Александр Олегович Фирсов
Рыбий глаз
Вначале Андрейка не понимал, зачем они так старательно это делают, хоть и было видно, что многим рыбам это действие дается с заметным трудом. Но когда он присмотрелся, то он понял, что рыбы, хлопая пастью, создавали тонкие колебания воды вокруг себя, тем самым искажая реальность. Хлопать ртом необходимо было совершенно не случайно, а закономерно, последовательно и по специальной технике. Разные техники искажали водную гладь вокруг рыб тем или иным образом. Это было похоже на произнесение заклинаний или заговоров, прямо как в сказках – настоящая же природа этого явления была непонятна Андрейке, но выглядело действо необычно и непонятно.
Наконец мальчик догадался, в чем смысл – подслеповатые рыбы на самом деле и не видели соседей через тонкую пленку возмущения пространства, точнее видели, но не по-настоящему, а лишь измененную транслируемую форму, которую каждая рыба создавала постоянно тем, что без конца хлопала ртом. Становилось ясно, что немые рыбы использовали это умение для коммуникации друг с другом. Строилось их общение так – рыбы показывали друг другу небылицы, которые сквозь мутную призму на глазах становилась былью, самой настоящей, но только для конкретной рыбы. Так строился мир, в котором они существовали. Система подобных взаимоотношений поражала своей сложностью и многообразием, если удавалось посмотреть на нее в целом. Но главное и самое удивительное было то, что мелкое и, казалось бы, незначительное искажение воды отдельными рыбами в массе приводило все пространство жизни этих существ в бесконечный шторм из помех, в котором совершенно невозможно было увидеть хоть что-то действительно реальное. Реальными, пожалуй, была только холодная чернь воды и редкие прикосновения рыб о друг друга. Потому как, на самом деле, ничего другого тут не было. Но, что виделось и как воспринималось это слепыми рыбами, живущими иллюзиями, оставалось только догадываться.
Поначалу восхитившись такому диву, очень скоро Андрейка стал скучать, потому что понял, что ничего нового среди одних и тех же рыб не делалось и не случалось и, по сути, они просто плавали взад-вперед, хлопали ртами и таращили бельма в пустоту, наполненную галлюцинациями.
В какой-то момент мальчику стало совсем противно смотреть на рыб, но внезапно его внимание выделило из общей массы рыб одну, которая «стояла» в воде неподвижно и внимательно глядела на Андрейку. Не было сомнений в том, что она смотрит именно на него, что было удивительно, но еще больше Андрейка удивился, что у этой странной рыбы глаза не были заволочены мутной пленкой, как у остальных. Рыба глядела на него ясным и внимательным взглядом. Глаза, точнее один, который было видно, потому что рыба стояла боком, отражал боль и безысходность. А еще видно было, что рыба испытывает облегчение, глядя на мальчика. Видимо, из-за того, что за долгое время увидела что-то кроме холодной пустоты и одурманенных сородичей. Глаз дрожал от бесконечного одиночества этой «бракованной» особи, в которой теперь тлела некоторая надежда, как будто рыба ожидала каких-то кардинальных, решительных действий от этого необычного великого существа, которое простиралось над ними прямо сейчас.
Андрейка, поняв это, смутился. Он не представлял, чем может помочь конкретно этой и всем остальным рыбам. Ему захотелось покинуть это место. Он развернулся и стал плыть прочь, что было силы. Но как часто бывает во снах, силы покинули его, и неистовые гребки руками и ногами не приносили никакого эффекта – он почти не сдвинулся с места. Изредка оборачиваясь, мальчик видел, как та самая рыба все еще печально и умоляюще смотрит на него.
***
Тут он проснулся. Точнее его разбудила бабушка.
– Вставай, лежебока, сейчас отоспишься, а ночью будет не уснуть. И чего ты вообще дома? Все ребята большой гурьбой отправились куда-то туда, в сторону светлого бора.
