Александр Каренин
Привет из прошлого…
Наше единение вдруг прервал Дронов. Он с тремя ребятами, вышли к нам на улицу, и закуривая по одной, обсуждали жён начсостава и отдельно капитана Васильеву. Он в красках описывал её фигуру, и её манеры поведения. Не стесняясь в выражениях, он был полон решительности завоевать её, возомнив себя неким самцом.
Услышав эти слова, Егор усмехнулся и затушив окурок сказал:
– Пойдём отсюда! Сейчас еще не много подкрепимся и отбой.
– Ну пойдём! – ответил я, аналогично затушив бычок.
Проходя мимо них, Дронов перевел свой злобный взгляд на меня, и так же проводил глазами до самой двери. Зайдя с Егором в столовую, мы доедали то что оставалось у нас в тарелках, и одновременно любовались горячими танцами двух влюбленный лиц, в виде зам начальника школы и начмеда. После головокружительного танго, Нарыжный и Васильева, вдруг резко засобирались, и тотчас же выбежали на улицу в сторону санчасти.
– Ха смотри-ка, любовь! А ты говоришь будешь добиваться её. Как бы не так курсант Лёвкин. Она не твоего поля ягодка. Ею вон сейчас майор наслаждаться будет! – надевая пилотку, усмехнулся Егор.
– Да ну тебя! Вот увидишь, как она моей станет! – ревностно ответил я.
– Ну-ну, герой любовник! Пошли уже, завтра первый полет обещают нам.
Собравшись, мы вышли на улицу, и подались в расположение казармы. Там все как по запланированному ритуалу, вечерняя поверка, вечерний туалет, и отбой.
***
Время два часа ночи. На соседних кроватях храпят Серёжа Борисов и мой кореш Егорка. Обратив внимание на дальний правый угол, я заметил, что кровать Дронова пуста. «Смылся, наверное, подлец в самоход» – подумал я. «Да хотя пошёл он к черту! Думать еще о нём!»
В моей голове занимали мысли лишь о ней. Мне хотелось снова её увидеть, снова услышать её смех, и даже попробовать не много прикоснуться к ее рукам. Пролежав в одной позе и сверля потолок глазами, я тихо встал с кровати и напялив гимнастерку, вышел из расположения казармы. По стеночке, минуя часовых, я оборвал все цветы возле клуба, и направился в санчасть. В её окне горел тусклый свет, и я решил подсмотреть за ней, а потом уже действовать. Подойдя к крыльцу, я увидел, как напротив меня стоит Андрей с почти таким же букетом, и подглядывает за Васильевой. Меня это еще сильнее взорвало, и швырнув цветы на землю, я подошел к нему.
– Ты какого хрена тут торчишь? – спросил я.
– Оба, ты смотри кто здесь! Тебя-то на какие подвиги потянуло, Ромео? Давай дуй отсюда, тут третьего не дано! – отталкивая меня рукой, ехидно сказал он.
– Какого третьего? Ты то тут с какого боку вылез!
– А что, сейчас наш майор насытиться, и я пойду после него. Девка то она безотказная я думаю, просто с виду такая скромняжка.
– Да как ты смеешь такое говорить про нее, сукин ты кот! – воскликнул я и с кулаками бросился на него.
От моего удара он перевалился за перила и упал лицом в клумбу. В ярости Дронов сразу же подскочил и тут же ударил меня в ответ, да так, что у меня хрустнула челюсть. Повалившись на землю, я пытался встать, но меня сразу же получил удар ногой в живот. Тот запрыгнул на меня сверху и начал бить по лицу. Удары его были болезненные, от которых я только и успевал отмахиваться. Успокоился он только тогда, когда я швырнул ему в глаза шмоток сухой и рассыпчатой землицы, после чего взяв контроль, начал колотить его в ответ. Бил его до бессознательного состояния. В порыве ярости я не заметил выбежавшего из медпункта майора Нарыжного, который конечно же, собрался оттащить меня от Дронова. Но замахнувшись на него я получил в ответ такое «здрасти», что упал в беспамятстве рядом с Андреем.
Очнулся только утром в лазарете нашей санчасти. Нежная и молоденькая ручка обрабатывала мне ссадины на лице, а рядом скулил от боли противный голос Дронова. Я взял эту милую ручку и сказал:
– Как тебя зовут, красавица?
