bannerbannerbanner
полная версияГлупый гений

Саша Анжело
Глупый гений

Полная версия

Водитель из Монте-Карло

–Вот… монегаски… вот б-б… бесстыдники! Ты только подумай, живут в этом месте, как у себя дома, круглый год! Могут смотреть гран-при Монако прямо из своих окон! Смотри-смотри, вон, один на Феррари с открытым верхом едет, смотри! У-у, ещё шарфик на шею нацепил… и руку на руль положил, чтобы все видели, какие у него часы золотые! Вот же… мать его монегаска!

–Не сквернословь! – с упреком произнесла моя младшая сестра, когда я, приплюснувшись щекой к окну экскурсионного автобуса, взирал на улицы Монако, – Сколько раз тебе повторять? И почему ты всегда в своих ругательствах поносишь женщин? Ты обращаешься к мужчинам, но словами, при этом, каждый раз оскорбляешь ни в чем неповинных, незнакомых тебе женщин.

–И как, например? – спросил я с шепотом и ухмыльнулся.

–Ага. Сейчас все твои сквернословия перечислю.

–Давай. Забавно будет посмотреть, реакцию автобуса на то, как девочка, крошечка, юная барышня – как тебя ещё наши туристы называли? – вдруг, матом заговорит.

Я вспомнил, как лет десять назад, наш классный руководитель повесила на школьную доску объявлений правило: «За каждое ругательство, произнесенное в классе, ученик обязан положить в копилку десять рублей на нужды школы». Надо заметить выражались в нашем классе не чаще, чем в монастыре. С тех пор ругался я нечасто и никогда нецензурно. Зачастую литературные выражения грубой окраски возникали у меня, как слова-паразиты, и я ничего не мог с этим поделать. Все вокруг ругались: на улице, в кафе, в Интернете: это очень заразно.

Был пятый день моей первой поездки заграницу, оформленной в виде автобусного тура по Европе, и пятый день моих мимолетных, но ярких сожалений по поводу того, что я, дабы не скучать, тащу с собой свою пятнадцатилетнюю сестру. Её упреки в мой адрес в самом красивом, в самом роскошном месте из всех, что мы посещали за этот тур, заставили подумать о ней, как об обузе. Нет, обузой она не была, напротив, когда я потерял свой паспорт в парижском отеле, именно она отыскала его; именно она не дала мне остаться на пароме, плывущем из Швеции обратно в Финляндию, вовремя разбудив меня; именно она, обладательница пятерки по французскому языку, спрашивала дорогу, когда благодаря мне, мы терялись во всех городах Франции, стоявших на пути к Средиземному морю.

–Так быстро лопочешь по-ихнему. Как ты не боишься ошибиться?

–Боюсь не больше, чем когда говорю по-русски. Иностранцы не так часто смеются над ошибками, не так часто делают замечания.

–Ага. Мне делать замечания, значит, можно?

Именно она не пустила меня в ночной клуб Амстердама, решив, что я не высплюсь ночью и буду храпеть в автобусе, позоря ее перед всеми; именно она не дала мне познакомиться с роскошной немкой на ресепшн в отеле, сказав, что я все равно её не пойму с моим знанием немецкого; именно она не дала мне купить модель гоночного болида «Лотос» 1965 года на котором Джим Кларк стал чемпионом мира Формулы-1: модель с масштабом 1/18, стоимостью 20 евро. «Нам на обеды не хватит!», – сказала моя сестренка. А зачем нам тратиться на обеды? Я же сам видел, как сегодня утром во время завтрака в отеле, она запихивала сумку багет из корзинки с нашего стола, под удивленным взглядом лионской мадам.

