Александр Николаевич Лекомцев
Обутые глаза
В подрамниках лишь клопы
Со светлою верой в жизнь.
Единственный позитив
Того, что пришло к нулю.
За мифом рушится миф,
Что созданы во хмелю.
Сегодняшние творцы –
Завтрашняя пустота.
Но не прозрели слепцы,
Не свержена глухота.
Объявлен истиной блеф,
Считает ничтожный кот
Что он всемогущий лев.
А всё ведь – наоборот.
Гнетущая дребедень…
Впадает в раж и азарт
Наивный текущий день
Под властью краплёных карт.
Мы собираем плоды
С яблонь, которых нет.
Призрачные труды -
Звон фальшивых монет.
Кричащие зеркала
В поступках и делах
И явь, и наши сны,
Но больше в зеркалах
Мы все отражены.
За амальгамой крик,
За амальгамой стон.
Век превращает в миг
Зеркал живых простор.
Не скрыться от зеркал
Нигде и никогда.
Улыбка их – оскал,
И радость, что беда.
Нас мир зеркальный ждёт,
И в нём идти на суд.
Не нас от всех забот
К погостам понесут.
Не нас, а только плоть.
Она – угасший свет…
Оставит здесь Господь
Вчерашний звон монет.
Кричат на все цвета,
Крик всякий, что ожёг…
В них многие лета
Не каждый отражён.
Ваши глаза
Взгляд ваш томный не забуду,
Слов, что нежно говорю:
«Два по сто в одну посуду!
А потом я повторю».
В забегаловку ночную
Я ходил, как на парад,
Чтоб сквозь жизнь свою хмельную
Видеть ваш тревожный взгляд.
Я за стойкой любовался
Вашим алым пухлым ртом.
Жизнь порхала в ритме вальса
В мире сером и пустом.
Угощал бродяг я водкой,
И стихи читал бичам.
Кто-то плакал над селёдкой,
Матерился и кричал.
Их стихов терзали строки
О моей крутой тоске,
И пылали ваши щёки
От меня невдалеке.
Вы порой смотрели хмуро
И ругались во всю прыть:
«Ты опять нажрался, Шура.
Ну, когда ж ты бросишь пить?».
Время шло. Не так уж скоро,
С поллитровкой в рукаве,
Я познал вас под забором
На замызганной траве.
Не забуду взгляд ваш тяжкий,
Что терзал меня и жёг.
«Два по сто в одну чеплашку
И с капустой пирожок!».
Не забуду нежной девы
С ярким взором синих глаз
До сих пор не знаю, где вы.
Или я придумал вас?
Одиночество босое
Не забуду ни за что.
«Тётка с острою косою,
Лей в стаканчик… два по сто!».
Завистливый
Магнатом был завистливый Игнатий,
Не бедствовал и, в общем-то, смышлён.
Но только по натуре склочной, кстати,
Завидовал, кому попало он.
Завидовал известной балерине
И тем, кто часто режет колбасу,
Двум космонавтам, бабушке Марине,
И дереву кудрявому в лесу.
Карманнику завидовал упрямо,
Лягушке в луже, дятлу на сосне…
Переплелись комедия и драма,
Завидовал и в яви, и во сне.
Игнатию давно ничто не любо,
Частенько мрачен, постоянно лют,
Одно твердит сквозь золотые зубы:
«Вот сволочи, как здорово живут!».
Настанет день, что даст и кров, и пищу,
Благословляя мира кутерьму.
…Завидовать не станет даже нищий
Игнатию, идущему во тьму.
Камень
Надо мною летят облака кучевые,
Да не просто летят, всё по плану идёт.
Просто щедрые дал облакам чаевые
Неприметный в лугах пешеход.
Оплатил он такую безделицу щедро,
Вдаль ушёл по мосту над рекой,
Может, в небо или в глубокие недра
Со своею вселенской тоской.
Но не тешат меня облака надо мною.
