bannerbannerbanner
полная версияГлупый гений

Саша Анжело
Глупый гений

Полная версия

Человека приведшую меня к этим выводам зовут Аня. Я перекидывался с ней как-то парой фраз, когда был мужчиной, даже пытался флиртовать, но так чтобы говорить с ней на равных… я имею в виду, как с парнем… не как к привлекательному объекту, затуманившему разум… забыв о том, что я парень… а, ладно! А интересно было пообщаться с Аней подольше. Интересный человек… Вот ведь, я даже не могу сказать «интересная девушка», ведь, тогда мои слова рискуют образ достоинств, принятых в нашем обществе, а не человека в целом… Я очень надеюсь, что она не такая, как все. Что все не такие, если начать вести с ними рациональную беседу. Надо будет добавить её в друзья, и быть ей другом, а там уж… Может быть, если я снова стану мужчиной, мы могли быть парой. Я испугался. Быть женщиной мне неудобно, но неплохо… Отчего неудобно? Может просто не привык? Нет, скорее это просто раздражение от того, что всё тут в мире слишком удобно для мужчин. Признал бы я это, будь на своем мужском месте? Вряд ли. Признал бы, если бы был женщиной с самого начала? С трудом.

Когда и этот день закончился, я понял, что устал ровно так же, как если бы был самим собой, т. е. мне опять был не важен мой пол. Теперь я мечтал лишь о том, чтобы отдохнуть, просто потому что устал как человек. Отчего ребенком я мечтал стать взрослым? Это ведь, всего лишь время.

Я находился на детской площадке гигантских размеров. Нет. Я стал ребенком, и площадка начала мне казаться значительно больше, чем была с утра. Сколько мне лет? Я смотрю на свою руку и загибаю пальцы. Вот сколько! Четыре.

Как просто и понятно быть ребенком. Забывчивость накатывает на меня, и я ощущаю себя счастливым человеком.

А как я платил по счетам, когда был взрослым? Мамочка, там столько цифр! А ужины, а обеды кто мне готовит? Я сам? Хочу к маме… О, ребята кого-то поймали! Побегу посмотрю, может они мне разрешат поиграть с ними!

Присоединившись к компании шумных ребятишек, я начал беззаботно скакать по детской площадке, бережно заготовленной специально для нас муниципалитетом района. Я прочитал по слогам надпись с именем депутата на чугунной табличке, прикованной к пластмассовый горке, и понял, что ничего не понимаю, что слова расплываются, что теряется полноценное значение слова, и остаются лишь буквы и смешные звуки. Меня кто-то толкнул и, подгоняемый веселым криком, я погнал за ним. Я радовался, забыв обо всем на свете, пока не понял, что в компанию меня не приняли, что скачу я сам по себе, как сумасшедший в очередном припадке. Покрывшись капельками стыда, я оглянулся узнать, сколько взрослых человек смотрят на меня с готовностью позвать моих родителей, чтобы попросить их забрать невменяемого малыша подальше от остальных. Но увидел я лишь умиление беспечной юности четырехлетнего ребенка в уставших глазах матерей и бабушек, сидящих на скамейках напротив. Почему даже сквозь бесплодно проведённые годы мы смотрим на самих себя в прошлом, как на куда более глупых и наивных существ, чем мы есть сегодня? Почему услышав разумную фразу от маленького ребенка, мы воспринимаем его, чуть ли ни гением в то время, как непоседливые дети просто не склонны регулярно подводить итоги и выдавать выводы… насколько я помню полушария «нового мозга» развиваются после трех-четырех лет.

Почувствовав себя глубоко пожилым человеком, я, видимо, стал им окончательно. По пути домой, в трамвае, мне снова попытались уступить место. Это была молодая девушка, и она назвала меня дедушкой.

–Спасибо, – ответил я ей и отказался сесть… Потом, я, правда, добавил, – дочка.

Проводник попросил у меня пенсионный проездной, я заплатил, сказав, что такого не имею.

