Александр Калинин
К северу от первой парты
Глава 7. О трудностях перевода
Из коллекции послеобеденных цитат Павла Семеновича
– Учителя часто говорят что-то из серии – дети стали хуже. Так вот это не дети, а учителя стали хуже. Даже не хуже – просто старше. Они уже слишком старые, чтобы хватало любопытства узнать, чем интересуются дети. Что чувствуют, чем дышат.
Павел Семенович откидывается в кресле, и какое-то время внимательно изучает потолок. Потом делает протяженный во времени и пространстве глоток кофе и добавляет.
– Но вообще-то, только за то, что педагог должен разбираться в молодежной музыке, надо выдавать ему молоко. За вредность.
Он с грустью переводит взгляд на свой кофе, глубоко вздыхает, и тихонько добавляет.
– А лучше – водку.
Кошмар наяву
Поднятая вверх рука Гоши Смирнова плавно переместилась в горизонтальное положение, указывая на нечто за спиной молодого историка.
– Там паучок, – с необычной для пятиклассника нежностью в голосе сообщил Гоша. Эмпатия, равно как и нежность, в число сильных сторон пятиклассников традиционно не входит. Так что, неудивительно, что Смирнов, равно как и весь остальной класс, не заметили, что с учителем что-то не то.
С учителем истории было достаточно всего «не того». Но арахнофобия в списке «не того» безусловно, занимала одну из ведущих позиций. И то, что в Петербурге опасных пауков не водится, нисколечко вьюношу не успокаивало.
Обычно, при виде паука, молодой историк совершал стремительное отступление в любом противоположном от членистоногого направлении. Если же паук обнаруживался неожиданно, то свое отступление героический вьюноша сопровождал тем самым визгом, что слышат все и вся: от глухих собак до сейсмографов глубокого залегания.
Так учитель поступал всегда: дома или на свидании, скоропостижно завершая свое выступление на конференции или вылетая голым из душа. Всегда, но не сегодня. Потому как, в этот самый момент его арахнофобия впервые встретила достойного противника – чувство долга.
Не может учитель позориться перед детьми. Он им должен показывать пример выдержки и отваги. Защищать, в конце концов.
Так что, побледневший вьюноша не завизжал – он медленно развернулся, и лицом к лицу встретил свой оживший кошмар. Конечно, это был никакой не «паучок». На стене, аккурат за спиной учителя находилось изготовившееся к атаке чудовище. Что-то, по ошибке небес сбежавшее в нашу реальность прямиком из фильмов ужасов.
Своими размерами монстр легко бы посрамил Годзиллу. Капли яда, срывавшиеся с его острых жвал, мгновенно проедали линолеум и стекали прямиком в чан для готовки супа в школьной столовой. А количество конечностей давно перевалило все известные математикам цифровые значения. Иными словами – СТРАШИЛИЩЕ!
И все же вьюноша не дрогнул. Он отважно посмотрел в наполненные жаждой крови глаза монстра, попрощался с миром и схватил чей-то учебник с первой парты. И так, вооруженный лишь стареньким учебником истории для пятого класса, тщедушный человек сразился с эпической тварью.
Нет во вселенной пера, что могло бы достойно описать эту битву. Да и не нужно. Главное другое – сила человеческого в итоге победила. Монстр был повержен. Только грязный след на обоях остался.
И в этот момент вьюноша понял, что не зря стал учителем. Все сомнения внезапно растворились в эйфории победы. В узнавании ответа на страшный вопрос – а как бы я повел себя в критической ситуации? В осознании верности выбранного пути. В…
В глубинах аудитории раздался первый, робкий, всхлип. Потом еще один, еще. А спустя еще пару мгновений хором рыдал уже почти весь класс. На самой первой парте заливался слезами Гоша – …паучка убил!
Интриги с иных планет
Коллектив – слово с душком. И букет его богат. С одной стороны, «коллектив» бережно сохранил ностальгический аромат поздней советской столовой. Той самой, куда дружно направлялись строители коммунизма, отчитавшись о колоссальных успехах надоя на очередном партийном собрании. С другой – чутко улавливая ветры перемен, «коллектив» живо откликнулся на новости 90-х. Никто и моргнуть не успел, как он уже впитал в себя кроваво-прелый дух западных «аквариумов» для менеджеров низшего звена. С их улыбающимися бойскаутскими интригами и спортивными «забегами по головам». Смесь получилась забористая.
И вот сегодня, ловко вместив свои пышные телеса в новенький костюм известного туркестанского бренда, «коллектив» с неослабевающим энтузиазмом обсуждал, как избавиться от одного глупого историка.