Жаль не денег чужих, а растраченных дней.
Я веками сижу в зоне летнего зноя.
Мне прохожий велел: «Ты сиди, каменей!».
За совет этот добрый большое спасибо,
Я другим бы себя и представить не смог.
Я в цветочных лугах стал базальтовой глыбой…
Это всё, что дано мне под небом тревог.
Провидческий сон
Вновь в провидческом я сне,
Где не всё так славно.
Я шагаю по стерне
Весело, но плавно.
Всходит бронзовый цветок
На широкой клумбе.
Пива проглочу чуток
В местном сельском клубе.
Неуёмную шпану
Разгоню дубиной.
Я приехал на войну
С вечною рутиной.
Я приехал в мрачный блеф
Без артподготовки.
Я не заяц и не лев,
А в командировке.
Мудрецам, как и ослам,
Хочется разборок.
Сам себя сюда послал
В беспредельный морок.
В блеске бронзовых цветов
И фигур подобных.
Победить я всех готов
На просторах лобных.
Но, пожалуй, не смогу…
Тут их тьма буквально.
Мне на бронзовом лугу
Тошно, аномально.
Здесь живут и хлеб жуют,
Вы уж мне поверьте,
Украшая свой уют
Бронзовые черти.
На заборе, на плетне -
Портрет авторитета.
Подмигнул с портрета мне,
Как бы, неприметно.
Жлоб на дьявола похож,
Сказал мне, скорчив рожу:
– Шура, всех не перебьёшь
И обогреть не сможешь.
Он сказал, прищурив глаз,
С портрета плюнув в лужу:
– Так же будет и у вас
Или чуть похуже.
Неприятна эта весть,
Взрослые и дети.
Ведь давно такое есть
На моей планете.
На Земле моей больной
Стали явью байки.
…Я проснулся в летний зной
На бронзовой лужайке.
* * *
Из зеркала – взгляд наружу,
Знакомый мой… остроносый.
В жаркие дни и в стужу
Писал на меня доносы.
Гадил мне, где попало…
Да и другим – успешно.
Пирог из мочи и кала,
Гений времён потешных.
Мне безразлично, кто вы,
Кем вас братва объявила.
Но если же вы готовы,
То выйдете из могилы!
Выберетесь, невежда,
В простор озверевших буден
Мне помнится, как вы прежде,
Гадили добрым людям.
Сущность ваша убога,
Стукач в постоянном гриме…
Впрочем, таких вас много,
Придуманных «рулевыми».
Не быть мне вечно в опале,
Бронзовый идол в шлаке.
Вы навсегда попали
Под угол моей атаки.
Да никакой здесь не вызов
И не упрёки горстями.
Довольно ж вам, блюдолизам,
Греметь чужими костями!
Зверёк нарастающей драмы…
Извечного зла подвижник.
Слить вас в отстойную яму –
Это дело престижа.
Дело великой чести,
А для иных и вкуса…
Желаю собрать вас вместе.
А как же? К мусору – мусор.
Быть в подонках – не ново,
Живуче мерзкое чудо…
Даже из мира иного.
Атаковать вас буду.
* * *
Ты отворяешь дверь
В надежде бесполезной.
Но только что теперь?
Ведь за порогом бездна.
Ведь за порогом тьма,
А в чём вина моя-то?
Сам бог не дал ума
Тебе давно, когда-то.
Мне в эту дверь войти
Дано уже не будет.
За тропы и пути
Лишь бог меня осудит.
А к бездне нет крылец.
Всегда в ней разбивались
Носители сердец,
Порою и не каясь.
Но грустно и смешно
Вздыхать, читать морали.
Есть ли у бездны дно?
Пожалуй, что едва ли.
Пусть дверь отворена…
И впереди полшага.
А бездны тишина
Грядущему во благо.
За нами вслед спешат
И смерти, и рожденья,
И грешная душа
Становится вдруг тенью.