Трамвай тряхнуло, и я чуть не упал. Поясницу стянуло в тиски, и я понял, что вряд ли теперь выпрямлюсь. Вот сейчас бы кто поднялся! Но я не стану просить. И даже показывать, что мне необходимо присесть, не стану. Я уже не так молод, как утром, но у меня все-таки гордость. Нет, стариком нужно становится постепенно. Слишком хорошо я помню то время, когда тело подчинялось моим приказам с небывалой легкостью, которую я не ценил.

Кто сказал, что знания дают силу? В неполноценном обществе, знания обессиливают. Когда видишь человека таким, каким ты был много лет назад, когда вспоминаешь, какой большой путь прошел прежде, чем начать соображать самому без чужой помощи, приходишь к пониманию, что невозможно за десять минут разговора научить человека соображать. Руки опускаются от такого бессилия. Хорошо ещё если глупые да молодые не готовы силой доказать свою правоту…

Передо мной сидели женщины и мужчины лет сорока и выше, они читали свои телефоны или дремали. Трамвай затрясло, как сервант полный хрусталя на рельсах. И я тоже чувствовал себя разваливающимся секретером внутри с чем-то очень хрупким, давно забытым, пыльным… Мучения, связанные с тем, чтобы удержаться в равновесии длились недолго, на следующей остановке в наш вагон ворвался поток пассажиров с ближайшей станции метро, и, обхватив меня со всех сторон, больше не позволил мне трястись. Это было чувство полного единения, как если бы я залез в бушующее море, завернувшись в пуховое одеяло. Пассажиры медленно покачивались. У кого-то зазвонил телефон, заиграла популярная песня, которая, когда давным-давно, кажется вчера утром, мне безумно нравилась; сейчас же, в эту минуту, её скрипящий треск и чрезмерная ритмичность лишь действовала мне на нервы. Потом снова шумящая тишина, снова волны плачей и сумок. Я закрыл глаза и задремал. Меня одолевало желание уйти в приятные воспоминания; я открывал скрипящие дверцы в шкафы памяти и обнаруживал там пустоту. Как же так…? Словно за уплаченную годами страданий коробку вместо конфет, я получаю лишь бумажку с номером фасовщика. А потом, мне пришло голову, что пожилые люди не то, чтобы совсем ничего не запоминают, они просто считают ненужным запоминать всякую ерунду, которая потом терзает нервы. Меня бережно разбудили и выставили на конечной станции.

По дороге домой, поеживаясь от внезапно возникшего северного ветра, я молодел. К тому времени, как я плюхнулся на диван перед моим окном с видом на ночной город, я полностью вернулся в самого себя. Сколько огней в окнах напротив! Сколько людей и все беззащитны перед временем, перед стереотипами, перед друг другом.

Странно. У меня вроде появились силы, вроде даже надежды замаячили в ожидающих меня впереди годах. Я молод, но самостоятелен… но что-то не то! Я словно завис вне весомости, ощущая груз своего крепкого тела. Человеку навязывается поменьше думать, поменьше размышлять… но человек по структуре своей не может не размышлять. Запретишь – он просто напросто будет мучиться размышлениями. Как было бы хорошо, если бы все проблемы связанный с глупыми стереотипами были бы решены, никто ни на кого не давил бы… Вот тогда психологическое здоровье позволяло заниматься только тем, что нравится.

Маленькая птичка прилетела и села на мой подоконник. Вот ей бы сейчас стать: одни инстинкты, никаких размышлений. Ощутить кайф полета и вкус… насекомого? А все-таки жить без гнетущих мыслей, да и, наверное, без мыслей вообще, чем плохо? Я распахнул окно…

Прошло, видимо, часа два за которые я смею лишь догадываются, что произошло. Я нахожу себя сидящим на подоконнике. Я замерз. Во рту что-то мешается. Хоть бы не насекомое…

Улыбнись, папа

Валентин, 44 года, отец, писатель, последние десять лет временно работает не по профессии:

