Александр Беляев
Астральный медальон. Хроники затомиса

ГЛАВА 3. Шрастры

С первых страниц «Розы мира» Андрей понял, что подобной книги ему не приходилось читать. К его удивлению, после серьезных трудностей первых глав вдруг пришло ощущение легкости, внутреннего света и, что самое странное – узнавания, хотя Андрей точно знал, что ничего похожего не читал, а вся йоговская литература и беседы с Маркеловым раскрывали те же проблемы в несколько ином аспекте.

И слова, которых нет ни в одном словаре: светло-радостные Готимна, Аримойя, Фляорус, Жюнфлейя или глухо-угрожающие Мород, Ырл, Пропулк, Буствич… Словно бы он слышал их когда-то, но безнадежно забыл.

Когда же Андрей дошел до описания соборной души России Навны, то внутренне вздрогнул: он точно помнил, что где-то слышал это имя и с этим именем связано какое-то сокровенное событие в его жизни, но где и когда? Со дна его души поднималась тайна, он смутно ощущал ее очертания, но никак не мог уловить суть, и ощущение это, изрядно потускневшее со времен Трускавца, снова стало преследовать его.

В этой загадке не смог ему помочь и Маркелов, который знал о Навне только то, что написал о ней Даниил Андреев, и сказал, что это воспоминание, по-видимому, как-то связано со сновидением в поезде и только лишний раз доказывает, что Андрею необходимо вспомнить эту историю самому. Вскоре это действительно произошло и снова совершенно неожиданно.

Была пора экзаменов, Андрей готовился к математике, просидел полночи над учебниками и проснулся под утро. Сон был тревожным. То ему снилось, что он опаздывает на экзамены и никак не может найти свою школу, в ужасе бегая по всему району с жутким ощущением, будто от экзамена, на который он уже не успевает, зависит его жизнь. То звонит будильник, но на самом деле выясняется, что это всего лишь сон, и так продолжается все утро. Когда же он зазвонил по-настоящему, Андрей проснулся совершенно разбитым, с ощущением странной раздвоенности, словно бы часть сознания продолжала оставаться в мире сна. Он неожиданно обнаружил у себя два взгляда: один скользил по привычным предметам – телевизору, шкафу, книжным полкам, другой же был развернут внутрь и глядел в странные, неведомые глубины подсознания.

Мальчик умылся и принялся за свою привычную йоговскую гимнастику, а так как сонливость не проходила, то он не стал отдергивать шторы с окон и выполнял знакомые положения тела, не открывая глаз.

Тут только он заметил, что в восприятии собственного тела что-то изменилось. Он словно бы видел внутренним взором свои руки, ноги, позвоночник. Нет, это не были отчетливые картинки, его тело словно светилось изнутри, и этот свет он улавливал в виде мутных полос. Вот он поменял положение ног – и полосы тоже поменяли положение, выгнул позвоночник – и соответствующая ему полоса также выгнулась. От них ощущалось что-то вроде тепла, а вдоль полосы позвоночника были видны несколько утолщений, и от этих утолщений отходили поперечные полосы, наподобие спиц зонтика.

Эти видения-ощущения нисколько не пугали, поскольку были неясными и приятными, и продолжались все время, пока Андрей выполнял асаны.

Затем, когда он лег в позу трупа, которой обычно заканчивал свою гимнастику, к уже описанному ощущению прибавилось новое. Его достаточно сложно было описать адекватными понятиями, оно не включало зрительных образов и представляло собой приблизительно следующее.

Словно бы все события, с ним происходящие и происходящие с людьми, хоть как-то с ним связанными, а также с теми, кто напрямую с ним не связан, но имеет косвенное отношение (по сути дела, эти причинно-следственные цепочки распространялись на все человечество), а также все явления, его окружающие – все это невообразимым образом переплелось и составило немыслимую подвижную глыбу, состоящую из нитей причинно-следственных связей. Нити эти находились в непрестанном движении – и если двигалась одна, то, задевая другие, она тут же вызывала целый каскад движений в ближайших звеньях, что, как волны от брошенного камня, распространялось на все более отдаленные, приводя тем самым всю глыбу в неописуемый, но вполне обусловленный и упорядоченный внутренний танец. Андрей словно бы ощутил всеобщую взаимозависимость, и что невозможно даже шагу ступить, чтобы это как-то не отразилось на бесконечной цепи причинно-следственных соответствий на событиях в других местах Земного шара.