«Не понимаю, как можно так фанатеть от водителей машинок… Зачем тебе эта игрушка? » – сказала она про «Лотос» 1965 года! Грубо. Кому как не ей было известно, что Формула 1 – моя самая большая любовь с 2010 года. Когда в феврале месяце того года, я, решив получить в подарок на день рождения абонемент на два часа картинга, интереса ради посмотрел запись гонки гран-при Монако 1992 года – первой российской трансляции, я узнал, что помимо нарицательного имени Шумахера, есть ещё много талантливых гонщиков, своего рода легенд. Например, «бразильский волшебник», «человек дождя» Айртон Сенна. Он действительно стал легендой. Я много раз пересматривал короткое видео без звука, на котором Сенна разговаривает с молодым Шумахером, по-отечески держа его за плечо. Видео называлось «Сенна дает советы Шумахеру. Результат: семь титулов». В течение пяти лет я не пропускал ни одного гран-при в прямом эфире. Даже гран-при Японии смотрел (в воскресенье, в восемь утра!). Но как ни интересны мне были прямые эфир с русскими комментариями, больше всего к этому виду спорта меня привлекала его драматическая история.

Гонки двадцатого века я сравнивал с гладиаторскими боями. Дети богатых родителей, зачастую продолжающие династию гонщиков, рисковали своей жизнью ради ни с чем не сравнимых ощущений; и лишь несколько процентов из этих ребят побеждали и садились в болид ради одной только победы. Но «Формула 1» это не только гонщики: это конструкторы, механики, владельцы команд, инженеры и болиды… это даже не все те, кого я сейчас перечислил, а истории с ними связанные. Например, автоконструктор Колин Чепмен – создатель и руководитель команды «Лотус» (сестре больше всего понравился тот факт, что свой бизнес он открыл на деньги любимой жены). Этот новаторский человек подбрасывал кепку каждый раз, когда его машина побеждала. Колин Чепмен подбрасывал свою кепку шестьдесят раз. Именно в Лотусе впервые были использованы такие новаторские разработки, как: антикрылья, граунд-эффект (это когда машина присасывается к дороге, не давая себе подпрыгивать на поворотах) и двойное шасси (чудо – запрещенное ещё до старта!). В Лотусе даже начали разработку активной подвески, но не успели… Смелые гениальные разработки стоили жизни нескольким выдающимся гонщикам Лотуса.

Зрительская жажда страха, делала гонки прошлого века привлекательней с каждым годом, но для нас, современных наблюдателей, те события сродни древнегреческим трагедиям, летописям, легендам… Я узнавал все больше драматических истории о известных гонщиках: например, о том, как канадец Жиль Вильнев обещал до конца жизни не разговаривать с партнером по команде французом Дидье Пирони, отказавшимся слушаться командной тактики и уступать ему первое место. Жиль свое слово сдержал, он погиб на следующем гран-при. Прошли годы, Дидье тоже погиб, тоже на скорости, но не на трассе, а на воде. Спустя пару месяцев его вдова родила близнецов и назвала их Жиль и Дидье. А сын самого Жиля, Жак Вильнев, в 1997 году стал тем, кем мечтал, но не успел стать его отец – чемпионом мира.

Позже, я прекратил интересоваться подобного рода вещами… Я, как и большинство, считал, что техника безопасности современных болидов, а также трасс, заставляла не сомневаться в том, что все под контролем. Гравий, покрышки, шиканы…

В 2011 году, создав себе страницу в фейсбуке, я добавил в друзья итальянца из Монако по имени Жюст Бонмарито – молодого перспективного гонщика выступающего в серии GP2. Через два года, к моей гордости, он стал гонщиком Формулы-1. По забавному стечению обстоятельств его взяли именно в российскую команду – первую и единственную (честно слово, я тут не при чём). А в следующем году, он должен был выступать на первом в истории гран-при России. Я был горд тем фактом, что дружу с человеком, которого показывают (пуская лишь в шлеме и не всегда долго) по телевизору на протяжении двух-трех часов гонки в прямом эфире. Друзей у него «в друзьях» было немного – это практически делало из меня члена частного клуба, авансом веривших в его талант. Забегая вперед, я скажу, что во время гран-при Монако состоявшееся через месяц после того, как я проехался на автобусе по трассе, Жюст заработал свои первые 5 очков – сделал нереальное на такой машине на такой трассе (здесь практически невозможны обгоны, не-воз-мож-ны!).

