Александр Николаевич Афанасьев
Народные русские сказки
НОЧНЫЕ ПЛЯСКИ
Был-жил король вдовый; у него было двенадцать дочерей, одна другой лучше. Каждую ночь уходили эти царевны, а куда – неведомо; только что ни сутки – изнашивали по новой паре башмаков. Не наготовится король на них обуви, и захотелось ему узнать, куда это они по ночам уходят и что делают? Вот он сделал пир, созвал со всех земель королей и королевичей; дворян, и купцов, и простых людей и спрашивает: «Не сумеет ли кто разгадать ему эту загадку? Кто разгадает – за того отдаст любимую дочь замуж да полцарства в приданое». Никто не берется узнать, где бывают по ночам королевны; вызвался один бедный дворянин. «Ваше королевское величество! Я узнаю». – «Ладно, узнай!»
После бедный дворянин одумался и говорит сам себе: «Что я наделал? Взялся узнать, а сам ничего не ведаю! Если теперь не узнаю, ведь король меня под караул отдаст». Вышел из дворца за город, идет – раскручинился-пригорюнился; попадается ему навстречу старушка и спрашивает: «О чем, добрый молодец, призадумался?» Он в ответ: «Как мне, бабушка, не призадуматься? Взялся я у короля проведать, куда его дочери по ночам уходят». – «Да, это дело трудное! Только узнать можно. Вот тебе шапка-невидимка, с нею чего не высмотришь! Да помни: как будешь спать ложиться, королевны подадут тебе сонных капель испить; а ты повернись к стене и вылей в постель, а пить не моги!» Бедный дворянин поблагодарил старуху и воротился во дворец.
Время к ночи подходит; отвели ему комнату рядом с тою, в которой королевны почивали. Прилег он на постель, а сам сторожить собирается. Тут приносит одна королевна сонных капель в вине и просит выпить за ее здоровье. Не мог отказаться, взял чарку, оборотился к стене и вылил в постель. В самую полночь пришли королевны посмотреть: спит ли он? Бедный дворянин притворился, будто крепко, беспробудно спит, а сам за всяким шорохом следит. «Ну, сестрицы! Наша стража заснула; пора нам на гульбище идти». – «Пора! Пора!»
Вот нарядились в лучшие свои наряды; старшая сестра подошла к своей кровати, отодвинула ее – и вдруг открылся ход в подземное царство к заклятому царю. Стали они спускаться по лестнице; бедный дворянин встал потихоньку с кровати, надел на себя шапку-невидимку и пошел за ними. Наступил нечаянно младшей королевне на платье; она испугалась, сказала сестрам: «Ах, сестрицы, будто кто на мое платье наступил; эта примета беду нам пророчит». – «И, полно! Ничего не будет». Спустились с лестницы в рощу, в той роще золотые цветы растут. Бедный дворянин взял сломил одну веточку – вся роща зашумела. «Ах, сестрицы, – говорит младшая королевна, – что-то недоброе нам сулит! Слышите, как роща шумит?» – «Не бойся; это у заклятого царя музыка гремит!»
Приходят они во дворец, встречает их царь с придворными; заиграла музыка, и начали танцевать; до тех пор танцевали, пока башмаки изорвали. Велел царь вино наливать да гостям разносить. Бедный дворянин взял с подноса один бокал, вино выпил, а бокал в карман сунул. Кончилось гулянье; королевны распростились с кавалерами, обещались и на другую ночь прийти; воротились домой, разделись и легли спать.
Поутру призывает король бедного дворянина: «Что – укараулил ты моих дочерей?» – «Укараулил, ваше величество!» – «Куда ж они ходят?» – «В подземное царство к заклятому царю, там всю ночь танцуют». Король позвал дочерей, начал их допрашивать: «Где вы ночью были?» Королевны запираются: «Нигде не были!» – «А у заклятого царя не были? Вот бедный дворянин на вас показывает, уличить вас хочет». – «Где ж ему, батюшка, уличить нас, когда он всю ночь мертвым сном проспал?» Бедный дворянин вынул из кармана золотой цветок и бокал: «Вот, – говорит, – и улика налицо!» Что тут делать? Сознались королевны отцу; король велел засыпать ход в подземное царство, а бедного дворянина женил на младшей дочери, к стали все они счастливо жить да быть.