“Бананы, пальмы, океан, румяные щечки и открытая улыбка – вот, что занимает мои свободные от работы секунды, когда я смотрю на экран моего ноутбука… или в окно на синее небо. Сегодня синее небо! Господи, впервые за этот месяц в Петербурге, а ведь уже 20 февраля. Какая редкая приятность! Мне выдалась свободная секунда, я свернул документ, с которым работал, и на рабочем столе увидел фотографию моей дочери Валечки. Фото было сделано два года назад на её совершеннолетие, но и сегодня она всё такая же, что меня несказанно радует. Круглое личико, раскрашенное природой одним самым–самым нежным на свете тоном, окаймленное черными короткими волнами волос; небольшой вздернутый нос вдыхает аромат экзотического цветка, улыбающиеся глаза -глаза только что проснувшегося ребенка, за которые пешком преодолеешь полмира – светятся. Она выглядит значительно моложе своих лет и это дает мне мнимый гандикап, как самому отставшему из самых любящих отцов в мире, шанс наверстать упущенное за последние десять лет расставания.

–Вот, гляди и запоминай, куда нажимать, – сказал мой коллега, прервав мою минутку радости, и протянул мне фотоаппарат, – Вот папка «путешествия», вот меню… тут. Нажимай тут! Верно. Верно… Правильно, сюда жми… Куда!?.. Да, сюда. Вот тебе твои фотографии. Фотографии редкие, так что не догадается он. Смотри, не сотри по дороге!

–Спасибо, ты не представляешь, как я тебе благодарен… Может быть, отметим сегодня после работы мой отъезд?

–У меня дел по самое не могу. Как-нибудь потом обязательно. Ну… отдыхай там, как следует! Это ж надо четыре года совсем без отпуска!

К обеду небо заволокло серой дымкой. Меня отпустили пораньше, и я отправился навестить маму. В десяти минутах ходьбы от её дома находится высотка, где я когда-то работал. Иногда я приходил туда с Валей. Боже! Ей, такой крошке, тогда казалось, что в этом большущем здании ворочается весь мир, а я – тот, кто крутит в нём шестерёнки. Я обошел здание офисов бывшей редакции с легких вздохом и запрыгнул в крутящуюся дверь, ведущую в супермаркет. Купил необходимое – жесткая экономия уже давно стала моей привычкой.

Передо мной стояли юноша и женщина. Юноша шутил и смешил кассиршу, кассирша с удовольствием хихикала, а потом, после слов «Не надо сдачи!», приняла от покупателя десять рублей на чай. Следующая покупательница, женщина лет семидесяти, улыбок не получила, зато встретила упрекающий взгляд из-за кассы. «Ой, я не додала десять рублей, да?» – прошептала покупательница, и я сразу полез в карман (у меня была там кое-какая мелочь), но тут, она положила на прилавок скомканную купюру в пятьдесят рублей. Причмокнув, кассирша дала ей сдачу. В свою очередь, я нашел в списке товаров в чеке пакет за 8 рублей, который не покупал. «Извините, но я не брал…». Кассирша снова причмокнула, было заметно, как сильно два покупателя, следующие после юноши, подпортили ей настроение.

 

Как иногда тяжело разрисовывать будничную раскраску! Пытаюсь вообразить вместо смога у восточного горизонта – горы, а у западного, там, где пробивается застенчивое сияние заходящего солнца – море. Всё четно. Как будто бы в отместку за мои не к месту оптимистические фантазии, реальность вознаграждает меня отменным зрением и обонянием, чтобы я в формате 4D видел и чувствовал всю грязь и мерзость действительности. Будто у меня не глаза, а микроскопы, не уши, а шумомеры.

Потом я зашел в книжный магазин. Я так долго стоял в отделе путеводителей, что ко мне подошла консультант. В тот момент я рассматривал книгу о Петергофе, вспоминая, как ездил туда с дочкой в начале лета, двенадцать лет назад.

–Вам чем-нибудь помочь? – спросила девушка и посмотрела на картинки фонтанов в моих руках.

–Да, у вас есть путеводители по Австралии?

Австралия оказалась на полке под самым потолком, ее заслоняла Австрия, и сам бы я не заметил. Книга была толстая и тяжелая, на обложке кенгуру и какое-то непонятно сконструированное белое здание в море.