Когда я показал фотографию Жюста моей сестре, она решила, что он, цитирую: «Привлекательный фотомодель, может даже лучше», но судя по немногочисленным интервью, это был скромный, совсем не зазнавшийся парень. Жюст принадлежал к династии автогонщиков, как-то он выложил фотографию своего двоюродного деда, отдавшего свою жизнь за гонку. Он чем-то даже был на него похож, только лицо его родственника украшали тонкие закрученные усы, модные в пятидесятых-шестидесятых годах.

Наш автобус сделал остановку на высокой скале, с которой открывался захватывающий дух вид на мыс Кап-Ферра, на море, на крыши прибрежных домов и бурно цветущую апрельскую растительность: зеленые кроны пальм, розовые лепестки деревьев, спело-желтые кусты, длинная песочная линяя разделяемая с глубокой лазурью тонкой пенной линией. Я ещё раз вспомнил Жюста. Вспомнил вслух некрасивыми словами без малейшего желания обидеть, словами которыми мои друзья, знакомые, однокурсники, коллеги придают речи эмоциональные оттенки сильных переживаний.

Сестра две минуты до этого дарившая свой неморгающий взгляд ароматному пейзажу, с укором уставилась на меня. Я замолчал, но в мыслях в том же духе продолжил восхищаться и видом, и воздухом, и жизнью, которые мог позволить себе мой виртуальный друг и вероятнее всего воспринимал, как должное.

Следующим летом Жюст попадает в аварию. Обычное дело на мокрой трассе. Красный флаги, остановка гонки, ожидание. На подиуме никто не улыбается. Еще ожидание. Все не так просто, как обычно. Жюст в коме.

В тот июльский вечер лил сильный дождь. Сестра просила съездить с ней забрать котенка, которому срочно нужен дом. Забрать к нам домой, конечно. Навсегда. К счастью люди, у которых он был на передержке, в этот день не могли его нам передать, и после работы я спешил домой. Спускаясь в метро, над которым сгустились бурые тучи, я не ожидал, что приехав на мою станцию, помимо грозы застану новый всемирный потоп. Люди скопились в вестибюле метро и ждали. Кто-то ругался, непонятно, правда, на кого. Когда дождь утих, я довольный собой, как самым смелым первопроходцем, выскочил на улицу. Дороги смыло. Воды было по колено. Забавно… будучи на средиземном море в тот раз я так и не искупался, а в холодной питерской луже мне всё-таки пришлось! Кое-как доплыв до своего дома, попав в свою квартиру, я обнаружил, что воды в кранах, напротив, совсем нет и не предвидится в течении двух недель. Тот вечер и ночь казались мне совершенно непросветными, полными тревог и неприятных ожиданий. Но утро следующего дня выдалось на удивление солнечным. Вода с улиц испарилась. Стало чисто и свежо. Мы съездили за котёнком. Я нехотя уступил сестре возможность покормить это маленькое и удивительно смышленое существо, я залез в свой телефон, чтобы узнать погоду на завтра. Мне, вдруг, захотелось после долго перерыва сходить на картинг, сводить туда сестру, чтобы она испытала тоже, что некогда я. Я хотел покататься, а не поплавать, именно поэтому решил узнать будет ли дождь, а заодно почитать новости в социальных сетях.

 

В ленте новостей было сказано, что Жюста не стало рано утром.

Я выключил радио, передающее какой-то бодрый популярный хит, и медленно опустился на стул. Сестра убаюкала котенка и улыбнулась мне. Видя её радость, я не мог сказать то, что только что узнал.

Прибывая все в таком же хорошем настроении, она открыла альбом с фотографиями нашего прошлогоднего путешествия в Европу.

–Смотри, помнишь, как тебе пытались продать с десяток маленьких Эйфелевых башен? Я тебя сфотографировала в тот момент. Помнишь же? Чего ты молчишь такой грустный? А это… Это ты точно помнишь, смотри!