Затем он ощутил, что этот гигантский клубок переплетений очерчен снаружи двумя полусферами – темной снизу и светлой – сверху. Темная, сама находясь в непрестанной внутренней борьбе, излучая непрерывное желание все дальше расширять область своих влияний, постоянно внедряет свои черные нити в центральную сферу и искажает ход ее внутренних взаимодействий, все более затемняя эту область. Верхняя же, золотистая полусфера словно благодатным дождем пронизывает центральную ясными радостными вибрациями-лучами, и, не влияя напрямую на взаимодействия серых и белых нитей, как бы высветляет их, создает условия для подъема вверх, рассеивает мрак, принесенный черными щупальцами, и те начинают корчиться, отцепляясь от серых и белых, и, в конце концов, сползают вниз в свою полусферу. Затем – новый всплеск темной энергии, новый выброс черных щупалец внутрь центральной сферы, и вновь отвоевываются утраченные позиции. Процессу этому нет ни начала, ни конца, а передышки – лишь временные и местные.

Затем картинка начала размываться, и на ее месте возник видимый где-то в области затылка образ человеческой фигуры, в которой Андрей почему-то узнал себя. Ноги этой фигуры опутывали черные щупальца и тянули вниз, верхнюю же часть тела окружал ореол, высветляющий голову и мягко нейтрализующий тягу черных щупалец.

Чем закончилась эта борьба, Андрей так и не увидел, картинка угасла и к нему вернулось обычное мировосприятие… хотя не совсем, и пока мальчик завтракал и одевался, он все время ощущал, что границы между внешним знакомым миром и неведомым иным истончились, и он находится в двух параллельных потоках восприятия, что крайне затрудняло его привычные действия. Требовались, например, усилия, чтобы вспомнить, как застегиваются брюки и надеваются ботинки, он словно бы забыл до боли захоженную дорогу в школу, и только какая-то часть его существа, преодолевая большие усилия, все же смогла привести его к знакомой двери. Тут только страх, что в таком состоянии он не только не сможет сдать экзамен, но и вообще будет выглядеть сумасшедшим, помог Андрею скинуть наваждение.

Экзамен он сдал, хоть и не блистал знаниями, но по дороге домой прежнее состояние вновь вернулось и начало разворачиваться дальше. Андрей ощутил, что в его памяти стали всплывать, и тут же гаснуть странные фантасмагории причудливых снов, которые он обычно забывал при пробуждении. Только сейчас он понял, насколько они отличаются от привычных образов и ощущений, и если бы не забвение, то выдержать в реальном дневном сознании память об этих снах было бы совершенно невозможно – просто бы нарушилась связь сознания с внешним миром, и произошла бы полная дезориентация.

Ему словно демонстрировали невообразимый букварь сновидческих ощущений или кодов чувств, каждому из которых соответствовал какой-то внешний предмет или явление.

Он, например, видел знакомый дом, и тут же в его душе возникал отрывок причудливого сна, который каким-то образом трансформировал образ дома в целую гамму непереводимых на человеческий язык ощущений, словно демонстрируя скрытую суть этого дома, которая к его внешней форме не имеет никакого отношения. И так – любой предмет, любое явление. Самое неприятное, что, на мгновение появившись, промелькнув перед сознанием, эта фантасмагория тут же угасала в памяти, чтобы смениться иной, еще более причудливой.

Несмотря на всю необычность увиденного, Андрей хорошо помнил, что этот же образ во сне воспринимался им совершенно естественно, ничуть не пугал и нес в себе неведомый для него сейчас смысл.

