А. И. Гофштейн
Опыты литературной инженерии. Книга 3
Оркестр заиграл, солист и хор запели, Эдуард Матвеевич, довольно зажмурившись, водил руками в воздухе, соблюдая предписанный размер 8/12.
– Секундочку! – хормейстер внезапно остановил мирное течение репетиции. – Вот: «Они до сей поры с времен тех дальних…», ми, соль, соль, фа, ми, соль, соль, фа, ми, соль фа… Чего это вы набираете темп? Написано же: «неторопливо»! Сенца фретта! Куда вас к черту несет с вашим барабаном? И вообще, когда в последний раз его подтягивали? Что непонятно? Я имею в виду, когда в последний раз ему натягивали шкуру? Там по бокам есть такие винтики… Извольте к завтрашней репетиции их подтянуть!.. Поехали. Там четыре паузы-осьмушки… После них: ми, соль, соль…
Хор старательно выводил партии. На третьем куплете, по замыслу Эдуарда Матвеевича, оркестр продолжал играть, а хор создавал исключительно звуковой фон, без слов.
– Так, закрыли рты. Все-все! М-м-м-м-ммм! М-м-м-м-ммм! Понятно? Начали! Стоп. Закончили. Не выговаривайте букву «м», не надо ее выговаривать. Вы не коровье стадо, а я не пастух! Поем еще раз! Да не мычите же вы! Не мычите! Тьфу, давайте попробуем другую букву, например, «а». Начали: а-а-а-а-ааа!.. Прикройте рты. Еще плотнее. Солист… Где этот несчастный Лёха?
– В туалет пошел, – откликнулся руководитель оркестра.
– Как ушел, не спросясь?
– Он так всегда…
– Пусть только вернется, я теперь знаю, что я ему оторву… Поем без солиста. Хорошо, хорошо. Вот ты, третий справа, ты кто, мартовский кот? Так сейчас конец апреля! Прекрати стонать!
Вторые голоса, кто там тянет с подвывом? Тамбовские волки вам товарищи! Вы кого напугать хотите?
Оркестр, подберите животы, станьте ровнее! Дайте дробь барабана. Господи, это же бадья с горохом!..
Вы, вот вы, тромбон с левого с краю! Чем вы дышите? От вас до меня пять метров! Вам давали селедку? Сколько лишних порций вы съели?
Нет, определенно, обед вам не пошел впрок. Репетиция закончена. До завтра, до свидания!
Ретроградная амнезия
Можете себе представить, что такое день сдачи особо важного объекта для ГИПа – главного инженера проекта? Если вы не побывали в шкуре ГИПа, то не можете! А если объект – не цех или даже гидроэлектростанция, а дорогущая и уникальная, единственная на весь мир специальная астрономическая обсерватория Российской Академии наук, то уж точно, будь вы хоть трижды ГИПом, не сможете! Даже не пытайтесь.
В день сдачи объекта грозовой тучей клубится Правительственная комиссия, состоящая сплошь из спецов высшей касты, подперченная партийными функционерами нехилой пробы. Те так просто вчера из Кремля, и складки на их брюках от сиденья на ответственных креслах еще не успели распрямиться. Этих не взять ни угощеньями, ни развлечениями. Им еще позавчера пообещали оторвать все важнейшие органы, если, не приведи господь, не будет подписан акт приема-сдачи стройки века!
Стройка такого масштаба и такой сложности – это вам не типовая пятиэтажка. При наличии только прямых линий, готовых лестничных маршей и унылого силикатного кирпича – и в той можно при желании найти огрехи и недочеты. А тут башня более сорока метров в диаметре, с антисейсмическим фундаментом, заглубленным в гору на десятки метров, сложнейшие механизмы, новейшие капризные материалы и высота две тысячи семьдесят метров над уровнем моря! Немудрено, что в бездне проблем можно найти не докрученный болт или не замазанную дырочку.
