А. И. Гофштейн
Опыты литературной инженерии. Книга 3
Рампуцель, или Укуси себя за хвост
(сказка)
Давайте сразу договоримся, что в моем имени ударение ставится на последнем слоге. Понятно? Рампуце́ль! Никак не иначе. А то некоторые путают. Но не суть.
Когда-то давным-давно в нашем роду был прадедушка по маминой линии – тоже Рампуцель. Это от него пошла традиция всех мужчин рода, которые выделялись особенно зеленым цветом, называть Рампуцель. Прадедушка по маминой линии – тот и вовсе был изумрудно-зеленым. Но не суть.
Так вот из-за чего произошел весь сыр-бор. У нас, у крокодилов, принято сдерживать свои эмоции. Даже по безвременно почившим родственникам плакать не полагается. Выражение «крокодиловы слезы» – это фикция. Как раз имеется в виду, что слезу легче высечь из кремня, чем из настоящего крокодила! А прадедушка Рампуцель был как раз из таких вот кремней. Рассказывали, что однажды он лежал около водопоя, спокойно ожидал, когда придет напиться какая-нибудь копытная живность: антилопа там или, на худой конец, зебра. Тут возьми и появись целое стадо слонов. Прадедушка, говорят, к тому времени не питался уже что-то около полутора месяцев и был не то чтобы голоден, а просто жуть как голоден! И по этому поводу страшно зол. А тут, представляете, целое стадо практически несъедобных слонов. Ну, не то чтобы несъедобных, но трудносъедобных. Может быть, худо-бедно какого-нибудь зазевавшегося слоненка прадедушка и смог бы схарчить, а в тот день, как на грех, все стадо состояло из сплошных взрослых слонищ! И где только они такие выискались? Как говорила в таких случаях моя мудрая прабабушка: «Видит око, да зуб неймет!» Но не суть.
Прадедушка видит, что складывается крайне неприятная и бесперспективная ситуация. Сам он, видите ли, зеленый, похож на замшелое бревно. Значит, прадедушка замаскирован до последней степени, и ему ничего не угрожает. Вроде бы можно лежать себе спокойно и ждать, пока слоны напьются и уберутся восвояси. А там, глядишь, и притащится обезводевшее стадо антилоп или, на худой конец, зебр.
Но слонам и дела нет до прадедушки. Они добрых полчаса утоляют жажду, потом начинают обливать друг друга водой из хоботов, скакать, хулиганить и даже валяться на мелководье вверх ногами! Но не суть.
Прадедушка, понятное дело, возмущен. Прадедушка планировал просто поесть в свое удовольствие, потом на недельку-другую махнуть в прибрежные заросли и понежиться на солнышке. А что он получил взамен? Весь до того более-менее чистый водопой слоны взмутили, переболтали, затоптали и даже, простите за подробности, загадили. Прадедушке Рампуцелю ничего не оставалось делать, как принять меры по самозащите. У нас, крокодилов, насчет прав и свобод – святое дело! Но не суть.
Поднимается прадедушка на хвосте, угрожающе разевает пасть. А в ней, к вашему сведению, зубы около пяти сантиметров длиной, предназначенные исключительно для хватания добычи. Кого хочешь впечатлят. Не то что слонов. Стоит, значит, прадедушка на хвосте с раскрытой пастью, но исключительно для запугивания. А слонам, представляете, хоть бы хны! Они все прыгают, резвятся и на эффектную позу прадедушки – ноль внимания. Как будто его и нет на белом свете! Так проходит минута, вторая. Прадедушка чувствует, что что-то тут не так, какая-то ненормальность. И поза его, вроде бы как до того и боевая, смотрится как-то унизительно. Недостойно крокодилов его племени. Тут он как зарычит! Рычать он мог, говорят, тоже совершенно замечательно. От его рычания у буйволов на берегу аппетит пропадал на неделю! Но не суть.
Рычит, значит, прадедушка, а слоны и его рычание игнорируют. Что может быть унизительнее для крокодила, чем такое вызывающее презрение? Особенно для крокодила изумрудно-зеленого! Когда прадедушка Рампуцель убедился в полной бесполезности своей акции устрашения, он плюхнулся в воду, подняв огромный столб брызг. И тут эта слониха, самая обыкновенная слониха, только очень крупная, как закричит совершенно ехидно, подняв хобот:
– Укуси себя за хвост!
