А. И. Гофштейн
Опыты литературной инженерии. Книга 3
Ну, это я так, в красках рассказал, что там творилось. В действительности все происходило жестче и в основном только потому, что меня они не понимали, да еще на них давили страх и усталость.
Достали по моей команде (какие там просьбы, предложения – одни команды) вторую палатку. Кто их так учил палатки складывать, вернее, сматывать в комок? Соорудили нечто вроде мягких носилок. Приказал оставить рюкзаки здесь, на месте, а самим впрягаться и нести пострадавшего вниз.
Тут Виталий подает голос (век бы его не слышал):
– У него (показывает пальцем на пострадавшего) рюкзак был…
– Черт с ним, его рюкзаком, – отвечаю. – Что мне его рюкзак, человека срочно откачивать надо!
– Там все наши деньги и документы, – робко продолжает Виталий.
Мог бы не продолжать. Я уже все понял. Снова придется лезть в проклятый рантклюфт! Чтоб вам всем идиотам пусто стало! Все яйца да в одну корзину! Кретины! Но по-человечески жалко ребят. Без денег, без документов в чужих краях…
– Откуда вы, – спрашиваю.
Раньше узнать не было времени. Отвечают, что из Донецка. Час от часу не легче. Из самой самостийной! Выходит, в чужой стране и без денег, и без документов! Эх, пропади ж ты, рантклюфт, пропадом!
Надо было срочно пересматривать план эвакуации. Их шесть. Я седьмой. Главный скалолаз на этой планете. На то, чтобы меня удержать в трещине, нужны как минимум двое. На транспортировку остается четверо. Не густо, если учесть их физические возможности и состояние духа. А куда деваться?
Наскоро объясняю технику переноски пострадавшего и маршрут. Показываю ориентир на хребте. Пугаю, что если пойдут правее, то попадут на потолок ледникового грота, который и так держится на соплях. Пугаю переправами через ручьи, чтоб были бдительными. Двигаться рекомендую пять минут. Потом пять минут перекур. Понимаю, что в другом режиме никто никуда не дойдет и никого не донесет. Хотя наш пострадавший, к счастью, далеко не Шварценеггер.
И тут я вижу, что из леса к леднику движется разноцветная махновская орда. Ура! Добралась, значит, Маринка до поселка, подняла на ноги геологическую братию! Теперь все пойдет по гладкому сценарию. Но поскольку торопиться все-таки надо (тень уже и к нам прибежала), для вдохновения показываю носильщикам спасателей и даю старт.
Остались со мной Виталий и еще один безымянный герой, веревка, четыре рюкзака и два глотка водки на донышке бутылки. Водку я тут же употребил по назначению, но, странное дело, ни крепости, ни вкуса не почувствовал – выпил как воду. Посмотрел на желоб и кое-что начал соображать. Когда парень сорвался с верхней полки, то поехал по гладкому желобу именно на рюкзаке, потому и отделался легким испугом. Желоб-то внизу выполаживается. Если бы он и рюкзак падали в розницу, торопиться с эвакуацией не имело бы смысла: после такого эквилибра не выживают. А рюкзак я не нашел по понятным для меня причинам. Во-первых, был «заточен» на человека, а во-вторых, в том холодильнике мне только о рюкзаке оставалось думать! Да, счастливчиком оказался турист из Донецка!
Усаживаю остатки якоря на лед. Сбрасываю веревку в рантклюфт и привычной дорогой – вниз. Мне показалось, что настолько намерзся и тут внизу и там наверху, что перестал чувствовать холод. Решил, что превратился в человека-сосульку, хотя сначала в приступе мании величия назвал себя человеком-айсбергом.
На четвереньках практически в полной темноте начал шастать по мокрым и холодным каменюкам. Конец веревки держал в руке, так как всерьез опасался, что в бесконечном рантклюфте не смогу запомнить место выхода на поверхность. Рюкзак нашел совершенно случайно: оперся рукой на большой валун, а он оказался неожиданно мягким. Не теряя ни секунды, на последнем запасе внутреннего тепла поволок рюкзак к стене. И скажу вам честно, в том промокшем рюкзаке веса оказалось тонн шестнадцать, никак не меньше!
