Александр Харламов
Литерный особой важности
8
город Чуйка
Этот район в городе, как и парк пользовался дурной славой. В лихие девяностые тут непременно случались драки с поножовщиной, кого-нибудь грабили, убивали, снимали дорогие норковые шапки, сходились район на район. Соцгородской парк был прибежищем наркоманов и алкоголиков, и обычные люди чаще всего старались обходить его стороной.
С приходом какой-никакой стабильности в начале двухтысячных парковую зону облагородили, вывезли горы использованных шприцов, пустых стеклянных бутылок из-под дешевого портвейна., установили новые скамейки и слегка вырубили кленовые заросли. Понемногу, со сменой поколений стала забываться жуткая слава, сопутствующая этому мрачному месту. Все чаще молодые мамочки с колясками стали прогуливаться по аккуратным, уложенным тротуарной плиткой садовым дорожкам, все реже стали появляться в парке небритые с красными глазами и трясущимися руками личности, ищущие, где бы раздобыть сотню другую на очередную дозу. Жизнь налаживалась, становясь тихой и спокойной, словно в болоте.
Вот и сегодня, несмотря на поздний вечер, недалеко от заросшего камышом пруда слышался детский смех, играли популярная музыка, медленно бродили влюбленные парочки, держась за руки под начавшим темнеть звездным ясным июльским небом.
Богдан Гончаренко был естественно никаким не молдаванином, и тем более не строителем. С ранних лет он выбрал себе стезю более сложную и опасную, став членом запрещенной в России националистической организации «правой сектор». Не сказать, что он был таким уж непримиримым националистом или искренне ненавидел русских. Просто в какой-то момент чувство адреналина, опасности, непременно присутствующие в жизни каждого боевика этой организации, стали для него своеобразным наркотиком. Он больше не хотел, не умел жить по-другому. Ему нравилось постоянное напряжение, чувство, когда ты находишься на краю пропасти, как артист цирка под куполом, готовый в любой момент сорваться вниз под восхищенный выдох разряженной и размалеванной публики.
Сегодня его чуть не раскрыли. Сегодня он снова прошел по кромке лезвия ножа и от этого ощущения парня немного потряхивало, оставляя в душе приятное ощущение пощекоченных нервов.
Девчонку, конечно же, надо было ликвидировать. Добить, чтобы в случае чего, она не могла его не описать, не узнать, но в последний момент он передумал. Пусть ищут строителя молдаванина из славного города Кишинева! Пусть носом роют землю, выдавая ориентировки патрулям на темноволосого парня лет тридцати! Это отвлечет от поисков основную массу спецов, а он тем временем…
Богдан щелкнул экраном телефона включая фронтальную камеру «Айфона». С экрана на него смотрел умудренный годами и глубокими морщинами мужчина лет сорока, худощавый, с крупными чертами лица и благородной сединой в волосах. Новый образ ему нравился. Этакий трудяга с завода, после смены решивший отдохнуть с пивком в парке культуры и отдыха, полюбоваться на короткие юбочки нынешней молодежи, и чем черт не шутит, найти себе развлечение на ночь… Благо силенок хватает, а до кризиса среднего возраста еще, ой, как далеко.
– У вас свободно?– с легким акцентом уточнил крепкий парень лет тридцати, подошедший бесшумно со спины, словно не ходил по земле, а парил. Богдан обернулся на мужчину, оценивающе осматривая связного.
– Конечно, присаживайтесь,– кивнул он после минутного разглядывания.
– Вам привет от Исы!– сообщил с улыбкой незнакомец, без спроса взяв бутылку пива и сделав из нее приличный глоток. Богдан поморщился. Он любил хамов, но со многими из них просто вынужден был работать.
– Как его здоровье? Как жена, дети?– ответил положенную фразу-пароль сквозь зубы Гончаренко.