Это она моему прадедушке, Рампуцелю! Представляете, изумрудно-зеленому? Какой позор на все крокодилье племя! Но не суть.
Прадедушка был очень умным, он, само собой, не заплакал от публичного оскорбления и сделал из этого случая соответствующие выводы: когда тебе добыча не по зубам, укуси себя за хвост! Конечно, иносказательно. А в переводе с крокодильего: не раскрывай пасть попусту на то, что заведомо съесть не сможешь!
Рантклюфт
В этот день стояла какая-то ненормальная жара. И это на высоте больше тысячи двухсот метров над уровнем моря в долине реки Аксаут на Западном Кавказе!
Машине сегодня пришлось нелегко. Она карабкалась по крутым серпантинам, подпрыгивала на торчащих из земли камнях, окуналась в шипящие струи поперечных ручьев и царапала свои серые бока стеблями малины, серыми от пыли.
До того был план: приехать на Аксаут, в поселок геологов. Там оставить машину и сходить в верховья долины к леднику, полюбоваться голубым ледниковым гротом, подышать воздухом высокогорья, для описания которого еще не придумано слов. После прогулки, таков был план, намечалось общение с друзьями-геологами при напитках и закусках, а уж после – совершенно расчудесная ночь со звездами, величиной с астраханский арбуз. Метеопрогноз пообещал все климатические блага, но про жару, как всегда, наврал.
В селе Хасауте-Греческом наехали на какую-то дрянь и пробили правое переднее колесо. Хорошо, что на маленькой скорости. На демонтаж-монтаж с заменой камеры ушло всего десять минут. Проверенная методика с одной монтировкой и двумя молотками. Досадная мелочь и только. А вдоль дороги журчал кристальной чистоты ручеек, в котором просто жалко было мыть грязные руки.
Через двадцать минут после ремонта при разъезде со встречным лесовозом получили камень в ветровое стекло. Лесовоз умчался, оставив за собой смерчи из красной пыли: как раз проезжали район, где дорогу обрамляли малиновые золотоносные скалы, а сама колея радовала прямо-таки африканским цветом. Лесовоз подсветил пейзаж синим соляровым дымом, но ясно же было, что и это все временно и не сможет испортить настроения.
Камень пробил в триплексе дыру, в которую свободно проходил кулак, и плюхнулся на заднее сиденье, слава богу, никого не задев в салоне. Марина взяла камень в руки: красноцветный пермский конгломерат. Уж она-то, геолог, распознала личность пришельца с первого взгляда. Дима вышел из машины, заглянул внутрь через дырку в стекле, приблизив глаз к нему почти вплотную. Изнутри, в обрамлении радиальных трещин и облачных разводов это выглядело эффектно. Но управлять машиной, глядя на дорогу через такую прекрасную дырку, было бы неразумно. Почти полчаса путники провозились, выковыривая стекло из его родного посадочного места, выгребали стеклянную пыль и собирали тонкие лепестки триплекса, разлетевшиеся от удара по салону, как семена одуванчика. Дима оттащил стекло к реке и, натужившись, забросил его в воду. Это был единственно правильный выход – через год-два горная река сделает из стекла то, чем оно было до того, как стать стеклом – кварцевый песок.
Дальше поехали в буквальном смысле «с ветерком». Оказывается, без ветрового стекла ездить совсем несподручно. Надели приготовленные для ледника солнцезащитные очки, но всякие летающие мелкие твари, сложив свою скорость со скоростью машины, лихо врывались в салон и больно били по лицу, а к Марине умудрялись влететь в волосы и там запутаться.
Какие-нибудь другие молодые люди, более суеверные или чуткие к звенящему напряжению экзотерических струн, сочли бы такой набор мелких неприятностей предупреждением свыше. Но наши герои были куда более целеустремленными, их планы – нерушимыми, а внимание более сосредоточено друг на друге и окружающем пейзаже.