– Капитан Васильева!
– Это я знаю, спасибо! А не соблаговолите ли вы чуть конкретнее?
– А вам зачем?
– А это чтобы знать, как зовут ангелочка, который одним только прикосновением спасла мне жизнь!
– Ну для вас, товарищ курсант можно Юлия!
– Просто Юлия?
– Не ни просто, вы же хотели знать, вот и узнали!
– Юлия вы просто прелесть! А я ведь к вам товарищ капитан шел, высказаться.
– По поводу?
– По поводу того, что я влюблен в вас! И влюблен до беспамятства!
– Ага, это я сегодня ночью видела, как до беспамятства, когда вас майор Нарыжный обоих притащил ко мне в санчасть.
– А, вот это конечно плохо… больно кстати было. Меня вон супчик побил! – указывая на Андрея, посмеялся я.
– Слышишь, ты сейчас договоришься! – вмешался Дронов, резко дернувшись с койки, и так же резко упал обратно, держась за ребра.
– Вот видите, никакого воспитания нет!
Юлия перешла на койку к Андрею и пытаясь усмирить его пыл, сказала:
– Лежи ты спокойно! У тебя нос сломан и ребра, а ты скачешь тут.
– Да ничего у него не сломано, я вас умоляю! На перелом не смахивает ни как! – распылился я.
– А ты откуда знаешь? – удивленно спросила она.
– Ну-у-у…Юлия, а пойдемте в кино, я вам там все про себя расскажу! – повернувшись на бок в ее сторону, с синяками на лице спросил я.
– Ага, еще чего! Ты себя в зеркале видел?
– Ну было дело!
– Хм. Ну ладно, тогда. А вон кстати майор Нарыжный идет, наверное, сейчас разбор ваших вчерашних полетов будет! – сказала Юлия, посмотрев в окно.
– Товарищ капитан, а разрешите перед кончиною своей задать вам один вопросик? – состроив кошачьи глаза, спросил я.
– Ну попробуйте! – засмеялась она.
– Майор Нарыжный вам не муж случайно?
– Нет, майор Нарыжный мне пока не муж, и вообще это ни ваше дело товарищи курсанты! – убрав с лица улыбку, она резко встала с постели и пошла к выходу.
Повернувшись к Дронову, я улыбаясь спросил:
– Ну что козел, конец нам сейчас будет! Майор как узнает про наши с тобой похождения по ночам с цветами, отчислит нас нахрен. Предлагаю что-нибудь придумать, и говорить одно и тоже! Ты как, со мной? – протягивая ему перебинтованную руку, добавил я.
– Лёвкин, клянусь, выздоровлю я тебя зашибу!
– Ну ты выздоровей сначала, а то я тебе сейчас в ребро твоё больное как задвину, так ты тут же и скопытишься!
– Чего??
– Шучу я! Давай соображай быстрее пока майор идет! Ахах, а вот и он! – с дрожью в голосе сказал я, и спрятался под одеяло.
Нарыжный зайдя в палату увидел две трясущиеся одеялки, под которыми лежали две синие отбивные вроде нас. Он взял рядом стоящий стул, поставил его между койками присел и молча рассматривал нас. Просидев так четверть минуты, Нарыжный постучал ладонью по моей койке.
– Кто там? – спросил я, потихоньку спуская одеяло с головы.
– Сто грамм! – грубовато ответил Нарыжный.
– А-а-а, здравия желаю, товарищ майор! Вот курсант Лёвкин и курсант Дронов, лежим после… – не дав договорить, майор прервал мой доклад: – После?! Я знаю, чего после!
Вы чего щеглы такое творите, а? Я вам бл… покажу кузькину мать! Будущая элита авиации! Сталинские соколы мать вашу! Вы посмотрите на себя на кого вы похожи? Вас по идее за такое, в миг исключить надо из школы!
– Товарищ майор, простите нас. Мы виноваты! – ответил я, опустив глаза вниз.
– А как иначе, родные вы мои! Ладно, как выпишут вас, сразу на губу сядете, оба! Там и померитесь! – сказал Нарыжный, после чего встал и пройдя не много к выходу, добавил: – И еще, если я хоть раз вас увижу совершенно здоровыми и с цветами возле санчасти! Сверну шею обоим, и не посмотрю, что вы еще дети! Уяснили?