– Слава Аллаху! Все хорошо…
– Как идет дядюшкин бизнес?– уже просто так уточнил Богдан. Ису он знал еще со времен второй чеченской компании. Отъявленный ваххабит Иса Мурзаев, поняв, что запахло жареным, когда федеральные войска загнали воинственных горцев в горы, мгновенно ушел в подполье, перешел границу Дагестана с материковой Россией, а оттуда поездом отправился в Чуйку, где его никто не знал и даже не догадывался о прошлом мирного чеченца, бежавшего от войны из своего родного Шатоя. Мурзаев мгновенно сориентировался на новом месте, организовал свой бизнес, торговал одеждой и фруктами, вскоре к нему приехала жена. И все бы хорошо…Если бы Богдан не знал, что вместе с фруктами и овощами хитрый чеченец занимается подпольной торговлей оружия, что именно через него на майдан достоинства было закуплено оружие и стреляли в «небесную сотню» именно его снайперы.
С Гончаренко они познакомились в конце двухтысячных. Тогда Иса Мурзаев командовал одним из полевых отрядов численностью до ста сорока человек. Это крупное соединение боевиков каждодневного приносило федералам неприятности, то колонну раздолбают, то организуют нападение на милицейский участок в крупном селе. Именно к нему молодые националисты ездили на «производственную» практику партизанской борьбы, уверенные, что рано или поздно им придется, как вольная Ичкерия, схлестнуться лицом к лицу с Россией. Так и произошло…
– Бизнес процветает,– кивнул племянник Исы,– бананы нынче в цене…
– Рад за вас…– кивнул Богдан.– Аллах пить запрещает спиртное,– не выдержал он и кивнул на почти опустошенную бутылку пива в руках парня.
– Так ночь…– улыбнулся тот.– Аллах спит уже!
Они оба рассмеялись, напряжение первого знакомства спало. Богдан позволил себе расслабиться. Парк опустел. Они были одни. Парень доказал, что прибыл от Исы. Да и наружки за ним не наблюдалось, а значит ему хоть немного, но можно было доверять – единственному в этом проклятом городе.
– Почему Иса не приехал?– спросил Богдан, выбрасывая пустую бутылку. В его родном Львове пиво было вкуснее, наваристей, что ли.
– Дела, да и годы берут свое. Здоровье уже не то…Горы дают о себе знать!– да…Чего-чего, а по горам Мурзаев успел поскакать, повоевав и 96-ом и 2000-ом. Подумал про себя Гончаренко.
– Дядя хотел знать, что хотел от него столь уважаемый человек?– безмятежно спросил парень, доставая из кармана настоящие мусульманские четки.
– Мне нужно оружие и взрывчатка!
– Много?
– Нет…Четыре автомата, два гранатомета, десяток пистолетов и противотанковые мины восемь штук.
– Все?– словно речь шла о поставке овощей, переспросил парень.
– СВД и пару-тройку людей. На всех противогазы,– немного подумав, добавил Богдан.
– Ты захотел сделать маленький переворот в этом Богом забытом городке?– рассмеялся собеседник националиста. Он был далек от войны. Все это казалось ему лишь игрой…Интересной и увлекательной, но лишь игрой. В его столь молодом возрасте и мертвые, будто в компьютерной игре, оживают, если перезагрузить программу.
– Почти…– хмуро буркнул Богдан. Ему не нравилась излишняя веселость племянника Исы.
– У военных сегодня какая-то проверка, а вот завтра…– немного подумав, настроился на серьезный лад, парень. – Ближе к обеду можно будет подъехать и посмотреть товар.
– Я подъеду, говори адрес!– прервал его Богдан, вставая со скамейки.
– Где магазин дяди знаешь?
Гончаренко кивнул. За то время пока он находился в Чуйке, он успел неплохо познакомиться с городом, чтобы в случае какой-то экстренной ситуации не плутать, теряя время. Нашел он и супермаркет Мурзаева.
– За ним склады ниже по улице. В два!– парень тоже встал, спрятав четки в карман. Только сейчас Богдан заметил, что под бравадой и напускной наглостью скрывается обычная трусость. У молодого человека подрагивали пальцы. Он его боялся!
– Привет, Исе!– украинский националист еще долго провожал взглядом торопящуюся нескладную фигуру племянника Мурзаева, пока тот не скрылся за поворотом. Потом вздохнул и взглянул на часы. Ему еще нужно было сделать одно очень важное дело. Оглядевшись, он мерно и не особо напрягаясь быстрым шагом пошел вверх к противоположному выходу из парка.