Сон мигом сошел с Андрейки. Он едва не проспал вечернее культурное мероприятие. Тогда уж каждый малыш в деревне в полном праве мог считать его трусом до конца дней. Мальчик как ошпаренный подскочил с кровати и засобирался уходить. По всей видимости, было уже много времени, потому что в комнате царил сумрак. Нужно было спешить со всех ног.
– Ты чего такой потерянный, кошмар что ли приснился? – спросила бабушка удивленно.
– Да…нет, не знаю, странное что-то, не понял, но неприятно…рыбы снились, странные.
Бабушка подошла к телевизору, нажала большую кнопку на панели, и темный, дремавший до этого экран озарился ярким неестественным светом, внутри которого пели и танцевали красивые люди, блистая яркими одеждами, счастливыми и уверенными лицами.
– Рыба, говоришь… видать, настоящий улов тебе уже во сне снится… хе-хе, – вновь принялась она за обычные колкости, усаживаясь поудобнее перед телевизором, громкие звуки из которого уже заполняли собой все пространство дома.
Мальчик не обиделся на нее – он знал, что бабушка говорит это не в обиду, а чтобы поднять собственное настроение. Всегда, после удачной остроты, лицо ее на время смягчалось, глаза задорно поблескивали, как, должно быть, бывало в молодости, и даже шаг становился легче.
Мальчик, уже стоя на пороге, оглянулся. Синеватый свет от телеэкрана падал на бабушку, освещая ее лицо – блуждающую улыбку и округлившиеся глаза, которые уже перестали воспринимать что-либо вокруг, кроме цветного, слегка рябого изображения вертепа из волшебного ящика. Она выглядела забавно, словно малое дитё. Андрейке припомнилось, как однажды, идя из школы весенней порой, проходя мимо детсада, видел за забором троих малышей, которые стояли вокруг лужи и завороженно глядели в нее такими же точно глазами. Андрейка улыбнулся воспоминанию и открывшемуся очевидному сходству и на секунду подумал, что может быть лучше ему остаться дома? Присесть рядом с бабушкой на диванчик и вместе смотреть дурацкий музыкальный концерт, смеяться над нелепыми костюмами эстрадных певцов, лузгать семечки, а потом, прижавшись к теплому бабушкину боку, мирно задремать.
Тут же ему вспомнилась не прощающая слабости детвора, задиристый Иван, противный Женя и славная Марья, и потому, ни слова не говоря, он вышел, тихонько притворив за собой дверь.
***
Он очень спешил, почти бежал, то и дело спотыкаясь на неровной проселочной дороге. Последние лучи уходящего солнца, пробиваясь сквозь преграду плотных облаков, еще пытались кое-как осветить ему путь, но сизое мрачное небо впереди своим видом предрекало темную беззвездную ночь. Воздух наполнился сырой тяжестью и уже холодил кончики ушей и носа. В полях за домами замечалась белая дымка зарождающегося тумана, стелющегося вдоль высокой темной травы. Природа, словно скорбя по уходящему солнцу, переодевалась в ночной траур. Темнела, тяжелела и затихала.
Мальчик так боялся опоздать на встречу, что, кроме этой мысли, ничего другое его не беспокоило. Главное было прийти, успеть, а там разберемся.
Мимо него уже проплывали окраинные дома, а значит, очень скоро должен показаться горбатый свод крыши того самого дома, где по легенде жила безумная старуха. Андрейка щурился в темноту, пытаясь разглядеть впереди темные фигурки ребят, и вот к его большому облегчению впереди зажегся луч фонарика. Значит, они еще ждут опоздавших.
Мальчик ускорил шаг и через полминуты увидел, что навстречу ему идет, тяжело сотрясая землю резиновыми сапогами, местный егерь, имя которого он не знал, ведь все звали его просто – Шатун, потому что был он угрюм, бородат и не стрижен и все время шатался туда- сюда в поисках выпивки. Дети побаивались его, и Андрейка в том числе, но сейчас его преследовала другая тревога, и поэтому он, сжав кулаки, быстро выстрелил:
– Здравствуйте! Можно спросить? Вы случайно не видели компанию ребят дальше по дороге?