Она протянула мне фотографию цветущего пейзажа Лазурного берега. Скривив рот в ядовитой ухмылке, я говорил в камеру какие-то скабрезности в адрес монегаск, показывая в сторону Монако.

–Прости меня, Жюст… Прости меня.

Маленькая старость

Я держу в руках Викин дневник, пока она готовит мне макароны. Стоит заметить, впервые макароны готовлю не я, а она мне. Вадим кричит из соседней комнаты: зовет играть во что-то. Вике, видно, уже не терпится, она пробует, не готовы ли макароны. Пока нет. Как же мне надоели эти бесконечные игры, шутки, развлечения с ними… Мне бы полежать бы на диване со смартфоном, отдохнуть, посмотреть телевизор в полнейшем спокойствии!

Я долистываю Викин дневник до последней страницы. Я в шоке оттого, что мои родители тоже были когда-то детьми. За всю мою жизнь, мне и в голову не приходило, что этих двух взрослых, которых мне приходиться воспитывать, когда-то давно кто-то уже пытался. Причем, Викиных родителей я знаю очень, хорошо, я тоже продукт их воспитания. Вика – это моя мама, Вадим – мой папа, но кто ж будет так называть людей, которые психически и морально младше тебя лет на двадцать (сейчас мне восемь лет, и отрицательные числа мы пока не проходили)!

Мне восемь лет, кому-то может показаться, что это мало. Я так не считаю. А вы, видимо, забыли себя в возрасте восьми лет. Не знаю, на что способна память человека, но я помню себя с трех лет, а может и раньше. Почему же раньше? Просто потому, что о том, что человек имеет возраст, я узнала только в три года, следовательно, только с трех могла вести свои умозаключительные записи. Вот мое первое воспоминание: я лежу на кровати в обнимку с Викой и думаю: «Я – ребенок, Вика – моя мама. Вадим – мой папа. Бабушка – моя бабушка, дедушка – мой дедушка. Быть мной – самое лучшее, самое выгодное и интересное положение в обществе. Мне повезло, что я – ребенок». Сейчас мне восемь, и Вика любит вспоминать, как в моем возрасте ей безумно нравилась рисовать эту цифру— перевернутый знак бесконечности. Все это глупость и ерунда, возможно, но согласитесь, что-то в этом есть. Боюсь только, что разумность с возрастом уходит, если ее регулярно не подпитывать чтением, изучением и размышлениями в полном одиночестве. Смотрю иногда на взрослых и вдыхаю оттого, что меня ждет в будущем. Впрочем, у времени есть некоторые преимущества. С каждым годом я словно нахожу в себе новые возможности зрения. Вещи окружающие меня с самого рождения приобретают новый смысл. Впервые я заметила это, когда свежим взглядом взглянула на фото себя в младенчестве. Я сижу на коленях нежно смеющегося Вадима, под очарованным взглядом Вики. Два больших ребенка завели себе ради развлечения куколку. Как я уже говорила, я помню себя с трех лет, именно с этого периода лет я кое-как, но уже могла позаботиться о своем благополучии. Как они дорастили меня до этого возраста, для меня остается загадкой. Скорее всего, в то время я постоянно висела на бабушке с дедушкой. Иначе бы они так беззаботно не улыбались на этом фото.

