Александр Николаевич Афанасьев
Народные русские сказки
НЕУМОЙКА
Отслужил солдат три войны, не выслужил и выеденного яйца, и отпустили его в чистую.[197] Вот он вышел на дорогу, шел-шел, пристал и сел у озера; сидит да думу думает: «Куда теперь мне деваться, чем прокормиться?.. К черту, что ли, в работники наняться!» Только вымолвил эти речи, а чертенок тут как тут – стоит перед ним, кланяется: «Здорово, служба!» – «Тебе что надо?» – «Да не сам ли ты захотел к нам в работники наняться? Что ж, служивый, наймись! Жалованье большое дадим». – «А какова работа?» – «Работа легкая: только пятнадцать лет не бриться, не стричься, соплей не сморкать, нос не утирать и одежи не переменять!» – «Ладно, – говорит солдат, – я возьмусь за эту работу, но с тем уговором, чтобы все мне было готово, чего душа пожелает!» – «Уж это как водится! Будь спокоен, за нами помешки не будет». – «Ну так по рукам! Сейчас же перенеси меня в большой столичный город да кучу денег притащи; ты ведь сам знаешь, что этого добра у солдата без малого ничего!»
Чертенок бросился в озеро, притащил кучу денег и мигом перенес солдата в большой город; перенес – и был таков! «Вот на дурака напал! – говорит солдат. – Еще не служил, не работал, а деньги взял». Нанял себе квартиру, не стрижется, не бреется, носа не утирает, одежи не переменяет, живет – богатеет; до того разбогател, что некуда стало денег девать. Что делать с серебром да с золотом? «Дай-ка, – вздумал он, – начну помогать бедным; пусть за мою душу молятся». Начал солдат раздавать деньги бедным, и направо дает, и налево дает – а денег у него не только не убывает, а еще прибавляется. Пошла об нем слава по всему царству, по всем людям.
Вот так-то жил солдат лет четырнадцать; на пятнадцатом году не хватило у царя казны; велел он позвать к себе этого солдата. Приходит к нему солдат небритый, немытый, нечесаный, сопли не вытерты, одежа не переменена. «Здравия желаю, ваше величество!» – «Послушай, служивый! Ты, говорят, всем людям добро делаешь; дай мне хоть взаймы денег. У меня на жалованье войскам не хватает. Если дашь, сейчас тебя генералом пожалую». – «Нет, ваше величество, я генералом быть не желаю; а коли хочешь жаловать, отдай за меня одну из своих дочерей, и бери тогда казны, сколько надобно». Тут король призадумался; и дочерей жалко, и без денег обойтись нельзя. «Ну, – говорит, – хорошо; прикажи списать с себя портрет, я его дочерям покажу – которая за тебя пойдет?» Солдат повернулся, велел списать с себя портрет – точь-в-точь как он есть, и послал его к царю.
У того царя было три дочери, призвал их отец, показывает солдатский портрет старшей: «Пойдешь ли за него замуж? Он меня из великой нужды выведет». Царевна видит, что нарисовано страшилище, волоса всклокочены, ногти не выстрижены, сопли не вытерты! «Не хочу! – говорит. – Я лучше за черта пойду!» А черт откуда взялся – стоит позади с пером да с бумагой, услыхал это и записал ее душу. Спрашивает отец середнюю дочь: «Пойдешь за солдата замуж?» – «Как же! Я лучше в девках просижу, лучше с чертом повяжуся,[198] чем за него идти!» Черт записал и другую душу. Спрашивает отец у меньшой дочери; она ему отвечает: «Видно, судьба моя такова! Иду за него замуж, а там что бог даст!»
Царь обрадовался, послал сказать солдату, чтоб к венцу готовился, и отправил к нему двенадцать подвод за золотом. Солдат потребовал к себе чертенка: «Вот двенадцать подвод – чтобы сейчас все были золотом насыпаны!» Чертенок побежал в озеро, и пошла у нечистых работа: кто мешок тащит, кто два; живой рукой насыпали воза и отправили к царю во дворец. Царь поправился и начал звать к себе солдата почитай каждый день, сажал с собою за единый стол, вместе с ним и пил и ел. Вот, пока готовились они к свадьбе, прошло как раз пятнадцать лет: кончился срок солдатской службы. Зовет он чертенка и говорит: «Ну, служба моя покончилась: сделай теперь меня молодцом». Чертенок изрубил его на мелкие части, бросил в котел и давай варить; сварил, вынул и собрал все воедино как следует: косточка в косточку, суставчик в суставчик, жилка в жилку; потом взбрызнул мертвой и живой водою – и солдат встал таким молодцом, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Обвенчался он с младшею царевною, и стали они жить-поживать, добра наживать; я на свадьбе был, мед-пиво пил, было у них вино – выпивал его по самое дно!