Шатун, не сбавляя шаг и даже не удостоив мальчика взглядом, прорычал что-то нечленораздельное, но Андрейке как будто послышалось нечто вроде – «не видел никого».
Андрейка запаниковал. Никак не может быть, чтобы не видел, бабушка ведь точно сказала, что встретила толпу по дороге домой. Может, свернули к старым баракам и жгут там костер? Через минуту в поле зрения оказался заброшенный дом, но перед ним не было ни души. Андрейка подумал, что ребята точно поменяли планы – верно, девчонки струсили в последний момент, а парням без девичьих восторженных взглядов, устремленных вслед, лезть черт знает куда, интереса не было никакого. Но тут в проемах окон старого дома вдруг загорелись огоньки, и с каждой минутой их становилось все больше.
Подойдя к дому, Андрейка увидел, как из окон дома, один за другим лезут ребята. Видимо, из «голых» окон выбраться наружу было быстрее, чем впотьмах выискивать входную дверь. К тому же так было только веселее. Подстегнутые веселым страхом, дети хотели покуражиться. Тонкий смех, гулкие выкрики, словесные перепалки, сумасбродство – вот спутники гулящей юности, пышущей жизнью, уверенностью и неосознанными, но сильными желаниями. Время, когда веселье – не приходящий изредка гость, а сама суть твоего молодого, здорового тела. Когда зачастую суровый мир смотрит на твои выходки сквозь пальцы и благосклонно дает тебе отсрочку на последствия поступков. И когда за лето успеваешь прожить целую жизнь, но так ничему и не научиться.
Андрейка подошел к шумной ватаге, которая его, казалось, даже не заметила, встал на обочине дороги, переминаясь с ноги на ногу, не зная, какие действия нужно предпринять дальше. Он попробовал поздороваться со всеми, но общий шум проглотил его неуверенное приветствие. Неловкое стояние продолжалось до тех пор, пока основная масса детей не оказалась снаружи и не стала с шумом вываливаться на дорогу, где стоял Андрейка. Тут его стали замечать.
– О, пришел. Привет.
– Хай, задрыга! Опять ты все пропустил.
– Здорово Андрей, да ты ничего не пропустил, нет там никого, кроме пауков и крыс.
Народу было много, на удивление собрались почти все ребята, кроме самых уж маленьких. Кто помладше, сразу распрощавшись со всеми, побежали домой, с надеждой, что их не заругают, что пришли после захода солнца. Остальные сами собой разбились по маленьким группкам по два-три человека и оживленно переговаривались, время от времени перекрикиваясь с соседними.
Посреди всего этого ажиотажа одиноко стоял Андрейка, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая по сторонам, стараясь не встретиться ни с кем взглядами. С каждой секундой напряжение от осознания глупости и жалкости его положения все нарастало. Он принялся разыскивать глазами Марью – хотел подойти к ней, объясниться, но среди пестрой толпы никак не мог разглядеть ее рыжих кудрей.
Андрейка хотел было уже спросить кого-нибудь о ней, но тут увидел, как косая трухлявая дверь из террасы дома со скрипом отворилась и из нее вывалились три темные фигуры. По голосу Андрейка их тут же узнал. Это была вся та же троица, что застала его сегодня днем врасплох. Громче всех звучал низкий и разбитной, уже успевший поломаться голос Ивана, чуть меньше скрипуче, захлебываясь словами, звучал Женя, а фоном же звенел тоненький, журчащий, словно ручей, смех Марьи.
Когда те гуськом вышли на дорогу, Андрейка двинулся им навстречу шумной троице и, внутренне воззвав ко всей своей храбрости, обратился к ним:
– Вы уже все? В смысле, прогнали старую швабру? Жаль, что я не успел. Нужно было бабушке помочь по дому, – неожиданно для себя соврал Андрейка и что хуже, опустился до низости необычной для него в отношении пожилых людей.