* * *
Аня Пупкина вернулась в класс чрезвычайно возбужденной. Была она румяна сверх привычного, подвижна сверх разумного и вообще с трудом могла сидеть на месте.
Явно что-то произошло и с Пашей Орловым. Он стремительно ворвался в класс, притянул к себе соседское ухо, и начал вещать туда что-то горячее. Раз в десять энергичнее, чем делал это когда-либо раньше.
– Странно, – мимоходом подумал молодой историк, но урок прерывать не стал.
Тем временем, в класс зашел Витя Семечкин, зашел и тут же ушел в себя. Он вытянул клюшки, заменявшие ему ноги, сложил руки на впадине живота и предался безудержной медитации.
Королева готов всея Руси, жестокой подлостью журнала известная как Аграфена Васенкова, также впала в грех задумчивости. Она села поближе к окну, телепатически приманила к нему всех окрестных ворон, и беззвучно, одними глазами стала с ними что-то обсуждать.
– У нас в школе завелись инопланетяне, – заключил молодой историк. – Это единственное разумное объяснение.
Всем известно, что пришельцы постоянно похищают людей, и что-то такое с ними делают, что люди потом от психолога как от огня шарахаются. После пришельца только два пути: либо на амвон, либо в бункер.
– Стоп… психолога… – уцепился вьюноша за мелькнувшее слово. Дети как раз от психолога и приходили. У них параллельно с историей были индивидуальные консультации по вопросам поступления. Называлось это мероприятие профориентацией. Додумать эту мысль учителю не удалось, потому что в класс вернулась Таня Силкина. И с ней тоже, очевидно, произошло что-то невыразимо ужасное. Настолько, что она села, сразу же открыла учебник истории и стала его пугающе внимательно изучать.
– Плохо дело, – заключил вьюноша. Считалось, что Силкина и учебник существуют в разных слоях реальности. По крайней мере, вместе их, до этого момента еще никто не видел.
Теперь он мог окончательно отмести психологическую гипотезу. Школьный психолог Бэла Витальевна была, конечно, дамой своеобразной, и с Гранитовной они дружили. Но! Ну не родилось еще такого Фрейда, что смог бы сломать всех прошедших через его руки детей за жалкие пять минут профориентации. Витальевна же и вовсе могла считаться психологом только с большой натяжкой. Она вообще-то Лесгафта заканчивала. А четыре месяца курсов переподготовки если и делают из человека психолога, то только на бумаге.
– Все же инопланетяне. – Вернулся к первой версии молодой историк, и задался новым вопросом. – Что же это за опыты такие, если отличница Пупкина до сих пор подпрыгивает на стуле, будто ей кто иголок на стул насыпал? Изверги!
Урок плавно подходил к концу. Дети бурлили, историк безуспешно пытался открыть в себе Шерлока Холмса и уфолога. Что там с историей не интересовало уже совсем никого. Кроме, возможно Тани Силкиной. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.
Настоящим детективам приходится изрядно попотеть, чтобы распутать планы хитроумного злодея. Страниц триста, как минимум. Впрочем, на то злодей и хитроумный, чтобы Шерлок Холмс не дремал.
Вьюноше же долго мучиться не пришлось. Он узнал разгадку инопланетной тайны всего-то через две жалких перемены. От самих детей. Причем, их депутация пришла к молодому историку по собственной инициативе.
«Депутаты» излучали богатый спектр эмоций. Они немного смущались и одновременно с этим злились. Умная Васенкова так и вовсе веселилась.
– Знаете, о чем нас спрашивала Бэла Витальевна? – Заговорщически улыбаясь, спросила она. После чего, вредина, качественно сдирижировала чертовски длинную паузу.
– Она спрашивала о Вас…
Выяснилось, что всю свою консультацию, школьный психолог уговаривала детей рассказать какие-нибудь гадости про нелюбимого ею коллегу-историка. Убеждала, что это в интересах самих детей. Кое-кому даже угрожала. Вот такая вот жизненная профориентация.
ЗЫ. Хочется выступить с официальным обращением. Уважаемые инопланетяне, заберите, пожалуйста, Бэлу Витальевну к себе!
Предопределение
– Главный плюс молодого учителя в том, что он не понимает, чего несет.
Этим своим заявлением Анна Михайловна вьюношу не успокоила, но зато озадачила изрядно. Захотелось сразу уточнить, что же в этом хорошего? А еще понять, почему это «не понимает», и усомниться в том, что именно «несет»? И желательно все сразу.