* * *
Захотелось царю узнать, куда ходит по ночам его дочь. И взялся за то дело солдат, купил у мясника коровий пузырь, приладил его к подбородку и явился во дворец на часы. У царя были гости, гремела музыка, и своим порядком шли танцы за танцами; но только пробило девять часов, как царевна сказалась больною и ушла в свою спальню; так она всегда делала. Немного погодя выбегает ее служанка и зовет солдата к царевне, а у них уже был готов стакан с сонным зельем. Подносит ему стакан сама царевна: «Выпей, служивый!» Он принял стакан, притворился, что пьет, да заместо того в пузырь вылил. После того пошел, покачиваясь, и стал у дверей на карауле; постоял-постоял, да нарочно и свалился на пол, закрыл глаза и ну храпеть – точно и вправду заснул!
Тут царевна с служанкою оболоклись в нарядные платья, выбежали из палат, спустились с крыльца и прямо в сад; солдат приподнялся потихохоньку да вслед за ними. Вот как пришли они в сад, царевна сорвала три яблочка, бросила одно через яблоню и промолвила: «Лети, мое яблочко, через дерево, а мать сыра земля расступися!» Земля расступилась, и обе девицы ушли в провал к подземному царю. Уходя в провал, царевна выбросила оттуда другое яблочко и проговорила: «Вылети, мое яблочко, и пади на сыру землю, а ты, мать сыра земля, соступися!» Земля соступилась.
Солдат все это выглядел, все это высмотрел и сам хочет туда ж отправляться. Сорвал одно яблочко, протянул было за другим руку и услышал позади себя большой гам и крик. Оглянулся, а то два мужика дерутся. «Эй вы! За что бьетеся?» – спросил их солдат. Мужики отвечали: «Есть у нас шапка-невидимка да сапоги-скороходы, да не знаем, как поделить!» – «Давайте я поделю! Вот я брошу это яблоко: кто его подхватит да наперво прибежит ко мне, тому и шапканевидимка и сапоги-скороходы». И закинул яблоко далеко-далеко; мужики бросились за яблоком, а он надел те сапоги на ноги, шапку-невидимку на голову, сорвал три яблочка, перекинул одно через яблоньку и промолвил: «Лети, мое яблочко, через дерево, а мать сыра земля расступися!» Земля расступилась, солдат сошел в провал, явился невидимо во дворец к подземному царю и застал, что тот царь с царевною уже портретами меняются, кольцами обручаются; солдат утащил оба кольца и портреты и на другой день уличил царевну.
МАЛЬЧИК С ПАЛЬЧИК
Жил себе старик со старухою. Раз старуха рубила капусту на пироги, задела нечаянно по руке и отрубила мизинный палец; отрубила и бросила за печку. Вдруг послышалось старухе, кто-то говорит за печкой человеческим голосом: «Матушка! Сними меня отсюда». Изумилась она, сотворила честной крест и спрашивает: «Ты кто таков?» – «Я твой сынок, народился из твоего мизинчика». Сняла его старуха, смотрит – мальчик крохотный-крохотный, еле от земли видно! И назвала его Мальчик с пальчик. «А где мой батюшка?» – спрашивает Мальчик с пальчик. «Поехал на пашню». – «Я к нему пойду, помогать стану». – «Ступай, дитятко».
Пришел он на пашню: «Бог в помочь, батюшка!» Осмотрелся старик кругом. «Что за чудо! – говорит. – Глас человеческий слышу, а никого не вижу. Кто таков говорит со мною?» – «Я – твой сынок». – «Да у меня и детей сроду не бывало!» – «Я только что народился на белый свет: рубила матушка капусту на пироги, отрубила себе мизинный палец с руки, бросила за печку – вот я и стал Мальчик с пальчик! Пришел тебе помогать – землю пахать. Садись, батюшка, закуси чем бог послал да отдохни маленько!» Обрадовался старик, сел обедать; а Мальчик с пальчик залез лошади в ухо и стал пахать землю; а наперед отцу наказал: «Коли кто будет торговать меня, продавай смело; небось – не пропаду, назад домой приду».
