Александр Александрович Куриленко
«Сон Водолея… наивная история»
На лодках среди «айсбергов» решались плавать лишь немногие, поскольку вдали от берега, в случае кораблекрушения, помощи ждать было бы неоткуда, и судьба «Титаника» была обеспечена.
Особенно оживленно на этом, пролегающем по дамбе, «бродвее» было вечером, ну прямо как на приморском бульваре в бархатный сезон! Несколько чудом выживших фонарей рваной цепочкой робко обозначали направление из города и создавали романтическую подсветку дороге, которая шла через океан к его середине.
Девушки, взяв друг дружку под руку, прогуливались по ней в коротких курточках или пальто, тоже, конечно же, коротких и в аккуратных невысоких резиновых сапожках. Они щелкали семечки и украдкой поглядывали вокруг. Парни, как правило, шли сзади. Те тоже были в резиновых или кирзовых сапогах, но с лихо завернутыми пониже голенищами. Они громко разговаривали, пытаясь изо всех сил обратить на себя внимание остроумием, ну или тем, что у кого в арсенале было. Иногда, оценивая мужские интеллектуальные усилия, барышни громко хихикали, но дальше этого дело не шло, поскольку любые публичные поползновения к сближению, дорогой читатель, в те целомудренные времена были просто немыслимы.
Высшим пилотажем, для пацанов было иметь, при таком дефиле по «бродвею», радиоприемник типа «Спидола». Но еще круче, конечно же, был магнитофон, такой, как, например, «Маяк». Первые
катушечные, снабженные упругой коричневой магнитной лентой «тип 6», которая ломалась при сгибе, как щепка, они только, только стали появляться и весили как небольшой холодильник, причем львиную долю веса такого аппарата составляли батарейки, которых активно хватало на один вечер!
Питание садилось, магнитофон тянул, а Высоцкий, и так неразборчиво записанный с десятой перезаписи через примитивный микрофон, подсоединённый при помощи спичек, хрипел еще сильнее, но зато на всю округу. Битлы и «шейк», звучавшие на такой технике в темпе похоронного марша, тем не менее, добавляли апрелю новизны и романтики, и все получалось!
Так что нужно отдать должное самоотверженности, мужеству и изобретательности пацанов того героического поколения в условиях неудержимого весеннего брожения одуревших гормонов!
В общем и целом, конечно, половодье и ледоход на реке, в эмоциональном значении, были событием очень значительным, даже знаковым в достаточно однообразной и приземлённой провинциальной жизни. Глядя на бесконечную, уходящую к ночному горизонту лунную дорожку, вдыхая прелые запахи пробуждающейся природы, хотелось не просто жить, друзья мои, хотелось любить!
Но мост был нужен позарез.
Все понимали, что баркас может перевернуться, и что если этого до сих пор не произошло, то лишь только потому, что старая несчастная посудина никак не может решить, каким бортом зачерпнуть. Трос в любую секунду лопнет от страшного перенапряжения, которое и измерить-то невозможно в несущемся потоке ледяной воды, и стальная плетка, с усилием в несколько тонн, запросто отправит на «тот свет» всех, кого встретит на своем пути.
Но современный высокий железобетонный и всесезонный (!) красавец – мост..! Стальная недостижимая мечта, этот сон, покрытый асфальтом и с перилами, эта вожделенная гордость, длинной в сто метров, для глухого районного городка?!. Это все равно, что метро для чукчи.
Однако помог случай и патриотический поступок генерала-строителя, выросшего в этих краях, любившего своих земляков и сумевшего толково обосновать и объяснить «непробиваемому» командованию военного округа стратегическое значение дороги, периодически разрываемой сезонными обстоятельствами. Немногочисленные, но веские доводы умного человека и авторитетного специалиста, сыграли свою решающую роль, и чудо произошло – строительство внесли в план, а вскоре и приступили к нему.
Были подняты прежние строительные документы и проведены дополнительные изыскания, сделаны расчёты и выполнен проект, определены подрядчики и выделены деньги. В короткий срок в район строительства была передислоцирована и там расквартирована инженерно-строительная воинская часть, вслед за ней прибыла техника, и началось!..