Развеселая троица наконец заметила его. Лицо Ивана, до сих пор растянутое в улыбке, вдруг пренебрежительно сморщилось:
– А, это ты бледноглазый? Бабушке помогал, говоришь? Ну-да, ну-да. Верим, конечно, – он издевательски посмотрел вначале на Андрейку, а затем на Женю, которому сказал что-то беззвучно, одними губами, после чего оба заухмылялись.
– Это правда, не веришь, спроси мою бабушку, – выпалил Андрейка и в поисках поддержки посмотрел на Марью. Но лицо ее ничего не выражало, точнее, выражало лишь одно – ну, уж нет, справляйся сам.
– Да я могу прямо сейчас туда зайти, даже один. – не унимался Андрейка. Иван коротко хохотнул:
– Ага, уже зная, что там никого нет – тоже мне храбрец, так любой может. С нами даже маленькая Нюша ходила в дом, а ты…зассал, так и скажи. Марья поморщилась, но опять же ничего не сказала.
– Ничего не зассал… я бабушке помогал… – к горлу Андрейки неожиданно подкатил горький ком. Видимо, это не осталось незамеченным, потому как Женя сразу загоготал.
– Ну, ты давай, поплачь еще тут, зассыха мелкий, чего вообще пришел, сидел бы дома под бабкиной юбкой и дальше? – неожиданно храбро сказал он.
Андрейка, привыкший к обидным шуточкам, не обратил бы внимание на эти слова, если бы грубиян не задел честь бабушки. Ярость в долю секунды заполнила его грудную клетку и неожиданно для самого себя тихий и уравновешенный Андрейка выкидывает руку, сжатую в кулак, и бьет обидчика точно в нос.
Женя с визгом отпрыгивает назад, двумя руками закрывая лицо. Меж пальцев его тут же выступает кровь. Перед Андрейкой в следующую секунду возникает рослая фигура Ивана, который сильно толкает его в грудь, отчего тот теряет равновесие и падает.
– Ты чего это, гнида, драться вздумал?! А ну, давай со мной, слабо?!
Андрейка в ужасе смотрит снизу вверх на грозного Ивана, не в силах вымолвить слова. Тут раздается совершенно дикий вой и сбоку от Ивана мгновенно появляется долговязая фигура Жени, на лице которого легко читается безумие и боевая ярость. Страшно вереща и выкрикивая проклятия, он прыгает на лежащего Андрейку и начинает молотить его руками.
– Ах, ты, падаль, сука, мразь, мутный глаз твой на жопу натяну! Чертов урод, будешь знать свое место!
Андрейка только успевает закрывать лицо локтями от летящих со всех сторон ударов. Спихнуть с себя безумца ему не хватает сил – все же Женя гораздо старше его, а сил ему придает его злоба. Время длится нескончаемо медленно. Мальчику кажется, что он получил уже тысячу ударов – он не чувствовал боли, слишком уж был занят отражением ударов, сыпавшихся градом на его голову. Он перестал слышать ругань противника – все звуки стали напоминать далекое неразборчивое бульканье – отчетливо он слышал только частое биение собственного испуганного сердца, которое. Казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
Вдруг перед глазами просветлело, и разом стало легко дышать. Андрейка чуть раздвинул локти и увидел, как Иван, обхватив Женю за талию, буквально снял его с Андрейки и теперь оттаскивал в сторону. Женя страшно корчил рожу и, по всей видимости, продолжал бранить оппонента.
Андрейка по-прежнему ничего не слышал. И по-прежнему мир двигался очень и очень медленно. Он больше с удивлением, чем со страхом, смотрел на грозящего ему кулаками Женю, на его искаженное ненавистью лицо, которое почти застыло в пробивающимся сквозь тучи лунном свете. Видел, как съехала на кончик носа его толстая оправа, как обильно сочится кровь у него из носа и капает на куртку и даже, как капельки слюны, вырываясь из его кривоватого рта, поблескивают в полуночном свету.