В поселке Рудничном друзья-геологи встретили невредимых и веселых Марину и Диму так, как и полагается геологам, т. е. более чем радушно. А поврежденную машину – с нескрываемым сочувствием. Подкормили чем бог подал в предобеденный час и клятвенно пообещали к их возвращению с ледника так подготовить интерьер домика начальника партии, где намечалось единение душ, чтобы все было «чики-чики».
От поселка до ледника всего около трех километров по практически горизонтальной долине. Сначала по ароматному сосновому редколесью, потом по валунам старого русла, буйно украшенному розовыми свечками цветущего иван-чая. Если бы не жара, то все было бы сверхзамечательно. Дима вел Марину не по тропе, а ближе к реке, где холодные струи воздуха разгоняли зной от раскаленных камней. Так идти было неудобно, но гораздо приятней, чем в отдалении от воды, где воздух застыл, как в закрытой духовке.
Грот в массивном языке ледника был виден издали: огромный, тускло голубой. У него откололась и неустойчиво повисла часть свода, и Дима про себя начал мечтать, чтобы лед рухнул и чтобы Марина испугалась. Ну, не то чтобы испугалась, но всплеснула руками, потом бы закрыла рот ладошкой – жестом, который у нее был неподражаемым. Но свод преспокойно продолжал висеть, река шумела так, что нужно было напрягать голос, чтобы услышать мнение друг друга о сверкающем сахарном леднике, о черной пиле скал, обрамляющих ледник на фоне василькового неба, об иван-чае, который превратил долину в волшебный ковер.
Неожиданно в поле зрения экскурсантов появилась странная фигура. От ледника навстречу им, не выбирая путь среди валунов, шел человек с рюкзаком. Издали в контровом освещении он блестел, как черная рыба. Молодой парень в нелепом брезентовом костюме прошел мимо них в десяти шагах, не поздоровавшись, как принято у всех людей в горах, вообще не обратив на них никакого внимания. Рыбий блеск легко нашел объяснение: его костюм и рюкзак были совершенно мокрыми. Купался он, что ли, или переправлялся через реку? Второе предположение тут же отбросили, так как затея даже просто зайти в ледяную воду со стремительным течением граничила с идиотизмом.
Наша парочка проводила странного пешехода недоумевающими взглядами, а Марина еще несколько раз оборачивалась, видимо, какая-то мысль не давала ей покоя. Дима про незнакомца забыл через десять секунд, так как его ликующая душа едва вмещала внешние впечатления.
До грота оставалось метров триста, когда Марина указала Диме рукой на микроскопические черточки, едва заметно перемещающиеся по верхнему цирку ледника. Напрягая глаза, поправляя друг друга, они насчитали шесть фигурок, которые двигались в совершенно нелогичном направлении: к тому борту ледника, который ограничивали с запада скальные сбросы «пилы», и откуда не было очевидного спуска в долину.
– Куда это их несет? – сам себе с недоумением задал вопрос Дима. – Это же тупик, обрыв! Они не видят маршрут или вообще ни черта не соображают!
– Надо их как-то предупредить, – забеспокоилась Марина.
– Ничего у нас не получиться. На фоне цветов мы им не видны – слишком далеко. И кричать бесполезно. Подождем, пока они спустятся ниже, тогда и покричим. А пока давай поднимемся на ледник, на светлом льду они нас скорее заметят.
– Но тогда от наших криков им уже будет мало пользы, – возразила Марина. – Справа от них скалы, под ногами ледопад, слева трещины. Чтобы спуститься в долину, им нужно будет возвращаться вверх по леднику, наверное, не меньше двух часов. А тут и солнце сядет.
– И какой леший их туда завел? Можно было бы попытаться провести их через ледопад, но до темноты тоже вряд ли успеем.
– Послушай, Дим, а тот парень, которого мы встретили полчаса назад, может быть, он из этой компании? На леднике, смотри, сколько ручьев и все со скользкими берегами. Вот там он и мог искупаться. Но ведь как-то умудрился спуститься?