Андрей с удивлением наблюдал, как на экране его ощущений листалась таинственная книга, испещренная некими символами – может быть и важными для какой-то другой ситуации, но не нужными сейчас, поэтому книга листалась быстро, и не было возможности уловить смысл, запечатленный на каждой странице. Но вот нужная страница была найдена, листание остановлено и перед мысленным взором предстал искомый текст. И тогда из глубин памяти Андрея стали всплывать сценка за сценкой отчетливые, реальные, не пугающие, во всей полноте цвета и контрастности события. Это было его сновидение в поезде, где он встретился, и долго беседовал с девочкой, которая сказала, что она его Единственная. Вспомнил все подробности их удивительно реального разговора, как плавал в глубине моря, не нуждаясь в дыхании, как подарил девочке горсть розовых жемчугов и ее ответный дар – медальон из оникса с надписью «Навна».

Это было очень важно, вот, значит, где он видел это имя и вот почему он был так потрясен, прочитав имя Навна на страницах «Розы мира» через пять лет. Да, можно видеть чрезвычайно яркие сны, где все очень реально и чудесно, но как объяснить, что девочка из сна произносила это слово и рассказывала ему о матушке Навне почти как о своей знакомой задолго до того, как он прочитал о ней у Даниила Андреева. Неужели это был не сон, а реальная встреча где-то в ином измерении.

Об астральных выходах мальчик уже знал и очень интересовался этой проблемой. Маркелов, который имел богатый личный опыт в этой области, но уходил от разговоров о себе, как-то сказал, что, возможно, в скором времени Андрей и сам испытает нечто подобное. Теперь же выясняется, что задолго до знакомства с йогой он уже испытывал состояние астрального выхода.

Наваждение ушло, и к Андрею вернулась способность рассуждать.

«Интересно», – подумал он, – «какое значение имел этот медальон?»

Он смутно чувствовал, что события только начинаются, и в его жизни появился пласт иного бытия, фрагмент какой-то параллельной жизни, которая каким-то образом должна переплестись с событиями повседневности, наполнив их ароматом необычного – ведь встретил же он в Трускавце эту девочку! Правда, их знакомство так и не получило развития, а ведь, подружись он с ней тогда и расскажи о своем сновидении, как знать, в каких фантастических мирах он бы сейчас мог путешествовать. Маркелов ведь говорил о пути диады, и о необычайно быстром мистическом развитии двух половинок, когда они находят и узнают друг друга.

Он попытался припомнить, говорила ли ему Анна что-нибудь об их будущей встрече… Нет, кажется, не говорила. Но ведь не может быть, чтобы у этой истории не было продолжения и астральный медальон с надписью «Навна» – всего лишь ничего не значащий фрагмент причудливого сна? Но что он должен предпринять, какие поиски вести? Пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что?

Остается одно: продолжать заниматься хатха-йогой и медитациями и, веря, что в этом мире ничто не случайно, ждать новых мистических эффектов.

Маркелов выслушал отчет Андрея очень серьезно и сказал, что в ближайшее время у него, по-видимому, должны углубиться медитационные процессы, и не исключено, что начнутся астральные выходы. По-видимому, вначале это будут спонтанные процессы, но со временем появится понимание того мира, куда он попадет, а также постепенно он научится работать в астрале. Это достаточно трудная задача. Что же касается Единственной, то тут он ничем помочь не может, это его, Андрея, сугубо личное испытание, и если он достаточно хорошо освоится в астрале, то однажды, возможно, сможет вызвать туда свою Единственную. А может, еще раньше она его к себе позовет – тут можно только гадать. В любом случае – это его путь, и Высшие силы, очевидно, уготовили ему проработку именно этой ситуации – а значит, будет продолжение.

С того дня образ Анны стал часто возникать перед мысленным взором Андрея. Словно он знал и любил ее всю жизнь, начиная с раннего детства, словно она была тем Несбыточным, которое накатывало в часы одиночества, и наполняло душу сладкой тоской и ощущением безмерной потери. Он снова и снова вспоминал все детали этой встречи-сна, ее недетский поцелуй, странные оживающие картинки, которые она рисовала прутиком на песке, свое отчаяние, когда облик ее начал таять и затягиваться внутрь песчаного замка Вечности.