Но это 1975 год – расцвет застоя. Партийное око зрит зорко от Бреста до Находки, чтобы ничего не шевельнулось, не оступилось с идеологической тропы, не ввергло в сомнение народные массы: правильным ли путем идем, товарищи? О строящейся обсерватории уже писано-переписано. Объект престижа! Что там будут разглядывать в новый азимутальный телескоп – черт его знает! Но зеркало-то телескопа крупнейшее в мире! Шесть метров в диаметре против американского Хейла на горе Маунт-Паломар, всего-то пятиметрового! И высота у америкосов, хе-хе, каких-то тысяча семьсот метров над уровнем моря! Против наших двух тысяч семидесяти! Вот в чем превосходство нашего социалистического строя: ракеты взмывают в космос, реки покоряются и сами уже чуть ли не текут вспять, мирный атом в упряжке и высшая наука – астрофизика, на острие удара по загнивающему капитализму. В будущем одни праздничные салюты и партийные съезды. До Афганской войны еще четыре года, а до Чернобыля целых одиннадцать. Отчего бы не утереть нос дядюшке Сэму?
Крутится ГИП по площадке, как электровеник. Отсюда заковыристый вопрос с политическим подтекстом, оттуда ехидное замечание, и со всех азимутальных направлений скрытая угроза снять с работы, закопать на три метра в грунт, сгноить во глубине сибирских руд или уморить в психушке. ГИП весь в мыле, как конь Д'Артаньяна: от чертежей и схем рябит в глазах, во рту с утра пересохло и еще сильно мешает постоянное желание кого-нибудь удавить собственными руками! Все равно кого, только бы снять моральное напряжение.
Далеко под горой, на ответвлении дороги, ведущей из станицы Зеленчукской в Архыз, стоит КПП – контрольно-пропускной пункт. Охраняется военнослужащими. Объект за ответвлением почти секретный и особо важный. От КПП до обсерватории проложено восемнадцать километров красивейшего серпантина с плавными виражами и щадящим уклоном. Через год по нему повезут шестиметровое зеркало, которое сейчас еще остывает в Ленинграде, на заводе ЛОМО. Одним словом, через КПП мышь не просочится. Но, странно, через грозный редут беспрепятственно проезжают две черные «Волги» с тонированными стеклами, и никто из охраны на них не покушается. Машины поднимаются по серпантину с остановками. Из передней выходит пожилой человек в шляпе и подолгу любуется пейзажами. А они чем выше, тем величественнее. Около самой обсерватории пейзаж вовсе потрясающий! Машины скромно останавливаются в сторонке. Тот, что в шляпе, с биноклем у глаз, отстраненно стоит сбоку. А к ГИПУ, который в этот момент с пеной на устах материт какого-то незадачливого строителя, со спины подходит некий молодой человек и вежливо притрагивается к локтю. От прикосновения ГИП подпрыгнул, как тур – горный козел, и уже готов был ответить пришельцу пулеметной очередью. В упор. Но тот предупредил ГИПа вопросом:
– Здравствуйте, это Вы – главный инженер проекта?
– Да, я, – чисто механически ответил ГИП.
– Не могли ли Вы найти несколько минут и показать объект?
При этом «Вы» отчетливо произносится с большой буквы да с таким смирением, что у ГИПА очередной патрон заклинило. А незнакомец, в котором без малого два метра ростом, продолжает:
– И, конечно, было бы совсем неплохо, если бы Вы (опять с большой буквы!) подробно рассказали об обсерватории.
ГИП Юрий Васильевич, между нами просто Юра, от такой смеси вежливости и наглости просто осатанел. Впал в некий ступор. Это как изволите понимать? Вокруг в радиусе десяти метров клубится Правительственная комиссия, спецы из Российской Академии наук, тщательно замаскированные под спецов волки из КГБ, заслуженные и незаслуженные строители со всего государства, а тут просят экскурсию провести? В экскурсоводы, значит, определить самого ГИПа? У которого сегодня сдача важнейшего для страны объекта? Да ты, парень, что, не в себе, что ли?
Двухметровый невинно смотрит на Юру вровень (в Юре тоже метр девяносто семь!) и продолжает вежливо настаивать на экскурсии, подчеркивая, что времени у них ограничено.
– У кого это ОГРАНИЧЕНО? – не сказал, а прошепелявил от бешенства ГИП Юра. – Это у меня оно ОГРАНИЧЕНО!
– Вы не нервничайте, пожалуйста, – убеждает двухметровый и глазами показывает ГИПу на человека с биноклем, который даже не глядит в их сторону.