– Ты умница, Маринка. А сделаем мы сейчас вот что: согласимся, что у нас с тобой прогулки без приключений не получилось. Это раз. Понятно, что у ребят наверху большие проблемы – это два. Разделимся на два отряда. Первый отряд – это ты. Второй отряд – это я. На ледник пойду я один. Ты постарайся догнать того мокрого парня и расспросить, может быть, узнаешь что-то интересное. Это три. Веди его в поселок, передавай привет Толику – главному геологу, и мою просьбу: направить четырех человек мне на помощь. Добром дело никак не кончится, видно невооруженным глазом. Это четыре и все.
Рассказ Марины
Вниз я шла быстро, потому что по тропе. Минут через двадцать увидела у реки нашего мокрого знакомого. Он сидел как куль на большом валуне и, кажется, спал. Или мне это показалось. Я ему покричала, помахала рукой, на что он не отреагировал.
Когда я подошла к нему совсем близко, то увидела, что он не спит, а просто сидит, уставившись глазами в одну точку где-то у себя под ногами. Рюкзак он сбросил; клапан у рюкзака уже почти просох и выглядел бледным, вылинявшим от долгого нахождения под солнцем. Я подошла к нему вплотную, пошевелила его за плечо. Тогда он очнулся, поднял на меня небритую и немытую физиономию. Глаза у него были красные и сильно слезились. Ясно, что обжег их на снегу, если шел без очков.
– Ты из той Группы, что сейчас идет по леднику? – спросила я.
Парень согласно закивал головой. Капюшон он опустил, его всклокоченная шевелюра показалась мне тоже мокрой.
– Откуда вы и сколько вас? – задала ему вопрос я, не соображая, что именно нужно спрашивать для пользы дела.
– Из Донецка, – просипел он в ответ. И замолчал.
– Так сколько вас? – попыталась я снова уточнить. – Ты не ранен?
Видимо, два вопроса сразу ему было трудно понять. Поэтому он ограничился ответом на второй:
– Нет.
– Сколько вас человек? – настаивала я, представив дикую картину, что я допрашиваю вражеского шпиона.
Он некоторое время соображал, потом выдавил из себя:
– Восемь.
Я мысленно прикинула: шестерых мы видели на леднике. Этот седьмой. А где еще один? Наверное, это и надо у него спросить.
– Мы видели на леднике шесть человек. Ты седьмой. Где потеряли товарища?
– Мы не потеряли, – медленно и тягуче просипел «утопленник», как я его про себя окрестила. – Он упал в трещину.
«Господи, – в панике подумала я, – если там наверху еще и погибший! До них добираться часа три, не меньше. Солнце уже сядет. А Димка в кроссовках, в шортах и ветровочке. А если там раненый? И снаряжения никакого! Господи, что же делать?»
Тут у меня как бы раздвоилось сознание. С одной стороны, в голове билась мысль: надо что-то разумное предложить этому парню. А с другой, скакало что-то бессвязное о Димке и о том, что он-то, чертяка, точно полезет на ледопад в своих шортах, я его хорошо знаю. Надо было эту свистопляску решительно заканчивать. Я потрясла головой, чтобы стать самой собой, и снова пошевелила за плечо «утопленника», который так и норовил впасть в ступор:
– Давай, парень, вставай, тут поселок геологов совсем рядом. По дороге расскажешь все остальное. Идти-то можешь? Рюкзак оставь, его потом заберут. Зовут тебя как?
До поселка мы плелись почти час. Тень от западного хребта ущелья уже начала наползать на сосновый лес левого пологого борта ущелья. По пути я узнала, что «утопленника» зовут Валерий, что он с товарищами пережил холодную ночевку на леднике, под перевалом Центральный Аксаут. Еще буквально выдавила из него, что он с товарищем – Николаем – перессорился со всей группой, и они вдвоем пошли вниз, совершенно не зная маршрута. По пути они потеряли друг друга (это днем-то, при отличной видимости?). Он какое-то время видел Николая впереди и ниже себя. Потом терял за складками рельефа. А потом увидел, как Николай скользит по скальному желобу вниз, туда, где был виден большой рантклюфт – подгорная трещина. Он долго звал Николая. Но тот не откликался. Тогда он пошел правее, кое-где шел, кое-где карабкался по скалам. Сам не знает, как спустился со скал, но намного ниже того места, где последний раз видел Николая. Уже внизу вспомнил, что в пылу ссоры Николай забыл и унес рюкзаке все документы и деньги группы. Потом спускался по осыпи, но на последних метрах, переходя с камней на лед, поскользнулся и упал в заполненный водой рантклюфт, который, к его счастью, оказался в этом месте совсем мелким. Вот откуда мокрая одежда, мокрый рюкзак и жуткий стресс, от которого он никак не мог отойти.