Привязал рюкзак за лямки к концу веревки и пробкой от шампанского вылетел из-под ледника, до того мне как-то жить захотелось. Втроем с привычными криками и матом вытянули рюкзак на ледник. А у меня уже не то что зуб на зуб не попадает, уже и рот перестал открываться. Хватаю чей-то сухой рюкзак и водружаю его себе на спину, чтобы стало хоть чуточку теплее. Командую Виталию, чтобы сгребал снаряжение в кучу, а с безымянным, участником, уцепившись за лямки мокрого рюкзака, волоком потащил его вниз, к теплу и людям. На краю ледника встречаю Толика с двумя интеллигентными мужчинами, которые идут спасать персонально меня, решительные и деловые. Не останавливаясь, говорю им, чтобы пошли и забрали Виталия с рюкзаками, а я уж как-нибудь доковыляю до первого теплого камня. А тут вместо теплого камня – Маринка в слезах, да еще и с расписным термосом, сухим свитером, с настоящими джинсами и зачем-то с носками!
Геологическая толпа унесла, как морская волна, и побитого и невредимых. Из поселка выдвинулся резерв с фонарями, так как в лесу уже стояла настоящая ночь. В общем, как говорят, через обозримое время мой организм согрелся изнутри, чем бог послал, а также снаружи у печки в доме Анатолия. Застолье в силу чрезвычайных обстоятельств было перенесено на следующий день.
После десяти вечера пришел Славик – геологический фельдшер. Рассказал, что вправил пацану вывих голеностопа. Во время процедуры пострадавший орал, что свидетельствует, что с чем с чем, но с легкими у него все в порядке. Нашел у него два сломанных ребра и завтра повезет выходца с того света в станицу Зеленчукскую на рентген. Еще сказал, что до сих пор не может прийти в себя после красочного рассказа эквилибриста. Тот, оказывается, всю траекторию был в полном сознании и вырубился только в рантклюфте, а его репортаж о пятисекундном полете, поскольку у него перед глазами прошла вся жизнь, надо экранизировать в Голливуде. То, что в рантклюфте не оказалось воды, это Славик отнес к чудесам света. И тут же предложил похлопотать перед международным олимпийским комитетом об утверждении нового вида спорта: спуск на рюкзаке по каменному желобу. Название ему он пока дать затрудняется, но должно быть что-то вроде «рюк-рокслей». Толик название одобрил и пообещал завтра же сделать все как надо.
Маринка сходила на разведку и доложила, что туристы из Донецка, странное дело, после пережитых ужасов не спят, а сидят на корточках возле кирпичной печки и сушат документы и деньги. Среди них и раскаявшийся «утопленник». Нам бы их заботы!
Расплата
В нашем почтовом отделении только два окошка. К каждому из них постоянная очередь. Кто пришел с коммунальными платежами, кто отправляет бандероль, кто ожидает денежный перевод. И так день изо дня, месяц за месяцем, год за годом! Ничего здесь не меняется, кроме уровня грубости и хамства. Это искусство оттачивается со временем и уже почти приблизилось к совершенству. Работницы связи не щадят ни стариков, ни детей. И пленных не берут. Счастье, что дети посещали почту крайне редко, а стариков удивить трехэтажным матом невозможно. Лица среднего возраста иногда дают достойный отпор распоясавшимся девицам, но таких меньшинство, и сильное алкогольное опьянение часто не позволяет им сохранить логику спора.
Гражданин Ильичев, наш сосед по этажу, постоянно ходил на почту по каким-то своим делам. Каждый раз, возвращаясь с почты, Ильичев вид имел грустный, хотя, насколько мы знаем, в скандалах никогда не принимал участия. Но однажды бедный сосед там что-то или не дописал, или не дозаполнил и получил из-за окошка по полной программе. Особенно обидело его то, что свидетелями незаслуженных поношений оказались дети. Он пришел домой чуть ли в предынфарктном состоянии. И ослабел и слег. Так бы он и досамоистязался до вызова скорой, если бы не его племянница – десятиклассница Даша.