Тут Андрейка увидел кое-что другое, что заставило его разом похолодеть – вокруг коротко стриженной Жениной головы стали одна за другой появляться черные рябые точки. Те самые. На этот раз их было всего три, и они быстро, не встретив никаких препятствий, влетели Жене в разбитый нос. После этого мир завертелся с бешеной скоростью. Точнее, с самой обычной, но после бесконечно долгого периода заторможенности, непривычно скоро. Женю утащили куда-то за пределы видимости, а над Андрейкой тут же повисли обеспокоенные лица ребят, которые что-то невероятно быстро спрашивали, что Андрейка почти их не понимал. Да и не до того ему было. В голове бешено крутилась только одна мысль. Надо спасать Женю. Теперь он знал, что ему грозит опасность. А ведь это его вина – наверное, он случайно нанес ему смертельную рану. Что только теперь будет? Наверное, его посадят в тюрьму. И он больше никогда не увидит родителей. И не закончит школу, а значит, никогда не станет моряком, не заработает денег и не сделает операцию и до конца дней останется уродом.
Отталкивая ребят, Андрейка поднялся с земли. Голову его тут же закружило, и он завалился набок. Перед глазами все плыло, а в голове стало больно пульсировать. Он все еще плохо слышал и разбирал речь, но страх гнал его вперед. Он стал звать Женю. Из-за того, что он плохо слышал сам себя – он кричал, надрывая глотку, что есть мочи:
– Женя!!Женя!! Тебе нужно в больницу срочно! Ты умрешь! Уезжай обратно в город! Спасайся!
Андрейка раз за разом пытался встать, но вновь, не сделав и двух шагов, оказывался на коленях. От перенапряжения он почувствовал сильную тошноту. Его вырвало. Затем еще раз. А потом он просто растянулся на земле. и в глазах его потемнело.
***
Пришел в себя мальчик от чужого прикосновения и резкого, неприятного запаха, от которого щипало глаза и нос. Сквозь ресницы в уже совсем темном воздухе он различил угрюмое, заросшее густой путаной бородой лицо егеря. Шатун снял с себя плащ, накрыл им мальчика, а затем легко и осторожно поднял его на руки, прислонил ухо ко рту – убедившись, что парень дышит, круто развернулся и широким шагом стал рассекать темноту впереди. Казалось, что они двигаются очень быстро и так плавно, как будто парят над землей. Мальчик чувствовал прохладный ветерок на разбитых губах, остальное лицо было онемевшим, как бывает после укола в кабинете зубного врача. Руки и ноги окоченели от холода, и он с трудом мог двигать пальцами на них. Но в целом ничего. Жить можно. Мальчику нравилась невесомость, в которой он плыл сквозь темное пространство. Можно было представить себя космонавтом в открытом космосе. Впечатление усиливал тот факт, что мальчик был завернут в плащ – он запросто походил на скафандр, если абстрагироваться от сильного запаха сырой рыбы. А егерь Шатун был его личным космическим кораблем, неся его в далекие неизведанные галактики навстречу приключениям, добрым и веселым приключениям, которые всегда будут заканчиваться хорошо. Жаль, что сегодня не видно звезд. И что только за день сегодня такой?
***
В целом потасовка обошлась Андрейке малой ценой. Пару синяков на руках, пару шишек на голове. Для молодого организма – раз плюнуть. Приятным бонусом был маленький кровоподтек под правым глазом, на котором теперь с полным правом можно было носить повязку, ссылаясь на травму. Это было замечательно. А что было не таким замечательным, так это реакция бабушки, которая уже второй день пила валерьянку и все же была нервная до невозможности.
– Я на них в суд подам! Черти проклятые! Ребенка мне чуть не покалечили, звереныши! Еще и сбежали сволочи, оставили парня на земле лежать, одного! – то и дело вскипала она в разговоре с каким-нибудь гостем, который приходил разузнать пикантные подробности происшествия.
Приходила также бабушка Жени – довольно милая и светлая на вид старушка, которая робким голосом извинялась за внука, то и дело кланяясь и опуская глаза в пол. Бабушка измывалась над ней не менее получаса, отчитывала словно крепостную девку, то и дело проклиная ее род, в частности очкастого дурачка, который бьет детей много младше его самого.