День ото дня образ Анны все больше оживал в его сознании, она словно бы была где-то здесь, рядом, Андрей ловил себя на том, что обращается к ней, как к живому человеку, рассказывает ей о своих радостях и горестях, и порою (а может, это ему только казалось) получал что-то вроде ответа. Иногда в его сознании опять начинал звучать валдайский колокольчик ее голоса, но что он говорил, было невозможно разобрать, словно звучащую на грани слышимого неуловимость. Несколько раз перед его мысленным взором возникал отчетливый статический, правда, беззвучный портрет – он держался несколько секунд, затем угасал. Однажды Андрею показалось, что изображение зашевелилось и вроде бы даже протянуло к нему руки, но это были кратковременные видения и, кроме внешнего облика девочки, ничего с собой не несли.

В один из вечеров-воспоминаний у Андрея сложилось стихотворение, начальные строчки которого он взял из песни, услышанной на берегу моря Вечности. Назвал он его «Я и Ты».

Помнишь из детства

Света пургу…

Мальчик и девочка

На берегу.

Личико-облачко,

Ручка узка,

Пальчики лепят

Дом из песка.

Еле приметен

Памяти след,

Я тебя знаю

Тысячу лет.

Или не этот

Полуовал

Прутиком вереска

Я рисовал?

Разве не этого

Платьица снег

Как дуновение

Вился во сне?

Разве не этот

Валдайский звонок

Слышал, а утром

Вспомнить не мог.

Лик, проступивший

В теплой золе…

Я тебя знаю

Тысячу лет.

Здравствуй, ну как там

Сны без меня?

Домик построен?

Дюны звенят?

Мальчик придуманный,

Я не спала,

Просто от скуки

Сказку сплела.

В ней жили-были

Он и она

Где-то у моря,

В городе сна.

Каждое утро

Краски зари

Так осязаемы,

Хочешь – бери,

Каждое утро

Мой силуэт

Ввысь уносился

Встретить рассвет.

Чтобы в бушующий

Пламенем час

Видеть небесного

Света экстаз,

Чтоб в окруженье

Горланящих стай

Струны светила

Ласкали уста.

Днем же являлся

Занятный сюжет

Солнечных зайчиков,

Льющих рассвет.

Люди дивились

На этот пейзаж —

В небе – искусный

Зари татуаж.

Ты не парил

Над юдолью земной,

Ты обмывался

Чистой волной

И оставлял

Вдалеке берега,

Чтоб для меня

Нанизать жемчуга.

Как отыскать тебя?

Город не мал:

Я не ныряла —

Ты не летал.

Не о тебе ли

Ветры звенят:

– Мальчик, что плавать

Научит меня.

Не обо мне ли

В детской мольбе:

– Та, что подарит

Крылья тебе.

Так и встречали

Жизни пургу

Мальчик и девочка

На берегу.

Самое интересное, что Андрей почти не вспоминал реальную незнакомку из Трускавца, их короткую встречу в церкви и говорящую икону. Здесь его память была словно бы заблокирована, хотя совпадение внешности трускавецкой соседки и Анны казалось совершенно очевидным, но стоило ему подумать о досадной развязке с туалетом, как в его душе возникала злость и обида непонятно на кого.

На фоне этих лирических воспоминаний, вернувшихся в его жизнь почти из небытия, у Андрея произошли заметные подвижки в медитациях. Он стал гораздо лучше видеть цвет и форму шаров, которые по совету Маркелова мысленно вращал вокруг своего тела, сначала уменьшая их размеры и меняя цвета по радуге, а затем запуская процесс в обратную сторону. В эти минуты он стал ощущать пространство вокруг себя, словно границы самоощущения его тела раздвигались все дальше, и заполнялись вибрациями, шорохами и переливами окружающего пространства. По его позвоночнику прокатывались теплые мягкие волны, и спина распрямлялась, словно кто-то изнутри ее с силой разгибал.

