Александр Феликсович Борун
Заклятие лабиринта
Он поежился, как бы в недоумении от того, что сам же сейчас произнес, но упрямо поставил точку: оторвал глаза от своей виртуальной шпаргалки и посмотрел мне в глаза. Я испугалась еще больше: у него были панические глаза тонущего.
– А меня они откуда знают? – осипшим голосом осведомилась я. Мне было очень холодно.
– Не то что бы знают, просто никто больше не подходит под описание требуемого порученца. Это должна быть “молодая воительница с волосами цвета пламени и глазами цвета травы”. У меня больше таких нет, да и вообще молодых воительниц дефицит. Так что – точно ты, больше некому. А на дело ты должна отправляться, “храня руки чистыми, сердце горячим, а голову холодной”. Иначе тебя ждут “тени городских кошмаров”. Они захотят тебя “своим маревом спеленать и на дне своем упокоить”. Ну, это наши обычные требования, ты им всегда соответствуешь, так что я за тебя не беспокоюсь, – бодро закончил он.
Ой, хитришь, “шеф”, подумала я. И насчет совпадения кто бы говорил. Особенно насчет чистых рук. Тебе ли не знать… И что не беспокоишься, тоже уж лучше бы молчал бы. Глаза-то опять в бумажку свою пустую уткнул.
– Короче, вот тебе адрес, – неожиданно БГ перевернул бумажку и подал ее мне. Я чуть не уронила ее. – Это в конце Покорского тракта, ну, проспекта Зодчих, новые кварталы. Езжай, посмотри там, что к чему, на рожон не лезь, привези информацию… Или нет, не надо.
Я от робкой надежды аж дышать перестала. Раздумал меня посылать, что ли?!
– Лучше тебе не появляться тут больше, это слишком опасно, – безжалостно продолжал он. – Пусть даже там все пройдет нормально, ты сюда не возвращайся, а позвони по номеру: дата твоего настоящего дня рождения задом наперед. Скажешь: “папа поправился”, если подозрения подтвердились. Если операция чистая, скажешь “отец чертыхается”. Если разобраться не удалось, скажешь “родитель наш упрямится”. Поняла?
Я молча кивнула. Не была уверена, что голос меня послушается. Меня опять трясло. Голова была пустая, и в ней свистел осенний ветер.
– Вне зависимости от результата, вот твой гонорар, – тут он полез в карман и выложил на стол пять пачек стобаксовых бумажек.
Я машинально пересчитала одну пачку. Сто бумажек. Могла и не считать: она была стандартная, в банковской упаковке. Значит, тут пятьдесят тысяч. Столько мне и от “новых русских” очень нечасто перепадало, а уж о заданиях БГ и говорить нечего.
Это было уже третье отличие от обычных его заданий. Сначала необычно много информации. И, как я чувствовала, очень вредной для жизни информации. Как говорится, много будешь знать, скоро состаришься. А надо бы наоборот: много будешь знать, не успеешь состариться. Потом полная неконкретность задания. Пускай пойти надо туда – знаю куда, зато в нем имелось типичное принеси то – не знаю что. И теперь эта огромная сумма, как будто только на подержать ненадолго. Минздрав в моей душе предупреждал меня со страшной силой – прямо-таки в пожарный колокол колотил. Но я, как загипнотизированная, механически убрала деньги в сумочку и пошла натягивать мокрые носки и кроссовки. Они неожиданно оказались сухими и даже теплыми, как будто я провела здесь много часов. Меня опять стало трясти, как будто они были полны ледяной болотной жижи. Но трясти как-то так, что снаружи ничего не было заметно.
Когда я уже практически стояла в дверях, бывший шеф увеличил число отличий от обычных заданий с трех до четырех. Он обнял меня и поцеловал. В губы.
Может быть, я и мечтала об этом время от времени, но теперь не могла ему ответить. Все силы уходили на то, чтобы он не заметил моей дрожи. Меня пронзило ощущение, что мы больше с ним никогда не увидимся. И что он чувствует то же самое. Но я упрямо сопротивлялась депрессии. По крайней мере, внешне. Внутренне она давно мной овладела. Однако я бодро поскакала вниз по лестнице. Надеюсь, моя спина имела выражение презрения к року и неповиновения судьбе.
