Александр Николаевич Лекомцев
Неолит – не заграница
Он вспомнил, как оказался голый ночью в диковинном лесу, под сильным ливнем. Алексей понимал, что всё происходящее – не сон. Ему было очень холодно, страшно и тоскливо. Вокруг слышался рёв хищных зверей, вопли обезьян, крики птиц… Но чувство ужаса охватило его, когда Алексей увидел не многочисленную группу людей, – семь – восемь человек, – которые двигались по направлению к нему. Но какие это были люди!
Их внешность, включая и троих подростков, мальчика и двух девочек, удивили и привели Алексея, если не в ужас, то в замешательство. Массивные грудные клетки, коротки ноги, но очень длинные руки, узкие, приплюснутые черепа с узкими лбами… Они были сплошь покрыты рыже-чёрной густой шерстью. Взрослые дикари в набедренных повязках из шкур животных. У мужчин в руках короткие толстые копья, у женщин на плечах грубо сплетённые из лиан корзины, в которых они несли желтые плоды, разные по величине. Но в основном, размером с кулак.
Алексея удивило то, что он понимает речь дикарей, которые вели непринуждённую беседу о том, как много они собрали сладких плодов ползучих дерева Коча. Они заодно благодарили жителей неба за то, что те, наконец-то, прекратил поливать их холодной водой. Алексей тут же обратил внимание на то, что ливень закончился.
Но, находясь во всемогущей власти, всё-таки, неодолимого страха, он почти не обращал внимания на холод. Может быть, и на самом деле, стало немного теплей. Алексею казалось, что вот она, пришла его смерть, и подросток из далёкого двадцать первого века, прикрыл лицо ладонями. Прятаться и бежать бесполезно, да и он понимал, что не в силах спасти себя.
Небольшой отряд остановился рядом с ним, и самый крепкий и, вероятно, сильный мужчина сказал, ударив себя кулаком в грудь:
– Перед маленьким человеком, как понятно всем, сыном Большого Дождя стоит великий воин Кринк! Мальчик, у которого нет даже шерсти на груди, видит это. Кринк спрашивает пришельца, собирается ли он уходить на небо или останется жить в Племени Уходящих. Пусть сначала он назовёт своё имя.
– Зур…Зур…Зуранов, – у заикающегося Алексея появилась маленькая надежда на то, что именно сейчас дикари его не сожрут. – Он понял, что они приняли его за человека, пришедшего с неба вместе с большим дождём.
Алексей немного осмелел. Он вдруг почувствовал себя таким же, как они. И, в какой-то степени, эти люди стали ему симпатичными. Осознал, что представители одного из родов Племени Уходящих тоже боятся его. По многим причинам. Алёша понимал речь дикарей и внутренне не сомневался в том, что умеет говорить точно так же, как и они.
Всё это хранилось в памяти Зуранова. Алексей отчётливо представил, как он, мальчик, в своей спальне, уютной, тёплой, с ужасом вспомнил пещеру, в которой прожил минувших двое суток; огромный костёр у входа, потом – охоту с коротким копьём на диких сурков и кроликов. Вспомнились ему там приёмные родители молчаливый рыбак Льси, который учил его сплетёнными из жёсткой травы ловить диковинную рыбу, почему-то с четырьмя лапами, как у ящерицы.
– Пусть знает Зур, – торжественно сообщил ему ранним утром на рыбной ловле его тамошний отчим Льси, – пусть запомнит Зур, что раньше он был сыном Большого Дождя и Неба, но сейчас его отец великий рыболов и даже охотник Льси! Очень желает Льси, чтобы Зур научился жить, как все хорошие люди Племени Уходящих и старался обрасти шерстью. Но если такое у Зура не получится, то пусть он и не обрастает.
Мачеха Зура, по имени Длё, у которой было ещё четверо детей, особой любовью к нему не воспылала. Но она понимала и осознавала, что, если ей приказали Стоящие Над Людьми воспитывать и любить юного пришельца из Мира Большого Дождя, то Длё будет стараться так и поступать. Не станет же она гневить богов, духов леса, старейшин племени… Если Зур стал её сыном, значит, так надо.