Я подгоняла «утопленника», даже хотела бросить его на тропе, а сама быстрее бежать за помощью в поселок, но без моих понуканий он тут же останавливался и высказывал желание сесть на землю. Оставить его в этом странном и пугающем состоянии я просто не могла.
Когда первые домики поселка показались из-за поворота тропы, я не выдержала и побежала. Главный геолог, голый по пояс, рубил дрова у себя во дворике, который как раз и находился на южной окраине поселка. Он вроде бы совсем не удивился моему растерянному виду, посадил на бревнышко, вынес воды в эмалированном ковшике и, накинув штормовку, быстрым шагом ушел в поселок. Я совершенно не помню, что и как ему рассказывала, помню только, что все время показывала рукой на лес, где должен был идти по тропе или сидеть на земле «утопленник».
Анатолий с большой группой мужиков, которые несли веревки и какие-то палки, прошел мимо меня в лес, а ко мне буквально со всех сторон прибежали какие-то женщины, что-то мне говорили, о чем-то спрашивали. Помню, что я им отвечала, по моему разумению, обстоятельно и связно. А видела только тень от хребта, которая все ползла и ползла на наш берег.
Потом на глаза попался «утопленник» Валерий в чужом свитере со свисающими чуть ли не до земли рукавами. Я вдруг вспомнила: да ведь лето на дворе, а он почему-то в свитере!
Пошла к машине, достала оттуда свитер Димки, джинсы, носки. Прихватила свою джинсовую курточку, но про брюки забыла. Уложила все на донышко большого рюкзака (другого просто не было), выбросив из него вещи на сиденье. Кто-то из женщин, отталкивая мои руки, всунул в рюкзак газетный сверток. Как я догадалась, с едой. Потом, когда горловина уже была завязана, опять же незнакомые руки втиснули в рюкзак расписной хохломской термос.
Я вышла на тропу и пошла на юг, к леднику. Совсем скоро тень накрыла меня, заставив волей-неволей вспомнить про брюки. Через час долину накрыло синими сумерками, от дневной жары не осталось и следа. Когда я вышла из леса на луг с иван-чаем, ледник уже был темно-синим. Скалы наверху из черных превратились в ярко-оранжевые, и пылающим костром освещали по кромке ледниковый цирк.
Ближе к леднику стали видны люди. Много людей. Пересчитать их из-за сумерек и большого расстояния не было возможности. Но я была точно уверена, что они идут вниз, а это означало, что все более-менее в порядке.
Рассказ Димы
Я видел, как Марина пошла вниз по тропе и мысленно похвалил ее за правильную тактику. В се-таки геологическая практика пошла моей девочке на пользу. Довольно резво я вкарабкался на морену, которая раскисла и превратилась в смесь валунов песка, льда, воды и грязи. Ледник на поверхности сильно протаял. И тут и там по нему в скользких голубых желобах бежали быстрые ручьи. Людей выше ледопада я уже хорошо видел и полагал, что я им тоже виден, так как крупных камней около меня не было, а старался все время перемещаться, чтобы им было заметно движение.
Потом я долго свистел и размахивал своей оранжевой ветровкой, пока не убедился, что меня заметили. Группа остановилась, пытаясь понять, чего я от них хочу. Я взял ветровку в левую руку и стал показывать им направление, так как до этого разглядел вполне логичный маршрут спуска до крутой осыпи, по которой им, в принципе, можно было бы без особых приключений спуститься ко мне на ледник. В самом низу осыпь полностью перекрывала совершенно дикий по размеру рантклюфт – подгорную трещину, что прибавляло мне оптимизма.