–Единственная и последняя. Австралию не так часто покупают… Не слишком популярный маршрут.

Я согласился с девушкой, а она, наверное, подумала: ещё один полистать пришел. Но именно по этому маршруту мне предстояло лететь в эти выходные. С пересадкой мой путь займет почти сутки.

–Сколько стоит? – спросил я.

–Сейчас посмотрю… две тысячи пятьсот пятьдесят девять рублей… восемьдесят копеек.

Я смахнул пыль с корешка, пролистал с интересом, поблагодарил за внимание и вернул книгу на полку.

Перейдя дорогу ведущую к дому моей мамы, я увидел, что с гигантского баннера сняли рекламу фильтров для воды, и сильно расстроился. Эта была моя отдушина. Каждый раз, когда я проходил мимо трех ярко-синих дельфинов, зависших над жужжащей дорогой, я считал, что счастье неминуемо. Впрочем, в том, что их сняли именно сегодня, присутствует какой-то чарующий смысл. Одно замещает другое и это, должно быть, правильно.

–Сыночек, я тут подумала, посчитала, а что, если ты ко мне переедешь?

–Мама, мы же с тобой это уже обговаривали. Куда денется моя самостоятельность? Но… может быть, тебе одиноко одной?

–Ты не подумай, я сама справляюсь, но на сэкономленные деньги, может, и Валечка бы смогла к нам прилететь хоть на недельку?

–Мама, если бы Валя смогла прилететь, поверь, деньги бы нашлись.

–Впрочем, я догадывалась, что там все не так просто… На самом деле, я бы хотела, чтобы ты себя не так сильно ограничивал, ты в последние годы ходишь очень худым.

–Я ничем себя не ограничиваю, а если что-то нужно тебе, ты только скажи…

–Мне ничего уже не нужно. Зачем? У меня все есть, главное, чтобы у вас, у детей, все было. И было лучше, чем было у нас.

Пассажир самолета, приземлившегося в Сиднее, в разговоре с встретившей его женой:

–Неплохо долетел, если учитывать, что полет вместе с пересадкой составил двадцать три часа. Почти сутки, милая. И я потерял день из-за смены полюсов! Подожди-ка… Эй, Валентин! Эй-эй! Ну, как нашелся чемодан? Нашелся, вот и отлично. Ну, успехов!.. Этот тип делил со мной компанию последние десять часов. Видно, что кучу сил и средств вложил в эту поездку. С дочкой должен встретится. Всю дорогу только о ней говорил. Весь в сомнениях, в нервах и в долгах, как я считаю… О! Глянь-ка, это не к нему ли только что белый лимузин подъехал?.. И не он ли в него только что влез…?

Валентина Валентиновна, 20 лет, студентка, русская австралийка:

Я ждала этот день невероятно долго. Полжизни, подумать только! Я общалась с отцом по телефону и почти каждые два месяца получала от него письма. Чудесные, тонкие, ироничные, теплые. Но я не знала его, как земного человека, а он видел во мне лишь ребенка, которого он проводил в аэропорт десять лет назад. Единственным посторонним источником информации: каков мой второй родитель сам из себя – это моя мама. Проблема в том, что в своих рассказах она создавала не образ взрослого мужчины, каким он должен быть сейчас, а юношу, в которого была влюблена едва ей исполнилось столько же лет сколько мне сейчас. Воздушно романтические оболочки и только. Уверена, что у неё остались и другие воспоминания, но из уважения к нему и к моему о нём представлению, с которым потом девочки сравнивают всех остальных мужчин своей жизни, мама решила не делиться ими со мной. Итак, кого я ожидала увидеть в зале ожидания международного аэропорта Сиднея? Им должен был быть мужчина, выросший из целеустремленного юноши с оценивающим взглядом, прямой осанкой и гордо поднятым чисто выбритым подбородком. Скорее всего, на нем будет одет светлый деловой костюм, а на руке будут дорогие часы. Он будет идти быстрым уверенным шагом, оставляя за собой сильный энергетический след, по которому, как по течению, словно рыбы будут следовать толпы с менее сильной аурой и харизмой.