Потихоньку до Юры начинает доходить, что что-то вокруг изменилось. Или солнце вдруг стало более тусклым, или воздух разреженнее. Чины, спецы и прочие перцы незаметно к уда-то испарились, исчезли среди строительных вагончиков, катушек с кабелями и штабелей досок. Сами собой улетучились схемы, чертежи и их носители. Волки из КГБ профессионально слились с окружающей местностью. На пятачке перед сверкающим алюминиевым сооружением остались двое: ГИП и двухметровый. А в сторонке продолжал разглядывать синеющие вдали горы Кавказа пожилой человек в мягкой шляпе.
Уже потом, поздним вечером, за выпивкой и закуской Юра так описывал свое состояние:
– Смотрю на деда и вспоминаю, что тысячу раз видел его портреты на демонстрациях и просто так на всяких кабинетных стенках. Напрягся и даже фамилию вспомнил – Косыгин! Председатель Совета Министров, член Политбюро! Второй после самого Генерального Секретаря КПСС! Серый кардинал. Главный хозяйственник страны. Аж мороз по коже продрал!
Косыгин подошел к Юре, поздоровался, задал несколько ничего не значащих вопросов и попросил (лично попросил!) провести по объекту. И пошли они втроем при полном безлюдье (двухметровый неназойливо плелся сзади).
Огромная обсерватория – чудо инженерной мысли. Юра ее любил и знал до последнего болтика, а Косыгин был до чрезвычайности любознателен. Два часа и десять минут они ходили, осматривали и рассматривали все, что можно было осмотреть и рассмотреть. Юра пел соловьем, только иногда запинался при прямом взгляде на Косыгина: от пережитого за последний час он совершенно забыл имя и отчество Председателя Совета Министров! Как отшибло! Какой-то приступ ретроградной амнезии, в чем до сего дня Юра не был замечен. Пока удавалось всячески избегать прямого обращения, обходясь безличными терминами, типа «обратите, пожалуйста, внимание», «я хочу Вам еще показать» и пр. Но когда-то спасительный запас должен был иссякнуть!
После окончания экскурсии Косыгин тепло поблагодарил Юру, пообещал еще заехать после установки зеркала и отбыл туда, откуда приехал, оставив ГИПа посреди пустой площадки в состоянии полной прострации.
Юра еще минуту безмолвно стоял, глядя в том направлении, куда уехал Косыгин, и на лице его блуждала идиотская улыбка. Потом он внезапно очнулся, треснул себя кулаком по лбу и радостно прокричал:
– Вспомнил: Алексей Николаевич!
Откуда-то из-за кабелей, кирпичей и досок стали прорисовываться члены комиссии, тихие и неагрессивные. Незаметно материализовались и волки из КГБ, но уже вполне вегетарианского вида. Приемка объекта пошла как на автопилоте и завершилась к вечеру подписанием желанного акта (без замечаний!) и грандиозной пьянкой.
Рецепт
Внуки врача уже второй год не могут прочитать, на кого написано завещание
Долгое сидение в очереди закончилось. Закончился и прием у врача. Я вышел из кабинета, имея в руках верное средство борьбы с болезнью, которая досаждала мне уже почти неделю, – рецепт.
Выписывая рецепт, врач хмурился, жевал губами. Видимо, он в чем-то сомневался, что-то его не устраивало. На мой робкий вопрос, что же именно, он неохотно ответил, что лекарств нынче развелось много, а толку от них мало. И более того, встречаются (тут он непритворно вздохнул) и поддельные лекарства, которые могут повредить истощенному болезнью организму. Тем более, закончил врач, что все до одного (и поддельные) лекарства от моей болезни страшно дорогие. Окончательно доктор меня запугал, когда сообщил, наклонившись ко мне вполне доверительно, что это лекарство он выписывает в качестве средства «скорой помощи», а после детального обследования мне, возможно, предстоит перейти на другое, более избирательное и целенаправленное средство.
Естественно, я забеспокоился. Получить слабое лекарство совсем не входило в мои планы. И совсем не хотелось мне употреблять внутрь подделки. Про деньги и говорить нечего. Визит к врачу обошелся в кругленькую сумму, а впереди еще несть числа анализов, рентген и УЗИ всего, что есть внутри подточенного болезнью организма.