– Ты, дядя, не бери в голову этих почтовиков! Хрен на них с присыпкой! Ты лучше расплатись с ними ихней монетой, чтобы им тошно стало!
Ильичеву по душе пришлись детская непосредственность и мудрость. Особенное впечатление на него произвела рекомендация «тошно стало».
По профессии Ильичев был специалистом по рыбному хозяйству. Запах трески, некоторое время бесконтрольно пробывшей на воздухе, еще со времен студенческой практики на Белом море он заполучил в генетическую память, которая передается из поколения в поколение. Соответственно сигналам генетической памяти, план мести созрел автоматически. Срочно требовалась бомба. Ильичев очень кстати вспомнил террориста Ивана Каляева, который убил Великого князя Сергея Александровича только со второй попытки, так как в первый раз заметил, что рядом с князем в карете сидят его малолетние племянники.
Гражданин Ильичев приехал на рейсовом автобусе в соседний городок, где в универсаме купил два килограмма охлажденной трески. Упаковал рыбу в четыре слоя газет и получил брикет, внешне напоминающий кирпич и особо ничем не примечательный. С этим брикетом Ильичев отправился на местную почту, где приобрел пластиковый пакет, чтобы упаковать посылку. Для усыпления бдительности девушки-приемщицы демонстративно укутал брикет еще в одну газету прямо у нее на глазах и принялся старательно заполнять ячейки на пакете для адресов отправителя и получателя.
Ильичев знал, что при отправлении посылки от него потребуют паспорт, поэтому собственную фамилию вывел старательно, а имя и отчество – очень небрежно, с исправлениями. Вместо «Сергей Николаевич» можно было при желании прочесть «Сидор Никанорович» или даже «Савелий Никодимович». Или что-нибудь еще. Ильичев был уверен, что задерганная работой девушка не станет сверять имя и отчество, а удовольствуется фамилией. Вместо адреса отправителя Ильичев прописал: Республика Узбекистан, Ташкент, район Юнусабад и т. д. Опять же рассчитывая, что девушка не станет уточнять место регистрации, так как перед ней стоит благообразный взрослый человек, не имеющий намерения шутить. В ячейку «получатель» Ильичев с садистским удовольствием вписал индекс ненавистного почтового отделения, а к названию соседней улицы присовокупил несуществующие номер дома и квартиры. Для полного затмения картины фамилию адресата он тоже написал свою. А имя-отчество придумал на ходу – Карп Иванович.
Как и предвидел тонкий рыбовод-психолог, девушка приняла посылку без волокиты. Даже в паспорт заглянула просто так, для формальности, удостоверившись, что фамилия Ильичев на посылке точно совпадает с фамилией Ильичев в паспорте.
Как точно вычислил сосед, посылка за три или четыре дня переместилась на семь километров к югу и оказалась в хранилище нашей почты. Еще два дня ушло на оформление уведомления и доставку его адресату. По сложившейся традиции, почтальон, обнаруживший несоответствие в адресе, просто сунул извещение в первый попавшийся почтовый ящик в первом же попавшемся подъезде, не без оснований полагая, что люди разберутся сами.
Тем временем пакет с треской постепенно раздувался от осознания важности собственной миссии. Потом склейка пакета не выдержала, и коллектив отделения объял ужас.
С наскока источник запаха найти не удалось, так как зловещая посылка была тесно окружена такими же пакетами, а тупые работники почты были убеждены, что раз согласно инструкции пересылка скоропортящихся продуктов запрещена, то так оно и есть.
Начальница высказала гипотезу, что под полом сдохла приблудная крыса. Другие сотрудницы с ней не согласились, а вразнобой стали утверждать, что накануне слышали продолжительное мяуканье в районе задней стены хранилища. По их мнению, это означало, что в вентиляционном канале застряла, а потом и скончалась бродячая кошка.