Прибежал чертенок в озеро; потребовал его дедушка к отчету: «Что, как солдат?» – «Отслужил свой срок верно и честно, ни разу не брился, не стригся, соплей не утирал, одежи не переменял». Рассердился на него дедушка: «В пятнадцать лет, – говорит, – не мог соблазнить ты солдата! Что даром денег потрачено, какой же ты черт после этого?» – и приказал бросить его в смолу кипучую. «Постой, дедушка! – отвечает внучек. – За солдатскую душу у меня две записаны». – «Как так?» – «Да вот как: задумал солдат на царевне жениться, так старшая да средняя сказали отцу, что лучше за черта пойдут замуж, чем за солдата! Стало быть, они – наши!» Дедушка оправил чертенка и велел его отпустить: знает-де свое дело!
КОСОРУЧКА
В некотором царстве, не в нашем государстве, жил купец богатый; у него двое детей, сын и дочь. И померли отец с матерью. Братец и говорит сестрице: «Пойдем, сестрица, с эстого города вон; вот я займусь в лавочке – будем торговать, тебе найму фатерку[199] – будешь жить». Ну, вот они пошли в другую губерню. Пришли в другую губерню. Вот брат определился, нанял лавочку с красным товаром. Вздумалось братцу жениться; вот он женился, взял таку себе жену – волшебницу. Собиратся брат в лавочку торговать и приказыват сестрице: «Смотри, сестрица, в доме». Жене ненавистно стало, что он приказыват сестре. Только она фтрафила[200] – как мужу возвратиться, взяла перебила всю небель[201] и ожидает мужа. Она встречает его и говорит: «Вот какая у тебя сестра, перебила у нас в кладовой всю небель!» – «Что же, это наживное дело», – отвечает муж.
Вот на другой день отправляется в лавку, прощается с женою и сестрой и приказыват сестре: «Смотри, сестрица, пожаласта, в доме как можно лучше». Вот жена это узнала время, в какое быть мужу, входит в конюшню и мужниному любимому коню голову снесла саблей. Стоит на крыльце и ждет его. «Вот, – говорит, – какая сестра твоя! Любимому коню твоему, – говорит, – голову снесла!» – «Эх, собачье собакам есть», – отвечает муж.
На третий день опять идет муж в лавки, прощается и говорит сестре: «Смотри, пожаласта, за хозяйкой, чтоб она сама над собой что не сделала али над младенцем, паче чаяния она родит». Она как родила младенца, взяла и голову срубила. Сидит и плачет над младенцем. Вот приходит это муж. «Вот какая твоя сестрица! Не успела я родить младенца, она взяла и саблей ему голову снесла». Вот муж ничего не сказал, залился слезьми и пошел от них прочь.
Приходит ночь. В самую полночь он подымается и говорит: «Сестрица милая! Собирайся, поедем мы с тобой к обедне». Она и говорит: «Братец родимый! Нынче, кажется, праздника никакого нет». – «Нет, сестрица, есть праздник, поедем». – «Еще рано, – говорит, – нам ехать, братец!» – «Нет, ваше (дело) девичье, скоро ли, – говорит, – вы уберетесь!» Сестрица милая стала убираться; убирается – не убирается она, руки у ней всё отваливаются. Подходит братец и говорит: «Ну, проворней, сестрица, одевайся». – «Вот, – говорит, – еще рано, братец!» – «Нет, сестрица, не рано – время».