Глава 2. Ну кто так строит?!
Теперь, после ада гаражей, у меня нет и тени той, хотя бы внешней уверенности в своих силах, с которой я приступала к заданию. Да и без гаражей, о которых я пока вспоминать не в состоянии, ибо вырвалась из них чудом… И даже притом, что чудом, еще и чудовищно дорогой ценой… И без гаражей здешние дворы могут дать сто очков вперед любому лабиринту. А также лесному болоту, где заблудился несчастный Сусанин со своими поляками. Там было, наверное, темно и холодно. У меня же светит солнце, отражаемое слепыми стеклами огромных домов вокруг, а мне все равно кажется, что я в сыром склепе, в смертельном лабиринте под египетской пирамидой, и вот-вот появятся отвратительные ожившие мумии. День кончается, день кончается, настойчиво крутится в голове, а я все там же, и готова лечь и сдохнуть от такой жизни… Я-то думала, что отлично тренирована, а чувствую себя так, как будто не день брожу по этим дворам, а всю свою жизнь. Две своих жизни. Четыре жизни. Восемь.
Ну вот, очередной двор опять точно такой же, как предыдущий! Правая сторона квадрата точно так же в верхней части освещена неярким красноватым светом клонящегося к закату умирающего солнца. Разве что чуть меньшая часть дома и чуть более красным светом. В плитке, пошедшей на облицовку стен, вкраплены кусочки слюды или стекляшки. Но, освещенные красным светом, они почему-то не напоминают об искрах веселого костра, праздничного салюта или еще о чем-нибудь приятном. Замкнутость двора и мое отчаяние превращают их в склизкие, сырые и смертельно холодные стены камеры пожизненно заключенного с медленно стекающими каплями воды, освещенные коптящим факелом. Мои ноги встали и отказываются сделать вперед еще хотя бы один шаг. Завод кончился. Колени ослабли, как будто я в жизни никогда не делала сотнями приседания во время утренней зарядки. Нервы ни к черту, думаю я. Наверное, приближение вечера дошло до подсознания. И оно чувствует, что уж если среди бела дня тут творится такое… то ночи мне точно не пережить!
Та-ак, я так и думала. Из этого квадрата тоже нет арки налево, в нужную мне сторону. На подгибающихся ногах тащусь к арке в дальней стороне квадрата домов. Авось в следующем дворе больше повезет.
Квадрат гаражей в центре двора огибаю. И стараюсь держаться от него подальше. С ними у меня связаны столь жуткие и отвратительные воспоминания, что я скорее в поисках выхода попытаюсь лбом пробить стены дома, чем еще раз сунусь туда. Как, впрочем, и в башню-шестнадцатиэтажку, зловеще возвышавшуюся в некоторых дворах в центре двора…
В таких дворах, кстати, небо немного выше. А то они тут небо какое-то завели, однотонно серое, как будто и не небо вовсе, а потолок пещеры, лежащий прямо на крышах домов. Ужасное небо. Оно еще потому ужасное, что теней никаких нет, и все кажется каким-то нематериальным. Как в кошмарном сне. А впрочем, пожалуйста, пусть будет нематериальным, зато не укусит, храбрюсь я, а у самой поджилки трясутся так, что, кажется, железная дверь ближайшего подъезда сейчас тоже затрясется и залязгает.
Однако мозг, хотя и сжимаемый смертельным ужасом, пока еще работает. Я подметила закономерность: три двора подряд не имеют выхода в направлении проспекта Зодчих, куда я стремлюсь всей душой, потом в одном дворе выход в этом направлении есть. Но за ним опять двор, где в прежнем направлении не пройти. Есть арки только влево и вправо. И это опять первый двор в новой цепочке из трех, где со стороны проспекта Зодчих – стена. То бишь дом.