Вопросы рванулись к выходу, столкнулись в дверном проеме рта и основательно застряли. И покуда они пихались, выясняя, кто тут самый интеллигентный и пропустит остальных галантнее прочих, прозвенел предательский звонок на урок.
Разговор прервался, и вспомнил о нем вьюноша только спустя пару лет.
Надо сказать, что в первой своей школе (школе N), молодой историк выживал недолго. Слишком много «часов», слишком много впечатлений, слишком много мата – всего оказалось слишком много. Неокрепшего вьюноши хватило только на одну четверть. Впрочем, это был тот редкий случай, когда совесть встала на сторону «защиты». Она решительно призвала все чувства к порядку, строго ударила молотком по судейской кафедре, и непререкаемым тоном заявила – невиновен!
Время шло, и спустя пару лет молодой историк понемногу начал понимать, кого и чему он учит на самом деле. Тут-то его и перекосило.
Совесть оценила перспективы, резво вернула на голову судейский парик и со злорадным смешком начала перебирать дела о первых годах работы. Ей, совести, было глубоко наплевать на то, что закон, якобы не имеет обратной силы. Это она тут – закон!
Вьюноша вспомнил многое. Вспомнил, как во время объяснения кальвинистской доктрины о предопределении девятиклассники устроили задорную драку. Или как целовались восьмиклассники в ходе его рассуждений о легитимности концепции «Третьего Рима». Или какие матерные пассажи выдавали пятиклассники прямо во время битвы при Тапсе. И многое другое. Вспомнил, и исполнился сочувствия к школьникам.
Подросший, хотя все еще молодежно-прыщавый профессионализм выступил главным обвинителем.
– Материал был слишком сложный. Дети не могли его понять. У них не было банальных базовых знаний, а к ним лезли со сложными нюансами. – Заявил он.
– Два с лишним месяца отнимал у детей время. – Дало показания занудство.
– Дерьмо ты, – выкрикнула из зала самооценка.
Вьюноша покрылся испариной и попытался скрыться от правосудия в мире алкоголя. Старшие коллеги посоветовали. Намекнули, что беженцев оттуда не выдают.
* * *
На самом деле громкое название «бар» изрядно бы польстило тому заведению, где молодой историк обычно пытался договориться с совестью. Это был самый натуральный шалман, главное достоинство которого заключалось в дешевой водке и относительно человеческой шаверме.
Для умеренно-интеллигентной публики сие заведение имело еще одно неоспоримое достоинство. Шалман делился на две неравные половины. Та, что поближе к выходу предназначалась для тех, кто не готов отстаивать свои национальные, политические и прочие взгляды в честном формате мордобоя.
В глубинах же скрывался «Бойцовский клуб», неряшливо замаскированный под обшарпанную кальянную. Мускулистая часть общества там жила, цвела желтыми бутонами синяков и пахла синими ароматами похмелья.
Благодаря столь мудрому архитектурному решению, хрупкая часть общества могла чувствовать себя преимущественно в безопасности. Впрочем, иногда, мускулистые протуберанцы все же выплескивались ближе к выходу.
Случилось так, что в шалман заглянули двое опьяненных свежей свободой дембелей. Следовали они, конечно, в «клуб», но только до искомого места не дошли, споткнувшись о пожилую американскую супружескую пару. Счастливые солдатики, заинтересовались потенциальным Врагом и вступили с ним в прямой контакт. Вьюношу с другом служивые непринужденно привлекли к беседе в качестве переводчиков.
Встреча на Эльбе прошла в целом мирно. Страшновато было лишь однажды, когда солдатики вспомнили, что у Врага надо обязательно отбить женщину. Вспомнили, и немедленно приступили к делу. Американской барышне, на взгляд было под восемьдесят. Ее воинственному русскому визави около двадцати. Но разве возраст был когда-нибудь помехой любви?! Дембель был горяч, он к тому моменту как раз достиг температуры сорока градусов, придя в состояние полного равновесия с водкой. Душа его требовала поступков. Он решительно увлек старушку на танцпол и наглядно показал ей, что в России тоже умеют танцевать рок’н’ролл. Бабушка летала по залу в немыслимых фусах, тодесах, и, прости небеса, беттаринях. Дедушка и переводчики хватались за сердце на каждом удачном «солнце» или дюлейне. Они бы и хотели вмешаться, но прочно удерживались на месте напарником танцора.
Когда опасно порозовевшую бабушку вернули на место, вьюноша был немедленно отправлен к барной стойке – за добавкой. В голове его лениво фланировали размышления о том, что Вавилон цел, ибо разница в возрасте, языках, и политическом устройстве – все это фикция. Идущие от сердца слова всегда достигнут адресата.