Собралась сестрица. Сели и поехали к обедне. Ехали долго ли, не мало; подъезжают к лесу. Сестра говорит: «Что это за лес?» Он отвечает: «Это ограда вокруг церкви». Вот за кустик зацепились дрожечки. Братец говорит: «Встань, сестрица, отцепи дрожечки». – «Ах, братец мой милый, я не могу, я платье замараю». – «Я, сестрица, тебе новое платье куплю, лучше этого». Вот она встала с дрожек, стала отцепливать, братец ей по локоть ручки отрубил, сам вдарил по лошади и уехал от нее.
Осталась сестрица, залилась слезьми и пошла по лесу. Вот она сколько ни шла, долго ли, коротко ли ходила по лесу, вся ощипалась, а следу не найдет, как выйти из лесу. Вот тропиночка вышла и вывела ее из лесу уже через несколько годов. Вышла она с эстого лесу, и приходит в купеческий город, и подходит к богатищему купцу под окна милостину просить. У этого купца сын был, единый, как глаз во лбу, и влюбился он в нищенку. Говорит: «Папенька с маменькой, жените мене». – «На кого же тебе женить?» – «На этой нищенке». – «Ах, друг мой, разве в городе у купцов нет дочерей хороших?» – «Да жените; ежели вы мене не жените, я что-нибудь, – говорит, – над собой сделаю». Вот им это обидно, что один сын, как глаз во лбу; собрали всех купцов, все священство и спрашивают: что присудят, женить ли на нищенке или нет? Вот священники сказали: «Стало, его судьба такая, что его бог благословляет на нищенке жениться».
Вот он с нею пожил год и другой и отправляется в другую губерню, где ее брат, значит, сидит в лавочке. Вот он прощается и просит: «Папенька с маменькой! Не оставьте вы мою жену: не равно она родит, вы пишите ко мне тот раз и тот час». Как уехал сын, так чрез два ли, три ли месяца жена его родила: по локти в золоте, по бокам часты звезды, во лбу светел месяц, против сердца красно солнце. Как отец с матерью обрадовались, так тотчас сыну своему любимому письмо стали писать. Посылают старичка с запиской с эстою поскоряючи. А невестка уж, значит, узнала об этом, зазывает старичка: «Поди, батюшка, сюда, отдохни». – «Нет, мне некогда, на скорую руку посылают». – «Да поди, батюшка, отдохни, пообедаешь».
Вот посадила его обедать, а сумочку его унесла, вынула записочку, прочитала, изорвала ее на мелкие клочьи и написала другую, что твоя, говорит, жена родила – половина собачьего, половина ведмежачьего;[202] прижила в лесу с зверями. Приходит старичок к купеческому сыну, подает записку; он прочитал да слезьми и залился. Написал письмо, что до мово приезду не трогать; сам приеду и узнаю, какой младенец народился. Вот потом эта волшебница опять зазывает старичка: «Поди посиди, отдохни», – говорит. Вот он зашел, она кой-как опять заговорила его, вытащила у него записку, прочитала, изорвала и написала, что как записка на двор, так чтоб ее со двора согнать. Принес старик эту записку; прочитали и огорчились отец и мать. «Что ж это, – говорят, – он нас в изъян ввел? Женили мы его, стало, ему жена не надобна стала!» Жаль им не так жену, как жаль младенца. Взяли благословили ее и младенца, привязали младенца к ее грудям и отпустили со двора.
Вот она пошла, залилась горькими слезьми, шла долго ли, коротко ли – все чистое поле, нет ни лесу, ни деревни нигде. Подходит она к лощине, и так ей напиться захотелось. Глянула в правую сторону – стоит колодезь. Вот ей напиться-то хочется, а наклониться боится, чтоб не уронить ребенка. Вот поглазилось[203] ей, что будто бы вода ближе стала. Она наклонилась, ребенок и выпал и упал в колодезь. И ходит она вокруг колодезя и плачет, как младенца достать из воды? Подходит старичок и говорит: «Что ты, раба, плачешь?» – «Как мне не плакать! Я наклонилась к колодцу воды напиться, младенец мой упал в воду». – «Поди нагнись, возьми его». – «Нет, батюшка, у меня рук нет – одни локоточки». – «Да поди нагнись, возьми ребенка!» Вот она подошла к колодезю, стала протягивать руки, ей господь и пожаловал – очутились целые руки. Она нагнулась, достала ребенка и стала богу молиться на все четыре стороны.