9
город Чуйка
Процесс осмотр комнаты молдаванина занял часа два. Пришлось перевернуть в номере все верх дном, чем вызвать недовольство администрации, но вслух возмутиться они не посмели, терпеливо ждали, пока мы с Юлькой закончим обыск, который, впрочем, ничего интересного нам не дал.
Наш противник был явно не из дураков. Пока Лавоченко была в отключке, он неплохо прибрался здесь, умудрившись даже стереть кое-где отпечатки пальцев. Старший прапорщик нашла какие-то следы в ванной, но были ли это следы подозреваемого или прошлого постояльца сказать точно было нельзя. Помощница собрала весь доступный генетический материал в прозрачный целлофановый пакетик, пообещав немедленно отправить его в Москву на экспертизу.
Я с горечь вздохнул, представляя сколько это займет нашего драгоценного времени. Сутки до столицы, сутки там и только к концу сорока восьми часов у нас на руках будет возможно хоть какая-то информация. До литерного останется всего лишь день. Я отряхнул брюки, вымазанные в пыли, когда я лазил под диван, проверяя не закатилось ли чего-нибудь туда. Нам было важно все…Взглянул в окно. На освещенную скупым светом желтого фонаря улицу.
– Сколько же сейчас времени?– удивился я. Для меня эти несколько часов пролетели незаметно. Я был в своей стихии, на любимой работе, не замечая, как влюбленные, безумно быстро летевших минут.
– Половина десятого…– устало моргнула заспанными глазами администратор, оставленная управляющим, укатившим домой, за старшую. – Может уже хватит? Понятно же, что тут ничего не найти…
– И, верно, товарищ капитан!– просительно взглянула на меня Лавоченко.– Ночь на дворе…Да и устали мы сегодня. День у обоих с самого утра не задался,– она с саркастической улыбкой кивнула на мой разбитый висок,– завтра с утра устроим мозговой штурм.
– Хорошо!– недовольно выдохнул я. В моей голове глухо отсчитывал удары незримый метроном, приближая с каждым своим ударом прохождение литерного.– Надо выспаться…
– Ну, и хорошо!– обрадовалась такой перспективе администраторша, доставая из кармана ключи от номера.– Завтра, если будут вопросы, милости просим…
По ноткам ее голоса было понятно, что она будет совсем не рады, если они у нас возникнут, но постаралась сохранить лицо.
– Спасибо вам!– поблагодарила ее Юлька, собирая свои щеточки, пушисты венчики и клейкую ленту.
– Да чего уж там…– отмахнулась та.
Втроем мы спустились вниз в вестибюль. Кивнув на прощание головой, администратор отправилась за стойку, чтобы уже спокойно сдать смену.
– Ты сейчас куда?– спросил я помощницу, поймав себя на мысли, что до сих пор, так и не спросил, где она устроилась. В воздухе стрекотали сумасшедшие кузнечики. Жара спала, уступив место приятной прохладе. Даже появился легкий ветерок, скользнувший по волосам Юльки еле заметной тенью.
– В кабинет…– пожала плечами помощница.– Отправлю найденные генетические образцы в контору, а потом спать.
– В кабинете?– округлились мои глаза. Я-то был свято уверен, что Белянкин на столь важную командировку не поскупился, оплатив частный дом или квартиру, но старый прохиндей и тут всех обманул. Заставив молодую девчонку жить на вокзале.
– Душ в комнатах отдыха, а на стульях вполне себе терпимо,– улыбнулась старший прапорщик,– я худенькая, замечательно умещаюсь!
Я оценивающе посмотрел на помощницу. Такая тростинка, и правда, уместится на стульях. Сволочь ты, Валентин Рудольфович…Хитрая и коварная сволочь! Подумал я про себя, тяжело вздыхая.
– Отставить кабинет! – выдавил я из себя, смущаясь и краснея. Не зная, прилично будет звучать то, что я собирался предложить своей помощнице.– Думаю, что удобнее будет переночевать у меня.