Я вглядывалась в посторонних людей, пока не узнала в одном из них своего отца. Светловолосый мужчина среднего роста с уставшим печальным лицом, заметив меня, улыбнулся искренней улыбкой неулыбчивого человека. Кожа на его лице упруго натянулась, будто сопротивляясь этой мимической ненужности, а глаза светились. Светло-светло голубые глаза! Немножко смущенные… Лицо у него было не круглое, как могло сперва показаться, но припухшее – видимо из-за длительного перелета.

Брюки на нем были светлые, но только брюки; компанию им составляла бесформенная гавайская рубашка пестрых цветов. Когда он подошел ко мне поближе, я разглядела на ней десятки нарисованных дельфинов. На его правой руке я заметила пластмассовые часы с циферблатом и поняла, что он такой же любитель причудливых ретро вещей, как и я. Несомненно оригинал мне понравился куда больше, чем нарисованный персонаж из фантазии мамы.

Нежные солнечные лучи ласкали наши руки через приспущенное стекло в окне лимузина. Я рассматривала и сравнивала их, прислонившись к папиному плечу щекой: наши руки похожи, только его крупнее, волосатее и старше. Все эти десять лет я гадала почему мы с мамой так сильно отличаемся друг от друга? Теперь понимаю: чтобы вышел новый человек необходимо, словно из конструктора, собрать его из двоих. Ведь, не бывает такого, чтобы черты одного проявлялись в другом, не оставляя места другим, совсем чужим.

– Bonzer! – воскликнул папа популярное австралийское словечко, выученное у меня пару часов назад, когда мы встали между двумя толстыми пальмами на набережной у Харбор-Бридж. Папа сказал, что у нас удивительно красиво и так ярко, что даже ослепительно. Он наслаждался полуденным солнцем, глубоко вдыхал морской воздух и щурил глаза, глядя на мост. Я с грустью думала, что должно быть уже давно ослепла, что ничего такого не замечаю и не чувствую. Зато я вижу, какой он тактичный, чувствительный и нежный. В целом папа мне показался таким же эрудированным, как в письмах, хотя, он здорово насмешил меня, не поверив, что Австралию нельзя объехать за пару дней его отпуска ни на лимузине, ни на машине побыстрее. Мне кажется, он так и не осознал, что я живу на материке, а не на острове. Когда, отпустив лимузин за ненадобностью, мы, прогуливаясь по центральным улицам Сиднея, его, как мне показалось, немного смутил внешний вид австралийцев, они показались ему непривычно раскрепощенными по сравнению с русскими. Как оказалось позже, смущение происходило не из-за отвращения или предубеждения, а от удивления, что такое возможно, и что он сам, даже нарядившись в костюм банана, останется для всех окружающих нормальным человеком.

–Валя, попугай! Смотри-смотри!

–Ну, пап, и вправду попугай. Они у нас толпами по городу гуляют.

–Серьезно? А что это у него на шее? Вроде, бирка с номером. Как в заповеднике. Их у вас, как у нас голубей! Жалко хлебушка с собой нет… Удивительно… Здесь люди ходят легко. Легкой походкой. Видно, что раз тут все вверх ногами, на них притяжение меньше работает…

Заметив мой смех, папа, возможно решив, что я смеюсь над ним, а не с ним. Он быстро сменил тему и стал показывать мне фотографии своих путешествий с карты памяти старого фотоаппарата. Вот огненная трава под буро–синим небом африканской саваны. Вот водопад Анхель в Южной Америке: шумная струя, будто разочаровавшись в небесах, кидается вниз с вершины скалы, окруженной облаками прямо в беспросветный туман. Вот труднодоступное плато в Венесуэле, вдохновившее Артура Конан Дойля на написание «Затерянного мира».

–Ты видел там динозавров, пап?

Вот джунгли в Южной Америке; вот пустыня в Сахаре; а вот с китами, чтобы посмотреть на которых папе пришлось прерывать совещание во время командировки в Канаде.

–Классные фотки, но почему тебя нет ни на одной из них?