Что же это за архитектура за такая?! (На самом деле подсознательно я понимаю, что это за архитектура, но старательно прячу от себя за возмущением ужасный ответ, и пока мне это удается, хотя все хуже и хуже). В таких огромных девятиэтажках, стоящих квадратом, обычно (не обычно, а всегда, злобно поправляет подсознание) бывают не только арки во всех четырех сторонах квадрата, но и проходы по углам. Дома все-таки не соединяются в один-единственный квадрат. Хотя бы в двух углах проходы, если дома уголком. А здесь вот соединяются! Да еще арки не в каждой стороне этого квадрата! Это уже не квадрат Малевича, это уже решетка какая-то! Ну кто так строит?!
Меня неожиданно посещает кошмарная мысль. Как ни медленно я приближаюсь к проспекту, до него не должно быть дальше, чем пять-шесть дворов. Я же видела это с крыши башни – одноподъездной шестнадцатиэтажки, заменившей в центре одного из дворов мерзкие гаражи. Впрочем, и та башня, помнится, нагнала на меня страху. Я даже маршрут выбрала отчасти для того, чтобы больше к таким не подходить. Что не спасло меня от попадания в еще более опасные ловушки. Вроде гаражей. Смертельные. Хотя и не для меня, я-то выкрутилась. Или нет?!.. Но об этом не сейчас, нет, не надо, не хочу, нет! Лучше уж об этой новой кошмарной мысли. Тем более, я не помню, что было раньше, башня или гаражи? Если башня, какой леший потащил меня в гаражи? (Будто не знаешь, хихикает пакостный внутренний голос. Не леший, а ведьма!) А если гаражи, так ведь я туда влезла от отчаяния, когда разведка с башни не помогла, разве нет? И ощущение времени не помогает. Как будто это могло быть одновременно. Чушь. Ладно, потом соображу, а теперь надо сосредоточиться.
Пять-шесть дворов, так? А ведь я продвинулась, мне казалось, гораздо больше! Но! Кто сказал, что эта чудовищная квадратная решетка, составленная из домов, из одной сумасшедшей непрерывной девятиэтажки, параллельна проспекту Зодчих? А вдруг тот угол, под которым я продвигаюсь через эту решетку: один двор в выбранном направлении, четыре – поперек этого направления – и есть тот угол, под которым решетка расположена к проспекту? (Тангенс угла равен одной трети, значит, угол между восемнадцатью и девятнадцатью градусами, автоматически прикинула я). То есть никуда я не приближаюсь, а иду-ковыляю параллельно. Вот и шум проспекта, который, вроде бы, доносился до меня все это время сквозь дома, совершенно не приблизился…
Стоп! А почему я, собственно, везде, где нет арки к проспекту, сворачиваю направо, на север? Чтобы выйти из города, что ли? С одной стороны, там действительно не так далеко граница Тарасова, а проспект Зодчих превращается в Покорский тракт и идет на Сызрань. То есть это раньше граница города проходила недалеко, как мне помнится. Но я же не знаю всей этой новой застройки – а вдруг она туда успела распространиться черт ее знает на какие пространства? Кроме того, когда я с опозданием представила, как из этих пустых дворов выхожу в пустое чистое поле, меня обдало волной ужаса. Нет, туда я не хочу! Хорошо, вовремя сообразила. Мало ли кто меня там встретит, на безлюдном просторе.
Решено, иду по-прежнему к проспекту, но теперь где нельзя к проспекту – сворачиваю влево, к югу. Там центр Ульяновского района и это подавляющее волю творение мегаломаньяка должно перейти в нормальную городскую застройку. И там люди. Люди, я надеюсь, что вы там есть! Я вас люблю! Я иду к вам!
Кроме того, раньше, судя по шуму проспекта, который оставался все время на том же расстоянии, я не приближалась к проспекту. Значит, теперь я буду приближаться к нему под удвоенным углом: где-то градусов тридцать шесть – тридцать восемь. Не девяносто, конечно, но уже не так далеко до сорока пяти! Ура!
И я начинаю усердно выполнять новый план. Заранее понимая в глубине души, что ничего не выйдет. Отгоняя от себя мысль, что… Отгоняя… Голова кружится от жары, язык от жажды распух и, казалось, скоро не будет помещаться во рту… Поворачивая, где можно, к проспекту, где нельзя – к центру города… Кроссовки весят по шестнадцать тонн, их скрежет по асфальту заглушает шум проспекта… Трудно сохранять равновесие. Меня шатает. Шум проспекта, кажется, стал чуть громче… Но хватит ли сил до него доползти, когда я упаду?..