–Александр Сергеевич, товарищ капитан…– замялась девчонка.
– Никаких товарищ капитан! Мать будет рада гостям. Она у меня очень гостеприимная! К тому же мне нужная помощница завтра свежая и отдохнувшая, а не вареный измученный овощ. Как понят приказ, товарищ старший прапорщик?
– Есть!– улыбнулась Лавоченко, шутливо отдавая воинское приветствие.– Раз уж приказ, то ведите в свои хоромы.
Улыбнувшись, мы отправились по полутемному переулку к месту сбора местных таксистов. Пересекли центральную площадь, на манер московской, называемую Красной. Пахло какими-то цветами и почему-то скошенной травой.
– Как получилось, что такая хрупкая девушка стала старшим прапорщиком военной разведки?– чтобы не молчать, как последний остолоп, я задал, наверное, самый банальный вопрос из всех.
Улица была пуста. У наших ног, внизу растекался желтыми огнями маленький районный центр. Дымили трубы заводов, стрекотали кузнечики, где-то в районе Казацкой, в честь какого-то праздника ухал надрывно и глухо салют.
– Наследственность…Мой папа почти двадцать лет отслужил в органах, брат к в военной службе оказался не приспособлен вообще, и вот, отце решил самостоятельно решить мою судьбу, чтобы доченька была обеспечена работой и ранней пенсией,– улыбнулась Юлька, шагая рядом, сопровождая каждое наше движение цокотом длинных шпилек.
– Понятно…– кивнул я. Ноги сами несли нас вниз по городскому мосту, единственному в Европе расположенному под таким углом наклона, через некогда широкую и полноводную реку Чуйка, в честь которой и был назван наш город.
– А ты?– она впервые с такой простой, лишенной всякого официоза интонацией произнесла «ты». Я вздрогнул. В памяти снова всплыли горящие дома Цхинвала, крики раненных и страх, что тебе вот-вот убьют.
– Это долгая история,– отмахнулся я. Не рассказывать же этой молодой еще совсем девчонке, как в восемнадцать лет он попал на самую настоящую войну, как мечта стать профессиональным военным разбилась вдребезги, как пришло осознание того, что военная служба эта не привлекательная картинка в телевизоре, где у героя не кончаются патроны, а пули, пущенные его врагами, летят мимо? Не стоило…Жаловаться я не любил, тем более все это старательно все эти одиннадцать лет пытался забыть. Грязь, предательство, кровь, ужас – это война, а не то, что нам пропагандисты показывают по центральному телевидению. Война – это крики раненных детей, предсмертная агония стариков, это жажда жизни, это полная безысходность.
– И все же?– прищурилась Юлька.
– Не сегодня,– покачал я головой,– может быть как-нибудь в другой раз…Сегодня у нас был тяжелый день.
– Я читала твое личное дело,– неожиданно спокойно произнесла Лавоченко, отводя глаза в сторону,– прекрасные характеристики…Лидер, стрессоустойчивый харатер, спокойный, образованный…Один из лучших курсантов центра. Старший лейтенант ГРУ, командир спецгруппы, и неожиданно съездил по морде своему куратору?– она выжидательно посмотрела на меня.
– На то были причины,– настроение испортилось, продолжать разговор не хотелось. Романтическое исчезло. Даже цикады перестали стрекотать.
– Куратором был полковник Белянкин?– продолжала допрашивать меня Юлька.
– Подполковник…– поправил я ее, вспоминая, как вывел группу из окружения и на дороге встретил Валентина Рудольфовича, в новеньком камуфляже, чистенького и отутюженного, словно сошедшего с плаката «Вступай в ряды вооруженных сил». Вместо слов покаяния за откровенное предательство, просто произнесшего короткое «извини».
– И ты его…
– Юль…Давай так, я твой начальник, ты моя подчиненная. Негоже командиру отчитываться перед своими подчиненными. А ты меня сейчас буквально допрашиваешь…
– Я хочу понять…
– Не надо тут ничего понимать!– рявкнул я, поздно увидев, как в глазах моей помощницы заблестели прозрачные крупинки слезинок.