Она видела, что отрок, упавший на Землю с Неба, уже почти сдружился с её сыновьями Ожо и Дире. Да и дочери Изи и Дикри уже не так опасливо смотрели на Зура, как в первый день встречи с ним. Алёша даже научил детей какой-то замысловатой игре под названием «салки».
Алёша исчез из семьи Льси внезапно и неожиданно. За дневной трапезой, у входа пещеру, все сидели на больших каменных «стульях» за круглым плоским валуном, отдалённо напоминающим стол. Зур, в этот момент набрался смелости, чтобы рассказать членом своей, скорее, не новой, а ещё одной семьи о том, откуда он сюда явился. Он уже чувствовал себя здесь почти своим, ему казалось, что он с самого рождения знал их всех.
Его сводная сестра, помладше его на два года, подала на пальмовой ветке Зуру кусок печёной змеи Рянгу. Зур взял этот своеобразный вертел в руки и… «растворился в воздухе».
И вот теперь Леша Зуранов находился здесь, в привычной ему, городской квартире. Мальчику стало немного грустно, что он так быстро расстался с дикими людьми, которых понимал, которым… был и сам. Он прекрасно понимал, что сейчас за его длительную отлучку, никто ему не скажет «спасибо». Но Лёша в виноват в том, что с ним произошло?
Он услышал, как несколько человек с шумом вошли в квартиру. Ясно, это родители. Прятаться от них было смешно. Алексей вышел из спальни, увидев заплаканную мать, выпившего отца и следователя прокуратуры, дядю Валеру. Антонина Павловна, ни слова не говоря, бросилась обнимать сына, давая волю слезам, со словами:
– Слава богу, Лёшенька, живой! Что же ты со мной делаешь, паршивец! Где ты был! Ты весь в своего отца. У тебя не сердце, а камень.
– По данному и радостному поводу стоит выпить, – с нескрываемой радостью сказал Владимир Станиславович. – За возвращение моего непутёвого и блудного сына! Ремня он получит потом! Я человек интеллигентный, но ты, Лёшка, от возмездия не уйдёшь! А может, я на радостях и передумаю!
– Пожалуй, и я стакан водки приму, по такому случаю,– Валерий Павлович обтёр лоб прямо рукавом своей пиджака. Свою форму старшего следователя прокуратуры, служащего юстиции, он одевал очень редко. – Пусть работы по горло и середина дня, но я сегодня тоже… напьюсь! Не ожидал, признаться, извините,
Разумеется, Терпилов был рад увидеть «юного балбеса» живым… Поэтому решил лично сходить в супермаркет и принести оттуда пару «пузырей» со спиртным и кое-какую закуску. Заодно он попутно позвонит с сотового телефона своему начальству, чтобы его не теряли. За срочный семейный банкет решил заплатить сам потому, что Алёшка, в конце концов, его родной племянник, а не хрен с горы.
Терпилов вышел в коридор. Торопливо надел свою козырную коричневую дублёнку, ботинки и шапку. К нему с авоськой поспешил Зуранов старший, сунул её в руки Терпилову и деловито сказал:
– Бери, Валерка, три штуки, чтобы потом не бегать. Закусь найдётся! Я сейчас яйца пожарю, да и консервы рыбные имеются. Не голодуем ещё. Но сыру и колбасы возьми! А Тоня пусть пока с Лёшкой пообщается. Успокоится, наконец!
Валерий Павлович кивнул головой и вышел за дверь, которую за ним затворил отец Алексея. Он вошёл в комнату, ласково потрепав сына по голове, прошёл на кухню и крикнул оттуда:
– Ты, Лёха, пока нам ничего не говори. А вот дядя Валера вернётся, ты нам и расскажешь, где гулял. При ответственном работнике городской прокуратуры ты врать не станешь. Он, хоть и твой добрый дядя, но человек – зверь. Вся мафия его боится! С «пушкой» ходит в кармане. Вот так то! Смог ты накуролесить – сумей и ответ держать!