Помолилась богу, пошла и пришла ко двору, где ее брат и муж, и просится ночевать. Вот муж говорит: «Брат, пусти нищенку; нищенки умеют и сказки, и присказки, и правды умеют сказывать». Вот невестка говорит: «У нас негде ночевать, тесно». – «Нет, брат, пусти, пожаласта; смерть люблю, как нищенки сказывают сказки и присказки». Вот пустили ее. Она и села на печку с младенцем своим. Муж и говорит: «Ну, душенька, скажи-ка нам сказочку… ну, хоть какую сторьицу[204] скажи».
Она и говорит: «Сказки я не умею сказывать и присказки, а умею правду сказывать. Слушайте, – говорит, – господа, как я вам буду правду сказывать», – и начала рассказывать: «В некотором царстве, не в нашем государстве, жил купец богатый; у него двое детей, сын и дочь. И померли отец с матерью. Братец и говорит сестрице: пойдем, сестрица, с эстого города. И пришли они в другую губерню. Брат определился, нанял лавочку с красным товаром. Вот вздумалось ему жениться; он женился – взял себе жену волшебницу…» Тут невестка заворчала: «Вот пошла вякать,[205] б…. этакая!» А муж говорит: «Сказывай, сказывай, матушка; смерть люблю такие стории!» – «Вот, – говорит нищенка, – собирается брат в лавочку торговать и приказывает сестрице: смотри, сестрица, в доме! Жена обижается, что он всё сестре приказывает; вот она по злости всю небель переколотила…» И как она все рассказала, как он ее к обедне повез, ручки отрезал, как она родила, как невестка заманула[206] старичка, – невестка наизнова кричит: «Вот начала чепуху городить!» Муж говорит: «Брат, вели своей жене замолчать; ведь стория-то славная!» Вот она досказала, как муж писал, чтоб оставить ребенка до приезда, а невестка ворчит: «Вот чушь какую порет!» Вот она досказала, как она пришла к дому этому; а невестка заворчала: «Вот, б…., начала орать!» Муж говорит: «Брат, вели ей замолчать; что она все перебивает?» Вот досказала, как ее пустили в избу и как начала она им правды сказывать… Тут она указывает на них и говорит: «Вот мой муж, вот мой брат, а это моя невестка!» Тут муж вскочил к ней на печку и говорит: «Ну, мой друг, покажи же мне младенца, правду ли писали отец и мать». Взяли робеночка, развили[207] – так всю комнату и осветило! «Вот правда-истина, что не сказки-то говорила; вот моя жена, вот мой сын – по локти в золоте, по бокам часты звезды, во лбу светел месяц, а против сердца красно солнце!»
Вот брат взял из конюшни самую что ни лучшую кобылицу, привязал к хвосту жену свою и пустил ее по чисту полю. Потель[208] она ее мыкала, покель принесла одну косу ее, а самоё растрепала по полю. Тогда запрягли тройку лошадей и поехали домой к отцу, к матери; стали жить да поживать, добра наживать; я там была и мед-вино пила, по усам текло и в рот не попало.
* * *
Жил купец, были у него сын да дочь. Пришло время купцу помирать; он и просит сына, чтобы он сестру свою любил, берег, никому в обиду не давал. Вот отец умер; сын через несколько дней на охоту поехал, а была у него злая жена, взяла да и выпустила коня на волю. Муж приезжает домой, она с жалобой: «Вот ты любишь свою сестру, лелеешь ее, а она твоего коня выпустила». – «Собака его ешь! Конь – дело наживное, а другой сестры я не наживу». Через несколько дней опять отлучился муж на охоту; жена его выпустила сокола из клетки. Только что воротился он домой, она стала жаловаться: «Вот ты сестре своей все спускаешь, а она выпустила сокола из клетки!» – «Э, сова его клюй! Сокол – дело наживное, а другой сестры у меня не будет!» В третий раз отлучился муж куда-то по своим делам; жена схватила своего единственного сына, побежала в табун и бросила лошадям под ноги. Муж воротился, она опять жалуется: «Вот какова твоя сестра! За всю любовь твою она нашего сына конями истоптала!» Тот страшно рассердился, взял сестру и отвез в дремучий лес.