Как вы думаете, куда я направился с рецептом врача¸ которого мне рекомендовали как редкого специалиста? В аптеку? Вы ошибаетесь. В аптеку я не пошел. Я пошел в другую сторону. А именно домой.
Дома я включил компьютер и запустил интернет. Сейчас, знаете, в интернете можно прочесть всё и вся и про болезни, и про лекарства, и про способы малозатратного погребения. Пока интернет грузился, я пробежал глазами по рецепту, так как по пути к дому название лекарства выскочило у меня из головы. Вроде бы что-то напоминающее «интепрол…» или «интерпол…». Нет, интерпол, совершенно точно помню, это из другой оперы.
Рецепт был заполнен волнистыми линиями, на которых возвышались редкие бугорки и зияли отдельные разрывы. Иногда книзу от линий торчали небольшие палочки. Некоторые из них имели хвостики или закорючки. Начало слова «интер…» я разобрал. Оказывается, память у меня почти не пострадала от болезни. Но продолжение слова «интер…», изображенное латинскими буквами, терялось в неубедительной волнистости и хвостообразности. Что, собственно, прикажете смотреть в интернете?
Итак, первая попытка выйти из тьмы неграмотности в свет просвещения не удалась. Что у нас осталось? Звонок другу.
Звоню другу. В другой город. И, если быть откровенным, теперь в совсем другую демократическую страну. То есть в Украину. Тоже недешевое удовольствие. После седьмого звонка трубку берет не друг, а его жена. Только этого не хватало! Вместо названия лекарства чисто из вежливости начинаю спрашивать, как здоровье Вадика (сына), как дела у «самого» (он все-таки профессор)? Жена друга начинает мне все обстоятельно рассказывать, не забывая поделиться сомнениями насчет глобального изменения климата и необычайно холодной и дождливой конкретной весны. Так, отмечаю про себя: счетчик крутится. Наконец, вклиниваюсь в повествование и спрашиваю, дома ли «сам». И получаю ответ, что «самого» дома нет, а возвратится из командировки в Россию где-то числа пятнадцатого. Выходит, дней через шесть.
Учтиво спрашиваю (а хочется просто зубами скрипеть), не имеет ли она под рукой номера мобильного телефона «самого», чтобы позвонить ему, благо он в той стране, из которой я ей (жене «самого») сейчас звоню. Она отвечает, что не имеет, но сейчас сходит в прихожую, там у нее должна лежать сумочка, а в сумочке записная книжка, а в записной книжке должен, кажется, быть искомый номер мобильного телефона.
Ну и дурак же я! Поддался на женские маневры! Нет, скорее воспитание подвело! Нужно было попрощаться и пообещать перезвонить позже. Или вообще швырнуть трубку! А я вот стою, слушаю, как она там кому-то что-то кричит. Вроде бы:
– Ты не видела мою сумку?
По-моему, кричит своей матери. А та, точно знаю, полуглухая да еще и подслеповатая. Если сумка даже прямо перед ней лежит, она ее распознает только на третьей минуте!
В общем, счетчик щелкает, а я уже стоять устал. Наконец, на том конце провода что-то стукнуло, рассыпалось и покатилось. Я сразу понял, что на пол высыпалось содержимое сумки, которую все-таки удалось найти. Еще минуты три прошло в шелестении. Понимаю – перелистывает страницы. Не дай бог не найдет! Так и есть, не нашла! Говорит мне извиняющимся тоном, прости, мол, я в другой книжечке номер записала, а может быть, и вовсе не в книжечке, а на обложке журнала. А где его сейчас, этот журнал, искать? Тем более, какой журнал, не помню.
Напротив меня зеркало висит. Почти во всю стену. Смотрю на себя и не узнаю! Не хватает только пены на губах, как у бешеного волка! Вежливо, насколько позволяет дикция, прощаюсь и подчеркнуто бережно кладу трубку. Выходит, что и собой вполне владею, и болезнь меня не окончательно разложила!
Надеваю куртку (у нас тоже холодно и мокро) и теперь уже точно иду в аптеку. Отстоял очередь: холодная весна, и страдающих много. Подаю рецепт в окошечко. И – стоп! Пауза. За мной уже десяток шмыгающих носами пристроились. А в окошечке гробовая тишина. Занимаются серьезной работой – дешифровкой рецепта.