Однажды он словно бы ощутил себя идущим по чудесному саду среди дивных благоуханных цветов, но почему-то, когда он наклонялся к тому или иному цветку, в его сознании мгновенно проносилось какое-то замечательное стихотворение, которое он тут же забывал. Весь сад был наполнен необычными темами и готовыми произведениями – и все это проносилось перед ним без начала и конца так легко и просто, словно готовая стихотворная материя являлась неотъемлемой частью природы, и не нужно ни усилий, ни мучительных подборов рифм – все было готово и рождалось в мгновение ока.

К сожалению, этот сад исчез так же внезапно, как и появился, и от всего необозримого поэтического богатства, на которое он натолкнулся, осталась только строка «я к вам пришел из царства тьмы…» Позднее, уже изрядно потрудившись, ему удалось написать следующее. Стихотворение называлось «Медитация».

Я снова к вам из царства тьмы,

Из пепла грусти в света праздник

Вошел смиренным и немым,

Спасенным от ужасной казни.

Вошел и сел у бледных стоп

Той, чей глагол сплетен из зова

Внимать движению цветов

В беззвучном танце бирюзовом.

Покуда фон менял окрас

В невыразимом вихре темы,

Рисуя трепетную вязь

Едва означенной поэмы,

Покуда возникал тоннель

И раскрывались дверь за дверью

В тишь первозданности, в метель

Падучих звезд, в «могу» и «верю»,

Покуда книжных аксиом

Ломалось гор нагроможденье,

В необъяснимом и простом

Одно лишь значилось – знаменье.

И вещих знаков тайный лик

Являло первооткровенье,

И был то хладен, то слезлив

Мотив слиянья дня и тени.

И мне казалось, что иду

За бликом той, чья власть незрима,

То вдруг огнем ярчайших дум

Черчу небесные перила…

Увидеть надпись, что, омыв,

Не поглощает жизни Лета:

«Я к вам пришел из царства тьмы,

Но я унес частицу света».

Андрей, перечитывая эти, уже совсем не детские строки, словно бы кем-то мудрым продиктованные свыше, понимал, что вплотную подошел к какому-то новому этапу своей жизни и творчества, но что именно должно произойти впереди – об этом его сознание и интуиция молчали.

Еще одно интересное свойство, которое появилось у него в процессе занятий медитациями, – это продолжительные устойчивые картинки-пейзажи. Нельзя сказать, что это было что-то принципиально новое. И раньше, как, по-видимому, у любого человека, перед его мысленным взором в дремотном состоянии возникали мгновенно появляющиеся и тут же исчезающие лица – как правило, совершенно незнакомые и иногда преобразующиеся из одного в другое. Теперь же, когда он входил в трансовое состояние, как-то само собой прекращалось навязанное сознанию предписанное упражнение, и перед мысленным взором возникал экран, иногда почему-то покрытый синими цветочками, затем экран раздвигался вширь и вглубь, и на нем начинали возникать самые разнообразные пейзажи, вначале статичные, затем, по мере углубления, они принимали динамический характер. По морю двигались волны, река бежала мимо берегов, дорога катила на него, как под колесами автомобиля, а лес двигался, словно он шел по лесной дороге.

Сначала смутные и черно-белые, они становились все отчетливее, приобретали смутные цвета, иногда, правда, редко, возникало ощущение объема. Порою естественные пейзажи сменялись средневековыми замками, в окружении парков с подстриженными деревьями и газонами, и уж совсем редко он видел то ли инопланетный, то ли вулканический пейзаж с немыслимыми нагромождениями скал на фоне гладкой поверхности то ли застывшей лавы, то ли мутного стекла.

