕШЬ?
Тасмин сглатывает кровь.
Она делает глубокий вдох, потом выдох.
Тасмин шепчет:
– На краю Затонувшего леса река. Она приведет тебя к хижине. Увидишь ее только если зачерпнешь силу старых деревьев. Найдешь свою мать на дне омута. Там ей самое место.
Бледный надевает маску обратно. Но его рука застывает на полпути. Он садится на корточки и заглядывает Тасмин в лицо.
– Я рассказал девочке правду.
– Она бы и так все узнала.
– О нет, нет, нет. Какие глупости. То, что ты убила Девору здесь не секрет ни для кого. Спорю, что она еще в первую ночь во дворце Линдеманна услышала эту страшную и слегка душную историю о том, как вероломная дочь предала свою любящую мать, отрубив ей голову топором
– Ты много болтаешь.
– Я рассказал Даутцен о том, что ты хранишь глубоко-глубоко в своем каменном сердце, сестренка. Теперь девочка знает, что она лишь персонаж в твоей маленькой душной книжке. Вся ее жизнь иллюзия. Образ из бабской истории о подружках. Вся она ненастоящая. Девочка-кукла.
Тасмин молчит.
Кровавая слеза вытекает из единственного глаза и падает на белые волосы Бледного.
Он уходит.
И шаги его гулко отражаются от стен подземелья и повторяются сотни раз.
3
Тасмин плачет.
Из пустой глазницы на правой стороне лица течет кровь.
Она сладкая, как спелый гранат.
Слеза из уцелевшего глаза соленая, как океан.
Нужно жить.
Хотя бы еще несколько часов.
Время тянется. Есть только боль и слезы. Они как минуты и часы. Складываются и переходят друг в друга. Слезы и боль.
Что же ты натворила?
Даутцен теперь никогда тебя не простит.
Нужно жить.
Боль пройдет.
Слезы иссякнут.
Шестнадцать лет Тасмин была одна. Ничего не изменилось. Никому не нужна. Все только и ждут, чтобы кто-то другой обратил на них внимание. Заметил. Выделил из толпы. Сделал единственным. Исключительным. Вечно ожидание Годо. Время, проведенное за разговорами о том, как важно любить, чувствовать, надеется, ждать. Ждать. Ждать. ЖДАТЬ.
Избитая.
Изнасилованная.
Изуродованная.
Веришь ли ты, что все будет хорошо?
Черная полоса сменится белой. Время вылечит раны. Ненависть обернется любовью.
Нет.
Все умрут.
Двери темницы скрипят.
Засовы отходят в сторону. Замки падают на пол. Стражники заходят в камеру к Тасмин.
Она не хочет никого видеть и не открывает глаз. Жестокие люди смеются над болью других. Они получают удовольствие наблюдая за тем, как человек превращается в кусок мяса, способный только стонать и молить о пощаде. Но ответа не будет. Никаких надежд на спасение. Только агония и страдание.
Стражники опускают цепи и снимают Тасмин со стены.
Они пришли сюда вчетвером, хотя справился бы и один. Девушка почти ничего не весит. От нее мало что осталось. Она не человек. Не женщина. Она никто и ничто. Оболочка годная лишь как игрушка для ветра. Мусор, который давно пора сжечь.
Мужчины хватают ее под руки и тянут к двери.
От них пахнет кашей и луком. Потом. Кровью. Гибелью мира.
Тасмин чувствует боль. Ноги скользят по грязному полу. Там, где с нее сняли кожу, мясо сдирается до кости. Кандалы гремят, заглушая крики и стоны других заключенных. Тасмин не может сделать шаг и уйти. Вновь оказаться на берегу океана. Там, где волны качаются туда и обратно, будто малые дети на качелях под деревом. Веселые. Счастливые. Невинные.
Стражники тащат девушку через коридоры и комнаты. Наверх по лестнице. Дальше. По улице на площадь. И толпа заливается воем, когда видит изуродованную Тасмин, которая сейчас умрет у них на глазах. Лучшее зрелище из возможных. Бесплатное развлечение в праздничный день.
– Убийца!
– Шлюха!
– Сука!
Яркая боль заставляет Тасмин очнуться и закричать. Кто-то швырнул в нее камень. Незнакомец целился в единственный глаз, но промахнулся. Удар пришелся по носу и рту. Снова кровь.