Через определенное время высовывается из окошечка (в буквальном смысле) милая женская головка и задает мне вопрос:
– Простите, вы случайно не запомнили название лекарства?
Я отвечаю, что случайно запомнил только первые четыре букв, но теперь даже в этом не уверен.
Головка исчезла, и слышу, как там зовут главного провизора. Очередь кашляет, сморкается и на меня недружелюбно поглядывает. За окошечком бубнят по-латыни и хлопают выдвижными ящиками. Догадываюсь, что ищут что-то похожее. Очередь тем временем начинает сдержанно рычать сквозь простудные сопли. Я держусь у окошечка, не даю себя оттолкнуть чересчур резвой старушке. В окошечке снова появляется милая головка и спрашивает совершенно извиняющимся голоском:
– А номер мобильного телефона своего врача вы случайно не помните?
– Нет, – отвечаю, – не помню.
– Ну, тогда хотя бы фамилию врача?
– Что за бестолочь, – возмущается очередь. – Ни черта он, видите ли, не помнит! А еще в аптеку приперся! Лежал бы себе дома с грелкой на животе!
– Нет, – поправляет, кто-то из очереди, наверное, самый страдающий, – ему нужно грелку на голову!
– Может быть, вы припомните хоть название своей болезни? – спрашивает миленькая головка.
Очередь с интересом притихла.
– А как же врачебная тайна? – спросил я.
– Ой, простите, – смутилась головка. – Я и забыла!
– Что, и болезни своей не упомнишь? – язвительно осведомилась у меня резвая старушка и начала целеустремленно оттирать меня от окошка.
– Помню, – с вызовом отвечаю старушке. А сам крепче ухватываюсь за край окошка. – Почти помню, но вам, именно вам, не скажу!
– Так нечего тут людям мешать, – возмутилась очередь. – Отойди, обмозгуй, чем болен. Потом подойдешь, мы тебя без очереди пропустим! Скажешь в окошко шепотом.
– Мужчина, – позвал меня из-за окошка ответственный женский голос, – мы затрудняемся определить, что именно вам прописал доктор. Очень уж профессионально заполнен рецепт. Мы знаем буквы, но мы их не узнаем. Тут прекрасно читается все – от пенициллина до касторки. Извините, но рекомендую вам снова зайти к своему врачу и уточнить, что именно он имел в виду. Если не лекарство, то хотя бы название болезни. Мы уж тут сами как-нибудь разберемся.
Из-за моей спины к окошечку вдруг протиснулась молодица, которой я до этого момента в очереди не видел.
– А витамин це в дрожжах у вас есть? – с молодецкой непосредственностью поинтересовалась она.
– Вот, – возликовала очередь, – знает человек, чего хочет! А ты неграмотный какой-то …
Я взял свой рецепт и пошел домой. По сырой и неуютной погоде. Права была резвая старушка: в суете я и название своей болезни забыл. Думаю, что это толково так насобачиться выписывать рецепты! На любом судебном разбирательстве всегда можно доказать свою правоту. И вспомнил, кстати, одно мудрое древнее изречение: «Если читать вслух писанину врачей, можно случайно вызвать дьявола». Да еще совсем вовремя вспомнил анекдот про учительницу, которая отдавала тетрадки своих учеников для проверки в аптеку. И на душе стало гораздо легче.
Пришел домой, налил сто граммов «Столичной» завода «Кристалл», добавил туда щепотку соли и щепотку черного молотого перца. Ахнул одним глотком, закусил огрызком шоколада, что валялся на кухонном столе. И пошел смотреть по телевизору передачу «Здоровье», которая от всех болезней – лучшее лекарственное средство!
Рипус, которого никто не видел
У стола, заваленного деловыми бумагами, сидели четверо серьезных мужчин. Они решали серьезную проблему реструктуризации шахты, в которой иссяк уголь. На лицах сидящих за столом не было и тени улыбки: реструктуризация шахты – дело ответственное, требующее знаний и недюжинного опыта.
Открылась дверь, и в кабинет вошел пятый. Он находился в командировке, то есть как бы в гостях. Прибыл в эти края впервые и не уставал всему удивляться: природе, погоде, «оканью» старожилов и въедливости угольной пыли.