–Но, я же один ездил. Да и просить посторонних и коллег сфоткать тебя на каждом углу как-то… я стеснялся.

–Но можно же было сделать селфи, папа!

Папа не слишком силен в технике. Я видела его телефончик, когда он звонил бабушке, чтобы сообщить о том, что он в Австралии. Кнопки и малюсенький черно-белый экран. Такие, кажется, перестали выпускать больше десяти лет назад. Возможно, что этот экстравагантный вкус – необходимость, ведь, как он говорит, целый час у него уходит на то, чтобы включить компьютер и написать мне e-mail, а видеосвязью он вообще пользоваться не умеет. Жалко, мы могли бы видеться каждый день. Теперь бы я обязательно находила свободных полчаса в день. Не может быть, чтобы у такого человека, как он, не было друзей, которые могли бы ему объяснить и помочь. От моей помощи он отмахивается, говорит, не стоит тратить время, но ведь, сколько времени можно потом!

Алина, 41 год, эмигрантка, работает в IT, мать Валентины:

Дэд сэт! Уже сейчас придет… Зеркало! Тааак… Всё в прядке. Всё на месте. Почти, как десять лет назад. Он увидит тот же хищный взгляд и, надеюсь, не заметит морщин. Как там он писал в своем рассказике, когда его называли многообещающим автором? «Взгляд хватает, словно когти орлицы. Отпустит: останутся глубокие царапины – не такая большая проблема для того, кто летит вниз с высоты три тысячи метров». Хорошо, что я подстриглась на прошлой неделе – сейчас самое-то! Такой он меня ещё не видел! И чего дочка критикует за то, что я ее копирую? Если мне идет так же, как и ей, если она такая же красивая, как я, то куда от этого убежишь? О! Юбка помялась… Дурацкие складки! Он, ведь, наверное, все ещё оценивает людей по внешности, как это принято в отсталых обществах, а я так неряшливо выгляжу… Отчего я хочу понравиться ему? С возвращение людей из прошлого ко мне возвращаются комплексы… дурацкое старое мышление!

–У тебя фантастический дом! – произнес он.

–Ну, с твоим, наверное, не сравнить.

–Да, но в вашем… заметны ваши с Валей талантливые руки.

–Ты, кажется, забыл, Валя уже пару лет здесь не живет, снимает квартиру с подругами, поближе к университету. Знаешь, когда я только переехала, я была в полном отчаяние…

«Отчего?» – читаю я в его встревоженном взгляде, и безмятежно продолжаю:

–Оттого, что не всё так, как я мечтала. Что не всё получается. Мне приходилось ездить на работу в Сидней из небольшого городка, до тех пор, пока я не решила снять тут комнату. Валя продолжала ходить в школу там, куда была принята с самого начала, и мы виделись только по выходным. Каждую пятницу я преодолевала двести километров, чтобы быть ближе к дочке. А иногда моя подруга, которая с ней жила, привозила Вику ко мне… Ну, ты всё это знаешь, хоть и не понимаешь, наверное. Когда ребенок совсем далеко, это не то же самое, что за двести километров до тебя.

–Нет, на самом деле я…

–Ну, а когда дела пошли в гору, когда появился вот этот дом, я решила, что припомню при встрече тебе твои слова: «Куда ведут твои компьютеры? Боже, как трудно с человеком, который не понимает искусства! Ты сама словно машина. Разве человек может существовать одними расчетами!». Ведь, даже я теперь понимаю, что вид из моего окна – подлинное искусство. Но… ведь, и ты тоже неплохо живешь сейчас, счастлив.

–Ну, я… Да.

–Слышала, как вы погуляли. Про лимузин к трапу самолета, про твои грандиозные планы на каждый день отпуска, про шикарный обед в самом дорогом ресторане города, извини, что не присоединилась к вам, не смогла уйти с работы. В общем, я решила, что скажу тебе все это лишь в качестве информации. Желание тебя кольнуть или поцарапать прошло бесследно. Мы оба добились того, что хотели и неплохо живем. Ладно… уже пять? Ну, мне пора на занятия йогой. Потом ещё поговорим, о себе расскажешь, если захочешь… Ах, да… Что же я еще хотела тебе сказать?