Он было уже собрался обратно к своему интернациональному столику, когда очередной протуберанец «клуба» выстрелил прямо у него на пути. Даже два. Вьюноша задрал голову и осознал, что даже при большом желании, до этих вершин его кулаку не достать никогда. Ни ввысь, ни вглубь.
Он понадеялся было, что столкновения можно избежать и заложил крутой вираж в сторону, да только куда там. Суровые спортивные парни из «клуба», оперативно взяли его в клещи, не оставляя и тени сомнений – пришли конкретно за ним.
– Помнишь нас? – Прогремело басом откуда-то сверху.
Память у вьюноши была неплохая, и такие выдающиеся фактуры она бы точно не пропустила. Вот только в данный момент, то ли от страха, то ли в связи с недавней дезинфекцией спиртом, была она клинически чиста. Историк побледнел, помычал для виду и замотал головой.
К басу тем временем присоединился неожиданно радостный баритон.
– Вы ведь историк? —
– На гласную какую-то – поддержал товарища бас.
Вьюноша поднял глаза ввысь, и память начала подавать признаки жизни.
Над головой обладателя баритона, тем временем вспыхнула надпись «Эврика».
– Помните, Вы нам еще о доктрине о предопределении рассказывали…!? –
Вьюноша ни за что бы не поверил, расскажи ему кто, что было сказано дальше.
– Ваши уроки были для меня в школе лучиком света…
ЗЫ 1. Солдатики, отправившиеся было спасать свою водку, в ситуацию вникли, растрогались и отпустили вьюношу с его бывшими учениками.
ЗЫ 2. Наутро к вьюноше явилась совесть. Была она помята, и такое ощущение, что тоже с похмелья. Дело о плохом преподавании в школе N она закрыла навсегда. Покаялась даже. Разве что, напоследок намекнула, что неплохо было бы навестить Анну Михайловну и поблагодарить.
Южные страсти
За свои 25 еврейских процентов вьюноша получал не раз. Недоброжелатели почему-то ценили эти 25 процентов куда выше, чем оставшиеся 75 русских. Доброжелатели на эту тему радостно зубоскалили. Ну и фиг с ними, пусть будет еврей.
* * *
История не стоит на месте. Все течет, все меняется. В том числе и школьное население. С каждым годом в классах все больше и больше ребят – выходцев из далеких южных стран. В первый год работы, в подшефном классе молодого историка оказались две сестры-близняшки, приехавшие в холодный Петербург из солнечного Азербайджана.
Это были две невероятно смешные пигалицы, в крошечных телах которых кипели нешуточные страсти. Традиционные ценности сшибались в них с игривыми всполохами начинающегося пубертата. Сведенные от усердия брови с рвущейся наружу непосредственной детской улыбкой. Вулканический темперамент с непоколебимой решимостью закончить школу с медалью.
Учиться им было непросто. Мало того, что девочки попали в непривычную среду, так еще и времени на учебу у них было в обрез. На их хрупких плечиках лежало столько ответственности, сколько средний Петербургский Обломов сможет познать только после собственной свадьбы.
Вернувшись из школы, пигалицы сначала в обязательном порядке готовили родителям ужин, и только потом садились за уроки. Иногда, вместо занятий им приходилось ездить с папой на работу. (Отец семейства на русском не говорил совершенно) Так что, уже в пятом классе девочки на собственной шкуре узнали, как непросто живется синхронному переводчику. Хватало и других, несвойственных пятиклассникам забот. Девочки выбивались из сил, но свои пятерки честно выгрызали.
Местных Обломовых ответственные южные отличницы раздражали. И сдерживаться они не собирались. Выражалось это по-разному. Иногда девочек классически дергали за косички, иногда задорно поталкивали в коридорах, а иногда дежурно дразнили словом «черножопые».
Школа подобными мелочами не интересовался, так что единственным, кто пытался защитить азербайджанских девочек, был молодой 25-процентный еврей, он же учитель истории.
Когда-то давно, во время футбольного матча, отец так наставлял своего неожиданно еврейского отпрыска.
– Команда, которая играет в синей форме, очевидно, слабее. Поэтому болеть надо за них! – Им и так погано. – Тихо добавлял он, поглядывая украдкой на маму.
Молодой историк живо помнил отеческие наставления. А еще он терпеть не мог любые нападки по национальному признаку и, вдобавок, сочувствовал трудолюбивым сестрам. Поэтому, в разборки пятиклассников влезал регулярно. Главным образом, на стороне Азербайджана. Он утешал девочек. Выгонял из класса особо агрессивных Обломовых. Тратил воскресные вечера на неловкие телефонные обсуждения с родителями агрессоров.