Вот едет мимо барин, смотрит и дивуется: конь идет, соха орет,[247] а человека нет! «Этого, – говорит, – еще видом не видано, слыхом не слыхано, чтобы лошадь сама собой пахала!» – «Что ты, разве ослеп! – отозвался ему старик. – То у меня сын пашет». – «Продай его мне!» – «Нет, не продам; нам только и радости со старухой, только и утехи, что он!» – «Продай, дедушка!» – пристает барин. «Ну, давай тысячу рублев – твой будет!» – «Что так дорого?» – «Сам видишь: мальчик мал, да удал, на ногу скор, на посылку легок!» Барин заплатил тысячу, взял мальчика, посадил в карман и поехал домой. А Мальчик с пальчик напаскудил ему в карман, прогрыз дыру и ушел.
Шел-шел, и пристигла его темная ночь; спрятался он под былинку подле самой дороги, лежит себе, спать собирается. Идут мимо три вора. «Здравствуйте, добрые молодцы!» – говорит Мальчик с пальчик. «Здорово!» – «Куда идете?» – «К попу». – «Зачем?» – «Быков воровать». – «Возьмите и меня с собой!» – «Куда ты годишься? Нам надо такого молодца, чтоб раз дал – и дух вон!» – «Пригожусь и я: в подворотню пролезу да вам ворота отопру». – «И то дело! Пойдем с нами».
Вот пришли вчетвером к богатому попу; Мальчик с пальчик пролез в подворотню, отворил ворота и говорит: «Вы, братцы, здесь на дворе постойте, а я заберусь в сарай да выберу быка получше и выведу к вам». – «Ладно!» Забрался он в сарай и кричит оттуда во всю глотку: «Какого быка тащить – бурого али черного?» – «Не шуми, – говорят ему воры, – тащи какой под руку попадется». Мальчик с пальчик вывел им быка что ни есть самого лучшего; воры пригнали быка в лес, зарезали, сняли шкуру и стали делить мясо. «Ну, братцы, – говорит Мальчик с пальчик, – я возьму себе требуху: с меня и того будет». Взял требуху и тут же залез в нее спать, ночь коротать; а воры поделили мясо и пошли по домам.
Набежал голодный волк и проглотил требуху вместе с мальчиком; сидит он в волчьем брюхе живой, и горя ему мало! Плохо пришлось серому! Увидит он стадо, овцы пасутся, пастух спит, и только что подкрадется овцу унести – как Мальчик с пальчик и закричит во все горло: «Пастух, пастух, овечий дух! Ты спишь, а волк овцу тащит!» Пастух проснется, бросится на волка с дубиною да притравит его собаками, а собаки ну его рвать – только клочья летят! Еле-еле уйдет сердешный!
Совсем отощал волк, пришлось пропадать с голоду. «Вылези!» – просит волк. «Довези меня домой к отцу, к матери, так вылезу», – говорит Мальчик с пальчик. Побежал волк в деревню, вскочил прямо к старику в избу; Мальчик с пальчик тотчас вылез из волчьего брюха задом, схватил волка за хвост и кричит: «Бейте волка, бейте серого!» Старик схватил дубинку, старуха другую и давай бить волка; тут его и порешили, сняли кожу да сынку тулуп сделали. И стали они жить-поживать, век доживать.