– И чего, очешник твой дебильный, ровню себе нашел? Если кулаки чешутся, пусть приходит ко мне, я кочергой по хребту отхожу так, ей – богу, на всю жизнь запомнит, – высказывалась бабушка нарочито громко, чтобы ее слышали в соседних дворах.
Дальше больше: – Это ты виновата, Лешку своего так воспитала, да гуляла все – это во время беременности-то, все знают. Как не стыдно?! Вот такой внук дурной и получился – это тебя бог наказывает. Я еще и в милицию заявку подам, его на малолетку сошлют – туда ему и дорога!
– Не надо в милицию, Аня милая, не надо. Женька говорит: твой-то первый начал, нос ему разбил, хорошо ли? – чуть не плача, умоляла старушка и протягивала вперед пакет. – Вот возьми, для Андрюшки – тут апельсинчики и яблочки, конфеты шоколадные.
– Не нуждаюсь, слава богу. Подкупить меня вздумала? Не дождешься, – грозно отвечала бабушка, впрочем пакет все же взяла. – Всё, Клава, уйди с глаз долой. Иди лучше вразуми своего, а то чес-слово, быть беде.
Андрейка сидел в избе у открытого окошка и слушал бабушкино представление. Облегчения от чувства отмщения он не чувствовал, скорее наоборот, ему было жаль старую Клавдию, которая не за свои грехи прилюдно терпела унижения. Но и это его тоже мало заботило. В целом настроение у него было приподнятое. И вот почему.
Во-первых, прошло уже два дня, а страшное предзнаменование не свершилось – Женя был жив и здоров, не считая двух черных фонарей под глазами, что опять же не могло не радовать. Получалось, что в стычке ему пришлось хуже, чем ему. Никогда до сих пор не участвовавший в драках, Андрейка от мысли, что с некоторыми оговорками дал отпор мальчику на четыре года его старше, приходил в восторг.
Во-вторых, все деревенские ребята, получившие приличный нагоняй дома, чувствуя свою вину, то и дело подходили к его дому и робко интересовались самочувствием Андрейки, в ответ обычно получая порцию едкой бабушкиной ругани. Это тоже было приятно.
Но, главное, Андрейка узнал от бабушки, что егерю в тот вечер рассказала о плачевном положении мальчика, не кто иная, как Марья – единственная из ребят, кто одумалась и решила хоть как-то исправить ситуацию. Андрейка предпочитал думать, что поступила так она не из страха наказания, а потому, что, несмотря на обиду, относилась к нему неравнодушно.
Ну и конечно, классная пиратская повязка на глаз, которую пообещала связать бабушка, сладким предвкушением кружила голову. Теперь до конца лета можно будет на совершенно законных основаниях скрывать «пустой» глаз от окружающих и заодно пожинать плоды людского сочувствия. В общем, все вышло как нельзя лучше, и стресс последних дней улетучивался на глазах, а дни грядущие виделись лишь исключительно ясные и безоблачные.
***
Еще через день он наконец получил долгожданную повязку, сделанную из подкладки старого пиджака, старательно выкроенную бабушкой, которая вообще стала очень покладистой и чуткой к просьбам Андрейки. Повязка выглядела отлично. Правда, была темно-коричневого цвета вместо желаемого черного, но мальчик придираться не стал. Бабушка, в самом деле, окружила его такой заботой и вниманием после случившегося, о каких он раньше и мечтать не мог. И хоть Андрейка чувствовал себя отлично, она то и дело жалостливо глядела на него, подходила, чтобы обнять, проверить шишки на голове, погладить по спинке, что Андрейке понравилось весьма. Не то, чтобы бабушка ранее вообще не проявляла к нему нежных чувств – нет, просто это были редкие и суховатые ласки, сразу за которыми, как правило, тут же следовали подшучивания и колкости. Теперь все было иначе.