Лицо у Антонины Павловны порозовело. Она была наполнена счастьем, ощущением того, что самое страшное позади. Но она глубоко ошибалась. Мать Лёши никак не могла предполагать, что исчезновения сына, порой очень долгие, станут обычной нормой…
А пока ей, счастливой, радостной и возбуждённой, хотелось только знать, не случилось ли с сыном чего-то страшного, из рук вон выходящего.
– Ты, Лёша, честно ответь на некоторые мои вопросы только одним словом «да» или «нет», чтобы я окончательно успокоилась или сделала определённые выводы и думала, что предпринимать дальше, – сказала настороженно Антонина Павловна. – Ты связался с плохой компанией мальчиков или взрослых людей? Вы кого-то убили, ограбили, изнасиловали? Или ты попал в общество наркоманов или юных алкоголиков?
– Что ты говоришь, мама? Нет! Конечно же, ничего такого со мной не происходило,– ответил, с некоторой обидой, Алексей. – Просто я…
– Подожди! Не перебивай! Ты можешь обо всём честно рассказать своей матери. Только я способна тебя понять, сынок, как никто другой. Мы вместе справимся с любой бедой. Ты у меня – всё, что осталось в моей жизни. Отец твой уже фактически потерянный человек.
– Я же слышу, Тоня, какую ты сыну на меня напраслину наговариваешь, – громыхая чашками и предвкушая неплохую халявную выпивку, незлобиво сказал Зуранов старший. – А ведь ты не права, Тоня. Если я выпиваю, то, как все.
– Если бы, Вовка, все так квасили, как ты, то Россия за рубежом закупала бы не только продукты, подержанные автомобили и китайские презервативы, но даже берёзовые чурки, – справедливо заметила Антонина и снова сосредоточила своё внимание на сыне. – Лёша, может быть, на тебя напал маньяк или ты стал членом какой-нибудь секты?
– Да не было ничего такого, мама! Что ты говоришь? – горячо возразил мальчик. – Никто на меня не нападал.
– Я верю тебе, Лёша, и уже немного успокоилась, – вздохнула с облегчением Антонина. – Если ты стал нудистом, то, я думаю, такое не очень и страшно. Сейчас молодёжь ещё похлеще чудачит… Я позвоню в школу, твоей классной руководительнице Вере Геннадьевне. Они там, все за тебя волнуются. Да и Венька, дружок твой, тоже. В школу до конца недели ходить не будешь. Отдохни! К невропатологу обязательно… заявимся.
Пока Антонина Павловна долго и обстоятельно беседовала по телефону с классной руководительницей сына, а Владимир Станиславович носил на стол рюмки и тарелки, вернулся из магазина с битком набитой водкой, напитками и продуктами авоськой Терпилов. Ни слова не говоря, разделся, прошёл в комнату и выложил, и выставил всё им принесённое на стол.
Наблюдая с волнением за этой картиной, Алексей понимал, что серьёзного и долгого разговора ему не избежать. Взрослые очень любят «обстоятельно» поговорить, когда находятся под властью Бахуса, то есть после принятия определённой и существенной дозы спиртного. Они тогда становятся, в основном, добрыми и мудрыми. Правда, хватает и зверей…
За общим столом не просто нашлось место для Алексея, а, пожалуй, определилось самое почётное. Он стал, без особого своего желания, виновником, как бы, вынужденного торжества… по случаю, как выразился Терпилов, возвращения путешественника в отчий дом. И он, его дядька, иногда уважающий и понимающий юмор, оказался совсем не далёк от истины, назвав племянника, с некоторой иронией, путешественником.
Когда же, уже после второй выпитой рюмки взрослых (Антонина Павловна с трудом одолела только одну), к нему возникли определённые и довольно чёткие вопросы, Алексей решился рассказать им правду. Этим самым он привёл сначала в недоумение, потом в состояние непонимания и некоторой обиды и озлоблённости своих родителей и родного дядю.
– Какие, к чёрту, волосатые люди, Лёха?! То, что ты раздолбай, я предполагал, – Терпилов старательно пережёвывал кусок солёного огурца. – Но вот о том, что ты – неисправимый врун, я никак не мог, поверь, и представить. Ведь ты, Лёша, всегда был честным пареньком.