Казалось, это только казалось, что проспект приблизился, поняла я через некоторое время. Довольно долгое время, в течение которого мне удавалось себя обманывать. Тангенсы – тангенсами, углы – углами, а марево теней города – или как там его – само по себе! Так же, как эта дикая архитектура, так же, как эти ненормально пустые дворы…
…Впрочем, мелькает еще иногда в углу двора лавочка с черноволосым парнем на ней. В таком дворе я тащусь по другой стороне квадрата. Этот эпизод окончен. Больше я на Якуро не клюну. Если даже это он, он меня отсюда не выведет, а никаких больше чувств, кроме желания выйти, у меня не осталось…
…Так же как эти уже поломанные телефоны-автоматы среди еще незаселенных домов. Все это – часть заклятия лабиринта, заклятия, наложенного на меня сумасшедшей ведьмой, которую я встретила по указанному мне адресу. Но кто мог знать?
Врешь, сказала я себе, тебя предупреждали, а ты, идиотка…
Глава 3. Ведьма
Та моя тарасовская знакомая, примеру которой я думаю последовать, Таня Иванова, частный детектив, в сомнительных случаях пользуется гадательным приспособлением, состоящим из костей и книги И-Цзин, древней китайской Книги перемен, в которой она смотрит толкование того, что выпало на костях. Для меня это слишком громоздко. Я к ее профессии примеряюсь потихоньку, но методику ее сократила, исключив кости. Я просто формулирую вопрос, а потом задумываю произвольный номер страницы и номер строчки – старый добрый способ гадать по книге – и смотрю, что на этом месте в книге И-Цзин. Она у меня карманного формата.
Когда я позвонила в дверь по указанному адресу, а там никто не откликнулся и дверь мне не открыл, я достала Книгу перемен. («Чтоб тебе пришлось жить во времена перемен», – ругались древние китайцы). Потому что чувствовала, что лезть без спросу в квартиру не следует, ведь недаром было сказано про чистые руки. Но, с другой стороны, просто стоять на лестнице и ждать тоже не хотелось. Кто знает, сколько придется тут простоять-то? А что там, внутри, мне было почему-то дико интересно.
Книга выразилась именно в том смысле, что и подождешь, небось, ноги не отвалятся!
Тогда я спросила, что будет, если я все-таки ждать не захочу. Можно ведь всегда сказать, что было не заперто, покричала, никто не ответил, решила, что надо проверить, не нужна ли помощь…
Книга ответила, что меня предупреждали, что будет плохо, и что тогда, возможно, ноги таки отвалятся, а так – дело мое.
Вот именно, это мое дело, решила я, и стала применять свои таланты взломщицы. Достала отмычки… Странно, замочная скважина есть, а механизм замка, похоже, вынут! Отмычка, всунутая внутрь, ничего не цепляет, только тычется в стенки пустого пространства внутри двери… А почему же дверь не открывается, когда я ее толкаю?.. Закрыта на задвижку? Но разве это можно сделать снаружи? А если внутри кто-то есть, почему они притворяются, что их нет? В такой ситуации я ведь могу испугаться, решить, что жильцам плохо, нужна срочная медицинская помощь, впору дверь сломать…
Я примерилась было врезать по двери ногой. Наметила, куда бить, чуть ниже фальшивого замка, где должна, как мне казалось, находиться задвижка. Но не успела даже отвести ногу для удара. Дверь скрипнула и чуть-чуть приоткрылась.
Это мне совсем не понравилось.
Я слегка толкнула дверь, готовая отскочить при малейшей угрозе. Дверь послушно распахнулась. За ней никого не было. Успели удрать внутрь квартиры? Так бесшумно? Или тут притаились?
Я вошла, настороженно озираясь. Ой, куда я лезу, в панике подумала я. Но остановиться было уже выше моих сил.
Обошла квартиру. Пусто.