Четверо, будучи людьми образованными и вежливыми, расчистили пространство около стола и предложили командированному стул. Старший из четверки отвернул рукав рубашки и посмотрел на часы:
– На сегодня все, товарищи. Расходимся по домам.
Самый рослый из четверки, с рыжей бородой, возразил:
– Михаил Васильевич, нельзя же так! Товарищ из столицы набегался за день, зашел к нам, так сказать, на огонек…
Старший вздохнул и вопросительно посмотрел на гостя:
– Может, по пятьдесят граммов, для восстановления организма?
– Да, пожалуй, – нерешительно ответил гость. – А закусить у вас найдется?
– А как же, – возрадовалась тройка молчавших доселе специалистов, – с обеда принесли рыбку из столовой. Вроде бы треска. А может быть и хек. Серебристый.
Старший полез в тумбу стола, достал оттуда бутылку с этикеткой, на которой красовалась фамилия прославленного изобретателя автомата. Специалист в пиджаке с оторванной пуговицей, как впоследствии выяснилось – главный маркшейдер, расставил прямо на ксерокопиях плана подземных выработок одноразовые пластиковые стаканчики. Стаканчики имели заслуженный вид многократно использованных. Бородач, главный заводила, он же главный геолог, с пониманием значимости момента извлек на свет божий шесть кусков холодной жареной рыбы, с которой на план посыпались оранжевые крошки спекшегося жира и панировки.
– Николай Николаевич, – мягко пожурил его старший, по совместительству главный инженер, – это совмещенный план горных выработок. Девочки два дня склеивали. А вы его своей треской…
– Пардон, – слегка смутился бородатый, – я сейчас же исправлюсь. Хека – на отдельную бумажку! Толик, подай газетку с моего стола!
Толик в шикарном норвежском свитере тут же встрепенулся и протянул бородачу желанную газету.
Рыбу уложили. Стаканчики наполнили. Бутылку, естественно, опустошили.
– За встречу, за знакомство, за завершение работы! – провозгласил комплексный тост главный инженер и опрокинул стаканчик. Остальные участники застолья повторили его движение, давно отточенное практикой. Рыба на органолептическую проверку правда оказалась треской. Но слегка пересоленной. Главный маркшейдер поставил в положение нагревания электрочайник и с глубоким вздохом вынул из кармана висящей на стене куртки пачку печенья. Толик, который оказался главным энергетиком, постучал по столу жестянкой от кофе, чтобы привести хранящийся в ней сахар в сыпучее состояние. Главный маркшейдер еще раз вздохнул, теперь еще глубже, и выложил на газету с оставшимся куском трески пять пакетиков растворимого кофе. Натюрморт украсил главный геолог, присовокупивший почерневшую от заварки чайную ложечку.
Гость, главный специалист министерства, с некоторым напряжением жевал рыбу. Главный геолог, разглядев в его усилиях столичную тоску, вежливо поинтересовался:
– Что, не идет рыбка? Жестковата?
– Да, – неохотно согласился москвич, – пожалуй, слегка недожаренная.
– Зато пересоленная, – хихикнул главный маркшейдер без пуговицы.
– Вы рыбной ловлей случайно не увлекаетесь? – поинтересовался главный инженер.
– Не так чтобы очень, – неопределенно ответил гость.
– В следующий ваш приезд мы организуем культурную программу, – уверил москвича главный инженер. – С настоящей рыбалкой и хорошей выпивкой.
– Ну что вы, спасибо, – смутился гость. – Я по поводу выпивки. Считаю, что я ничем не заслужил таких воинских почестей.
– Что вы! – дуэтом возмутились главные маркшейдер и энергетик. – Без вашей поддержки мы бы этот воз и сдвинуть бы не сумели!
– Не преувеличивайте мои заслуги, пожалуйста. Я простой чиновник. Говоря проще – бюрократ. Мое дело было разобраться в ваших бумагах и наметить правильную стратегическую линию.
– Вот именно – стратегическую! – подхватил главный геолог. – А бюрократ – он и в Африке бюрократ! Первый парень на планете!
– Вы об озере Чебаркуль слышали? – отсек главный инженер изъявление восторга сотрудника.
– Нет, – честно признался бюрократ.
– А о карьере Березовском?