– Так точно товарищ майор! – синхронно в голос ответили мы с Андреем.
Нарыжный надел пилотку и вышел из лазарета. Не много погодя, я продолжил поддевать Дронова:
– Вот что ты за человек такой, чуть из-за тебя не расстреляли!
– Да пошел ты! – скрепя зубами, злился Андрей.
– Не могу как видишь! И это все благодаря тебе! Сделал из меня калеку! – засмеялся я.
– Да ты тоже хорош! Чуть зубы не выбил мне, стервец! – слегка рисуя на своем лице улыбку, произнес он.
– Я еще и стервец?! Нет вы посмотрите на этого хама! – легонько стукнув по плечу, улыбнулся я.
Это было наше недолгое перемирие. Все это время препровождении в лазарете, мы вели себя тихо и спокойно, ни на секунду ни намекая друг другу на агрессию и ненависть.
Пролечившись некоторое время в санчасти, нас ожидал суровый и большой обещанный «привет» от начальства. Прибыв в штаб на «долечивание», майор Нарыжный, не стесняясь в выражениях, читал нам лекцию о вреде сексуально-межличностных отношениях на службе, которые, цитирую: «…до добра не доведут, а доведут только до больших проблем в виде общего геморроя на одну задницу!». Выслушав его довольно доходчивый и интересный монолог, нас с Андреем ждало увлекательное и в тоже время романтическое путешествие на гауптвахту, за нарушение дисциплины.
Находясь всё это время в заточении, я беспрерывно думал о Юленьке, представляя наши будущие встречи и логический конец конфетно-букетного периода. Всё это будет совсем скоро, а тем временем, где-то на тренировочных площадках и учебных классах, наши однокашники грызли гранит науки и изучали материальную часть, пока мы загорали на «губе».
***
Шел пятый день отбывания наказания. Андрей, как обычно лежит на своей шхонке, закинув ноги на перила, и покручивая во рту соломинку, напевает какую-то свою мелодию, чем-то схожую с «Сопками Маньчжурии». А я уже утомившись от безделья за всё это время, хотел приступить к своим трудовым лётным будням, и ждал пока старшина Чуранов, клацая ключами, выпустит нас на свободу. По бродив по камере, я вскоре залез на свой второй ярус кровати и высунув морду в форточку, наблюдал за курсантами. Кто-то занимался строевой подготовкой, оттачивая свой шаг, кто-то прыгал с парашютом с вышки, кто учил материальную часть самолетов, а кто-то и вовсе известным «фольклорным мужским органом» груши околачивал, с папиросой в зубах. Этой балдой как раз и был мой дружбан Егорка. Ему были до фонаря все эти строевые подготовки, какие-то там прыжки с вышки и прочее. Егору просто хотелось по скорее летать, но из-за плохих отметок по профпредметам его не допускали до машин. Глядя на него и вертя головой, я мысленно проговаривал про себя, мол вот халтурщик! Что же из тебя получится? Молодой еще, пацан, что с него взять! А, впрочем, думаю с возрастом поумнеет. Но, это все в целом, а в общем, глобально так скажем, на дворе стояло прекрасное время года – весна. Птички поют, коты лазают по деревьям, черемуха начинает распускаться. Задумываясь обо всем об этом, меня начало не много клонить в сон, и закрыв на минуту глаза, передо мной снова появился образ той единственной и неповторимой Юленьки, которая подарила мне те счастливые минуты, когда она просто находилась рядом. Она подошла ко мне и прикоснувшись к моему лицу, поцеловала в губы. Я был на седьмом небе от счастья, и слегка постанывая попытался ответить ей взаимностью, и как только я нежно провел руками по ей бархатной и тонкой шее, я тотчас же поцеловал её в ответ. Уста её были такими сладкими как мёд, каким хотелось напиться до одурманивания. Но вдруг она, резко отталкиваясь, дав мне сильную затрещину, мужским голосом говорит:
– Так я не зрозумів, Лёвкин! Ти зовсім охренел до мены лізти? – забыв русскую речь воскликнул старшина, и утирая свои губы, добавил – ну ти що дурбеціло, робиш?