Еще одна фотография стоит в рамочке на пианино. Родители смотрят с нее на вас исподлобья, сурово, если не сказать, испытующе. Меня на фото нет, меня вообще еще на тот момент нет. Раньше этим фактом я объясняла их выражения лиц, потом стала вдобавок думать, что они поставили эту фотку на видное место, чтобы помнить какое несчастное существование они волокли до моего рождения. На пианино играю в основном я. Нот я не знаю. Оно (пианино) вообще-то Вадима, и, иногда, по большой затяжной просьбе, он готов брякать пару популярных хитов. У меня от его игры гудит в ушках, но я весело танцую. Ноты он знает, учил их в детстве. Работает Вадим пиар специалистом по связям с общественностью – несмотря на скучное название его дни и вечера полны развлекательных мероприятий. Обычно приглашения на два лица и он берет с собой Вику. По утрам он отсыпается, встает к обеду, как раз, когда я возвращаюсь из школы. По идее, Вадим обязан меня встречать, но почти всегда он просыпает. Проспав впервые, он, взволнованный, кинулся в школу, решив, что я буду там его ждать. В результате по дороге мы разминулись, и я ждала его не в теплом холле, а в холодном подъезде почти целый час. После этого случая мы договорились, что если его нет, то до дома меня доводит мама моего одноклассника. Нашей Вике мы об этом не рассказывали, а то ей будет обидно, ведь, именно ей приходится отводить меня в школу каждый будний день, даже если ей не нужно рано вставать на работу. Ясное дело, Вадим просто хочет высыпаться, а я просто не хочу, чтобы он или она забирали меня из школы, т. е. при свете дня. Однажды, когда он уезжал в командировку, Вике это все-таки удалось. Вместе с парой своих коллег-одноклассников и учительницей я ожидала ее во дворе школы.

–Ну, где же твоя мама? – нетерпеливо спросила учительница, – Хочу поблагодарить ее за замечательные костюмы, которые она сделала нам к восьмому марта.

В конце тропинки появилась женщина, напоминающая по комплекции мою бабушку. Она утомленно обходила большую гору снега – разрушенной крепости построенной пятиклассниками, держа в руках пакеты, доверху заполненные продуктами.

–Это твоя мама?

–Нет, – ответила я и указала на юную элегантную брюнетку с прической каре, карабкуюущуюся по снежной крепости, – вот она.

Потом Вика долго-долго беседовала с учительницей, упрекая ее (словно она какой-нибудь министр образования) за недочеты в этой системе.

–Вы не должны так загружать детей домашними заданиями, если не можете легко и доступно объяснить им все на уроках! И не только потому, что они дети! Любой взрослый человек должен иметь право распоряжаться своим временем с фантазией и свободой!

На ответ учительницы, что все это слишком большая программа, которую нужно успеть дать в течение четверти, Вика заявила, что программу эту давно пора бы сократить за ненадобностью.

У моих «детей» ненормированный рабочий график и они дольше, чем мне хотелось бы, мельтешат у меня перед глазами, стараясь, чтобы каждая минута моего существования запомнилась мне яркими красками. И так с тех пор, как я себя помню. Благодаря их стараниям, у меня действительно, в несколько раз больше воспоминаний, чем у любого другого ребенка моего возраста. Я чувствую, что могу и старика переплюнуть по их количеству. Он не пропускают ни одного календарного праздника, но могут забыть приготовить обед, поэтому уже три года я готовлю себе сама. Оценив мои способности, теперь, они не против, чтобы я готовила на две порции больше. И я готовлю, пока Вадим или Вика делают за меня домашнее задание; когда же они пытаются заставить меня понимать в чем мне помогли, я молча возвращаюсь на кухню.

Я, как говорят их многочисленные гости, осмысленно хозяйственная хозяйка дома. Один из засидевшихся допоздна, внимательно наблюдая, как я старательно убираю со стола бокалы и тарелки, подал мне идею, что я вполне смогла бы жить самостоятельно. А что? Я даже за квартиру плачу сама… Считаю я так себе, но именно в моем рюкзачке лежат все квитанции по дороге в банк, ведь я единственная в семье, кто ничего не теряет. Четыре года назад бабушка с дедушкой с легкостью нашли меня, после того, как потеряли в торговом центре, и всё благодаря записке с моим именем и фамилией, которую я всегда ношу с собой и никогда нигде не оставляю по забывчивости. Вика и Вадим говорят, что тем самым приучают меня к самостоятельности, но я считаю, что дедушка с бабушкой правы, считая, что мне ещё не пора. Не знаю, правда, когда мне будет пора самой ухаживать за собой.... Куда приятнее, когда за мной ухаживают бабушка с дедушкой, не знаю, как от этого можно отвыкнуть.