– Но всё правда! – на глаза Алексея навернулись слёзы. – Меня унесло туда, где живут люди, которые даже не знают, что такое телевизор. Когда я им рассказывал им об этом и кое о чём другом, то они стали смотреть на меня со страхом. Но они верили мне… А вы… Почему вы мне не верите?
– Ты прости, сын, – пьяно улыбаясь, сказал Владимир Станиславович, – но я, скорей, поверю, что американцы летали на Луну, чем в несусветную… дурь. В общем-то, я понимаю, тебя, Лёша, как отец. Ты у меня большой фантазёр. Ты вырастешь – и станешь шинником, как я. Там тоже нужна… фантазия. А ты у меня – фантазёр. Страна задыхается от недостаточного количества шин… отечественного производства!
– Ни хрена она не задыхается от твоих долбанных шин! Она задыхается от человеческого вранья, которое является, зачастую, началом тяжких уголовных преступлений! Сегодня соврал, а завтра… убил! – Валерий Павлович ударил кулаком по столу. – Я, всё-таки, ни какой-нибудь там бобик, а старший следователь городской
прокуратуры! Я должен… я обязан знать, где находился мой племянник более двух суток и почему он там находился, с какой целью, по какой причине…
– Здравствуйте, пожалуйста! Поздравляю! Вот ты, Валера, и нашёл преступника. – Возмутилась Антонина. – Если ты закомплексовался на своей работе, это не значит, что Лёша террорист или ещё… что-то. Пусть я не врач, а бухгалтер, но вижу, что у ребёнка нервный срыв.
– А с другой стороны, могут же у парня иметься свои тайны, – серьёзно и уже очень пьяно заметил Владимир Станиславович. – Может быть, ему не хочется говорить о том, о чём… не хочется. Вот Лёха и решил молчать. Может быть, пацаны, с которыми он… исчез на двое суток, делали в это время какое-нибудь доброе дело. Вот они ему и сказали: «Лёха, молчи!». Правильно сын! Молчи! Ты вот, наверное, сын, не помнишь, а я-то знаю, что наш разведчик… под названием Штирлиц даже Борману не говорил, где партизаны.
– Твою мать, Вовка! – старший следователь налил себе в рюмку водки. – Чтобы мне начинать понимать тебя, я должен выпить, минимум, в одну харю бутылку водки. Что ты несёшь? Какой Штирлиц? Причём здесь Борман и его… партизаны? Тут речь куда глобальней! Тут разговор пошёл о людях из каменного века…
Посмотрев с любовью на сына, Антонина Павловна наставительно порекомендовала сыну:
– Ты утомился, Лёша. Иди в спальню – и отдохни! Прочитай какой-нибудь простенький детектив. Сейчас всякая лёгкая… дрянь такого рода, как раз, и успокоит твои нервы. Полезно иногда читать такое, да и по телевизору смотреть, чтобы потом… навсегда забыть. Даже йоги советуют поступать именно так, чтобы голова была пустая.
Алексей с радостью воспользовался советом матери. Эта была единственная возможность уйти от неприятного разговора. Он молча встал из-за стола и удалился в спальню, плотно затворив за собой дверь.
Но Алексей слышал, как его мать с горечью и волнением в голосе сказала:
– Дело обстоит гораздо серьёзнее, чем вы думаете. У Лёши частичная потеря памяти. Он не помнит, где находился эти двое суток. Мне страшно. У него амнезия! Бедный ребёнок! А я – несчастная мать.
– Может быть, ты права, сеструха, – вздохнул Валерий. – Ну, что ж, давайте, выпьем, чтобы всё излечилось и… обошлось. Я никогда так не уставал, как сейчас…
В тот день всё обошлось, но, как говорят бюрократы всех времён и народностей, таким образом, не решились текущие проблемы. Исчезновения и внезапные появления Алексея стали происходить всё чаще. Мальчина, как бы, «на части» разрывали два мира. Объяснение происходящему никто не мог и не хотел давать.