ВЕРЛИОКА
Жили-были дед да баба, а у них были две внучки-сиротки – такие хорошенькие да смирные, что дед с бабушкой не могли ими нарадоваться. Вот раз дед вздумал посеять горох; посеял – вырос горох, зацвел. Дед глядит на него, да и думает: «Теперь буду целую зиму есть пироги с горохом». Как назло деду, воробьи и напали на горох. Дед видит, что худо, и послал младшую внучку прогонять воробьев. Внучка села возле гороха, машет хворостиной да приговаривает: «Кишь, кишь, воробьи! Не ешьте дедова гороху!» Только слышит: в лесу шумит, трещит – идет Верлиока, ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол-аршина, на голове щетина, на одной ноге – в деревянном сапоге, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется. У Верлиоки была уже такая натура: завидит человека, да еще смирного, не утерпит, чтобы дружбу не показать, бока не поломать; не было спуску от него ни старому, ни малому, ни тихому, ни удалому. Увидел Верлиока дедову внучку – такая хорошенькая, ну как не затрогать ее? Да той, видно, не понравились его игрушки: может быть, и обругала его – не знаю; только Верлиока сразу убил ее костылем.
Дед ждал-ждал – нет внучки, послал за нею старшую.
Верлиока и ту прибрал. Дед ждет-пождет – и той нет! – и говорит жене: «Да что они там опозднились? Пожалуй, с парубками развозились, как трещотки трещат, а воробьи горох лущат. Иди-ка ты, старуха, да скорей тащи их за ухо». Старуха с печки сползла, в углу палочку взяла, за порог перевалилась, да и домой не воротилась. Вестимо, как увидела внучек да потом Верлиоку, догадалась, что это его работа; с жалости так и вцепилась ему в волосы. А нашему забияке то и на руку…
Дед ждет внучек да старуху – не дождется; нет как нет! Дед и говорит сам себе: «Да что за лукавый! Не приглянулся ли и жене парень чернявый? Сказано: от нашего ребра не ждать нам добра; а баба все баба, хоть и стара!» Вот так мудро размысливши, встал он из-за стола, надел шубку, закурил трубку, помолился богу, да и поплелся в дорогу. Приходит к гороху, глядит: лежат его ненаглядные внучки – точно спят; только у одной кровь, как та алая лента, полосой на лбу видна, а у другой на белой шейке пять синих пальцев так и оттиснулись. А старуха так изувечена, что и узнать нельзя. Дед зарыдал не на шутку, целовал их, миловал да слезно приговаривал.
И долго бы проплакал, да слышит: в лесу шумит, трещит – идет Верлиока, ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол-аршина, на голове щетина, на одной ноге – в деревянном сапоге, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется. Схватил деда и давай бить; насилу бедный вырвался да убежал домой. Прибежал, сел на лавку, отдохнул и говорит: «Эге, над нами строить штуки! Постой, брат, у самих есть руки… Языком хоть что рассуждай, а рукам воли не давай. Мы и сами с усами! Задел рукой, поплатишься головой. Видно тебя, Верлиока, не учили сызмала пословице: делай добро – не кайся, а делай зло – сподевайся![248] Взял лычко, отдай ремешок!» Долго рассуждал дед сам с собою, а, наконец, наговорившись досыта, взял железный костыль и отправился бить Верлиоку.
Идет-идет и видит ставок,[249] а на ставке сидит куцый селезень. Увидал деда селезнь и кричит: «Так, так, так! Ведь я угадал, что тебя сюда поджидал. Здоров, дед, на сто лет!» – «Здорово, селезень! Отчего же ты меня поджидал?» – «Да знал, что ты за старуху да за внучек пойдешь к Верлиоке на расправу». – «А тебе кто сказал?» – «Кума сказала». – «А кума почем знает?» – «Кума все знает, что на свете делается; да другой раз еще дело и не сделалось, а кума куме уж о том на ухо шепчет, а нашепчутся две кумы – весь мир узнает». – «Смотри, какое диво!» – говорит дед. «Не диво, а правда! Да такая правда, что бывает не только с нашим братом, а водится и промеж старшими». – «Вот что!» – молвил дед и рот разинул; а потом, опомнившись, снял шапку, поклонился куцему селезню и говорит: «А вы, добродею,[250] знаете Верлиоку?» – «Как, как, как не знать! Знаю я его, кривого».