Когда я протягиваю квитанции кассиру, она шутит, что мне суждено стать банкиром. Одна тетя приходя к нам домой всегда говорит, что у меня есть талан к актерскому мастерству, что я милая маленькая крошка – старушка со взглядом умудренной женщины, пережившей как минимум два развода. Я не хочу быть ни банкиром, ни актрисой. Я хочу лежать на диване и отдыхать. Но театр я люблю. Вадим и Вика очень часто таскают меня на представления. Вика пишет рецензии на премьеры, и если Вадим не занят в этот вечер, то мы идем всей семьей. Перед самым спектаклем они в обязательном порядке устраивают спектакль. На ней костюм – поверх идеальной укладки нацеплены большие уши слона, на нем – костюм павлина с красивым распустившимся хвостом.

По очереди, сначала один: блондин-павлин, потом вторая: элегантно-нелепая слониха, бегают по рядам и даже между кресел, крича громким шепотом: «О, где же ты, моя любовь?». Затем, перед третьем звонком в самом видном месте возникаю я, со своими собственными слоновьими ушами на голове и павлиньем хвостом сзади, и кричу, стараясь охватить, как можно больше зрителей своим смущенным выразительным взглядом: «Они все-таки нашли друг друга!». Занавес поднимался под неспешно нарастающий хохот (то и дело возвращающийся во время некомедийного спектакля), а все аплодисменты адресованы, конечно же, нам. Затем меня берет за руку билетерша и отводит в названную мной ложу: тут договоренностей нет, это ее работа. В ложе меня ждут родители, лихорадочно стаскивая с себя костюмы, чтобы не заслонять сцену соседям. По вечерам, когда мы возвращаемся домой, они могут ни с того ни с сего включить музыку из телефона, схватить друг друга за руки и танцевать вальс посреди тротуара. Когда у них возникает желание создать из пары трио, я настойчиво отступаю, засунув ручки в карманы.

Иногда у меня возникает желание заплакать, заскандальнчиать, забунтовать, ведь, тогда им придется включить строгость и стать чуть похожими на нормальных. Но потом меня побеждают мысли о том, что, вдруг, у меня ничего не получится, и мы попросту потеряем возможность иметь хоть одного нормального человека в семье. Помню, на одной из вечеринок Вадим хотел настоящего веселья, которого не хотела я. Это был мой День рождения. За столом выдвинутом на середину гостиной сидели незнакомые мне дети знакомых моих родителей (у друзей моих родителей детей, как правило, не было). Мои решили, что раз я не слишком общительная в детском саду, то компанию мне вполне смогут составить и эти. Сногсшибательные идеи Вадима по поводу развлечений я отмела еще накануне, но он не терял надежды развлечь гостей. Когда его ожидания увидеть поддержку среди гостей рухнули, Вадим решил развлекаться один. В то время, как мы уныло сидели за столом и водили вилкой по салатам в тарелках, он, разодетый в костюм короля (корона на голове, занавеска как мантия) расхаживал по коридору и начитывал известные стихи и отрывки из пьес. Мне было стыдно, когда звуки его голоса долетали до нас. Гости похихикивали, прикрывая рты ладошками. Вика вела себя так, будто ничего не происходит и что у нас дома так в порядке вещей – этим самым она выдавала мне свое недовольство. Но тут послышался звонок в дверь: пришла коллега Вадима по работе с какими-то срочными бумагами. Высокие каблуки, высокая «пальма» из крашеных светлых волос на макушке и непомерно большие серьги, за которые меня так и тянуло дернуть. Несмотря на свой вид, женщина была дама весьма строгой особой, и переглянувшись, мы с Викой решили, что, наконец-то играм Вадима пришел конец, но не тут то было. Через пару секунд он ввел сконфуженную коллегу в гостиную, представив, как вождя суперсовременного африканского племени и усадил во главе стола – на самом неудобном месте, потому что оно было у прохода и все его цепляли, когда бегали на кухню и в туалет. Перед тем, как отпустить Вадима продолжать выступление перед невидимыми зрителями коридора, Вика, взяла его за руку, тихо попросила занести на кухню опустошенные салатницы и принести приготовленный в холодильнике десерт. Следующие пять минут король «страны Несбывшихся надежд» (как он себя потом назовет) обслуживал флегматичных гостей. Вождь быстро нашла общий язык с родителями приглашенных детей. Переживав и похвалив все блюда со стола, они принялись обсуждать искусство. Немного поспорив, все сошлись в едином мнении: в современности отсутствуют талантливые люди.