Постепенно до них дошло, что им показывают правильный путь. Они дружно зашевелились и пошли туда, куда я им показывал. Я стал перемещаться поперек тела ледника, к западным скальным сбросам, к «своей» осыпи, чтобы потом еще раз скорректировать маршрут их спуска. Пока все шло гладко. Они дошли до осыпи и стали спускаться, подбадриваемые моими воплями и помахиваниями ветровкой. Видно было, что это еще те ходоки. Спускались они робко, неуверенно и неумело. Я уже охрип из-за того, что все время приходилось направлять их по мало-мальски грамотному пути. Стало холодно, тень от западного хребта уже ползла по ледопаду, но я сам себя веселил и грелся от собственных криков:
– Левей, разбойники, – кричал я, – Ку-уда? Еще левее! За большой камень! А теперь вниз, не бояться, не трусить!
Иногда они останавливались и что-то мне кричали. Но в горах сверху вниз слышно очень плохо. Я ничего не понимал и, потихоньку начиная дрожать от холода, продолжал их энергично подгонять. Проблема вроде бы помаленьку решалась, и я уже пожалел, что Марина подняла шум в поселке, и сюда скачут в свой законный выходной день ребята-геологи, которые в будни и так предостаточно нахаживают в этих горах.
Наконец они спустились так низко, что я уже различал их лица и мог надеяться, что пойму то, о чем они постоянно мне кричали.
– Человек упал! Туда! Там человек! – с трудом разобрал я.
При этом они указывали куда-то правее меня, приблизительно метров на восемьдесят-сто. Осыпь перед ледником укрупнялась и расширялась. Рантклюфт был ею надежно засыпан. Собственно, беспокоиться уже было не о чем. Минут пятнадцать, и вот они, голубчики, будут на леднике. Я еще раз помахал им ветровкой и ради интереса, так по сути ничего и не поняв, пошел вверх по леднику к тому месту, на которое мне показывали. Ледник здесь не имел трещин, полого уходил вверх и был мало засорен камнями.
Я подошел ближе к кромке льда и посмотрел вверх. Здесь серое гранитное ложе ледника представляло стенку корыта, не очень крутую, градусов тридцать пять от силы. Стена была отшлифована ледником, почти не имела выступов и впадин. В одном месте ее прочерчивал старый водоток – желоб, который показался мне симпатичным. Сейчас ручья в нем не было. Мне вообще очень нравятся такие желоба на «бараньих лбах» у ледников. Помню, спускаясь после восхождения на Софию, я углядел что-то подобное. И вместо того, чтобы долго обходить крутые скалы, смело пошел вниз и, к своему удивлению, по двум подобным желобам спустился к самому подножью «бараньих лбов» на ногах, даже не придерживаясь за стенки руками. Когда оглянулся, ахнул: надо мной возвышалась крутая монолитная гранитная стена, а я, оказывается, нечаянно нашел в ней потайной ход.
С осыпи снова начали активно кричать, подтверждая, что я нахожусь на нужном месте. Но я все равно ничего не смог разобрать и продолжал рассматривать стену и желоб. Рантклюфт, на удивление широкий и видимо глубокий, здесь сильно сужался и около желоба лед отстоял от стены на метр, не больше. Подходить близко к краю я не решился – черт его знает, выдержит ли меня козырек рантклюфта. По определению рантклюфты заполнены водой и в виде запятой уходят неизвестно как далеко под ледник, поэтому шансов остаться в живых у упавших в эту природную ловушку очень мало.
Первым спустился на ледник высокий парень в нелепой пляжной панаме и красных штанах, цвет которых я давно положительно оценил, так как эти штаны постоянно служили мне ориентиром. Рюкзак у него выглядел не очень тяжелым. Он подошел ко мне, не забыл поздороваться и сквозь одышку рассказал, что сегодня около полудня они видели, как сюда (он показал на желоб и ранклюфт) упал человек из их группы. Он якобы ушел с товарищем вниз после ссоры. Где его напарник, он не знает, они потеряли его из виду на фоне скал.
В двух словах я рассказал ему про рантклюфт, показал на скалу, где до первых полок, по которым мог передвигаться упавший, было метров не меньше сорока. Объяснил, что в таких случаях организуются спасработы, потому что шансов выжить у упавшего в рантклюфт с такой высоты не было, нет и никогда не будет.