Селезень поворотил голову на сторону (сбоку они лучше видят), прищурил глаз, поглядел на деда, да и говорит: «Эге! С кем не случается беда? Век живи, век учись, а все дурнем умрешь. Так, так, так!» Поправил крылья, повертел задом и стал учить деда: «Слушай, дедушка, да учись, как на свете жить! Раз как-то вот тут на берегу начал Верлиока бить какого-то горемыку. А в те поры была у меня за каждым словом поговорка: ах, ах, ах! Верлиока потешается, а я сижу в воде, да так себе и кричу: ах, ах, ах!.. Вот он, управившись по-своему с горемыкою, подбежал ко мне, да, не говоря худого слова, хвать меня за хвост! Да не на таковского напал, только хвост у него в руках остался. Оно хоть хвост и невелик, а все-таки жаль его… Кому свое добро не дорого? Говорят же: всякой птице свой хвост ближе к телу. Верлиока пошел домой, да и говорит дорогою: „Постой же! Научу я тебя, как за других заступаться“. Вот я и взялся за ум и с той поры – кто бы что ни делал, не кричу: ах, ах, ах! а все придакиваю: так, так, так! Что же? И житье стало лучше, и почету от людей больше. Все говорят: „Вот селезень – хоть куцый, да умный!“» – «Так не можешь ли ты, добродею, показать мне, где живет Верлиока?» – «Так, так, так!» Селезень вылез из воды и, переваливаясь с боку на бок, словно купчиха, пошел по берегу, а дед за ним.
Идут-идут, а на дороге лежит бечевочка и говорит: «Здравствуй, дедушка, умная головушка!» – «Здравствуй, бечевочка!» – «Как живешь? Куда идешь?» – «Живу и так и сяк; а иду к Верлиоке на расправу; старуху задушил, двух внучек убил, а внучки были такие хорошие – на славу!» – «Я твоих внучек знала, старуху поважала;[251] возьми и меня на подмогу!» Дед подумал: «Может, пригодится связать Верлиоку!» – и отвечал: «Полезай, когда знаешь дорогу». Веревочка и поползла за ними, словно змея.
Идут-идут, на дороге лежит колотушка, да и говорит: «Здравствуй, дедушка, умная головушка!» – «Здравствуй, колотушка!» – «Как живешь? Куда идешь?» – «Живу и так и сяк; а иду к Верлиоке на расправу. Подумай: старуху задушил, двух внучек убил, а внучки были на славу». – «Возьми меня на подмогу!» – «Ступай, когда знаешь дорогу». А сам думает: «Колотушка и впрямь поможет». Колотушка поднялась, уперлась ручкой о землю и прыгнула.
Пошли опять. Идут-идут, а на дороге лежит желудь и пищит: «Здравствуй, дед долгоногий!» – «Здравствуй, желудь дубовый!» – «Куда это так шагаешь?» – «Иду Верлиоку бить, когда его знаешь». – «Как не знать! Пора уж с ним расплатиться; возьми и меня на подмогу». – «Да чем ты поможешь?» – «Не плюй, дед, в колодезь – достанется водицы напиться; синица не велика птица, да все поле спалила. А еще говорят; мал золотник, да дорог; велика Федора, да дура!» Дед подумал: «А пускай его! Чем больше народу, тем лучше», и говорит: «Плетись позади!» Какое – плетись! Желудь так и скачет впереди всех.
Вот и пришли они в густой, дремучий лес, а в том лесу стоит избушка. Глядят – в избушке никого нет. Огонь давно погас, а на шестке стоит кулиш.[252] Желудь не промах – вскочил в кулиш, веревочка растянулась на пороге, колотушку положил дед на полку, селезня посадил на печку, а сам стал за дверью. Пришел Верлиока, кинул дрова на землю и стал поправлять в печке. Желудь, сидя в кулише, затянул песню: «Пи… пи… пи! Пришли Верлиоку бить!» – «Цыц, кулиш! В ведро вылью», – крикнул Верлиока. А желудь не слушает его, знай свое пищит. Верлиока рассердился, схватил горшок да бух кулиш в ведро. Желудь как выскочит из ведра, щелк Верлиоку прямо в глаз, выбил и последний. Верлиока кинулся было наутек, да не тут-то было – веревочка перецепила его, и Верлиока упал. Колотушка с полки, а дед из-за дверей, и давай его потчевать; а селезень за печкой сидит да приговаривает: «Так, так, так!» Не помогли Верлиоке ни его сила, ни его отвага. Вот вам сказка, а мне бубликов вязка.