 

–Вот вы все любите творчество там всякое… песенки, стишки, фильмы и книжки и прочее искусство. А знаете ли вы, что не народ и не сам факт подлинного таланта фильтрует, чем кормить ваше восхищение, а чем нет? – произнесла, вдруг, все это время молчавшая Вика, – Коммерция и деньги. Боже, сколько мимо моих глаз и ручки походит божьих искр, о которых никто не желает печатать, потому что о них никто не говорит! А как о них говорить, когда о них никто не знает? Будь Шекспир или Пушкин не выгоден к продажи, его бы не печатали. Будь Чаплин и Феллини менее везучими на доход от своих продуктов, их знали бы лишь их знакомые. Не найдись для Битлз или Элвиса Пресли продюсеров знающих толк в пиаре, они бы пели в подворотнях. Деньги и только они имеют решающее право.

Все подумали, что Вика напилась забродившего сока, и на всякий случай отодвинули от меня нетронутый мной стакан. Но я заметила, что ни вождя, ни родители моих «гостей» выпивших уже ни один раз, никаких таких речей толкать не распирало. Благодаря ораторству хозяйки дома, праздник закончился быстрее, чем я ожидала.

Несмотря, на все сверхненужные радости, которые сыплются на меня со всех сторон в неоправданном количестве, иногда родителям приходиться отказывать себе в личных удовольствиях: новой одежде, вкусной еде или срочном ремонте квартире. Нет. Вадим не может кинуть свою работу. Он слишком долго добивался своей мечты, чтобы сделать что-то главнее её воплощения. Даже когда я уже была у него, он всё еще находился в поисках своей идеальной профессии, и попутно сидел дома со мной, в то время, когда я была довольно-таки скучной: пила, ела, спала и плакала… Странно, почему-то я всегда считала, что с младенчества меня нянчили бабушка и дедушка… а оказалось, что… Ладно. Вика к тому времени успевала любить и свою работу, и его, и меня. А как только Вадим свою работу все-таки нашел, вот тогда меня стали воспитывать родители Вики, мои бабушка и дедушка. Мне было четыре года, они открыли мне глаза, что такое настоящее воспитание: ограниченное, запрещающее, поощряющее и понятное. Когда я пошла в школу, всё изменилось вновь.

Так, вот когда этот глупый праздник закончился, я отправилась на балкон, чтобы поглазеть на мои владения. Однажды, Вадим сказал мне, что все за окном принадлежит мне, что все это королевство – моё, пока я смотрю на него из нашей небольшой квартиры на восьмом этаже. Мне нравится ощущать высоту и простор: до дома напротив целый квартал, а из-за него выглядывает новопостроенная высотка. Вика ругает архитекторов современности: «И этот дом, тоже ничего особенного, – говорит она: «Но наше окно расположено к нему таким образом, что мы видим его в профиль и этот архитектурный профиль случайное совершенство незапланированности служит для нас королевским дворцом, в который мы когда-нибудь переселимся. Я решила, что все-таки не стоит себе отказывать в лимонаде, и пошла на кухню, откуда доносилось шипение воды из-под крана (Вадим мыл посуду) и шум голосов (они обсуждали меня). Я остановилась в коридоре, прикрывшись открытой дверью в ванную комнату, и слушала.

Рейтинг@Mail.ru