День, когда сработала адская машина, закончился закрытием почтового отделения задолго до официально утвержденного времени. Следующий день начался с вызова представителей службы спасения. Приехала машина с многообещающим заклинанием на геральдическом гербе: «предотвращение, спасение, помощь» и казенной оранжево-с иней рюшечкой по борту. Из нее выскочили добрые молодцы с ломами и щипцами, готовые не то что достать дохлую кошку, но и все почтовое отделение разнести по кирпичику. Но, взойдя на крыльцо, спасатели приуныли, тихо вернулись к машине и надели противогазы. По указке начальницы взломали пол в подозрительном месте. Потом повторили операцию в менее подозрительном. Крысу не нашли. Подбадриваемые с улицы возмущенным коллективом, разобрали несколько квадратных метров стены вдоль вентиляционного канала. Зафиксировали отсутствие кошки как источника неприятностей. Спасатели уехали, оставив коллективу полную безысходность и счет на кругленькую сумму за непрофильные услуги. Опечаленные результатом спасательной операции сотрудники отделения скинулись в сумочку начальницы, добавив необходимое финансовое вспомоществование на внеплановый ремонт помещения.
Через два дня в бастующее отделение нагрянул санэпиднадзор, натравленный раздосадованными клиентами. Дядька с зеленым баллоном за спиной обрызгал каким-то страшным ядом операционный зал и хранилище. Запах падали он слегка перебил, но от яда резало глаза и не было никакой возможности вдохнуть полной грудью. Начальница ходила на виду распахнутой двери, прижав к носу надушенный платочек, а сотрудницы нервно курили на крыльце и переругивались между собой из-за полного отсутствия предметов приложения их талантов и врожденной стервозности.
Отчаяние ситуации усугублялось веселыми грузчиками, которые день за днем подвозили свежие посылки, и адская машина оказывалась погребенной все глубже и безнадежнее.
В конце концов бомбу замедленного действия все-таки нашли и обезвредили. Помещения отмыли и отремонтировали. Это случилось как запоздалая реакция высшего почтового начальства на стихийное выступление жителей района, которые пришли брать отделение приступом, вооруженные вилами и топорами. Но весь состав почтового отделения во главе с начальницей уволился, перегрызшись на свежем воздухе до изнеможения. Вместо них за окошками угнездились тихие и бестолковые девчонки. Очереди не поубавились, но люди мало ворчали и даже жалели работниц связи за то, что у них все валилось из рук и считать они умели только до десяти, да и то с трудом. Что поделаешь, если нынче молодежь сплошь слабо образованная?
Гражданин Ильичев продолжал ходить на почту и, несмотря на долгое стояние в очередях, всегда возвращался домой в хорошем настроении.
Репетиция хора и оркестра
– «Журавли»! Песня. Музыка Фенхеля, слова Гамзатова. Исполняет…
– Стоп, стоп! Не так, милая. Совсем не так. Не кричите: кто спал в зале, от вашего крика в ужасе проснулся. Давайте спокойно: «Журавли». Стихи Расула Гамзатова, музыка Яна Френкеля. Фенхель – это другое. Его кладут в салаты и супы. Прекрасная приправа к мясу. Еще его называют укроп аптечный. Скажите, при чем тут укроп?
Буфетчица Таня, привлеченная в качестве конферансье, поправила на животе темно-синее платье и набрала в грудь воздуха, намереваясь повторить вслед за маэстро всю тираду сначала. Хормейстер сделал успокаивающий жест, и Таня выпустила излишки воздуха из легких.
– «Журавли». Стихи Гамзатова, музыка Фрадкина. Песня…
– Ч-ш-ш… Как вас зовут, Таня? Танечка, фамилия композитора Френкель. Ян Френкель. Фрадкин тоже композитор, но другой. Вы меня поняли? Не нужно говорить песня – это и так ясно. И, пожалуйста, не кричите так громко!
– Мне в школе, когда я объявляла, всегда говорили, чтобы я громко…
– Таня, посмотрите вокруг. Что-нибудь здесь похоже на школу? Нет? Вот и не кричите. Песня задушевная, серьезная, кричать вовсе не надо. Давайте еще раз…
Знать бы с чего все началось.