Толпа визжит от восторга.
– МЕРЗАВКА!
– ГРЯЗНАЯ ДЕВКА!
– УБИЙЦА!
Светит Солнце.
Зима отступила. Вьюга забрала свое белое платье и ушла в далекие Когтистые горы.
Сегодня по-настоящему теплый день. Скоро апрель. Дальше весна. Ручей в Затонувшем лесу превратится в бурлящую реку и, быть может, смоет хижину Тасмин. Так все закончится. От девушки не останется и следа. Словно она никогда не рождалась.
Стражники привязывают Тасмин к столбу посреди площади. Руки поднимают вверх и срывают с тела остатки одежды. Она выглядит как ребенок. Но толпа этого не замечает. Люди смеются над ранами и побоями. Над кровью и ожогами между ног. Над срезанными сосками и содранной кожей.
Тасмин поднимает голову и обводит взглядом площадь.
– Плачь!
– Кричи!
– Покайся и помолись!
Девушка молчит.
Там.
Чуть в стороне от толпы. На высоком помосте, среди слуг, еды и питья сидит Бледный. Он воздвиг себе трон не хуже, чем во дворце в Эфраиме. Он статуя в храме. Его маска блестит на Солнце, как будто лик божества. Время от времени Бледный швыряет в толпу куски мяса и золотые монеты.
Толпа вопит от восторга:
– Славься король!
По правую сторону от Бледного сидит лорд Линдеманн. Обрюзглый старик. Он весь перемазался жиром и залил верх платья вином. Складка на подбородке болтается туда и сюда всякий раз, когда лорд тянется к новому блюду. Он кладет еду в рот и, пожевав, сплевывает на поднос. Левая рука старика лежит между ног у Даутцен. Пальцы движутся вверх. Потом вниз.
Девочка плачет.
Она смотрит на Тасмин.
Голубые осколки весеннего неба. Там больше нет ни радости, ни покоя, который когда-то нашла в них ведьма из Затонувшего леса. Теперь только ужас. Неверие. Крик. Слезы льются по щекам Даутцен. Она никак не может узнать свою Тасмин. То, что сейчас распято на столбе по среди площади не может быть тонкой, печальной черноволосой девушкой, которая показала Даутцен волны и океан.
Тасмин отводит взгляд в сторону.
Она не хочет, чтобы Даутцен увидела, что теперь у нее всего один глаз. По-прежнему черный. Но сейчас весь в крови.
Стражник поднимает с земли бутыль с темной жидкостью. Он выдергивает пробку и льет на голову Тасмин масло. Лицо, грудь, руки, ноги, спина. Все вспыхнет сразу. Боль будет невыносимой. Пекло. Ад для убийц. Мясо средней прожарки в горячей крови, от которой идет белый пар. Девушка должна кричать. Выть. Молить о пощаде.
Толпа будет довольна.
Она уже замерла в предчувствии зрелища. В ожидании чужой муки за грехи всего человечества.
Осталось дело за малым.
Стражник обливает остатками масла хворост и поленья, сложенные вокруг столба. На площади становится тихо. Дыхание людей превращается в один монотонный шепот.
Чьи-то нервы не выдерживают напряжения, и над толпой летит возглас:
– СГОРИ В ОГНЕ, ВЕДЬМА!
Стражник улыбается.
Он заглядывает Тасмин в единственный глаз. Такое у него любимое развлечение. Он всегда проделывает этот трюк. Бабы перед смертью словно после хорошего мужика. Живые. Настоящие.
– Ну давай. Покричи.
Но Тасмин молчит.
Здесь только грусть и усталость. Девушка будто уже видела свою смерть. Все это скучно. Жестокие людишки. Их нелепые игры. Тысячи лет пройдут и ничего не изменится. Безумцы и мертвецы.
Стражник берет в руки факел и поджигает хворост с края кострища. Другие делают тоже самое. Каждый со своей стороны. Огонь вспыхивает и бежит вверх к столбу. Шумный. Веселый. Он трещит и полыхает.
Тасмин поднимает взгляд на Даутцен.
Девочка смотрит на ведьму сквозь пламя.
Что-то проходит по воздуху. Оно течет, меняется. И остается. Настоящая сила не требует молитв и псалмов. Она просто есть. Идет от источника к проводнику. Ничто не может остановить поток.
Тасмин произносит одними губами:
– Закрой глаза.