 

Я держала ладонь у себя на лбу, старательно вспоминая интонацию, с которой необходимо было произнести следующее предложение, и параллельно не сводила с него глаз. Как же он обмяк! Куда он вообще делся? Помню, каким он был… от полного утопления в его меланхоличных глазах, меня спасала лишь потрясающая уверенность их обладателя в своем таланте… Теперь же, эти поблекшие голубые озера даже переплыть по необходимости желания не возникает. Как будто звуки весело заряженного фокстрота, оглушает ноющая скрипящая труба. Кажется, как-то так он описывал одного из героев в романе, который так и не опубликовали. Это был его первый провал… или второй? Ну, как такой человек может ворочать такими финансами? Банк он, что ли ограбил? Нет, он сейчас выглядит скорее, как жертва, чем грабитель. Видно, прицепился в свое время к тому, кто ему помогает… может, из жалости.

–Знаешь, Валентин, воспитывать ребенка – это тебе не мороженое при каждой встрече с ней покупать… В лимузин или ресторан приглашать. Это правильно распланированное питание, это ежедневные занятия, игры и прогулки на свежем воздухе, и главное, это быть с ней рядом, когда это ей необходимо. Смсками и письмами раз в месяц тут не обойдешься. А сейчас еще учеба и квартира. Короче, ты мог бы отправлять дочери сумму позначительнее, раз уж так привык так легко расставаться с купюрами покрупнее.

Он нахмурился и задумался, поджал губы и смотрит в пол. Да, что же за человек такой! А раз такой, так мог бы не транжирить и не хвастать своими экзотическими фотографиями с путешествиями на края света, которые стоять громадных денег! Бедная моя малышка… рассказывая мне все это, так искренне за него радовалась, позабыв, как не могла заснуть, пока я в очередной раз не сочиняла сказочный ответ на вопрос: «Когда же ко мне приедет папочка?».

Валентина, дочь, русская:

На мой вопрос: почему он всегда такой молчаливый со мной, папа ответил, что если будет много болтать, то запомнит одну лишь свою болтовню, а он хотел бы запомнить только меня и воздух Австралии. «Говори, как можно больше о себе, о своих чувствах, о надеждах и воспоминаниях. Я был бы рад стоять все время в стороне и наблюдать за тобой… и ещё если ты позволишь, поснимать тебя на видеокамеру для бабушки». «Но я тоже хочу запомнить тебя, поэтому и ты тоже говори, папа».

Я живу в Австралии десять лет и, как оказывается, мало где побывала! О существовании каких только мест, я не знала до его здесь появления. Мы съездили во все ближайшие крупные города; проехались по великой океанской дороге, то и дело останавливаясь, чтобы оценить сочетание цветов в океанской волне или сфотографировать какую-нибудь зверюшку, а иногда он просто смотрел на небо (или же на песок под ногами) и вздыхал, возможно, это был ностальгический порыв. Несмотря на это, папа лишь единожды произнес: «Я хочу домой». Это произошло в тот день, когда мы поднялись с личным экскурсоводом на самую верхотуру моста Харбор-Бридж. Папа здорово испугал меня бледностью своего лица.

–Ты такой белый, тебе плохо? – обеспокоенно спросила я его.

–Нет, я просто ещё не загорел, – ответил он, застенчиво улыбаясь, и трясущимися руками сильнее ухватился за поручень.

В конце первой недели наших приключений, я предложила остановится и вообразить, что мы проживаем обычный день: сходим в магазин за продуктами, посидим дома перед телевизором, поиграем в настольную игру, словно живем одной семьей, словно ничего необычного в наших с ним встречах нет. Я, в свою очередь, беспокоилась, что запомню его только в обстановке суетливого веселья, и так и не увижу каким должен быть нормальный домашний отец. Но стоило ему опуститься в кресло, как его настигла идея нового приключения, и, видя блеск в его грустных глазах, я не могла отказать реализовать эту идею.

Рейтинг@Mail.ru