Андрейка физически ощущал, как струится жалость и нежность бабушки и передается особым теплом через ее морщинистую тонкую ладонь. Она даже смотрела на него теперь совсем по-другому – мягко и ласково, но в то же время чуть печально.
Каждый день на завтрак он получал любимые сырники с клубничным вареньем, а конфеты разрешалось есть без ограничений, так что он даже потерял к ним интерес. Перед сном бабушка читала ему сказки или просто подолгу разговаривала о том, о сем. Андрейка засыпая, размышлял, отчего так бывает, что к тебе начинают хорошо относиться, только если с тобой случилось что-то плохое? Но не найдя очевидного ответа, списывал эту странность в копилку уже имеющихся необъяснимых, но фундаментальных основ жизни, как например, почему после чего-то хорошего следует нечто плохое и наоборот. Когда он вырастет, то обязательно в этом разберется, потому что взрослые всегда все знают.
***
– Бабуль, я пойду на улицу погуляю? Мне уже надоело сидеть дома. Я хорошо себя чувствую, – кричал Андрейка из своей комнаты, стоя перед зеркалом и поправляя повязку на глазу. Он также пригладил волосы на голове и напялил белую парадную футболку с маленьким воротничком. Выглядело шикарно.
Из соседней комнаты тут же выросла фигура бабушки – в глазах ее читалась неуверенность и тревога:
– Ну не знаю. Может, хоть денек еще побудешь дома, на всякий случай?
– Хочется воздухом подышать, прогуляться. Я ненадолго. Можно?
Бабушка скривила губы и покачала головой, взвешивая решение.
– Ладно, на часик иди. Но далеко не уходи.
Андрейка улыбнулся бабушке, обнял ее и тотчас побежал на улицу. Уже подойдя
к калитке, он вдруг понял, что выходить «на деревню» было слегка боязно. Нервное чувство покалывало ноги, так что захотелось сначала присесть на корточки и обнять колени руками, а затем быстро-быстро вприсядку, пригибая голову, забраться обратно за надежные и непроницаемые для чужих взглядов бревенчатые стены избы.
Даже повседневные вылазки на реку или к старому дереву давались ему непросто. А теперь… и вовсе было тяжко… Первые сто шагов по проселочной дороге холодили пятки – необходимость здороваться с малознакомыми ему взрослыми или, что еще хуже, наткнуться на группу ребят, с которыми в обязательном порядке нужно было постоять и поговорить, это было очень мучительно, потому что подобрать нужные слова было непростой задачей.
Говоря что-то, нужно было тонко балансировать между занудством и чушью, серьезностью и глупостью сказанного. Не говоря о том, что всегда нужно было быть остроумным, что было сложнее всего. А иначе тебя неправильно поймут, и уж тогда держись. В общении с людьми нельзя быть каким-то конкретным, постоянным, потому что тогда тебя будут считать олухом, мрачным, клоуном, занудой или умником. Всегда надо было умело скользить по широкой дуге человеческих эмоций, без конца меняя вектор, и на ходу подбирать особые, «волшебные» слова и выражения, которые будут иметь положительный отклик в головах собеседников.
В отличие от той же Марьи, которая владела этим искусством мастерски, Андрейка начисто был лишен вербальной сноровки. А потому при ведении светских бесед и пустопорожней болтовни, которые, как известно, являются самыми важными и судьбоносными разговорами среди людей, он испытывал большие трудности. Порой, замечая впереди по дороге знакомого мальчугана, он судорожно принялся придумывать подходящее приветствие и повод для короткого переброса социально-значимыми фразами. Придумав что-то более-менее подходящее, он принимался раз за разом прокручивать диалог про себя, вживаясь в роль. И вот когда оставалось всего пару метров до встречного, он пугался, опускал глаза, тихо мямлил «привет» и значительно ускорял шаг. Секунд через десять, стресс уходил, и ему становилось стыдно за себя – он проклинал свою ничем не оправданную застенчивость и малодушие. И на добрые полчаса сникал совсем. Так бывало почти всегда.