Подскочив с койки, я в растерянности утирая свои губы, и сплевывая на пол, ответил:
– Тьфу, товарищ капи… ой господи, товарищ старшина, извините я не хотел! Тьфу, тьфу! Мне сон не хороший приснился!
– Так я вже зрозумів, який сон тобі приснився. Весна дивлюся в голову вдарила. Старшину рідного за бабу прийняв! – продолжал гоношиться Чуранов, а снизу лежал и умирал от смеха Дронов.
Старшина, поправляя портупею, переключился и на него:
– Ну, а ти чого скалішся? Зовсім дивлюся ви тут здичавіли! Да припини іржати як кінь!
– Простите товарищ старшина, просто такой нелепости я еще не видел! – утирая слезы смеялся Андрей.
Старшина вдруг отошел на пару шагов назад и приказал нам построится:
– Так, товариші курсанти, а ну струнко!
И покашливая, перейдя на русскую речь, продолжил:
–Вы приступайте к занятиям немедленно! Сейчас собираетесь и бегом марш к капитану Жадину! Думаю, что вы осознали всё, отмотав свои срока!
Выстроившись по его приказу и выслушав поручение, мы тут же выскочили на улицу, забрав по дороге свои пилотки и ремни.
Наконец-то мы займёмся настоящим делом, и я с радостью летел на встречу к Жадину. Прибыв на полигон, где стояли восемь парт под открытым небом, за которыми сидели наши однокашники, и слушали как ротный Жадин, объяснял будущим авиаторам как правильно садиться в самолет, в какой последовательности нужно готовиться ко вылету, что нужно включать и нажимать, а что нельзя и так далее. Присев за последнюю парту, мы внимательно слушали его лекцию. Егор сидел впереди меня, и свойственно его раздолбайству, отвлекался от прослушивания лекции. Повернувшись ко мне, начал отвлекать пустыми разговорами:
– О, какие люди нарисовались! Здравствуйте, товарищи курсанты!
– Да, и тебе привет, Юдин! – не сводя внимания с капитана, ответил я.
– Ну как там в турме? Отдохнули?
– Отдохнули! Ты бы видел, что было не давеча, ой умрешь! – улыбался Андрей.
– Слышь, ты заткнись про это! Держи язык за зубами! – пригрозил я Дронову.
– А что было-то?
– Да наш Лёвкин, старшину с Васильевой перепутал ну и… ты понял, да? – прикрыв рот рукой, выдал Андрей.
– Ха-ха-х, да ты что? Ну Матвей, ну е-моё! Я конечно понимаю, что весна и все такое, но Чуранова за что! – подтрунивал Егор.
– Юдин катись к черту, а? И ты балабол тоже! Дайте лучше послушать лекцию!
– И как тебе поцелуй? – спросил Егор.
– С кем именно? Тьфу ты черт, с Васильевой-то?
– Та не, со старшиной-то?
– Охренительно страстно, сейчас после лекции пойду еще! – ответил я, отвесив Егору подзатыльник.
Вдруг капитан переключил своё внимание на нас:
– Так я не понял, это чего там за веселье? А ну, встать курсанты!
Опустив глаза в пол, мы молча поднялись с места.
– Я перед кем тут распинаюсь? Между прочим, важную тему рассказываю, которая вам пригодится в бою, а вы сидите и лясы точите! Еще одно замечание и будете рассказывать мне все это наизусть! Сели на место. – махнул рукой ротный, и вскоре продолжил чтения.
Прослушав лекцию еще минут восемь, у Егора будто засвербело в одном месте, и он снова повернулся к нам.
– Ну и чего вылупился? – спросил я у него.
– Да так ничего! Расскажи, как там Васильева-то?
– Где, там?
– Ну где-где, ясно где, во сне!
–Да пошел ты в… – замахнувшись кулаком на Егора, сказал я.
– Всё-всё, ни пристаю! – подняв руки к верху, смеялся он.
Слегка ударив Юдина по спине, тот отвернулся к себе, и продолжал делать вид, что слушает Жадинские чтения. Через какое-то время он опять поворачивается ко мне и продолжает:
– Мотя, ну расскажи, как она там, без одежды, ну ты понял!