Все началось с того, что на девятое мая – День Победы, командир части решил пригласить родителей солдатиков весеннего призыва и закатить им, родителям, силами воинской части небывалый концерт. Далее предусматривались показательные выступления десантников, имитирующих бой с воображаемым противником, дымовая завеса, строевой смотр, проход боевой техники под оркестр и прочие чудеса армейской службы. Родители должны разъехаться по домам в полной уверенности, что в этой части дедовщины нет, рукоприкладства нет, есть хорошее питание и культурное просвещение на небывалой высоте. Около плаца предполагалось развернуть буфет и вспомогательную бочку с квасом. Все угощения будут предлагаться бесплатно, только шашлыки и пиво для родственников военнослужащих за наличный расчет.
Заместитель командира части по воспитательной работе, по старинке – замполит, получил срочное задание: где угодно разыскать хормейстера и в кратчайшие сроки подготовить хор из старослужащих для финального номера. Девятое мая – священный день, и мощный хор должен достойно подвести черту под мероприятием! К тому же руководством части производились некоторые действия, направленные на то, чтобы пригласить на праздник самого́ командующего округом. А это, сами понимаете, фигура!
Замполит, молодой и активный, отдал честь, повернулся через левое плечо и был таков. Обнаружился он только через час, в кабинете директора музыкального училища районного центра. На тщательно сформулированную просьбу замполита о выделении хормейстера на двое суток за счет части, с проездом, питанием, ночлегом и магарычом, директор отвечал уклончиво и витиевато:
– Хормейстер, товарищ подполковник, у нас на вес чистого золота! Впереди девятое мая, сами должны понимать… Академические концерты также… Тут мэр с ножом к горлу подступает, пока просит, а может и пригрозить… Все двери облупились в училище и входная особенно… А хормейстер – человек от искусства! Сорок килограммов эмали ПФ-115, и я постараюсь вопрос закрыть.
– Сорок килограммов? – закатил глаза замполит. – Это же сорок дверей! Но у нас уже репертуар согласован: песня «Журавли». И солист есть. Поет как дышит!
– Именно сорок, но не дверей – килограммов. Завхоз все подсчитал. Покраска кистью при расходе двести граммов на квадратный метр. В три слоя. И только потому, что у вас уже есть солист. Сами понимаете, пора горячая, солиста вам выделить не смогу.
– Хорошо, краску я привезу, обещаю, но хормейстер нужен сейчас просто позарез!
– Нет, уважаемый, это краска нужна позарез. Ей еще сохнуть нужно. А хормейстера я вам выдам совершенно сухого, и вы уж, пожалуйста, поаккуратнее с этим… Слаб человек, как писано в Библии… Если привезете краску, то тут же можете увозить хормейстера, и завтра с утречка́ – с богом! Он у нас виртуоз: из бригады биндюжников за два дня подготовит хор имени Пятницкого!
Замполит вздохнул, встал, оправил китель и вышел из кабинета, вполне озадаченный.
Утром, сразу после завтрака и развода, два взвода первой роты, исключая свежепризваных, прибыли в клуб, горделиво переименованный в «Центр досуга». Отдельной колонной прибыл духовой оркестр части и рассредоточился справа от сцены, маскируясь за неустойчивыми пюпитрами. Руководитель оркестра, понимая ответственность текущего момента, подравнял ряды своего коллектива, освободив место для большого барабана, оснащенного парой медных тарелок.
Последовала громкая команда:
– Встать! – И в зал быстрым шагом вошел молодой человек низкого росточка, плотного телосложения, в темно-сером костюме. Военнослужащие, уже косвенно просвещенные на предмет сегодняшнего сбора, уважительно притихли. Человек приветственно приподнял руку.
– Садись! – последовала команда.
Защелкали откидные стулья.
– Меня зовут Эдуард Матвеевич, – отрекомендовался гость. – За сегодня и завтра мы с вами должны разучить песню «Журавли» и спеть ее хором на празднике девятого мая. Для начала я буду вызывать вас по одному и проверять ваши голоса, чтобы знать, кто какую партию будет исполнять. Освободите, пожалуйста, первые два ряда, пересядьте подальше. На первых двух рядах мы рассадим хор именно так, как он будет потом стоять на сцене.