Много ли, мало ли она в нем жила, обносилась вся и засела в дупло. В некое время охотился в этом лесу королевский сын; собаки набежали на красную девицу, обступили кругом дерево и лают. «Знать, на звериный след напали!» – думает королевич и давай травить. «Не трави меня, млад юноша! – отозвалась купеческая дочь. – Я человек, а не зверь». – «Выходи из дупла», – говорит ей королевич. «Не могу, я нага и боса». Он сейчас слез с коня и бросил ей свой плащ; она оделась и вышла. И видит королевич совершенную красавицу, взял ее с собою, привез домой, поместил в особую горницу и не стал никуда ездить – все дома сидит. Спрашивает его отец: «Любезный мой сын! Что с тобой сталося? Прежде ты отлучался на охоту по неделе и больше, а теперь все дома сидишь». – «Государь мой батюшка и государыня матушка! Виноват я перед вами: нашел я в лесу такую красавицу, что ни вздумать, ни взгадать! Если б только вы меня благословили, не желал бы я себе иной супруги». – «Хорошо! Покажь нам ее». Приводит он свою суженую; король с королевою согласились на его просьбу и обвенчали их.
Пожил королевич с своей женою несколько времени, и понадобилось ему на службу ехать. Просит он своего отца: «Кого бы ни родила моя жена – уведомьте меня с скорым гонцом». Королевна родила без него сына – по локоть руки в золоте, по колена ноги в серебре, во лбу месяц, супротив ретива сердца красное солнце. Тотчас изготовили письмо о новорожденном сыне и послали к королевичу скорого гонца. Случилось ему проезжать мимо того города, где проживал купеческий сын; поднялась буря, гонец и заехал в тот дом, откуда была ихняя королевна вывезена. Хозяйка истопила ему баню, послала париться, а сама переписала письмо: «Твоя-де жена родила козла с бородой», – и запечатала.
Гонец приезжает к королевичу, подает бумаги; тот прочитал и пишет к отцу: «Что бог ни дал – беречь до меня!»
На обратном пути заезжает гонец в тот же дом. Хозяйка по-прежнему отправила его в баню, а сама за бумаги и переписала письмо, чтоб отрубить у королевны руки по локоть, привязать младенца на грудь и отвести ее в темный лес.
Так и было исполнено. Ходила-ходила королевна по лесу, увидала колодец, захотела напиться, наклонилась в колодец и уронила туда своего сына. Стала она слезно просить бога, чтоб даровал ей руки младенца вытащить. Вдруг чудо совершилось – руки явилися; она вытащила сына и пошла странствовать.
Много ли, мало ли странствовала, приходит в нищенском рубище на родину и попросилась ночевать у брата. Сноха ее не узнала. Вот она села в уголок, то и дело что прикрывает своему сыну руки да ноги. На ту пору приезжает туда же королевич, начал с ее братом – купеческим сыном есть, пить, веселиться. Брат говорит: «Кто бы нас потешил – из короба в короб орехи пересыпал?» Мальчик просится: «Пусти меня, матушка! Я их потешу»: а она не пускает. Брат услыхал, что она не позволяет, и говорит: «Поди, поди, сиротиночка! Пересыпь орешки». Мальчик взял орехи и стал сказывать: «Два ореха в короб, два из короба… Жил-был брат с сестрой; у брата была злая жена, сгубила сестру наговорами. Два ореха в короб, два из короба… Отвез брат сестру в дремучий лес; натерпелась она и голоду и холоду, обносилась вся. Два ореха в короб, два из короба… Приехал с охотой в дремучий лес королевский сын; увидал мою матушку, влюбился в нее. Два ореха в короб, два из короба… Взял ее за себя, родила она меня – по локоть руки в золоте, по колена ноги в серебре, во лбу месяц, супротив ретива сердца красное солнышко. Два ореха в короб, два из короба…» И так-то, пересыпая орехи из короба в короб, рассказал все, что с ними было, а после и говорит: «Здравствуйте, родимый батюшка и богоданный дядюшка!» Дядя взял свою жену и по общему суду казнил ее, а потом все вместе поехали к старому королю. Король со королевою сильно возрадовались, увидя свою невестку со внуком; и стали королевич с королевною жить-поживать да добра наживать.