– Угомонишься, нет? Ну всё ты меня достал! – и подняв руку, я сказал капитану, – Товарищ капитан, разрешите обратиться?
– Что тебе Лёвкин? Хочешь всё-таки наизусть рассказать?
– Да нет! Курсант Юдин отвлекает от учебного процесса, своей болтовнёй, сделайте с ним что-нибудь!
Жадин махнув на меня рукой, переключился на Егора:
– Юдин, завтра утром жду тебя у себя в канцелярии с написанным материалом, понял? И чтоб как от зубов все! Если ни сдашь, будешь до конца учебы вечный дежурным по аэродрому!
Егор поднялся, и протяжно так с грустью ответил:
– Е-е-есть товарищ капитан…
Прослушав в таком ключе лекцию, мы снова подались на занятия. Прошло чуть больше недели. Вызубрив всю матчасть и сдав зачет на отлично, нас допустили до самолета.
До обеда мы прибыли на аэродром, где ожидал наш бессменный ротный Жадин в летном комбинезоне, облокотившись о крыло многоцелевого биплана У-2.
Я был счастлив от того, что мне впервые придется сесть за штурвал столь превосходной машины. Сначала меня захлестнула буря эмоций, радостям которой, не было предела, но потом, когда Жадин назвал мою фамилию первой, и выдал комбинезон, всё сменилось некой боязнью, которая скручивала мои кишки и толкала на легкую тошноту. Напялив на себя черный, хлопчатобумажный комбинезон с кожаным шлемом, я полез на крыло самолета, и как всегда без приключений не обошлось. Зацепившись этой униформой за рулевой трос, я грохнулся на место штурмана, и разбил головой компас на приборной панели. Всё ржали как кони, и даже Жадин, утирал слезы от смеха. Высунув голову из штурманского ложа, я смеялся в ответ. Не знаю почему, но меня пробило на такой смех, что остановится я смог только тогда, когда Жадин успокоившись, забрался на место пилота, которое находилось впереди меня. Он попросил меня пристегнуть ремни, и держатся что есть силы. Накинув на себя ремни безопасности, и намертво ухватившись за держатель, я был готов к полету.
Капитан дал команду старшине Чуранову: «Есть контакт! От винта!». Тот, прокрутив пропеллер, сразу же отошел на безопасное расстояние. Наш самолет заревел, выпуская выхлопные прозрачные газы из двигателя наружу. Жадин надел очки на глаза, и махнув рукой вперед, дернул ручку управления. Мы дернулись с места. Пока биплан набирал скорость, меня в этот момент уже начало укачивать, и когда наш небесный тихоход наконец-таки оторвался от земли, я прижался к своим коленям. Набор высоты был не ощутим поначалу, и когда внутри меня все успокоилось, я решил посмотреть, что происходит вокруг. Открыв глаза, я не мог им поверить! Я находился на высоте более трёх тысяч метров, если верить моей полуразбитой приборной доске. Наблюдая за окружающим пейзажем, я начал кричать в голос от радости, что лечу. Капитан Жадин улыбаясь в ответ, громко крикнул: «Держись, летун!» и резко дернув ручку управления от себя и влево, свалил машину в штопор. Такого конечно я не ожидал. Жадин тренировал таким образом мой вестибулярный аппарат, который не выдержал и начал выводить меня из строя. От такой перегрузки, меня начало полоскать во все стороны. Я кричал, молился, звал маму и честно говоря пожалел, что выбрал авиацию. И такая картина происходила вплоть до посадки. Приземлившись на полигоне, я не смог вылезти из машины, и мои ребята, в буквальном смысле вытаскивали за шкирку. Жадин увидев плоды нашего полета у меня в кабине, приказал дежурному наряду отмыть это все, и после чего усаживал по списку следующего. Картина была конечно мало приятной для всех и для меня в том числе. Но к моему великому удивлению, ни я одним таким оказался. Двое парней последовали моему примеру. Егор вообще потерял сознание, когда Жадин резко потянув ручку на себя, повторил легендарную мертвую петлю Нестерова. Таким был наш первый полет. Но это всего лишь начало. Бесславное начало, которое прекратилось спустя полгода. За это время мы усердно тренировали свой вестибулярный аппарат, раскручивая себя на специальных тренажерах, прыгали с больших высот с парашютами. После внутренней победы над собой, мы уже совершали одиночные полеты, отрабатывали слетанность в паре и пикировали над учебными целями практикуя бомбометание. В таком ключе наша учеба проходила целых два года. Все это об учебе в целом. А если плавно переходя к теме моей личной жизни, то тут всё плачевно. За это время, мне так и не удалось завоевать сердце капитана Васильевой, хотя не которые попытки взаимности были, что с моей, что с её стороны. До выпуска оставалось всего несколько дней и за это время, я решился на опрометчивый шаг- подойти к ней и признаться. И это случилось.