– Негоже подчиненным ночевать у своего начальника! Могут подумать невесть что…– еле сдерживаясь, проговорила мне Лавоченко с саркастической интонацией. Молча, развернулась и пошла вперед, игнорируя мои призывы остановиться. Вот остолоп! Обругал я сам себя. Никогда не умел разговаривать с девушками! А с такими молодыми и подавно. Сколько ей? Двадцать два? Три?
– Юль!– позвал я ее. Быстрым шагом догнал, схватил за руку, но тут же был взят на болевой прием, которого и не ожидал от такого хрупкого и ранимого сознания. Сухожилия на запястье обиженно затрещали. Я ойкнул и мгновенно скрючился от боли, пронзивших локоть до самого плеча.
– Извини…
– И вы меня извините, товарищ капитан,– она выпустила мою руку, ослабив захват,– пожалуй, я переночую в кабинет,– обиженно бросила она, направляясь в сторону вокзала.
– Дай, хоть провожу тебя! Ночь на дворе!– прокричал я ей вслед, но она меня уже не слышала или не хотела слышать. Ее тоненькая, как тростинка фигура уверенно двигалась по Коммунистической в здание вокзала. А мне оставалось лишь смотреть ей в спину и корить себя за излишнюю черствость.
10
станция Чуйка
Богдан стоял под часами на железнодорожном вокзале этого Богом забытого городка, изредка посматривая на крупный циферблат, показывающий без семи минут восемь. В век цифровых технологий, в крупных городах, когда все вокруг захватили микросхемы и платы, уже не встретишь такого раритета. Все вокруг цифровое, электронное и какое-то безжизненное. А ведь под такими часами по всей стране тысячи людей назначали свиданья, женились, разводились, встречались, любили, прощались навсегда, горевали…Вокзал помнит намного больше искренних слов, чем любое другое место. Вокзал видел намного больше чистых эмоций, чем ЗАГС. Вокзал для любого человека – это какой-то итог. Итог жизненного пути, этапа, одной, пусть и самой маленькой части его суетной и, в сущности, бесполезной жизни, где он на мгновенье может остановиться, чтобы оглянуться назад, подвести черту, определившись, что делать дальше.
– Сережа!– дверь в трехэтажное узкое, словно башня, здание открылась со звонким металлическим лязгом и выпустила под сгущающиеся сумерки красивую женщину лет сорока, со светлой стрижкой каре, округлыми, по-кукольному широко распахнутыми глазами, слегка крупноватым носиком, большой грудью, стройной талией и широкими бедрами. Одета она была в легкомысленную короткую служебную юбочку серо-мышиного цвета и светлую форменную рубашку с коротким рукавом, игриво расстегнутую слегка больше положенного, именно так, чтобы не казаться распущенной, но, чтобы мужские взгляды, то и дело, жадно пытались заглянуть за полупрозрачную ткань в поисках заветного плода, сгубившего ни одно поколение пола, называемого сильным.
Богдан вздрогнул и медленно повернулся на голос. Его задумчивое лицо мгновенно приобрело счастливое выражение. Тонкие губы тронула счастливая улыбка.
– Мариночка! Хотел сделать тебе сюрприз…– из-за спины он выудил огромный букет белых роз и большую плитку шоколада «Аленка».
– Ой, спасибо,– женщина подошла к Гончаренко и благодарно поцеловала его в щеку. Тяжелый пакет из рук женщины по-джентельменски перекочевал в крепкие ладони Богдана.
– Ты сам понимаешь…– затараторила она, шагая вслед за мужчиной, крепко взяв того под локоть.– Сейчас с этим поездом полный аврал на работе. Одно указание глупее другого! Иногда, кажется, что в управлении дороги все разом сошли с ума. Шлют телеграммы и шлют…А мы что? Мы люди подневольные…нам сказали, а мы исполняем. Правда, ради этого приходится задерживаться на работе.
– Вам компенсируют отгулами,– попытался подбодрить свою спутницу Гончаренко.