Иногда один из пейзажей созерцался долго, иногда картинки сменяли одна другую, и продолжительность такого созерцания могла составля десятки минут. По мере углубления в видение Андрей начинал ощущать, что он словно бы входит внутрь картинки, и тогда она уже не воспринималась на фоне мысленного экрана – но он сам будто бы начинал там путешествовать, иногда проходя с разной скоростью по земле, иногда же наблюдая пейзаж с высоты птичьего полета.

Все это уже было по-настоящему интересно, и Андрею не требовалось принуждать себя к занятиям; даже в выполнении скучных ментальных упражнений появилась своя прелесть, глубина, ощущение объема и цвета, а заканчивались они, как правило, продолжительным созерцанием спонтанных картин. И все же ощущение тела никогда не покидало его полностью, хоть порою ослабевало и трансформировалось.

Все эти изменения Маркелов встречал со сдержанным оптимизмом. Однажды он почему-то порекомендовал мальчику позаниматься в ночное время после двух в ванной под душем и посмотреть, что из этого получится.

Вначале никаких особых изменений Андрей не почувствовал, единственное, ложась спать, он стал обнаруживать легкий звон в ушах и несильные мягкие вибрации в низу живота и ногах. Постепенно день ото дня вибрация усиливалась, словно в теле Андрея что-то копилось, это стало доставлять даже некоторое беспокойство.

Однажды мальчик проснулся глухой темной ночью от непонятной тревоги во всем теле, особенно в ногах. Это была не боль, не зуд, а именно беспокойство, или даже ломка, если пользоваться точными определениями наркоманов. Андрей просто не знал, куда девать свои ноги, он сбросил одеяло и то вытягивал их, то поднимал, а то с силой обхватывал руками, но ничего не помогало. Чувство было настолько неприятным, что, несмотря на сильную сонливость, ему никак не удавалось заснуть.

Он попробовал сесть на кровати, скрестив ноги лотосом. Ощущение несколько ослабело за счет мышечного напряжения, но полностью не прошло и возвратилось, как только Андрей снова улегся в постель. Помаявшись так то ли час, то ли два, мальчик почувствовал, что, по-видимому, облегчение должен принести душ, и сонно поплелся в ванную комнату.

И действительно, как только он лег в ванну и пустил душ, тонкие, теплые струйки домашнего дождя быстро успокоили его тело, и Андрей заснул. Правда, спать в ванной было неудобно, ноги не помещались, и Андрей постоянно просыпался, чтобы то вытягивать затычку, то снова ее затыкать, поскольку лежать на дне ванны без воды было неудобно и очень жестко.

Немного придя в себя и обнаружив, что ломка прошла, Андрей, продолжая оставаться в дремотном состоянии, вылез, наконец, из ванны и отправился в комнату продолжать прерванный сон.

Было, по-видимому, часа четыре ночи, судя по предрассветной мути, Андрей улегся на кровать в надежде наконец-то нормально заснуть. К счастью, в школу идти было не надо – уже две недели продолжались каникулы – и столько же оставалось до отъезда в деревню, где Андрей отдыхал последние три года. Едва коснувшись постели, мальчик стал впадать в сонное оцепенение, ноги, слава Богу, не беспокоили, но появилось другое: это состояние, несомненно, узнала бы Аня Ромашова, окажись она на месте Андрея.

Во-первых, во много раз усилился звон в ушах – теперь казалось, что он распространялся на все тело, заполнял его и звучал наплывами, постоянно меняя интенсивность и частоту. В момент этих наплывов у мальчика возникало чувство провала, словно бы внутри его что-то ёкало. Источник этого звона ощущался уже не вокруг, а в районе живота, ниже пупка и особенно сильно он отдавался в ноги.

По мере нарастания шума появились и другие ощущения. Внутри его тела словно бы стал раскручиваться огромный маховик, несколько раз Андрей совершенно отчетливо почувствовал, что кровать под ним дернулась, будто ее кто-то подталкивал снизу. Через некоторое время комната наполнилась неотчетливыми гулкими голосами, словно бы несколько человек наперебой спорили друг с другом в каком-то длинном тоннеле, но слов было совершенно не разобрать и они сливались в непрерывное эхо.