Последним майским вечером, я в одиночку прогуливался по территории школы, и наслаждался последними днями своей курсантской жизни. Вот думаю, еще совсем немного и я стану офицером, как хотел когда-то, буду защищать свою родину от врагов, и даже возможно мне удастся дослужится до Земскова, и что мою грудь будут украшать ордена и медали. Закуривая папиросу, я увидел впереди себя идущую в санчасть Юленьку, которая несла стерильные биксы с перевязочным материалом.
– Давайте я вам помогу, товарищ капитан!
Она, посмотрев в мои глаза, положительно кивнула в ответ.
– Ты, когда уезжаешь? – спросила она, прикоснувшись к моим рукам.
– Через пару дней! Вообще я хотел бы тут остаться… с тобой рядом! Я за это время так привык к тебе!
– Знаешь, я кажется тоже… – опустив глаза, произнесла она и тем самым еще крепче сжала мои ладони.
– Прости за прямоту, но ты всё еще его любишь? – тяжело вдохнув, спросил я, но в ответ проследовало молчание.
Прикоснувшись к её щеке и смотря ей в глаза, я ждал от нее ответа, но она предательски молчала. Отпустив руки, и поставив биксы на землю, я снял пилотку, и страстно поцеловал её у губы. Она обхватила мою спину руками и прижавшись к телу ответила взаимностью. Оставив на дороге медицинский материал, мы в обнимку побежали в санчасть. Благо, что майор Нарыжный этого не видел. В тот прекрасный вечер произошло именно то, о чем я мечтал все два года учебы здесь. Закрывшись на все замки в её кабинете, мы провели головокружительную и потрясающую ночь вдвоём. Под утро случилось то самое, что называется «тайное стало явным». Поднявшись с койки, я поцеловал её влажное, окроплённое капельками пота обнаженное тело, вкушая одновременно ее запах, который чередовался лекарствами и душистым мылом. Еще долго я буду носить в себе эти божественные ароматы – ароматы любимой женщины. Укрыв ее одеялом, я вышел на крыльцо покурить. На встречу мне летел Егор, и на его лице было написано, что случилось нечто ужасное. Запыхавшись, он встал напротив меня и сказал:
– Матвей, там тебя срочно майор разыскивает. Он злой какой-то, его там Земсков успокаивает. Грозиться тебя убить!
Бросив папиросу, я нервно спросил:
– Да что случилось-то?
– А то ты не знаешь! Вас застукал Дронов, когда вы целовались, а потом в красках доложил о том, чем вы занимались после!
– Вот сука. Ну всё Егорка, это конец!
– Заложил он тебя конкретно Мотьк. Давай одевайся и к нему на разговор.
– Ладно, сейчас иду! – ответил я. В одних галифе забежал в санчасть и забрав шмотки удалился в штаб.
По дороге к Нарыжному, я с тревогой думал, что буду говорить ему и как буду оправдываться, но потом взяв себя в руки, я решил все-таки высказать ему свои соображения по этому поводу.
Зайдя в штаб, я остановился около его кабинета, и еще не много погодя постучался в дверь.
– Войдите! – злобный голос послышался из-за двери.
– Разрешите войти, товарищ майор? Курсант Лёвкин по вашему распоряжению прибыл!
Мой взгляд сразу упал на его стол, так как под рукой у него лежал разряженный наган, и рядом аккуратно выставлены семь патронов. Его глаза еще больше налились кровью, и он от перенапряжения сломав карандаш, спросил:
– Это правда, курсант?
Дабы не ходить вокруг да около, я ответил:
– Правда, товарищ майор! Я люблю её!