– Ох, если бы! Это в нормальных организациях так…А у нас…У нас только мы начальству должны! А оно все долги нам прощает великодушно,– рассмеялась вполне беззаботно женщина, чуть сильнее прижавшись к Богдану. Он ощутил ее мягкое податливое жадное тело, теплоту ее рук и аромат кожи, и помимо воли снова, как и несколько раз до этого ощутил острое возбуждение. Как не пытался Гончаренко себя убедить, что эта связь временно, что все их отношения всего лишь игра, необходимая для выполнения основной задачи, но каждый раз от прикосновений Марины терял голову, окунаясь с головой в водоворот ее бешеной энергетики, расходящейся волнами вокруг нее.
– Куда пойдем?– спросил он, когда они оказались за невысоким кованым заборчиком, отделяющим привокзальную площадь, отгораживающую закрытый мир железной дороги от остальной планеты. – Ты сильно устала?
– День и правда был суматошный,– кивнула женщина, прикусив полноватую губу, будто бы раздумывая над чем-то,– если честно, Сереж, то меня еле ноги держат…
Она грустно посмотрела на привокзальную площадь, окруженную с четырех сторон рядами торговых ларьков и павильонов, вокруг которых собиралась молодежь, чтобы вечером попить кофе и пообщаться. В ее голубых бездонных глазах промелькнула легкая грусть, как понимание того, что ее лучшие годы позади, что когда-то после двенадцатичасовой смены она могла плясать до утра до упаду, а потом еще вести детей в садик, прибираться дома, занимаясь хозяйством. Сейчас и дети уже выросли – два сына -оболтуса, изредка навещающие мать по большим праздником, да и здоровье уже не то…Если бы не встреча с Сережкой, милым мальчиком, в которого она влюбилась сразу же и безоглядно, то уже давно бы уже сидела дома, вяжа крючком теплые махровые носки, да смотря по телевизору очередной бессмысленный бразильский сериал.
– Марин…– Богдан аккуратно взял ее за руку и крепко обнял за плечи, глядя прямо в ее глаза, заблестевшие от накативших неожиданно слез.– Работа есть работа. Она выматывает, и я все понимаю…Тем более такая ответственная, как твоя. Поэтому, если не хочешь никуда идти, то я провожу тебя до дома, а потом пойду к себе…
– Я приготовлю ужин!– торопливо добавила женщина, смахивая длинным наманикюренным пальцем выкатившуюся из уголка подведенных черной тушью глаз предательскую слезинку. И по ноткам в ее голосе можно было легко понять, что одним ужин весь этот вечер не закончится.
– Хорошо,– облегченно выдохнул Богдан, которому после того, что случилось в гостинице идти было некуда. И вся надежда его была на эту миловидную даму – бальзаковского возраста. Надежда ли? Расчет? Или его просто тянуло к ней? Он и сам пока толком не мог разобраться в себе.
Познакомились они случайно, столкнувшись в супермаркете во время похода за продуктами. Интересная женщина в железнодорожной форме заинтересовала его. Привыкший из всего, чтобы не случалось извлекать хотя бы какую-то пользу, Богдан решил продолжить знакомство. И бойкую, шуструю и немного болтливую Марину предложил подвести в знак извинения до дома вместе с тяжелыми сумками покупок. Как ни странно это бы выглядело на первый взгляд, она согласилась без всякого жеманства и кокетства. Было заметно, что уставшая, замордованная бытом женщина давно живет без мужской помощи и внимания, привыкшая надеяться только на себя. За короткий путь от «магнита» до дома Богдан выяснил, что работает она на железной дороге дежурной по станции Чуйка, двое сыновей давно женились и редко заглядывают к маме, живет она одна, тяня на своих хрупких плечах дом, работу и хозяйство. Первый муж, за которого она вышла в студенческие годы, оказался гулящим, разошлись она чуть ли не в первый год совместной жизни, оставив о себе на память двухмесячного сына он пропал с экранов радаров, даже не явившись в суд для окончательного развода. Второго она застукала с его первой женой, когда он пошел проведать дочь от первого брака. С тех пор Марина жила одна, разочаровавшись во всем мужском поле поголовно. Все это Богдан узнал минут за пять, пока серые жигули «такси» не затормозили у синих деревянных ворот.