Это было уже довольно страшно. Андрей попытался раскрыть глаза, но безуспешно, не было сил двинуть ни рукой, ни ногой – оставалось только лежать и наблюдать метаморфозы своего восприятия. Итак, маховик внутри раскручивался все сильнее, гул голосов нарастал, Андрею уже казалось, что звон стал белой вибрирующей субстанцией и заполнил его тело. Состояние стало настолько мучительным, что мальчик, все время сохранявший ясное сознание, казалось, был готов даже умереть, только бы прервать эту муку – и в какой-то момент он действительно пережил что-то наподобие смерти. Андрей ясно ощутил, что какая-то его часть, включающая сознание и всю гамму ощущений, отделяется от тела и вываливается куда-то вниз. В следующий момент он почувствовал себя распластанным на полу и скорее ощущал, чем видел, что над ним возвышается диван.

«Что это? – мелькнуло в его голове. – Я что, с кровати свалился?»

Он попробовал пошевелить руками и понял, что его придавливает к полу непонятная тяжесть, и тело стало совершенно иным. Правда, рассмотреть себя не представлялось возможным, поскольку вокруг стояла непроглядная тьма.

Пролежав так неопределенное время и собравшись с силами, Андрей попытался ползти вперед, и это, правда, с большим трудом, ему удалось. Андрей вполне отчетливо ощущал под собой шероховатость ковра, тьма тоже несколько расступилась, и он, словно в глубоких сумерках, увидел прямо перед носом ковер, а когда поднял голову, то впереди на уровне окна маячило большое бледное пятно, и Андрей почувствовал непреодолимое желание во что бы то ни стало доползти до него.

Некоторое время он полз по направлению к мутному пятну, оно медленно приближалось, и вскоре мальчик понял, что это и есть окно, что ему надо подняться на подоконник и выпрыгнуть наружу – и тогда придет желанное облегчение.

Преодолевая неимоверную тяжесть, Андрей подтянулся, и влез на подоконник. Прямо перед его лицом висела призрачная занавеска, и тут мальчик сделал то, что еще совсем недавно было бы немыслимо сделать. Он как бы просочился через занавеску, чувствуя, что его тело проникает сквозь преграду, затем преодолел оконное стекло, и понял, что медленно, словно невесомый пух опускается вниз.

«Странно, – подумал Андрей, – мы же живем на втором этаже, а я словно бы с пятого спрыгнул».

Прямо под домом находился палисадник с серыми чахлыми кустами, и весь окружающий ландшафт был на удивление знакомым: и асфальтовая площадка сразу же за палисадником, и большой пустырь, и виднеющаяся впереди роща, и какие-то низкие строения, наподобие гаражей, справа от рощи, и уже более высокие здания, виднеющиеся за рощей и слева от нее, и ведущие к роще и гаражам асфальтовые дорожки и невысокие холмы на пустыре. Все это Андрей уже видел и хорошо помнил, где именно: он был здесь во время второго видения в поезде, и уже однажды шел через этот пустырь, и путешествовал по пустынному мрачному городу. Именно здесь он очутился в лабиринте-котельной, и именно здесь он видел рыцарский зал-трапезную, круглый стол с монахами вокруг и человека в черном капюшоне. Это было именно то черное небо без светила, и то непреодолимое желание идти вперед без какой-то видимой цели.

Андрей приземлился на чахлую траву. Теперь в теле ощущалась легкость, оно было хорошо управляемо, видимо и материально – и все же что-то в нем было не так – и этот эффект хорошо бы узнала Аня, уже прошедшая через разные фазы астрального путешествия. Он был одет в незнакомый желтый комбинезон, и его смутил вид собственных рук: они были словно бы выполнены из слегка опалесцирующей пасты-замазки и при пристальном взгляде постоянно меняли свою форму. Вначале пальцев было пять, а через некоторое время они стали укорачиваться, сливаться в общую массу и вскоре их оставалось только два. Так же то вытягивалась, то сгибалась в совершенно неестественных местах и вся рука, на которую Андрей пристально глядел с легким удивлением. Но страха не было, и он воспринимал свое новое состояние, как вполне естественное.