– Гм, ты понимаешь щенок, что ты натворил вообще? Мы любим друг друга уже больше пяти лет! А тут нарисовался, сопляк, сиську ни разу не державший! Я же тебя предупреждал! Тебя и твоего дружка Дронова! Я же тебе прямо сейчас глотку за неё перегрызу, ты слышишь?
Сжав кулаки, я ответил ему:
– Держите себя в руках, товарищ майор! Она выбрала меня! А то, что вы любите друг друга пять лет, это как-то не заметно! Не надо было упускать свой шанс, товарищ майор! А вы умудрились упустить их обоих!
Подскочив с места, он подбежал ко мне и схватив за грудки со слезами на глазах, произнёс:
– Сукин ты сын, я тебя такое устрою! В такое место тебя отправлю, что ты сдохнешь там как собака, ты понял?
Оттолкнув его от себя, и утёршись от его слюней, я сказал:
– Да отправляйте куда хотите, майор! Только она все равно моей будет! – Будь ты проклят! Я бы тебя прямо сейчас шлёпнул! – сев за стол, и ухватившись за голову, он добавил, – Пошел вон отсюда!
Вытянувшись по стойке смирно, я выполнил команду. Я думал, что все будет на много хуже, но спасало одно, что завтра наш торжественный выпуск, и я смогу покинуть школу вместе с Юлей. С этими мыслями, я проследовал в казарму и свалившись на свою койку, снова размышлял о будущем. Сна понятное дело уже не было. Да и какой может быть сон, когда тут такое твориться.
Не замечая времени, вдруг прозвучала команда «Подъём!». Старшина Чуранов выстроил нас и приказал надеть парадную форму, после чего общий сбор на плацу. Нарядившись в белые рубашки с галстуками и небесного цвета лётную форму, мы выбежали на плац где нас ожидали полковник Земсков, майор Нарыжный, капитан Жадин и еще несколько офицеров. После торжественного гимна, по списку нас вызывал Земсков и лично вручал лейтенантские кубари с нагрудными значками авиатора и приписное свидетельство о новом назначении в войска. С подачи всем известного персонажа, мне повезло больше. Из-за того, что я стал гипотенузой любовного треугольника, и моего многократного нарушения дисциплины с Дроновым, мне было присвоено звание – сержант. Да и к тому же мне намекнули, что местом моей будущей службы, будет всеми забытый островок под Ленинградом, который наполовину отрезан от внешнего мира. Вообще-то, я рассчитывал на то, что меня с Егором направят в одну часть, но к сожалению, это был крайний раз, когда мы виделись. Егора определили дальше не куда, во Владивосток. Повезло конечно парню. Еще одним ударом для меня было то, что после нашей ночи, я так и не виделся с капитаном Васильевой. Нарыжный, спешно, еще в тот же вечер, отправил её к своей матери в отпуск, и получая своё первое звание, я не мог ни покрасоваться перед ней, ни нормально попрощаться. Сразу было понятно кто инициатор столь убийственного для меня решения. Майор Нарыжный в цвет проклиная меня, желал смерти, и кажется он этого добился. После вручения предписаний, мы с Егором в тот же день отправились к местам службы. Выйдя за ворота родной школы, мы крепко обнялись и поклявшись в вечной дружбе, договорились не пропадать и не терять друг друга из вида. После дружественных объятий с моим другом, мы разошлись по вокзалам. На счет Дронова было тоже много не понятно. Тот исчез сразу после получения предписания.
Моей отправной точкой в Ленинград, стал наш дорогой саратовский Ж/Д вокзал. Остановившись перед вагоном на перроне, я глубоко задумался о том, что ждет меня впереди. Взглянув последний раз на город, я запрыгнул в вагон и отправился к месту назначения.
Глава
II
Часть первая
«Так все начиналось!»
1941 год. Июнь. Девятнадцатое. Местом моей службы стала так называемая «13-я отдельная истребительная авиационная эскадрилья», которая располагалась на Кургальском полуострове, на территории Кингисеппского района Ленинградской области. Мало того, что меня понизили в звании, так еще и отправили туда, куда Макар телят не гонял. С горем пополам добравшись до места службы, меня встретил перед КПП молодой, коренастый юноша в военной форме, около тридцати лет на вид. Отойдя от устава, он как-то по-свойски носил пилотку, из-под которой пробивался русый, несколько кудрявый чуб.