Ты открываешь миг
Решительно и смело,
Неведомый тайник,
Который вне предела.
Владения Прокруста
* * *
Тошно порою в зеркальном тумане.
Непостижима Земля,
Где убивают синицу в кармане
И в гости ждут журавля.
Только вот он не летит, не приходит
В невежество без границ.
Там по сортам разделили и моде
Не только летающих птиц.
Там в непонятных законах зловредных
Выгодный ловят момент.
Мир разделён на богатых и бедных,
Там олигарх – президент.
В зеркалё тёмном творятся невзгоды,
Ценность – с деньгами мошна.
Там и у равенства, братства, свободы
Определилась цена.
Там журавли над глухими местами
Больше летать не смогли,
Да синицы сбиваются в стаи
От человека вдали.
Тошно нередко в краях безобразных…
Только ведь надо понять,
Долго ли будет томиться в соблазнах
Вся эта серая брать.
Мне надоело, в местах без предела
Часто идти напролом.
Края зеркального грешное тело
Будет разбито крылом.
* * *
Тоска, унынье – грех.
Но только я не в силах
Улыбкою сиять
Без видимых причин.
Нелеп задорный смех
Святоши на могилах.
Он дьяволу под стать
И с множеством личин.
Сквозь сердце всё прошло…
На нём рубцов изрядно.
Хватало и тоски.
И в этом грешен я.
На сердце тяжело,
Ведь всё не очень складно.
Смеяться не с руки
Над сутью бытия.
А жизнь прошла в момент,
Воспоминаний блики…
В иных улыбках злость,
И это не смешно.
Улыбка – рудимент
Или укор великий
Тому, что не сбылось,
Тому, что свершено.
* * *
Под кожей раненой земли
Сверкают лица.
Не все растворены в дали.
Не раствориться!
Я в зеркалах порою их
Не замечаю.
Пора пришла – в глазах моих
Следы печали.
Прошедших лет далёкий вздох,
Да и усталость.
А память состоит их крох.
Всё, что осталось.
Но в зеркалах сохранены
Мгновенья, годы.
Былого отблески и сны
Чужой свободы.
Фантомы стонут в зеркалах,
Кричат беззвучно.
В их неестественных телах
Простор могучий.
Бескрайний и великий крик
Единой боли.
А в зеркале – на блике блик,
Стремленье к воле.
Они стучаться из зеркал,
Не веря в вечность.
Пусть встреч я с ними не искал,
Но будут встречи.
Придёт и просветленье к ним,
Что, в самом деле,
Мир вечно жив и не делим,
И беспределен.
Флюгера
Флюгер держит хвост по ветру,
Но безветрия пора.
Штиль на сотнях километров,
Умирают флюгера.
Жить не могут без приказа,
Без хозяев – смерть и край.
Раболепие – зараза,
Раболепие – их рай.
В беспринципности дешёвой
Каждый флюгер на слуху,
Флюгера служить готовы
Тем ветрам, что наверху.
Им не важно, что за ветер
И куда он там течёт.
Флюгерам на белом свете –
Уваженье и почёт.
Но безветрие, безвластье
Под небесной синевой…
Флюгерам не видеть счастья
Без господ над головой.
Ветра нет – им очень плохо,
Не живут они, как все.
Нынче целая эпоха
На нейтральной полосе.
В ней уже не ветры правят,
Ведь безветрия пора.
Разноцветье, разнотравье,
И двуноги флюгера.
Лучше им, когда потише
И без всяких там ветров.
Гибнут флюгера на крышах…
Время новых флюгеров.
Время жутких аномалий
И лакейства без прикрас.
А ветрам тут быть едва ли,
Свиньи мудрые у нас.
Где ж ты ветер, чистый, свежий,
Добрых перемен поток?
…Хвост лакей по ветру держит,
Служит свиньям и двуног.
Владения Прокруста
Если вы прохожий
Или кто попроще,