Сперва–наперво, был утоплен бульдозер. Солдат – водитель, к счастью, все же успел выскочить, но с перепугу вторично сиганул не в ту сторону и опять едва не утонул. Трудно было судить, что именно послужило причиной происшествия: нерасчетливость ли бульдозериста, ползущий ли песок, большой уклон или все вместе взятое. Огромный землеройный механизм, с неторопливостью слона, укоризненно похрюкивая ржавой трубой в адрес человеческой беспечности, плавно и безвозвратно ушел под воду в небольшом, шириной метров тридцать, но очень глубоком заливе, на южной оконечности дамбы. На дне этого залива били ключи, и вода в нем, даже в тропическую жару, была не просто холодная, а ледяная, да настолько, что все попытки военных и местных «искателей жемчуга» донырнуть и завести трос приводили лишь к синюшным судорогам и зубной дроби.
Жестокая и неотвратимая месть военных последовала незамедлительно, и коварный водоем, вместе с похороненным трактором, в течение недели засыпали песком. Как говорится, концы в воду и слёзы в песок!
Итак, друзья мои, строительство началось.
Правда, вначале собственно само строительство не совсем началось. То есть, оно, конечно, началось, но, как бы это помягче сказать, в несколько другом тактическом направлении, поскольку началось оно с оккупации женского контингента города голодными солдатами, что вызвало справедливое возражение со стороны местной шпаны. Выяснение отношений безусловно и незамедлительно состоялось и состоялось, как водится, бурно, разумеется с мордобоем, и не раз.
Но, как всем нам хорошо известно, дорогой читатель, женское примирение заканчивается обоюдными слезами, причитаниями и истерическим размазыванием макияжа, а мужское, совершенно верно, пьянкой! Вот и здесь, в конечном счете, было выпито очень много водки, и все завершилось пьяным братанием, сдержанной мужской дружбой и пониманием ситуации.
Надо заметить, что любовное нашествие военно-строительных гренадеров, несомненно, составило простое человеческое счастье некоторым местным уроженкам. Выйдя замуж, они уехали со своими сужеными на «дембель», безусловно, обогатив тамошний генофонд и придав ему, однообразному, колорит покинутой малой родины, включая неповторимый диалект, замешанный на особенностях лексики трёх братских славянских народов.
У местных же мальчишек, кроме крайне обострившегося желания немедленно рвануть в армию, на память от военных остались значки, пилотки и эмблемы, выменянные на яблоки, огурцы и сигареты, а у Юрки Апранина остались даже котелок и солдатская фляжка. Он их поменял на старую отцовскую парусиновую шляпу, несколько лет без толку висевшую в сарае среди верёвок и мешков, но получившую «вторую жизнь» после того, как она была «по-мушкетёрски» изогнута и сложена клинышком вперёд.
Вот такая вот стройка получилась, масштабная во всех отношениях и, как вы уже догадались, по местным меркам доселе невиданная.
Русло реки сузили к противоположному берегу до десяти (!) метров. Осушенную часть подготовили, засыпав речным песком и разровняв. Два участка под быки-опоры окантовали стальными переборками, внутри которых вырыли котлованы, туда забили сваи, связали их арматурой и забетонировали. Выведя основание выше среза земли на метр, установили высокую опалубку и, соорудив в ней металлическую конструкцию, всё снова залили высококачественным крепчайшим бетоном. Когда же дощатое обрамление сняли, миру явились два мощных «быка», две красавицы опоры, благородного светло-серого цвета, с железными площадками наверху. Можно было начинать монтаж.
Фермы моста свинчивали болтами, устанавливая их на промежуточные времянки, и для местной шпаны они, стоящие на «быках», узкие, шириной сантиметров по тридцать, были экстремальным испытанием на смелость. Риск пройти по ним на головокружительной высоте над водой и ивняком, обрамлявшим берега, притягивал как магнит. Слабо ещё закреплённые, они дрожали и покачивались, порывы ветра здесь казались ураганом, сердце уходило в пятки, но ничто не могло остановить мальчишеское бесстрашие.
Давно всем известно, дорогие взрослые, что нет ничего на свете лучше, чем игра на какой-нибудь стройке, где гоняет сторож, где оставленные машины и механизмы, лабиринты недостроенных комнат, этажей, подвалов и перекрытий создают необыкновенную почву для детской фантазии. Поэтому и мост, в свою очередь, был излазан вдоль и поперёк, пока на него не уложили скучный настил и не сделали перила, всё испортив. Были ещё, правда, попытки походить по этим перилам, но не надолго и, в общем и целом, интерес к новоявленному местному «чуду света» вскоре сошёл «на нет».