– Встать! – прозвучала привычная команда ротного, которому замполитом было поручено административное сопровождение репетиции.
Солдаты шумно и долго пересаживались, с любопытством ожидая продолжения. Эдуард Матвеевич взошел на высокую сцену, где сбоку примостилось черное пианино, на котором каждый дежурный по клубу считал своим священным долгом сыграть «Собачий вальс». Хормейстер побренчал клавишами и недовольно поморщился:
– Инструмент можно было бы и настроить… До первой октавы ля и си второй октавы не строят. Как мне прикажете проводить пробы?
– Это сложно – настроить? – робко спросил стоящий около сцены замполит.
– Нет, – ответил Эдуард Матвеевич. – Если у вас тут есть настройщик.
– А если нет настройщика? – опасливо уточнил замполит.
– Тогда нет проб и нет хора, – отрезал хормейстер и вознамерился сойти со сцены.
– А вы не могли бы сами его настроить? – покрывшись испариной от превышения полномочий, спросил замполит.
– Отчего же, мог бы. Но нужен специальный ключ, которого у меня нет.
– Какой он из себя, этот ключ? – вдохновился замполит.
– Торцовый квадрат десять на десять.
– Ищук! – командным голосом обратился замполит к заместителю командира первого взвода. – Двоих смышленых бойцов – немедленно в автопарк и на рембазу. Через пять минут торцовый квадрат десять на десять должен быть тут!
– До рембазы только идти десять минут в одну сторону, – недовольно огрызнулся упомянутый Ищук.
– Я сказал не пешком, а бегом! – жестко подредактировал распоряжение замполит.
В затянувшуюся паузу хормейстер подошел к руководителю духового оркестра и спросил:
– Аранжировку вы сами делали?
– Да, – с достоинством ответил тот.
– Хорошо, – удовлетворился хормейстер и повернулся к замполиту. – Кто будет конферировать?
– Таня из буфета, у нее есть опыт.
– Хорошо, – подавляя зевок, ответил хормейстер.
Как и положено в нормальной воинской части, квадрат десять на десять миллиметров принесли на сорок пятой минуте, когда обстановка в зале стала приближаться к полному умиротворению и даже сладкие зевки слышались все реже.
Хормейстер решительно снял переднюю стенку пианино, побренчал, подтянул колки и вызвал к себе первого из будущих хористов.
– Давайте для начала что-нибудь попроще. Я вам подыграю, а вы, пожалуйста, пропойте: «Калинка, калинка, малинка моя …». Понятно? Итак, хормейстер постучал по клавишу: – «Ка-ка-ка…».
– Ка-ка-ка … – послушно запел испытуемый.
– Что это за «Ка-ка-ка»? – недоуменно поднял брови Эдуард Матвеевич.
– Вы же сказали – петь!
– Я дал вам тон, чтобы вы настроились. А петь нужно дальше: «Калинка, калинка…» Понятно?
– Понятно.
Постепенно два первых ряда зала стали заполняться. Бездарных и бесталанных Эдуард Матвеевич отправлял на задние ряды, чтобы не мешали. На отверженных строго посматривал командир первой роты, чтобы не шевелились без команды.
Когда комплектация хора закончилась, в его составе определилось тридцать два человека, что хормейстера вполне устроило.
– Мы можем удалить из зала лишних? – спросил Эдуард Матвеевич у замполита.
Но неожиданно подал голос командир роты:
– Куда же я их дену? Они официально с боевой подготовки сняты. Начальник штаба увидит – беды не оберешься!
– Ага, с боевой подготовки … – послышались глухие недовольные голоса. – Плац мы должны мести… Метла и лопата – вот и вся боевая подготовка!..
– Ну-ка тихо! – прикрикнул замполит. И, обращаясь к командиру роты, спокойнее сказал: – Выведи их в холл. Пусть за ними замкомвзвода присмотрит. На улицу не выходить. Курить в туалете. Ясно?