– Спасибо за все!– поблагодарила его Марина, выбираясь из автомобиля.– Было очень приятно поболтать. Болтать, как же! Говорила в основном она, но в каждом ее слове была своеобразная магия, которая дурманила голову, заставляла жадно ловить каждое брошенное слово. Сначала Богдан считал, что дело в необычном тембре, но потом стал уверен в том, что из могучей энергетики, перехлестывающейся через край у эмоциональной женщины.
Потом он ждал ее точно так же, как и сегодня возле работы, провожал почти две недели, довольствуясь лишь пустыми разговорами. И лишь спустя несколько дней, он впервые остался у нее, ни секунды, не пожалев о том, что между ними произошло.
– О чем ты задумался?– осторожно спросила его Марина, открывая ворота во двор. Надо же! За чередой воспоминаний Богдан и не заметил, как они пришли домой. На заднем дворе затявкал пес. Злобная псина никак не могла привыкнуть к нему, каждый раз надрывно облаивая его при каждом появлении.
– Да так…– пожал плечами он.– У меня тоже сегодня был непростой день,– перед глазами мелькнула картинка с рухнувшей грушницей, словно подкошенной. Убил ли он ее? Ищут ли его? Сможет ли девчонка его подробно описать?
– Проблемы на работе?– участливо спросила Марина, распахивая дверь в веранду.
– Не больше, чем у тебя,– приобнял ее за плечи Богдан, наслаждаясь теплотой и нежностью ее кожи,– начальство, телеграммы…
От его прикосновения Марина вздрогнула и подалась вперед, заплетая свои руки за спиной возлюбленного. Ее жадные губы нашли его, впиваясь в них страстным поцелуем. Они закачались, лаская друг друга руками. Женщина выгнулась, как кошка, глухо застонав.
– Я с работы…– прошептала она, пытаясь отстраниться, но возбужденный Богдан не дал ей этого сделать.
– Плевать!– жарко прошептал он, шаря по ее белой шелковой блузке в поисках пуговиц. Пальцы путались в складках одежды, а желание было столь велико, что терпеть не хотелось, да он и не мог. Ткань с треском разорвалась, обнажая большую грудь в тоненьких прожилках вен с розовыми крупными сосками. Пуговицы полетели вниз, стуча по деревянным половицам.
– Сереж…
Его язык коснулся ее мгновенно затвердевшего соска. Не силах сдержать стон, Марина почти закричал, ничуть не смущаясь своих эмоций. Как же она ждала этого момента! Как мечтала о мужчине, который бы смог вот так вот ласкать ее тело, не требуя ничего взамен. Боже…Как…
Молния на юбке разъехалась в сторону. Богдан целовал грудь женщины, теряя рассудок от аромата ее тела, от мягкости и нежности ее кожи.
– Сережа…Сережа…Милый…– стоны женщины становились все громче. Он подхватил ее на руки и понес в спальню. Они беспрерывно целовались до боли в губах, заставляя друг друга трепетать от предвкушения непередаваемого наслаждения, которое дарила им каждая близость.
– Родной мой…любимый…– уже в голос, не сдерживая эмоций простонала женщина, чувствуя, как нежно и аккуратно он вошел в нее, начал двигаться. Что-то огромное, жаркое, словно вулкан, разгоралось внутри нее с каждым его порывистым движением. Повинуясь жгучему желанию, Марина подалась вперед, отдавая всю себя навстречу этому сумасшедшему потоку огненной лавы, наполнившей ее изнутри.
– Да…– выдохнул он, содрогаясь всем телом, ощущая всем своим телом, что они испытали это счастье вместе, сгорая от своих глубоких желаний и чувств.