Даутцен кивает. Она умная девочка. Все понимает. Больше нет слез. Пусть плачут другие. Она закрывает глаза.
Огонь полыхает сильнее. Тасмин горит.
По толпе проносится ропот.
Убийца молчит. ЕЙ НЕ БОЛЬНО. Она умерла. Идиоты из стражи перестарались. Нужно было оставить девку в покое. Дать отдохнуть. Напоить, накормить. Она просто сдохла от страха. Никакого веселья. Пора расходиться.
Пламя костра становится ярче.
Оно растет вверх и поднимается выше, чем крепостная стена. Ветер закручивает огонь вихрем. Яростный вой голодного зверя трубит над башнями замка.
Люди на площади кричат от боли и страха. Они писаются и срут под себя. Их желудки выворачивает наизнанку, и вязкая жижа льется из сотен ртов. Кожа на лицах тянется в сторону пламени, будто чья-то рука ухватила ее и теперь разрывает на части. Оболочка слазит с тела вместе с одеждой и обнажает мясо. Кровь хлещет повсюду. Из каждой трещины и дыры. Мышцы слезают с костей. Мясо падает на землю и тут же превращается в гниль. В лужи дерьма.
Огненный вихрь врезается в толпу и сжигает кости в прах. Пламя разрушает стены замка, здания и дома, церковь, храм и дворец. Оно пожирает помост. Плавит бледную маску и жир лорда Линдеманна. Обращает в пепел всех стражников и палачей.
Земля покрывается трещинами в том месте, где на нее ступает Тасмин.
Она идет через огонь. Все что смогло уцелеть на площади становится белым песком. Живое отдает свою силу и умирает. Пустота поглощает останки тел, одежду, оружие, камни и металл. Мир крошится, как печенье.
Тасмин выглядит скверно.
Сила разрушает ее. Она зачерпнула слишком много. По площади бредет вековая старуха. Единственный глаз, которым она смотрит на мир, теперь белый.
Тасмин склоняется над остатками помоста и разгребает пепел и кости. Ее иссохшие руки вынимают Даутцен из-под обломков.
Девочка жива. Она дышит. Ее одежда сгорела в пламени, но сама она не пострадала. На ней нет ни царапины, ни ожога. Белые волосы в саже и стали такими же черными, как когда-то у ведьмы из Затонувшего леса.
– Не открывай глаза, – говорит Тасмин.
Она поднимает Даутцен на руки. Оглядывается по сторонам. Все кончено.
Все они сдохли.
Старуха уходит с площади и бредет в сторону главных ворот замка. Никто не мешает. Здесь теперь склеп. Кругом одни призраки и мертвецы.
Тасмин нет до них дела.
Пусть бродят среди рухнувших зданий хоть целую вечность.
Сила течет сквозь нее.
Улицы и дома рассыпаются в пыль. На месте замка остается пустыня. Она тянется за ворота. Через луга и поля. Все дальше и дальше. Сквозь деревья в Затонувшем лесу.
Тасмин несет Даутцен туда, где все началось.
Она повторяет снова и снова:
– Не открывай глаза.
***
Даутцен приснился кошмар.
Она видела старую ведьму. Без волос и зубов. Всю в морщинах. И струпьях. Уродина смотрела на девушку единственным белым глазом. Она хотела забрать у Даутцен молодость и жизнь. Или проклясть каким-нибудь другим гадким способом. Такие ведьмы творят только зло. В сказках лишь красивые колдуньи всегда были добрыми. Карга тянула к Даутцен свои обожженные руки и гладила культями девочку по волосам.
Кто-то прошелся по одеялу.
Даутцен открыла глаза.
Кот Исмат бродил по кровати. Он обнюхал черное платье в ногах у Даутцен, а потом оглядел комнату и очаг. Казалось, он что-то искал и все никак не мог поверить, что больше не может это найти.
– Ее больше здесь нет, – сказал кот и взглянул Даутцен в глаза.
Ветер завыл за окном старой лачуги.
Затонувший лес пошатнулся и заскрипел всеми ветками сразу.
То была радость.
МЕРЗКАЯ ДЕВКА МЕРТВА!
Исмат злобно шикнул на дверь. Потом прыгнул к изголовью кровати и уткнулся мордой девочке в шею.
Даутцен рыдала.
– Она просила показать тебе дорогу домой.