Он понурился, а я предложил ему покричать своим товарищам, чтобы энергичней спускались: тень от ледопада перемахнула на нашу пологую часть ледника, и мне в шортах и тощей ветровке, которую я уже надел, стало совсем неуютно.
Подошли еще двое, усталые и напуганные. Владелец красных штанов с запозданием сообщил, что зовут его Виталий и что у них есть веревка. Сейчас подойдет еще один участник, веревка у него. Пацанов было откровенно жалко, и я согласился с помощью их веревки хотя бы сверху заглянуть в рантклюфт. Веревка у них оказалась старая и изрядно потертая, мохнатая от торчащих волокон. Но самое трогательное заключалось в том, что длиной она была меньше тридцати метров.
Еще раз, подивившись про себя, с чем и как совершенно неподготовленные люди идут в горы, я обвязал веревку вокруг пояса одного парня, усадил всех прибывших цепочкой на лед (у всех, слава богу, имелись пластиковые «подпопники»), приказал крепко держаться за веревку, а свободный хвост веревки сбросил в ранклюфт. При этом рассудил так, что если веревка и вымокнет, то особого греха тут нет: через полчаса они будут на траве и теплых камнях, отойдут, отогреются и заодно просушат веревку.
Убедившись, что мой живой якорь держит, я уже без опаски подошел к самому краю ранклюфта, ступил одной ногой на стену и наклонился, чтобы заглянуть в трещину. Стена ниже меня плавно выполаживалась, и воды на том участке, который удалось просмотреть, не было. Технически в лазании по такому профилю ничего особенного не было, поэтому, на всякий случай придерживаясь за веревку, я тут же начал спускаться в ранклюфт прямо по стене. Метров через восемь я уже стоял на мокрых окатанных камнях, ледник козырьком нависал надо мной. Ранклюфт, сильно сужаясь, уходил под лед, но он на удивление не был затоплен. Сверху отовсюду энергично лилась и капала вода, а от ледника несло прямо-таки смертельным холодом. Днем, возможно, тут можно было попытаться что-то разглядеть, но сейчас на поверхности свет был рассеянный, скала ничего не отражала, а в глубине рантклюфта стояла чернильная темнота. Так как стоять во весь рост можно было только около стены, пришлось встать на четвереньки и двигаться внутрь трещины в страшно неудобной позе, да еще под ледяным душем.
Парня я нашел на третьей секунде. Он выглядел более крупным мокрым валуном на фоне других камней, выстилающих ложе ледника. Ничуть не сомневаясь, что это труп, я ухватил его за одежду и довольно бесцеремонно поволок к стене. Зубы у меня лязгали от холода, руки тряслись, но тело было не очень тяжелым, поэтому вслух я выражался мало и корректно из уважения к погибшему. Пару раз приложился головой к своду ледника, что мне не прибавило настроения.
В темпе дотащил парня до стены и, не давая себе застыть окончательно, начал обвязывать его веревкой, подготавливая тело к подъему. При очередном перевороте, когда мне нужно было просунуть веревку ему под спину, я отчетливо услышал стон. В первую секунду не поверил своим ушам. Нашел в складках капюшона шею, приложил пальцы к подчелюстной ямке.
Сам притих, насколько это было возможно (дышал я как паровоз), и вдруг нащупал слабый пульс! Это на корню меняло всю картину. Приводить его в сознание здесь, в холоднющей трещине, на мокрых камнях не имело смысла. Однако и его возможные травмы мне были неизвестны. Я подумал, что если у пацана поврежден позвоночник, то эти восемь метров подъема его просто убьют. А если не убьет веревка, то убьет холод. Сколько времени он тут лежит, я толком не знаю! Но выбора у меня не было.
С живым пострадавшим положено другое обращение. Пришлось по-другому перевязывать веревку, для более щадящей транспортировки. Ну, это я умею. Аккуратно увязываю его в грудную обвязку, соединенную с беседкой. Сам, трясущийся от холода, поднимаюсь по скале из трещины, командую выбрать веревку и плавно тянуть по моему сигналу. Виталия пересаживаю на край рантклюфта, чтобы он дублировал мои команды. Для мобилизации коллектива сообщил ребятам, что их товарищ пока жив.