Репетиция началась.
– У всех есть слова песни? – поинтересовался хормейстер.
Как оказалось, не у всех. Замполит сделал страшные глаза в сторону ответственного – руководителя оркестра. Но тот сделал вид, что ничего не заметил.
Открылась дверь, и в зал вошел командир части в сопровождении начальника штаба. Все встали по команде. Командир был замаскирован под простого человека: в красной ветровке с капюшоном. Но его выдавали лампасы на брюках, поднимающие общий тонус и снижающие вольнодумные порывы. Командир подошел к хормейстеру, поздоровался за руку и поинтересовался, как идет репетиция? Получив успокаивающий ответ, сел на свободное кресло в первом ряду и вытянул в проход ноги с лампасами. Начальник штаба остался стоять у стенки. Командир роты мысленно похвалил себя за промедление с выводом в холл некондиционной части хора военнослужащих, что могло бы вызвать у руководства лишние вопросы.
– Итак, начинаем. Оркестр, помолчите, я подыграю на пианино. Те, кто сидит слева, первые голоса, поют основную партию: «Мне кажется порою, что солдаты…». Те, кто сидит справа, вторые голоса, пока молчат.
Давайте, вместе, негромко… Хорошо, первые три такта пропели. Все, теперь первые голоса молчат. Вторые голоса, поем то же самое: начали… Стоп. Прекрасно. Первые голоса: дальше основную партию: «С кровавых не пришедшие полей…». Замечательно. Еще раз сначала, всё до слова полей!
Великолепно. Первые голоса молчат. Вторые голоса, слушайте вашу партию на терцию ниже: «С кровавых не пришедшие полей…». Понятно. Еще раз слушайте. Так, теперь вместе со мной. Хорошо. На первый раз пойдет. Первые и вторые вместе, я помогаю… Нет, нет, стоп! Объясняю еще раз: первые три такта до слова «солдаты» поем все одинаково. Потом каждый голос поет свою партию. Вторые голоса, давайте повторим: «С кровавых…». Пойдет. Снова все вместе! Ладно. Запомнили с грехом пополам. Едем дальше, что там за слова?
Командир с уважением поглядывал на хормейстера, покачивая головой и давая всем вокруг понять, что ценит его нелегкий труд. Замполит удовлетворенно млел на своем месте в третьем ряду – дело пошло.
Таким образом прогнали текст до конца, вчерне ознакомившись с партиями. Хормейстер объявил небольшой перерыв и подошел к командиру.
– Хор исполняет песню на два голоса. Для непрофессионалов и это достаточно сложно. Но песня душевная, серьезная, иначе просто нельзя. Надо чтобы у слушателя сердце сжималось.
Командир встал, подозвал замполита и многозначительно напомнил про обед. Замполит с запозданием понял свое незавидное положение между Сциллой и Харибдой – директором училища и командиром части. Первый намекал на сдержанность, а второй на нечто прямо противоположное!
Вернемся к началу. На сцену вышла ведущая – Таня из буфета. И понеслось!
После того, как усмирили Татьяну, настала очередь оркестра.
– Проиграем мелодию, я послушаю, – сказал Эдуард Матвеевич.
Руководитель оркестра встал, подтянул поясной ремень и приподнял согнутые в локтях руки.
Вступил аккордеон, его поддержали трубы, и вдруг грохнул большой барабан и лязгнули медные тарелки.
– Что это? – едва не подпрыгнул хормейстер.
– Барабан, – невозмутимо ответил руководитель оркестра.
– А железо откуда? – не унимался Эдуард Матвеевич. – Вычеркните партию тарелок. Да и барабан, пожалуйста, удалите. Грубовато. Маленький барабан у вас есть?
– Есть, – ответил руководитель оркестра.
– Давайте его сюда! – распорядился хормейстер.
– Прапорщик Гатаулин, – отдал приказ оркестровый босс, – сгоняй в оркестровую, тащи маленький барабан.
Гатаулин с недовольным видом отложил тромбон и удалился за барабаном. Минут через десять принес барабан и выложил перед начальством:
– Вот он.