ЛИХО ОДНОГЛАЗОЕ
Жил один кузнец. «Что, – говорит, – я горя никакого не видал. Говорят, лихо на свете есть; пойду поищу себе лихо». Взял и пошел, выпил хорошенько и пошел искать лихо. Навстречу ему портной. «Здравствуй!» – «Здравствуй!» – «Куда идешь?» – «Что, брат, все говорят: лихо на свете есть: я никакого лиха не видал, иду искать». – «Пойдем вместе. И я хорошо живу и не видал лиха; пойдем поищем». Вот они шли-шли, зашли в лес, в густый, темный, нашли маленькую дорожку, пошли по ней – по узенькой дорожке. Шли-шли по этой дорожке, видят: изба стоит большая. Ночь; некуда идти. «Сём, – говорят, – зайдем в эту избу». Вошли; никого там нету, пусто, нехорошо. Сели себе и сидят. Вот и идет высокая женщина, худощавая, кривая, одноокая. «А! – говорит. – У меня гости. Здравствуйте». – «Здравствуй, бабушка! Мы пришли ночевать к тебе». – «Ну, хорошо; будет что поужинать мне!» Они перепугались. Вот она пошла, беремя дров большое принесла; принесла беремя[253] дров, поклала в печку, затопила. Подошла к ним, взяла одного, портного, и зарезала, посадила в печку и убрала.[254]
Кузнец сидит и думает: что делать, как быть? Она взяла – поужинала. Кузнец смотрит в печку и говорит: «Бабушка, я кузнец». – «Что умеешь делать-ковать?» – «Да я все умею». – «Скуй мне глаз». – «Хорошо, – говорит, – да есть ли у тебя веревка? Надо тебя связать, а то ты не дашься; я бы тебе вковал глаз». Она пошла, принесла две веревки, одну потоньше, а другую толще. Вот он связал ее одною, которая была потоньше. «Ну-ка, бабушка, повернися!» Она повернулась и разорвала веревку. «Ну, – говорит, – нет, бабушка! Эта не годится». Взял он толстую веревку да этою веревкою скрутил ее хорошенько. «Повернись-ка, бабушка!» Вот она повернулась – не порвала. Вот он взял шило, разжег его, наставил на глаз-то ей на здоровый, взял топор да обухом как вдарит по шилу. Она как повернется – и разорвала веревку, да и села на пороге. «А, злодей, теперича не уйдешь от меня!» Он видит, что опять лихо ему, сидит, думает: что делать? Потом пришли с поля овцы; она загнала овец в свою избу ночевать. Вот кузнец ночевал ночь. Поутру стала она овец выпускать. Он взял шубу, да вывернул шерстью вверх, да в рукава-то надел и подполз к ней, как овечка. Она все по одной выпускала; как хватит за спинку, так и выкинет ее. И он подполз; она и его хватила за спинку и выкинула. Выкинула его, он встал и говорит: «Прощай, Лихо! Натерпелся я от тебя лиха; теперь ничего не сделаешь». Она говорит: «Постой, еще натерпишься, ты не ушел!»
И пошел кузнец опять в лес по узенькой тропинке. Смотрит: в дереве топорик с золотой ручкой; захотел себе взять. Вот он взялся за этот топорик, рука и пристала к нему. Что делать? Никак не оторвешь. Оглянулся назад: идет к нему Лихо и кричит: «Вот ты злодей, и не ушел!» Кузнец вынул ножичек, в кармане у него был, и давай эту руку пилить; отрезал ее и ушел. Пришел в свою деревню и начал показывать руку, что теперь видел лихо. «Вот, – говорит, – посмотрите – каково оно: я, – говорит, – без руки, а товарища моего совсем съела». Тут и сказке конец.