ПОЮЩЕЕ ДЕРЕВО И ПТИЦА-ГОВОРУНЬЯ
Жил царь очень любопытен, все под окнами слушал; а было у купца три дочери, и говорят как-то эти дочери отцу; одна говорит: «Если б меня взял царский хлебодар!» А другая говорит: «Если б меня царский слуга взял за себя замуж!» А третья говорит: «А я желала бы за самого царя выйти; я бы принесла ему два сына и одну дочку!» Царь весь этот разговор слышал; спустя несколько времени царь сделал точно так, как они желали: старшая дочь вышла за хлебодара,[209] средняя дочь вышла за слугу царского, а меньшая за самого царя. Царь хорошо жил со своею супругой, и стала она беременна; потом стала родить. Вот царь посылает за городской бабкой; а сестры царской жене и говорят: «Для чего посылать? Мы и сами можем быть у тебя бабками». Как родила царица сына, то эти бабки взяли да и сказали царю, что ваша супруга родила щенка, а младенца новорожденного положили в коробочку и пустили в царском саду в пруд. Царь разгневался на свою супругу, хотел было ее в пушки расстрелять; да отговорили приезжие короли – на первый-де раз надобно простить. Ну, царь и простил; до другого разу оставил.
Через год стала царица другим ребенком беременна и родила сына; сестры опять сказали царю, что ваша супруга родила котенка. Царь еще больше того рассердился и хотел было свою супругу совсем казнить, да опять упросили-уговорили его. Он одумался и оставил ее до третьего разу. А сестры и другого младенца положили в коробочку и пустили в пруд. Вот еще царица стала беременна третьим и родила прекрасную дочь; сестры опять доложили царю, что ваша супруга родила неведомо что. Царь больше того рассердился, поставил виселицу и хотел было свою жену повесить; да приезжие из других земель короли сказали ему: «Лучше возьми да поставь около церкви часовню и посади ее туда: кто будет идти к обедне, всякий будет ей в глаза плевать!» Царь так и сделал; а ей не только что плевать в глаза, всякий несет кто калачей, кто пирогов. А которых царица родила детей, а бабки в пруд попущали, царский садовник взял их к себе и стал воспитывать.
Эти царские дети росли не по годам, а по месяцам, не по дням, а по часам; царевичи выросли такие молодцы, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать; а царевна такая красавица – просто ужасть! И вошли они в пору и стали просить садовника, чтобы позволил им поставить дом за городом. Садовник позволил; они поставили большой отличный дом и начали хорошо жить. Братья любили ходить за зайцами; раз они пошли на охоту, а сестра одна осталась дома. И приходит к ней в дом старая старушка и говорит этой девушке: «Хорошо у вас в доме и красиво; только нет у вас трех вещей». Царевна спрашивает у старушки: «Чего же нет у нас? Кажется, у нас все есть!» Старушка говорит: «Вот чего у вас нет: птицы-говоруньи, дерева певучего и живой воды». Вот приезжают братья с охоты, сестра их встречает и говорит: «Братцы! Все у нас есть, только трех вещей нету!» Братья спрашивают: «Чего же у нас, сестрица, нету?» Она говорит: «Нету у нас птицы-говоруньи, дерева певучего и живой воды». Старший брат и просит: «Сестрица, благослови меня, я пойду доставать эти диковины. А если я помру или меня убьют, так вы меня вот по чему узнавайте: поторкну я в стену ножичек; если с ножичка капнет кровь – это будет знак, что я помер».
Вот он и пошел; шел-шел и пришел в лес. Сидит на дереве старый старичок; он его и спрашивает: «Как бы мне достать птицу-говорунью, дерево певучее и живой воды?» Старик дал ему каточек: «Куда этот каточек покатится, туда и ступай за ним!» Каточек покатился, а царевич за ним; прикатился каточек к высокой горе и пропал; царевич пошел в гору, дошел до половины горы, да вдруг и пропал. В доме его тотчас же капнула с ножичка кровь; сестра и говорит среднему брату, что помер наш большой брат: вот капнула с его ножичка кровь! Отвечает ей средний брат: «Теперь я пойду, сестрица, доставать птицу-говорунью, дерево певучее и живой воды». Она его благословила; он и пошел; шел-шел, много ли, мало ли верст, и пришел в лес. Сидит на дереве старый старичок; царевич его и спрашивает: «Что, дедушка, как бы мне достать птицу-говорунью, дерево певучее и живой воды?» Старичок говорит: «На вот тебе каточек[210] – куда он покатится, туда и ступай». Старик бросил – каточек покатился, а царевич за ним пошел; прикатился каточек к крутой высокой горе и скрылся; полез он в гору, дошел до половины, да вдруг и пропал.