Итак, нужно было что-то делать, и мальчик решил по возможности исследовать тот мрачноватый мир, в который он попадал уже второй раз. Выбрав направление в сторону гаражей, Андрей бодрым шагом пошел по асфальтовой дорожке, удовлетворенно отмечая легкость и послушность своего нового тела, еще хорошо помня недавнюю беспомощную распластанность.

Видимость была неплохая, но все окружающее носило печать предвечерья, словно солнце зашло и начал спускаться сумрак, но в этом сумраке предметы приобрели какую-то особую контрастность.

Как только Андрей двинулся по направлению к гаражам, он услышал гулкие голоса диалогов то впереди, то сзади, то сбоку и вспомнил, что нечто подобное уже было пять лет назад. Поэтому, когда с ним поравнялись два увлеченно беседующих человека, он, памятуя то, что на этом отрезке пути его как бы никто не видит, не попытался вступить в разговор и не стал обращать внимание на снующих взад-вперед людей.

Вскоре показались невысокие безлистые кусты, которые сопровождали асфальтовую дорогу, и тут из них неожиданно выскочила большая черная собака. Она застыла прямо перед Андреем и почему-то вызвала смятение и бегство двух прохожих, которые только что обогнали мальчика, по обыкновению не обращая на него никакого внимания.

Андрей, не успев остановиться, да и не испытывая страха к не подающему признаков агрессии животному, по инерции сделал пару шагов вперед и не налетел, а именно влетел внутрь пса. Сначала он в полном недоумении продвинулся до середины его тела, оказавшись внутри собаки по пояс, и тут пес резко бросился с дороги через пустырь. В это мгновение Андрей словно бы потерял равновесие и свалился во весь рост внутрь тела собаки. Его окружила полная темнота, он понял, что находится внутри чужого, враждебного существа, и совершенно непонятно, какова цель этой собаки и что будет дальше.

Довольно изрядно напугавшись, хотя ни боли, ни удушья он не испытывал, Андрей начал произносить слова мантры Шри Ауробиндо, которые он недавно выучил, и которая, якобы, давала защиту от темных сил: «Ом намо Бхагаватех Нараяна».

При первых же звуках мантры зверь забеспокоился, затем остановился и начал производить разнообразные телодвижения. Мальчик понял, что это ему не по нраву, и с еще большим энтузиазмом продолжил твердить слова мантры. Еще через мгновение окружающая темнота лопнула, и Андрей оказался посреди пустыря, а вокруг него валялись черные ошметки.

«Ну, дела, – взволнованно подумал Андрей. – Интересно, если бы он не лопнул, что бы со мной дальше произошло? Переварил бы меня что ли?»

Почему-то мысль о возможности быть переваренным не только не испугала, но даже показалась ему занятной.

«Странный мир, – подумал Андрей. – Теперь уже ясно, что это астрал, и что я уже в этом месте был пять лет назад. Как-то мне тонкий план по-другому представлялся».

Он отметил, что сознание его совершенно ясное, анализирующее, но несколько изменилась реакция на окружающее, поскольку вряд ли в обычном мире он так бы спокойно отнесся к тому, что его «поглотила» какая-то собака.

Андрей решил вернуться к прерванному маршруту и направился к асфальтовой дорожке, от которой пес не успел отбежать особенно далеко, но не успел он сделать и нескольких шагов, как услышал позади себя шевеление. Он обернулся: ошметки, оставшиеся от лопнувшей собаки, быстро соединялись. Не прошло и нескольких секунд, как заново собравшийся пес уже стоял в нескольких шагах от мальчика и без особой угрозы, но с любопытством смотрел на него. Андрей тоже застыл, ему было совершенно непонятно, что делать: то ли драться с собакой, то ли убегать, он не знал законов взаимодействия с существами этого мира, тем более, первое столкновение с таким существом сразу же опровергло все известные законы физики.