Его невероятными способностями телепартироваться во времени пытались заняться органы государственной безопасности, но поняли, что дело здесь… не опасное для общества и не приносит никакой практической пользы ни самым рядовым представителям народных масс, ни уважаемым политическим лидерам страны.
Управлять процессом своего исчезновения и появления на Земле Двадцать первого века от и в пространстве Раннего Неолита Алексей не мог. Но он пытался это делать под чутким руководством официальных и не совсем… экстрасенсов и магов. Ничего не получалось во многом потому, что Алексей не обладал абсолютно никакими сенсорными способностями, да и не имел особого желания числиться в неофициальном списке «сверхчеловеков» или установить какой-нибудь рекорд Гиннеса.
Он всегда «перелетал» из одного времени в другое совершенно голым, чем часто шокировал всех окружающих. Причём, возвращался он именно в то место, которое покидал, разумеется, не по своей воле. То, что происходило с ним, можно было грубо сравнить с приступами, к примеру, головной боли или даже эпилептическими припадками. Но, конечно же, соотносить противоположные, по сути, явления и «заболевания» друг с другом, всё равно, что сравнивать вилку с бутылкой.
А случаи происходили с ним самые нелепые, комичные, на первый взгляд. Но смеяться было абсолютно нечему.
Однажды он «испарился» прямо из класса на уроке биологии, оставив абсолютно всю свою одежду соседке по парте у Настеньки. Девочка потом очень долго заикалась, и её родители писали ни одну жалобу на имя директора школы Филиппа Петровича Разлеева, требуя наказать хулигана Зуранова. Но самый главный учитель, тогда уже почти колледжа только разводил руками. Он высказал что-то невнятное об индивидуальности каждого человека, но вряд ли сам соображал, что произносит.
Именно тогда же, перед тем, как напугать Настеньку своим возвращением, внезапно появился Алексей на большой поляне перед собранием совета старейшин, чем их привёл в шок и заставил спешно ретироваться, покинуть заколдованное место. Так получилось потому, что перед стихийным перелётом из Раннего Неолита в двадцать первый век он находился именно на этой поляне, когда здесь не было ни души.
Разумеется, пожилая учительница биологии Клавдия Егоровна Черемных, поработавшая в этой средней школе за номером тридцать один почти всю свою сознательную жизнь, срочно уволилась и нашла себе спокойное место гардеробщицы в одном из домов культуры города. Она, вечная атеистка, срочным порядком поверила в существование Бога и приняла обряд крещения. В последствии даже стала петь в церковном хоре.
Многое вспомнилось Алексею Зуранову, когда он сидел на скамейке в городском сквере после разговора с генералом Листриловым и директором НИИАЯ и курил одну сигарету за другой. Он даже ухмыльнулся, когда вспомнил, как он однажды прилетел ночью из Племени Уходящих и, обнажённый, «приземлился» прямо на колени охраннику продовольственного магазина. Но память заставила его сменить улыбку на гримасу жуткой тоски. Ведь его «полёты», в основном, никому ничего хорошего не принесли.
Мать его, Антонина Павловна, так и не поверившая в то, что сын её – человек, живущий в двух временах, сошла с ума и быстро угасла… умерла. Отец, Владимир Станиславович, окончательно спился и попал в список без вести пропавших. Алексея определили в школу-интернат, где он провёл не самые лучшие годы своей жизни. Всеми правдами и не правдами, тогда уже заместителю городского прокурора, Терпилову, удалось доказать во всех инстанциях, что его племянник Алексей абсолютно здоров.
Он взял над ним опекунство и умудрился сделать так, что двухкомнатная квартира, в которой не так давно Зуранов младший проживал со своими несчастными родителями, досталась ему. Впрочем, так и должно было произойти. Правда, в нашей «сказочной» стране всё могло бы с Алексеем случится совершенно иначе.
Надо отдать должное его дядьке Терпилову. Он помог поступить «странному человеку» Алексею Зуранову в университет, на факультет правоведения и даже оказал содействие тому, что его племянник устроился на службу в органы МВД.