–Ты Лёвкин? – спросил он, остановившись передо мной на расстоянии вытянутой руки.
Поставив чемодан на землю, и обтерев влажные ладони о свою гимнастерку, я протянул ему руку в знак приветствия:
– Так точно! Сержант Лёвкин, прибыл для дальнейшего прохождения службы!
– Прибыл, молодец! А почему именно к нам и почему сержант? Что заканчивал?
– Энгельсскую лётную! А сержант потому, что… ну… в общем не полюбили мы друг друга с замначальника школы, и он пообещал мне сладкую жизнь! – немного сделав паузу, я продолжил – А что, плохое место?
Тот сняв пилотку, вдруг похлопав по своим карманам, достал пачку «Любительских» папирос и закуривая, ответил:
– Да ну ты знаешь, в принципе ничего, но мы на самом отшибе стоим, поэтому к нам редко кого направляют на службу.
Сделав несколько не глубоких тяг сигаретного дыма, он добавил:
–Ладно, это всё после! Я командир первой эскадрильи и по совместительству заместитель командира полка, капитан Гайдаров Алексей Алексеевич, любить не прошу, но жаловать придется!
– Очень приятно, товарищ капитан!
– Ну ты давай бери своё барахло и добро пожаловать в расположение!
Взяв чемодан в руки, мы проследовали с Гайдаровым в часть. Она в принципе ничем не отличалась от моего прошлого места учебы. Те же парашютные вышки, те же тренажеры. Чуть дальше стояли укрытые под маскировочной сетью истребители И-16. Гайдаров указывая на них рукой, говорил мне, что это наши рабочие кони, на которых нам придется летать. Осмотрев все досконально, мне вдруг в голову пришла мысль спросить у капитана то, что нельзя было спрашивать вовсе:
– Алексей Алексеевич, а какие сейчас настроения на границе?
Гайдаров резко остановился. Его лицо мгновенно покраснело. Даже жилка на лбу вылезла от напряжения. Он повернулся ко мне в пол оборота, и взяв меня за портупею, ответил тихим, но в тоже время злобным голосом:
– Так сержант, ты такие вопросы тут не задавай лучше! А то знаешь, что бывает?
– Знаю. Наслышан! – опустив голову, ответил я, но свойственно своей дурной манере, продолжил:
– Вы считаете, что она будет?
– Я много что считаю! Мой тебе совет-ни суй свой нос, куда не следует! – сменив резко гнев на милость, капитан отпустил меня и одновременно поправляя мне ремень портупеи, произнес, – Пойдём-ка в штаб! Познакомишься с комполка, а после на довольствие встанешь!
Отряхнув свою гимнастерку, я слегка с недовольной рожей, проследовал за ним. Пройдя несколько метров, мы прибыли в штаб полка. Штаб конечно был огромным. Даже несмотря на то, что сама воинская часть была в несколько раз меньше, одноэтажное здание, так скажем в стиле «сталинского ампира», занимала практически всю территорию авиабазы. С главного входа, мы с Алексеем Алексеевичем, повернули направо, и проследовали к кабинету командира полка.
Подойдя к его апартаментам, я не много подергивался от волнения. Поставив чемодан возле двери, и одновременно нервно сминая в руках направление, после Гайдаровского стука в дверь, мы зашли внутрь.
За столом сидел офицер богатырского телосложения, с небольшой залысиной и неким прищуром на правый глаз. В руках он все время крутил пачку папирос. Хотя судя по всему, сам при этом не курил. Капитан представил меня:
– Товарищ полковник, вот сержант Лёвкин прибыл, для дальнейшего прохождения службы!
Полковник бросил пачку на стол, и поднявшись с места подошел ко мне разглядывая мои петлички:
– Почему сержант? Учился плохо?
– Никак нет, товарищ полковник! Просто не большой конфликт произошел с руководством. – ответил я, обегая глазами его мимические морщины, которые застыли в одном и том же положении, ни показывая никакой реакции.
– Понятно! Ну тут такому не бывать! Чуть что сразу накажу! Сколько часов налёта у тебя?
– Более ста часов налёта на У-2 и на И-16, товарищ полковник!