– А палочки где? – поинтересовался хормейстер.
– Вы же сказали только барабан принести, – огрызнулся прапорщик Гатаулин.
Руководитель оркестра только скрипнул зубами:
– Прапорщик Гатаулин, сгоняй в оркестровку и принеси нам палочки от барабана!
Гатаулин с кислым видом удалился, волоча за собой тромбон.
И барабан и палочки наконец воссоединились.
– Нужен только барабан-ритм, ничего больше. А в конце фразы – легкая дробь: тра-тата-та, та-та! Хорошо?
– Не хорошо, – шмыгнул носом руководитель оркестра. – У нас на нем по-человечески никто играть не умеет. На строевой подготовке, бывает, колотят ритм. Вот и все.
– Как, совсем никто не умеет, а барабанщик?
– Он две недели назад барабан увидел первый раз в своей жизни.
– Во всей части никто не умеет?
– Ну, я умею.
– Так берите барабан, многоуважаемый, и дайте мне ритм!
– А кто будет дирижировать оркестром?
– Я за вас подирижирую, не волнуйтесь.
Оркестр заиграл.
– Стоп, стоп, – замахал руками хормейстер. – Трубы, потише, пожалуйста, не в фанфары дуете. Тромбоны, выйдете в коридор и продуйте ваши дудки, мне нужна музыка, а не бульканье. Аккордеон – великолепно, пожалуйста, станьте здесь, переключите регистр. Вот так. Еще раз, начали…
Вот здесь, на окончании куплета, тише, еще тише. Поставьте в партитуре диминуэндо …
С третьего ряда потянулась вверх рука замполита:
– Извините, солдат нужно вести на обед. Если можно, давайте прервемся.
Замполит и хормейстер направились в офицерскую столовую. Гостю из вежливости уступили очередь, и они с замполитом заполучили свой обед практически сразу. Обедали в ВИП-зале, по пути к которому в коридоре хормейстер заметил на дверях табличку с надписью: «Помещение для мойки яиц», отчего страшно развеселился. Когда подносы были установлены на столы, замполит предложил Алексею Матвеевичу заглянуть в буфет для, как он выразился, «провокации аппетита». Выпивать спиртное на территории части было строжайше запрещено, но мелкий буфетный бизнес протоптал себе тропинку, на которой бо́льшая часть офицеров умудрялась создавать затруднения движению. Знакомая Таня в белом переднике поверх синего платья ловко извлекла из подбуфетного пространства и подала замполиту и гостю два налитых до половины граненых стакана и присовокупила еще два, также налитых до половины томатным соком «на запивку».
Замполит и представитель искусства опрокинули по порции, запили томатным соком и отправились за свой стол к куриному супу и котлетам по-киевски. Доев первое, не сговариваясь, они вновь возвратились к буфету, к приветливо улыбающейся Татьяне, и поддали еще немножко жару в утомленные репетицией организмы.
После обеда последовал перерыв, так как, в соответствии с Уставом, солдатам требовалось время на усвоение пищи. После перерыва репетиция возобновилась.
– Ну, так где же наш солист? – поинтересовался Эдуард Матвеевич, находясь в преотличнейшем расположении духа.
– Наверное, играет в настольный теннис с почтальоном, – в тон ответил руководитель оркестра, который обедал в той же столовой.
– А нельзя ли его пригласить в зал? – задал хормейстер вопрос в самой доброжелательной форме.
– Прапорщик Гатаулин, – с лучезарной улыбкой обратился руководитель оркестра к приснувшему тромбонисту. – Сгоняй наверх, приведи Лёху, ему петь пора. Да инструмент оставь, рас…яй, куда ты его тащишь?
Солист оказался высоким парнем, с вьющимся русым чубом, в звании старшего прапорщика. Обед в известной столовой определенно прибавил ему тонуса, глаза его блестели и творческий энтузиазм прямо рвался наружу.
– Начнем? – вопросил хормейстер, мобилизуя весь коллектив.
– Начнем, – подтвердил готовность к подвигу солист Лёха.