Пока обходила, забыла о странном поведении двери. Разум от любопытства отшибло! Нет, зря БГ мне так много рассказал, зря…
Квартирка была уж очень странная и очень интересная: вся увешана какими-то сушащимися корешками и травами, многие сильно пахнут, причем некоторые – совсем незнакомо, а некоторые – вроде знакомо, но никак не вспомнить.
Почему-то прабабушка вспомнилась… Меня в трехлетнем возрасте возили ее навещать… Куда-то в деревню надо было ехать, да потом еще в лес идти… Тоже, что ли, разные травы сушила? Мне стало совсем не по себе. Я подумала, что, пожалуй, все-таки книга точно была права: зря я сюда влезла без приглашения. Похоже, тут живет натуральная колдунья. Непонятно только, при чем тут интересующие БГ шпионские игры?
Ладно, напоследок загляну в ванную и выметаюсь. В ванне обнаружился живой крокодил. Или он все-таки дохлый? Я стояла и тупо смотрела на крокодила, пытаясь зачем-то определить, дышит ли он, когда услышала, что входная дверь открывается. Пришла хозяйка. Не так уж долго бы и ждать-то пришлось, как оказалось. Права была книга, ноги бы не отвалились. Любопытство сгубило кошку, как говорят англичане.
Описать хозяйку очень легко. Я увидела классическую ведьму, худую и сгорбленную. Личико у нее было маленькое и морщинистое, кожа между морщинами блестела, как чешуйки ее крокодила. Нос был крючковатый, почти смыкающийся с торчащим подбородком. На кончике носа сидела бородавка, из которой торчало несколько жестких волосков. Почему-то они торчали не вперед, а вправо и влево, как усы у крысы или кота. Черного кота при ней не было, и я подумала, что бородавка его заменяет.
Я не очень часто бывала в такой ситуации, когда хозяин квартиры появляется во время несанкционированного проникновения в его дом, его крепость. Но все-таки несколько раз приходилось. Тут главное – чтобы хозяин не испугался. Или не очень испугался. Тогда с ним можно поговорить, что-нибудь наврать, состроить глазки и вообще.
Хозяйка меня не испугалась совсем, и это было хорошо. Но взирала на меня неодобрительно.
– Извините, – хотела сказать я. – Там у вас дверь была не заперта, а никто не отзывался, так я зашла посмотреть, не нужна ли помощь… – Но сказала почему-то совсем другое. – Ой! – сказала я. – Это живой крокодил тут у вас в ванне живет?
Хозяйка моргнула безресничными веками, как черепаха.
– Конечно, живой, – одобрительно отозвалась она, – раз живет, значит, живой, а хотя, голубушка, права ты, а я глупость сказала, не всегда оно так, что живет, значит живой, но этот – живой, да. А ты что думала, должно чучело под потолком висеть? А ты как вошла и зачем пришла?
Тут бы мне и выложить все как есть. Дескать, извините, бес попутал. Привычка такая у нас, у эфэсбешников. Даже бывших, если удобный случай подворачивается. Перед разговором с человеком рекогносцировку провести. Разведать, как он живет, чем дышит, вдруг какой компромат попадется. Легче будет разговаривать, ты мне, дескать, то, что мне нужно – а я о тебе молчок…
Или хоть так: извините, никак не смогла ждать, прямо как подталкивало что-то, очень интересно было…
Но я не догадалась ни до того, ни до другого, и выложила свою заготовку насчет незапертой двери. А ведь видела, что не то говорю, что зря…
Ведьма поджала свои и так почти отсутствующие губы, нехорошо прищурилась. Из глаз ее повеяло холодом. Поскольку ресниц у ведьмы почти не было, и с этим прищуром она стала еще больше напоминать какое-то пресмыкающееся.
– Не верю! – сказала она.
Если бы она просто сказала, врешь, дескать, или вообще какими-то другими словами выразилась, а не этим своим «не верю»! А тут я подумала: тоже мне, Станиславский выискался. И меня понесло.
– Что ж вы думаете, я дверь вашу вскрывала? – нагло спросила я.
– А то нет? – почти ласково отозвалась она.