А теперь, после всего случившегося он и вовсе не представлял, как поведут себя люди. Что будут говорить и о чем будут спрашивать? Держась рукой за ручку калитки, он все еще не решался сделать шаг за пределы двора. В голове его лихорадочно сменялись разные образы, которые описывали возможные варианты ближайшего будущего. Конечно, как всегда бывает, самые пугающие лезли на передний план, сочно и в деталях разворачиваясь перед глазами. А что если все в деревне сговорились против него? И презирают его за трусость и слабость. За то, что подло, без предупреждения ударил Женю и что потом даже не сопротивлялся обидчику, а безропотно сносил все удары и оскорбления. Вот выйдет он сейчас на дорогу, в новой белоснежной майке, с крутой повязкой на глазу, а на него будут смотреть с плохо скрываемым недружелюбием, а то и сплевывать ему под ноги. А дома в кругу семьи потешаться над ним, над его дурацкой повязкой из вельвета, над ним самим и над его истеричной бабкой.
Нет, не сегодня. Пожалуй, он посидит еще какое-то время дома, пока жар истории не остынет и не выветрится из людских голов. В глубине души он понимал, что в таком маленьком социуме, скудном на происшествия, такие случаи не забываются годами.
Андрейка уже подходил к крыльцу, как услышал тоненький голосок, раздавшийся за спиной:
– Привет, – пропищал неуверенный голос, и, словно его обладатель, засомневавшись в том, что слабый звук его голоса вообще способен распространяться в окружающей среде, чуть громче повторил: «Привет!»
Это был Петя. Маленький человечек. Так про него говорили. Был он маленьким не только по возрасту, а вообще. Все было в нем очень маленьким – плечи, руки и ноги, голова и лицо. Светлые волосы на голове были редки и тонки, как паутина. То же отражалось в характере. Повадки его были скудными, речь тихой и неубедительной. Даже когда он говорил какие-то действительно здравые вещи, звучало это как какая-то глупость. И даже контуры его худого тела будто не имели четкой границы, а распылялись в дневном свете, так, что издалека его и вовсе не было видно. И вообще весь он был каким-то прозрачным и невесомым, словно призрак, – подуй на Петю, и Петя рассеется как пар.
– Привет. Я тебя не заметил. Задумался… – ответил Андрейка. Петя был единственным ребенком в деревне его возраста, при разговоре с которым Андрейка не робел и не испытывал внутреннего дискомфорта. – Как дела?
Маленький человечек понял, что с ним соизволили контактировать, поэтому сделал маленький шажок к калитке. При этом Андрейка видел, что Петя смотрит на него с необычайным, трудно скрываемым любопытством. Петя был единственным из детворы, которого не было в тот злосчастный вечер у заброшенного дома.
– Тут ребята гадают, когда ты выйдешь на дорогу? Говорят, что Женя поступил подло, когда накинулся на лежачего. И еще он старше намного – а так нечестно, – пропищал Петя и немного подумав добавил: – Каждый может обидеть маленького.
Еще Петя никогда ничего не говорил от своего имени, и высказывался только в контексте общего мнения. «Люди говорят, слухи ходят, всем известно, принято считать» – вот фразы, через которые Петя аккуратно цедил свое собственное мнение так, чтобы ненароком не вызвать негативное возмущение пространства вокруг своей персоны.
– Маленьких обижать нельзя. Так только дураки поступают – это правда, – подыграл Андрейка маленькому человечку. Маленькая улыбка тут же озарила бледное лицо Пети.
– А кто так говорит? – поинтересовался Андрейка.
– Марья и другие девочки, – раздался тонкий писк в ответ. И после паузы чуть слышно:
– И некоторые мальчики тоже…
По обычаю, ни один мускул не дрогнул у Андрейки на лице, но внутри он ощутил горячий прилив самых разных ощущений в области груди и затылка.
– М-м-м, понятно-понятно, ясно…ну в общем, я чувствую себя хорошо, так что думаю завтра уже пойду на рыбалку, если будет хорошая погода. Там, на мостках.