Вот сестра дожидалася его много, много годов, а его все нет! – и говорит: «Должно быть, и другой мой братец помер!» Пошла сама доставать птицу-говорунью, дерево певучее и живой воды; шла она много ли, мало ли времени и пришла в лес. Сидит на дереве старый старичок; спрашивает его: «Дедушка! Как бы мне достать птицу-говорунью, дерево певучее и живой воды?» Отвечает старичок: «Где тебе достать! Здесь похитрее тебя ходили, да все пропали». Девушка просит: «Скажи, пожалуйста!» И говорит ей старичок: «На вот тебе каточек, ступай за ним!» Каточек покатился, девушка за ним пошла. Долго ли, коротко ли – прикатился этот каточек к крутой высокой горе; девушка полезла в гору, и зачали на нее кричать: «Куда ты идешь? Мы тебя убьем! Мы тебя съедим!» Она знай себе идет да идет; взошла на гору, а там сидит птица-говорунья.
Девушка взяла эту птицу и спрашивает у ней: «Скажи мне, где достать дерево певучее и живой воды?» Птица говорит: «Вот туда ступай!» Пришла она к певучему дереву, на том дереве разные птицы поют; отломила от него ветку и пустилась дальше; пришла к живой воде, почерпнула кувшинчик и понесла домой. Стала под гору спускаться, взяла да и прыснула живою водой: вдруг вскочили ее братья и говорят: «Ах, сестрица, как мы долго спали!» – «Да, братцы, если б не я, вы бы век здесь спали!» И говорит им сестра: «Вот, братцы, достала я птицу-говорунью, дерево певучее и живой воды». Братья возрадовались. Пришли они домой и посадили певучее дерево в своем саду; оно во весь сад распустилось, и поют на нем птицы разными голосами.
Раз как-то поехали братья на охоту и попадается им навстречу царь. Полюбились царю эти охотники, стал их просить к себе в гости. Они и говорят: «Мы попросим у сестрицы позволения; если она позволит, то непременно будем!» Вот приезжают они с охоты, сестра их встречает, рада за ними ухаживать; говорят ей братья: «Позволь нам, сестрица, к царю в гости сходить; он нас честью просил». Царевна им позволила; они и поехали в гости. Приехали; царь их отлично принял и на славу угостил; стали они царю докладывать и просить, чтобы и он навестил их. Вот спустя некое время приезжает к ним царь, они его так же хорошо приняли-угостили и показали ему дерево певучее и птицу-говорунью. Царь удивился и говорит: «Я царь, да у меня этого нет!» Тут сестра и братья говорят царю: «Мы-де ваши дети!» Царь узнал про все, обрадовался, и остался у них навсегда жить, и супругу свою из часовни взял; и жили они все вместе много лет во всяком счастии.
* * *
В одном городе жил купец, у которого было три дочери. Чрез некоторое время он помер. Однажды девицы сидели под окошком и разговаривали; старшая говорила: «Я бы желала хоть за хлебопеком царя быть!» Средняя: «А я бы за поваром!» Малая: «А я бы желала быть за самим царем и родила бы ему двух сыновей – по локоть руки в золоте, по колен ноги в серебре, в затылке светел месяц, а во лбу красно солнышко, да одну дочь, которая как улыбнется – посыплются розовые цветы, а как заплачет – то дорогой жемчуг!» Царь гулял в это время по полю, ехал мимо их дома и подслушал этот разговор; на другой день послал он за купеческими дочерями и спросил: что они говорили вчерашнего дня? Ну, они сознались; царь старшую дочь выдал за своего хлебопека, среднюю за повара, а младшую взял за себя.