– А доказательства? – обиделась я. И в самом деле, дверь-то сама открылась! Мало ли что я по ней вдарить собиралась? Она что, живая, чтобы пугаться?..
– А на что они мне, твои доказательства?
– Милиции предъявить.
– А на что она мне, твоя милиция?
Тут я совсем обиделась. Моя милиция, надо же!
– Ну, тогда я пойду, – сказала я, впрочем, не трогаясь пока с места, но понимая, что задание я провалила. Так ведь никто же не сказал мне, что надо именно расспрашивать эту ведьму о чем-то! Пойди, дескать, разузнай… Разузнала!
– А вот уж нет, не пойдешь! – неожиданно сказала ведьма, продолжая окатывать меня холодной волной своего взгляда из-под почти зарытых век. Как гипнотизирующая змея.
Тогда я молча прошла мимо нее (она посторонилась, пропуская меня в дверях ванной) и, не оглядываясь, направилась к выходу. На крокодиле своем тренируйся, подумала я. Кто кого перегипнотизирует. Он тебе, похоже, уже дал установку.
– Заклятье лабиринта наложу я на тебя, – сказала она мне в спину. Я остановилась и обернулась.
– Давай, накладывай, я подожду, – сказала я. Нет, ну какого дьявола я все это делала? Чувствовала, что надвигается что-то непредставимо ужасное, а вела себя так, как будто мне все нипочем. Как Пандора со своей шкатулкой: знаю, что открывать нельзя, страшная беда будет, а любопытство подталкивает: как же это, так и не узнать? Вот и открыла!
– Да ты иди, иди, – отозвалась она, – перебирай ножками своими длинными, бесстыдными, иди, да далеко ли уйдешь, иди да сворачивай, иди да сворачивай, обобьешь ножки свои резвые – ко мне на коленках приползешь, каяться будешь… Не выведут тебя резвые ноги, не выведет тебя вещее сердце, не выведет умная голова… А быть им, ножкам твоим нежным (я хихикнула: я пяткой разбиваю три кирпича), битым и резаным, жженым и кусаным, распятым и расплющенным… А быть ему, капризному твоему сердцу, сокрушену виной и досадой, любовью и ненавистью, войной и миром, пустотой и полнотой… Быть ей, упрямой твоей голове, задымленной и одурманенной, обкруженной и обманутой, побитой и потасканной… А и всей тебе на помойке быть! (Я опять хихикнула). В отбросы влезешь, с ними повстречаешься себе на беду. Ополчатся на тебя худшие среди плодов рода человеческого, и худшие среди плодов ращения его, и худшие среди плодов строения его… Опутают тебя вервиями рук своих, обволокут тебя терниями и волокнами оболочек своих, окружат квадратами камней своих… Поразят тебя в ямах своих, и на высотах своих, и на равнинах своих… С отбросами встретишься, с ними перемешаешься, в них превратишься!
Я перевела слово «отбросы» как «мусор», подумала, что речь идет, наверное, о встрече с «моей» милицией и хихикнула в третий раз. Видя мой показной скептицизм, старуха совсем распалилась.
– Будут они тебя, отбросы эти, – она заговорила медленно и зловеще, – и жизни светлой лишать, пока… – она задумалась, и я снова хихикнула, хотя по спине у меня уже мурашки забегали, очень уж у нее убедительно выходило. – Пока восемь жизней не отнимут, – решила она.
– Ну что, все? – спросила я.
– А если встретить тебе придется брильянт в навозной куче, добра молодца среди нелюдей, то он из-за тебя лютую смертью примет! Теперь все, хватит с тебя.
Я прикрыла дверь – внутри, действительно, оказалась простая задвижка, и как старуха умудрилась закрыть ее снаружи, мне осталось непонятным – да вниз по лестнице и побрела…
–побрела–обрела–брела–
…Так и бреду. Дура я, дура, и бродить мне по этим дворам, пока коньки не отброшу, ласты не склею, кеды в угол не поставлю, копыта не откину, короче, пока дуба не дам от голода, жажды и усталости. А не хочешь, идиотка, бродить – вон, в гаражи наведайся…
При мысли о гаражах меня тошнит. Но ноги двигаться быстрее не желают.