После того, как молодой, тогда ещё начинающий юрист, оперуполномоченный Алексей получил первую зарплату и отправился в знакомую квартиру, где не так уж и плохо проживало семейство Терпиловых, он прихватил бутылочку коньячка, шампанского и груду шоколадных конфет…
Хотел отблагодарить за всё то доброе, что Валерий Павлович для него сделал, нёс родным и близким, дядьке, тётке и двоюродным сёстрам сувениры. Но Терпилов не пустил его даже на порог. Он сказал определённо и чётко:
– Прости, Лёха, но отныне и навсегда мой дом для тебя закрыт! Я сделал для тебя всё, что мог… Не ради тебя, а ради своей покойной сестры и твоей матери, Антонины. Больно уж она тебя, дурака, любила. А я… одним словом, не могу тебя простить за её… смерть. Права не имею.
– Разве я виноват, дядя Валера, в смерти моёй мамы? – слёзы навернулись на глаза Алексея. – Для меня ведь всё это больше, чем трагедия… Погибли многие. Вы же знаете, Валерий Павлович, что и там, в другом мире, произошло много бед. Заживо поджарили на костре и съели моих приёмных родителей, рыбака Льси и собирательницу плодов Длё. А детей их передали на воспитание разным семьям… В таком положении…
– Замолчи! Меня не волнует судьба твоих дикарей! Я земной человек, а ни какая там… летающая штуковина! Запомни, я для тебя больше ни родной дядя и никто! И зовут меня Никак! Иди. Летай там в своих мирах. А нас больше не тревожь!
– Я принёс вам подарки и… конфеты.
– Всё, Лёша, бывай! Режу по живому, но так надо. Ты уже взрослый. Дай мне спокойно прожить остаток моей жизни.
Сказав это довольно решительно, Терпилов, в буквальном смысле слова, закрыл перед носом племянника дверь. Как хотел Алексей, именно сейчас, улететь туда, в Племя Уходящих, ставшее ему родным и близким. Но кто-то сильный и великий держал его, именно, здесь, в двадцать первом веке. Может быть, к лучшему потому, что и там, во времени Раннего Неолита его не ожидало ничего хорошего.
В подавленном настроении Зуранов отправился непрошенным гостем к своему однокурснику, сотруднику одной из видных государственных адвокатских контор, Денису Гранкину.
Его приятель находился, к счастью, в своей квартире один, потому что его невеста (в сущности, жена) Полина Ярцева профессиональный и дипломированный знаток китайского языка сразу же, после окончания учёбы в университете устроилась работать в туристическую фирму «Путешествие» гидом-переводчиком. И теперь, как пояснил Денис, она вот уже несколько дней водила любознательных россиян по историческим местам китайской провинции Хэйлунцзян.
Всё, от чего категорически отказался Терпилов, включая и подарки, Алексей выставил и выложил на стол… в квартире однокурсника. Денис возражать не стал. Он, в который раз, выслушал «бред» своего приятеля, длинную исповедь о том, как нелегко «прыгать» из одного мира в другой. Ведь Зуранов был не просто порхающей во времени и пространстве бабочкой, а жил заботами и тревогами людей обеих обителей, в которых, по сути, неофициально числился изгоем.
Его сторонились, хотя и многие делали вид, что он им очень нужен и что они всегда, особенно, в трудные минуты его жизни готовы прийти Алексею на помощь.
– Не говори, Лёха, что ты никому не нужен, – Денис с большим удовольствием пил «трофейный» коньяк и закусывал шоколадными конфетами. – Ты возомнил себя изгнанником двух миров! Надо же, лейтенант полиции, оперуполномоченный, назначил… себя великим изгоем! Да у тебя всё нормально! Уверен, что ты скоро станешь следователем в отделе по борьбе с организованной преступностью… Голова у тебя варит. Но ты, Лёха, большой фантазер!
– Ты не совсем меня понимаешь, Дэн. Нет ни одного человека, который бы смог понять, что я чувствую, как болит моя душа и сердце.