Чрез некоторое время царица обеременела, и пришла пора ей родить. Царь начал заботиться, хотел посылать разыскивать хороших повивальных бабок; но сестры, досадуя на младшую свою сестру, просили царя чтобы он позволил им заступить место бабушек. Царь уважил их; сестры пришли во дворец, и когда царица родила сына – точно такого, как говорила до замужества, они взяли его, положили в крепкий ящик и пустили по реке, а вместо его подложили щененка. Царь увидал, что жена его вместо сына родила щенка, собрал всех своих министров и хотел ее казнить; но министры посоветовали первую вину простить, и царь на то согласился. Чрез некоторое время царица опять обеременела; царь хотел было посылать за хорошими бабушками, но сестры царицыны стали его просить, чтобы дозволил им заступить место бабушек. И когда царица родила такого же сына, то сестры положили его в ящик и пустили по реке, а вместо сына подложили котенка. Царь увидал, что жена его родила котенка, собрал министров и хотел ее казнить; но министры уговорили его простить и вторую вину.
Чрез несколько времени царица опять обеременела. Когда пришло время ей родить, то царь хотел было посылать за хорошими бабушками; но сестры царицыны опять его упросили, что они сами всё могут исправить за бабушек. Царь на это согласился, и когда царица родила такую точно дочь, какую обещалась до замужества, то сестры взяли девочку, положили в ящик и пустили по реке, а вместо ее подложили кусок дерева. Царь увидал, что царица вместо дочери родила кусок дерева, собрал своих министров и хотел ее казнить, но министры упросили его, чтобы не казнил ее, а заклал бы в каменный столб. Детей же царских, пущенных по реке, всех троих перенял один генерал, воспитал их как можно лучше, а после помер, и остались они сиротками.
Однажды братья отправились на охоту, а в то время пришла в дом к сестре их старушка; царевна приняла ее хорошо. Посидевши тут, пошли они в сад. «Что, бабушка, нравится ли тебе мой сад, и всего ли в нем довольно?» – «Всего довольно, – отвечала старушка, – только трех вещей нету: живой воды, мертвой воды и говорящей птицы». От тех слов царевна сделалась грустна и печальна. Приехали ее братья, спросили, что она так печальна? Она сказала им все, что слышала от старушки. «Хорошо, – отвечал старший брат, – я поеду искать эту птицу». Дает ей ножичек и говорит: «Если на ножичке кровь покажется, то меня в живых не будет!»
Ехал он долгое-долгое время; приехал к какой-то горе, а подле нее стоит огромный дуб, под тем дубом старик сидит, у того старика волоса, брови, борода заросли уже в землю. «Здорово, старичок!» – «Добро пожаловать», – отвечал он. «А что, можно ли достать живой и мертвой воды и говорящую птицу?» – «Можно, да не легко; ходят-то много, да возвращаются мало». Простившись с старичком, отправился он на гору; взошел на нее и услышал позади себя крик: «Держи, лови руби его!» – и только оглянулся – вмиг окаменел. Сестра его посмотрела на ножичек и узнала, что старшего брата в живых нет.
Малый брат также захотел сходить за этими чудными вещами или хоть найти брата; он дал сестре вилочку: «Если на вилочке кровь покажется, меня в живых не будет», и отправился в путь. Добрался до высокой горы, увидел старика, поговорил с ним и пошел на гору; там услыхал тот же крик, оглянулся – и окаменел. Сестра взглянула на вилочку, узнала, что и меньшего ее брата нет в живых; заперла свой дом и отправилась сама отыскивать живую и мертвую воду и говорящую птицу.
Приходит она к той же самой горе, увидела старика, поздоровалась с ним и подрезала ему волосы и брови, так как с ней были и ножницы и зеркало. «Посмотрись, – сказала она старику, – как ты похорошел!» Он посмотрелся в зеркало: «И в самом деле, – говорит, – я хорош стал! Сидел я здесь целые тридцать лет, никто меня не подстригал; только ты догадалась. Куда ты, красавица, идешь?» Она ему рассказала все, зачем и куда идет. «Ступай же ты, красавица, – сказал старик, – на эту гору; там ты услышишь крик: „лови, держи, руби ее!“ – но не оглядывайся, а то сейчас окаменеешь. Как взберешься на гору, увидишь там колодезь и говорящую птицу; возьми эту птицу, почерпни из колодезя живой воды – и назад. Как пойдешь назад, увидишь на горе стоячие камни: ты их все живой водой обрызгай».