* * *
Ничто не предвещало беды. Школьное руководство еще в середине дня отбыло в административные дали. Уроки благополучно закончились, и вьюноша мог бы позволить себе блаженно прокрастинировать в тиши кабинета.
Мог бы, потому что, его путь к нирване был грубо прерван подозрительным шумом. Шум тот шел из глубин коридора, и быстро нарастал. Молодой историк никогда не видел коал вживую. Но почудилось ему, что именно такой звук должна издавать коала, когда у нее отнимают любовь всей ее жизни. При том, что в тот же самый момент у нее отбирают еще и вагон отборного эвкалипта. И он, учитель как-то в этом виноват.
Предчувствия вьюношу не обманули. Звуки действительно были по его душу. Дверь распахнулась, и в класс ввалился клубок рыдающих локтей и коленок. Половина этого клубка, разбрызгивая горючие слезы, мгновенно метнулась за парту, уткнулась в нее головой, и взревела с удвоенной силой. Вторая половина метнулась за ней, обняла и поддержала сдержанным всхлипыванием.
– Что случилось? – Растеряно спрашивал учитель, испуганной курицей паря над эпицентром слез.
– УУ-ААААУУУ-УУУУ-ААААА – Отвечала Айгуль.
– Вшхлюююп. – Вторила ей Айсель.
Молодой историк владел азербайджанским недостаточно, чтобы определить суть беды. Но был уверен, что «УУ-ААААУУУ-УУУУ-ААААА» примерно переводится так. «Отчий дом сгорел, Ктулху погрыз родные горы, а Нефтчи проиграли армянам в футбол».
– Плохо. Очень плохо. – Оценил происходящее вьюноша.
Вообще-то, обычно девочки жаловаться не стеснялись. И оттого, что сейчас они молчали, было откровенно тревожно. Что же такого сделали враги, что железные пигалицы не могут даже говорить об этом?!
Немного успокоить Айсель удалось только с помощью времени и печенья. Айгуль печенье тоже приняла, но рыдать не перестала. И лишь в хрусте печенья учителю открылась страшная правда.
– Они…, они…, вшхлюп, хруп, вшхлюп. Они, хруп-хруп, порвали Айгуль колготки! –
– Причем, видимо, сзади. – Догадался по косвенным признакам молодой историк. Косвенные признаки проявили себя, когда учитель попросил показать размер ущерба. Айгуль оттого покраснела и пошла на новый круг душераздирающих рыданий. Айсель же, напротив, собралась, и вступила, наконец, в осмысленный диалог с учителем. Пламя гнева в ее душе постепенно испаряло слезы обиды.
– Они… Они нас ненавидят. Они…!
– Кто они? – Мимоходом уточнил историк, догадываясь, с чьими родителями ему предстоит в скором времени говорить.
Глаза Айсель сверкнули всей яростью гор. Она резко отбросила в сторону косу и прямо в глаза учителю резанула правду.
– ЖИДЫ! –
Молодой учитель поймал свои выпрыгивающие из орбит глаза и стек на пол. Он решительно не помнил, чтобы когда-либо рвал Айгуль колготки. Других же «жидов» в школе вроде как не водилось. Расследование зашло в тупик.
«Ммм», – высказался он после продолговатой паузы. Потом тщательно прокашлялся в кулачок и осторожно уточнил. – «А какие именно жиды»?
– Егор Козлов и Дима Терентьев…!
ЗЫ. Выброшенный на сухую отмель историк подергал еще немного жабрами, а потом затих и пошел в магазин за колготками. Национальный вопрос никуда не денется, а вот колготки нужны уже сейчас.
Поседевший историк очередной раз убеждается, что залог хорошей работы с учениками – умение найти с ними общий язык
Как-то, уже несколько поседевший историк столкнулся со стайкой южных учеников. Столкнулся и «дорогу» не уступил. Гордые южане оттого осерчали и обматерили учителя на узбекском. Раньше историк стал бы оттого грустен и подавлен. Но теперь, смирившись с сединой, он ступил на путь дзен.
– Тэннеский джяляб – на узбекском же матерном флегматично ответил он хихикающим детям.
Школьники замолкли. В их взглядах последовательно сменились понимание, гнев, удивление, восхищение, и, наконец, принятие.
– Надо бы узнать, что я сейчас сказал. А еще, какие признаки у профессионального выгорания. – Подумал историк и начал урок в уважительно затихшем классе.