– Где уж нам, простым смертным, понять тебя, такого сложного и неповторимого. – сказал не без иронии Гранкин. – Ты просто, Лёха, очень впечатлительный человечишко. В том и кроется вся причина твоих страданий. Мент быть таким не должен. Успокойся – отвернулся от тебя твой дядя, да и хрен с ним! Баба с возу, кобыле легче! Пойми, Лёха, сейчас просто такое время, что никто и никому не нужен. А мне, наоборот, приятно, что мой друган может моментально испариться или внезапно появиться перед глазами… причём, абсолютно, голый, ха-ха!
Не надо было Зуранову обладать великой мудростью, чтобы понять, что он, как говорится, до фонаря и своему приятелю и однокашнику Гранкину. Алексей почти не сомневался в том, что Денис-Дэн, относился к категории таких людей, который, если и придёт к кому-то на помощь, то только за хорошие «бабки».
Так его воспитали родители. Папа его прямиком шагнул из руководящих структур коммунистической партии в большой бизнес. Да и мама, Надежда Моисеевна, во времена совдепии не бедствовала – руководила в местном отделении железной дороги Отделом Рабочего Снабжения. Существовал такой. У родителей Дениса имелась
возможность влиться в когорту крупных бизнесменов. Да и, наверное, просто им повезло.
Вот и Гранкин младший устроился в своей юной жизни не худо. Карьеру начал с адвокатской конторы… И Алексей не сомневался в том, что всё у его приятеля состоится… в самые короткие сроки. Он был, конечно, не жаден, но рационально бережлив.
Зуранов, признаться, успокоился и почти не пожалел, что напросился в незваные гости к адвокату Гранкину. И когда они допили коньяк и шампанское, Алексей засобирался домой.
– Пора уж идти, Дэн, – сказал Алексей на пороге. – Спасибо, за гостеприимство и за то, что поддержал… морально.
– Сам понимаешь, Лёха, кроме совета, я ничего не могу тебе дать, порекомендовал ему приятель и бывший однокурсник. – Ты вот попробуй писать фантастические рассказы или даже повести… Ты ведь там, в каменном веке своём, многое видишь. Впрочем, про такое… уже столько написано.
– Не собираюсь я ничего писать! Жаль, что ты так меня и не понял, Дэн. Я ведь там живу тоже, как и здесь. И об этом никто и никогда не писал и не напишет, и не расскажет так, как я. Понимаешь, тут моя жизнь, и понять её сложно, даже мне самому. Вот потому люди обоих миров делают вид, что ничего не происходит. И слепой не прозреет, и немой не возопит.
На том и расстались давние знакомые.
Зуранов часто впадал в раздумье о своём житье-бытье, понимая, что уныние – земной грех. Но как бы там ни было, его существование требовало внимания. Ведь то, что он жил попеременно в двух временах, имело какой-то даже не вселенский, а мирозданческий смысл. Алексей предполагал, что он далеко не один из тех, кому посчастливилось быть путешественником во времени, не выходя из своей физической оболочки и не меняя её на другую.
Проще говоря, переходил он из мира в мир в своём теле… в чём мать родила. Ничего он не мог взять с собой. Происходили, явно, загадочные и странные явления, не объяснимые ни какими законами ортодоксальной земной физики, математики, биологии и прочих наук. Там, в Племени Уходящих, никто, разумеется, не обладал даже и такими скудными и сомнительными знаниями, коими неудержимо гордится наша современная мировая и отечественная наука.
Зуранову иногда приходилось выступать с докладами о своей жизни в племени Раннего Неолита перед историками, археологами, антропологами… Бородатые «мудрецы» и молодые доктора и кандидаты всяческих наук в один голос утверждали, что всё, о чём рассказывает Зуранов, полная неправда или плод его больного воображения. Ранний Неолит не может быть таким, и точка!
Он другой, по утверждению учёных. Какой, они не могут сказать точно, «но в силу определённых объективных причин», Ранний Неолит не может быть «Зурановским». Да и кому нужны лишние заморочки и проблемы? Никому. Пусть всё идёт ровно так, как… задумано очень уважаемыми господами и дамами.
Что касается людей того дальнего времени, то соплеменники Зуранова-Зура, выслушивали рассказы Алексея, если не с большим сомнением, то с диким страхом. Но они, в отличие от земных гуманоидов двадцать первого века, многому верили, пусть, тоже, далеко не всё могли понять. По этой причине они физически боялись Зура и даже ненавидели его.