Как же мне не хотелось опять лезть под ледник, вы себе не представляете! Но тут уж сработал рефлекс спасателя, которому противиться бесполезно: раз надо, значит, надо! Спустился по стене вниз к парню. Покричал наверх, чтобы начали подъем, а сам, уцепившись за обвязку, потащил его вверх по скале, благо подножье стены было совсем пологим. Дальше пришлось похуже. Во-первых, лазаньем на одной руке и ногах, ясное дело, такую стенку мне не одолеть. Выходит, надо умудриться и тянуть вверх, и одновременно придерживаться за веревку. Как это я делал – до сих пор не соображу. И силенок у моей спасательной команды оказалось не очень… От напряжения и от холода, не к чести моей, меня понесло:
– Тяните, мать вашу, так и перетак! Еще, еще разок! Тянуть по команде: раз – потянули. Стоп, перекур. Раз – потянули! Потянули, я сказал, недоноски чертовы! Тянем! Еще тянем! Сейчас вылезу и всем башку пообрываю! Тянем! Еще раз – тянем, бабушку вашу, слабаки недокормленные! Тянем!
Подтянули пострадавшего под самый перегиб. Тут он и застрял. По скале враспор с ледником я выбрался на лед, оттолкнул Виталия, лег плашмя и приказал тому держать себя за ноги. По команде в гармоничном сочетании со страшным матом потянули всей бригадой. Я тянул за обвязку и ругался, а бригада разноголосо стонала, выбирая веревку.
Перевалили пострадавшего через край ледника. Тут пошла нормальная, я считаю, работа. Меня трясло от усталости, от злости за их бестолковость, от холода и вообще от всего, что свалилось на голову в этот день. А дальше пошли одни восклицательные знаки:
– Палатка есть? Мигом доставайте палатку, раскладывайте на льду. Быстро, сухой спальный мешок сюда! Быстро, говорю! Водка, спирт – есть что-нибудь? Водка есть? Давай водку! Осторожно, снимаем с него штормовку. Так, смотрим: голова цела? Хорошо. Все будет хорошо! Губы бледные, но это ничего. Для обморока нормальный цвет! Спальный мешок кладем на палатку, живо. Расстегивай, не возись, что, молния заела? Давай другой спальник! Теперь самое сложное – снимаем свитер. Да поддержите вы его, ишаки карабахские! Еще две руки сюда, под спину! Так, тяни вверх. Молодец. Теперь через голову. Осторожнее с руками! Нет, вроде тут переломов нет. Прекрасно. О, застонал, красавец? Я не ослышался? Значит, жить будет, добрый молодец! Что ты сказал? Его Алексеем зовут? Алеша Попович хренов! Давай второй рукав, вниз его. Правильно, молодец. Сам скажи, как тебя зовут? Не слышу. Рукав держи, черт тебя дери, кому сказал! Смотрим, смотрим. Вот гематомы, гематомы. Может, и ребра сломаны. Но тут уж ничего не поделаешь. Водку мне лей на руки. Аккуратно, аккуратно! Дайте сухую рубашку, тряпку какую-нибудь, мы его прикроем, обмотаем, утеплим. Снимаем штаны. Вчетвером. Медленно, не поднимайте ему ноги, я не понял пока, что там с позвоночником! Опять стонет? Господи, помоги и ему и нам! Аккуратно и медленно, смотрите на меня. Вот так, еще чуточку, опустим штанину. Расшнуровывайте ботинки. Что, правый не снимается? Не трогайте, не тяните. Что-то у него с голеностопом, видите, отек? Оставим ботинок на ноге. Хорошо, что штанины широкие. Снимаем, снимаем! Водку лей на руки. Тонкой струей, олух царя небесного! Сейчас разотру родимого до поросячьей румяности. Так, теперь главное: трое подошли с моей стороны. Будем укладывать его в спальный мешок. Раз – приподняли. Аккуратно, аккуратно! Поубиваю паразитов! Ты же свободен, выхухоль, чего стоишь столбом – натягивай низ спальника ему на ноги! Отлично. О, глаза открыл: наша водка делает чудеса! Чье производство, посмотри на этикетку? Небось, паленая? Дай теперь мне хлебнуть, а то и мне от вас уже худо стало!