В голове плясали яркие звездочки. Богдан чувствовал себя опустошенным. Капелька пота скатилась по его груди. Рядом лежала, прижавшись к нему Марина. Ее дыхание было приятно ощущать у себя на плече. И на миг, задумавшись, Гончаренко понял, что будь эта другая ситуация, другая обстановка, то непременно остался бы с ней. Ему стало неудобно оттого, что всю эту сжигающую, всепоглощающую страсть он использует в сугубо прозаических целях, что вся его жизнь, это сплошной обман, театр масок, которые он вынужден надевать перед выходом на сцену. Вот и женщина, которая явно его любит, почему-то называет его Сергеем, будто чужая жизнь вокруг него, и он проживает ее, оставляя свою где-то далеко, и в ней нет ни радости, ни любви, ни заботы, ни простого человеческого счастья. А может плюнуть на все? Рассказать ей все? Признаться…Уехать из этой чертовой страны, забыв прошлое, как страшный сон?
Богдан привстал, опершись на локоть, не сводя глаз с расслабленной Марины, нежившейся на кровати после мощнейшего оргазма.
А так ли она его любит? Сможет ли простить обман? Стоит ли свобода многих его товарищей, соотечественников минутной слабости? Почувствовав его внимательный и изучающий взгляд, Марина вздрогнула и открыла глаза. Ее длинные ресницы затрепетали, пухлые губы приоткрылись, жадно ища его. Женщина изловчилась и достала его поцелуем куда-то в область шеи. Это прикосновение стало для Богдана, будто тока разрядом. Он пошевелился и отстранился, чувствуя себя подлецом, что с лишенным принципов националистом случалось довольно редко. Это чувство было для него ново и неприятно. Он скривился, опрокидываясь на спину. Очарование момента прошло. Гончаренко снова стал машиной, позабывшей о том, что есть настоящие чувства.
– Что-то случилось?– встревоженно спросила Марина, тотчас же почувствовав изменение настроения любовника. Между ними возникла некая ледяная стена отчуждения, о которую она уже ни раз обжигалась, словно милый Сережа допускал ее до определенной черты, до самим им выставленной границы, приближаясь к которой она не могла пройти дальше, чтобы заглянуть вглубь его души.
– Все нормально,– глухим осипшим голосом проговорил Богдан, вставая развороченной постели,– мне пора…
– Куда?– она укуталась в простыню, скрывая свою аппетитные формы.
– На работу…Там большой заказ…Мне нужно доделать кое-что…– замялся Гончаренко, чувствуя, что ведет себя, как мальчишка. Единственное место, где он мог бы сегодня ночью переночевать было именно здесь, у Марины. Об их связи никто не знал. И это было бы идеальным прикрытием, но что-то внутри него противилось этому. Что-то в область груди, а вот рассудок твердил обратное.
– Никуда я тебя не отпущу!– решительно встала с постели Маринка.– Подождет твоя работа, никуда не денется! Сейчас поужинаем, а потом если захочешь, то пойдешь. Негоже мужика голодным отправлять на ночь глядя…
Она быстро засобиралась. Ловко и оперативно собирая разбросанные вещи. Ничуть не стесняясь своей наготы, а Богдан любовался ею, чувствуя, как желание покинуть этот дом медленно проходит.
– Дай, мне пятнадцать минут,– попросила Марина, отправляясь на кухню, откуда тотчас же что-то заскворчало, запахло, дурманя обоняние аппетитными запахами. Гончаренко давно не ел домашней пищи. Последний раз в Виннице у тетки, когда навещал ее, будучи проездом в тех краях. Националистическое движение за свободную Украину имело именно в западной части страны большую поддержку, и Винница не была исключением.
С улыбкой вспомнив, ароматные пироги тетки Клавы, дурманящий запах огромного яблоневого сада, аккуратные чистые домики, он спокойно оделся и прошелся по спальни своей любовницы. Здесь он не был еще никогда. Узкий старенький трельяж, перед зеркалом которого были установлены несколько фотографий ее сыновей, стоял в самом углу. Напротив него примостился обшитый тканью невысокий табурет. Кресло, телевизор, кровать – все, как везде. Видно, что мужчина здесь не бывает. Розетка выпала, лампочка в люстре перегорела, освещая комнату лишь двумя другими. Отчего в углах спальни расползались широкие тени. Шторы постиранные, вокруг ни пылинки, ни паутинки. Марина была хорошей хозяйкой, даже несмотря на свой сумасшедший ритм жизни.