Здесь, на скамейке, в сквере он сейчас чётко вспомнил, то, как его, маленького мальчика, подростка люди изгоняли из своего племени. Произошло это не сразу и не так цивилизованно, как случилось бы в современном мире.
В Племени Уходящих уже тогда его, подростка, считали необычным и опасным человеком. Но он не считал и не считает себя таковым. Зур не обладал никакими сверхъестественными способностями, но в умении пристально наблюдать за происходящим и анализировать ему, ребёнку, никто не мог бы отказать.
Всё произошло уже тогда, когда, Льси и Длё, приёмных родителей Зура, поджарили на большом ритуальном костре и торжественно сожрали знатные люди Племени Уходящих и его Великий вождь Наст. Тогда уже сводных сестёр и братьев Зура добрые дикие люди разобрали по своим семьям и жилищам. С человеком, пришедшим от Неба и Великого Дождя, никто не пожелал делиться теплом своего очага, даже под угрозой смерти. Зур остался один в большой пещере своего, уже съеденного отчима, Льси. Сам добывал и готовил пищу, шил костяной иглой одежду – сам заботился о себе.
Что же стало последней каплей терпения Великого Племени Уходящих? Что, в одночасье, решило судьбу тринадцатилетнего Зура? По сути, только то, что он точно предсказал, не являясь официальным колдуном племени, что пещера старейшины Жока, вместе с его многочисленными жёнами и детьми вот-вот скатится в ущелье.
Чудесами здесь и не веяло. Просто наблюдательный подросток заметил огромную трещину в скальном образовании, которая увеличивалась с каждым днём и продвигало богатое и просторное жилище Жока к краю пропасти.
– Как только злые боги-андры начнут бороться под землёй друг с другом и шевелить большие камни и деревья, – осмелился сказать Зур Великому вождю Насту, – они не оставят Жока, его жён и детей в привычном земном мире. Все родичи старейшины Жока очень редко выходят из своей пещеры, они много спят, едят и пьют. В том далёком большом и умном мире, где Зур часто бывает, такое явление называется землетрясением.
– Даже самые мудрейшие люди далёкого мира, где иногда проживает и Зур, не могут быть мудрее Великого вождя Племени Уходящих Наста. Так считает Наст! И никто не может считать иначе! Юный Зур ошибается в своих предсказаниях, – беззлобно и смешливо ответил мальчику Наст. – Пусть лучше Зур заботится о себе, учится умело метать дротики, хорошо бросать камни в цель или изготавливать каменные топоры. Ещё не скоро к нему придут мудрость и сила.
Но Зур оказался прав в своих предположениях. Кусок гранитно-базальтовой скалы при первом же землетрясении скатился в ущелье. Тела старейшины Жока и его сожителей оказались погребёнными под тяжёлыми камнями на дне пропасти. Даже назойливые и наглые шакалы не смогли полакомиться вкусным и питательным человеческим мясом.
Во внешней трусости этих зверей – их отвага. Да и не трусливы они вовсе, если идут по следу кровавых пиршеств. Они научились выживать после стихийных бедствий – пожаров, наводнений, ураганов.
Мальчик прекратил думать о мудрости шакалов, когда понял, что серьёзная угроза нависла лично над ним. Ему безумно захотелось вернуться другой мир, в школу-интернат, изрядно опостылевший ему и надоевший. Он готов был предстать в голом виде даже перед самим директором интерната Тимохиным, Матвеем Ивановичем, выслушать его насмешки и пьяную ругань.
Он очень желал вернуться даже туда, в огромную спальню-жильё, где перед сном ему приходилось драться самыми крутыми пацанами – Зябликом, Малиной, Вонючкой. Там он тоже, по сути, был изгнанником, но в относительно цивилизованном, привычном мире остаться в живых имелось гораздо больше возможностей, чем сейчас. Он хотел вернуться в двадцатый век, даже представлял, как улетает куда-то, в пространство, в «чёрную трубу». Но желания его оставались только мечтой.