Гость отрицательно помотал головой. Чайник закипел и выключился с громким щелчком. Главный геолог укоризненно посмотрел на буйную машину. Главный энергетик с усилием надорвал упаковку с кофе и приготовился высыпать содержимое в опустевший стаканчик. В стаканчике, однако, осталась толика огненной воды, и рачительный специалист решительно допил драгоценные капли имени конструктора Калашникова. Или его автомата.
– Насчет карьера, – уточнил главный инженер. – В нем водится некая рыбка – рипус. Небось, слыхали?
Московский гость снова отрицательно покрутил головой.
– Как? – в один голос изумились главные маркшейдер и энергетик. – Вы не слышали про рипуса?
Главный специалист министерства почувствовал себя безграмотным и забитым провинциалом. Как он мог ничего не знать о самом рипусе? Или хотя бы не слышать?
– Рипус – гордость нашего края, – назидательно промолвил главный инженер. – Вкуснейшая, скажу вам, штука! Говорю откровенно, как на духу.
Свежеобжаренный на костерке – несказанная прелесть! И под водочку отлично идет. И даже под коньячок. Вы что больше предпочитаете?
Гость уклонился от прямого ответа и спросил в свою очередь:
– А этот самый рипус, он какой?
– Просто замечательный, – встрял главный геолог. – Стройный, как газель, блестит, как ртуть, а уж про вкус и говорить нечего – высший класс!
Сравнение рипуса с газелью не совсем понравилось главному инженеру, и он поспешил сгладить возможно двусмысленную метафору:
– Коллега не совсем точен: рипус, тот больше напоминает сига. Такой же узкий и мускулистый. Почти лосось, только поменьше. Ловится на простого червя. Берет резко, как щука. Силен, сволочь! Кого хочешь умотает!
Главный маркшейдер прокашлялся и поднял руку, прося добавки. Главный геолог ему одобрительно кивнул.
– Живет тот рипус, – заунывно, как сказ, начал главный маркшейдер, – на глубине тридцать восемь метров. Именно такова средняя глубина Березовского карьера. Представляете, какая нужна леска? А как вытаскивать хищника? Руку отмотаешь!
– Утром особенно хорошо клюет. Часиков так с шести до восьми тридцати, – дополнил главный энергетик. – Если поедете с нами на рыбалку – получите истинное удовольствие.
– Даже если до этого никогда на спиннинг не ловили, – припечатал главный геолог, – будете всю оставшуюся жизнь ловить нашего рипуса и благодарить бога за то, что сейчас про него узнали.
Главный маркшейдер задумчиво посмотрел в окно, за которым сгущались лиловые сумерки, и добавил к определению рипуса весомое слово, до того уже употребленное главным инженером:
– Силен!
– Вы его живьем видели? – надеясь услышать утвердительный ответ, задал наивный вопрос в лоб главному инженеру главный специалист министерства. К его удивлению, главный инженер слегка замялся, не желая что-нибудь напутать на глазах у сведущих коллег:
– Ну, так вот как вас… Нет, вот так не видел. Ел, да! Вкусно. Но, так сказать, в сыром виде не видел. Как-то не пришлось.
Московский бюрократ, больше всего ценивший точность, со столичной бестактностью повернулся к главному заводиле-геологу:
– А вы?
– А что я? – изумился главный бородач. – Зачем мне его видеть? У нас его в ресторанах подают. Идет по цене семги. Жена как-то заказывала…
Главный специалист-профессионал-бюрократ изобразил недоумение:
– Что, никто не видел этого рипуса?
– Ну, зачем вы вот так, сразу? – начал выправлять положение главный маркшейдер. – Вот кофейку попейте, пожалуйста. Толик, подай сахарку гостю.
Толик в шикарном норвежском свитере встрепенулся и уважительно передвинул кофейную жестянку ближе к гостю.
– Так как же так? – не унимался московский специалист. – Я что-то плохо понимаю: есть вообще на свете этот ваш рипус или его нет?
– Есть, есть! – в разноголосицу подтвердили старожилы. – Все у нас есть. Это на Березовском карьере. На тридцати восьми метрах. Живучий, гад, как кошка. Ловится на червя-выползка. Исключительно по утрам.
Точку поставил главный геолог:
– Как газель!
И сделал такое движение руками, будто бы вертел баранку грузовой «Газели».