С возведением нового моста изменились и подъездные дамбы.
Так «бродвей» подняли на несколько метров и значительно его расширили. Он получил асфальт, и высокие тротуары, окантованные бордюрными плитами. Наконец, был поставлен стройный ряд серебристых фонарей, осветивших не только дорогу, но и сам мост, парящий теперь в неоновом свете над рекой, а также проезжую часть, метров сто, на противоположной стороне.
Склоны обложили плотным травяным дерном, предварительно выведя с асфальта дренаж, который заключили в бетонные желоба, уходящие вниз к кустам. Дамбы, расположенные якорем и прилегающие непосредственно к несущим фермам, полностью покрыли железобетонными плитами, связали плиты толстой арматурой, а основание самого сооружения надежно забетонировали.
Получился мост мощный, крепкий, с высокими прямоугольными конструкциями, стянутыми тысячами стальных болтов, и, в тоже же самое время, ажурный и легкий, взлетевший над кустами, камышами, жёлтыми кувшинками и белыми водяными лилиями, которые с тех пор навсегда облюбовали себе место в спокойной тени его.
То, что сама природа приняла это творение рук человеческих как свою часть, без неприязни и отторжения, говорило само за себя. Говорило о том, что поступок земляка генерала-строителя оценен на самом высоком духовном уровне.
Однако, к большому и горькому сожалению, на уровне командования, после пуска объекта в эксплуатацию, реакция была совсем другой. Была она завистливой и местнической. Какого-то важного самодура, властного, ревнивого, и, видимо, в интересах дела, резонно обойденного, «задушила жаба». Решение о строительстве задним числом пересмотрели, признали ошибочным, а командира дивизии, инкриминировав ему волюнтаризм (ох, уж эта хрущевская оттепель!), земляческие чувства и кумовство, уволили в отставку, о чем он, кстати, в последствии ни разу не пожалел!
Прошло много лет с тех пор.
Нет уже, к сожалению, доблестного генерала, верного сына своей малой родины, как уже, наверно, нет и тех «важных командиров дуболомов», осудивших в человеке любовь к своей земле, и даже, как потом оказалось, дальновидность «государева человека», а мост–красавец и великий труженик есть! По нему идут машины и люди, с него ловят рыбу и любуются ледоходом, на нем назначают свидания и под ним же влюбляются! Белые лилии, покачиваясь на теплой воде уже другого, мелководного и уютного залива, загадочно светятся в тени его и огромная человеческая благодарность, растянувшаяся на многие десятилетия, пробуждается в сердце каждого, кто ступает по его слегка потрескавшемуся асфальту.
Теперь, друзья мои, здесь проложен таможенный маршрут (!), и большегрузные бродяги автомобили, торопясь на юг, к тёплому Черному морю, ласкают упругими шинами надежную его спину, и мост стал-таки стратегическим!
Впрочем, может ли быть, дорогой читатель, какая-то другая стратегия, кроме той, что позволяет соединить разобщённое, приблизить далёкое и просто служить трудолюбивым, добрым и талантливым людям, которые многими и многими поколениями жили, живут и будут жить на этих великолепных, живописных зелёных берегах!
Забросив сумку за спину и увлёкшись воспоминаниями, Юрий шагал легко и быстро. Он даже не заметил, что станционный посёлок скрылся из виду, и дорога теперь проходила среди полей невысокой ещё пшеницы или ржи. Среди этого, величаво перекатывающегося из дали в даль, жёлто-зелёного моря, синими искорками кое-где вспыхивали васильки, а вдоль обочин весёлыми девичьими стайками бежали ромашки. Лиловые, сиреневые и бело-голубые высоченные кисти люпина, предусмотрительно подальше отойдя от пыльной дороги, горделиво и надменно покачивались в тёплом июньском воздухе.
Вечернее небо поднималось Апранину навстречу. Остывающее солнце, намаявшееся за день от собственного усердия, лениво катилось на ночлег, постепенно уступая место прохладе и великодушно позволяя одуревшей от жары природе отдышаться за короткую июньскую ночь.
Из-под ног, из придорожной травы веером сыпались кузнечики, путь продолжался, и воспоминания тоже.
Сладкое сиротство
Да, лето! Июнь дошёл до точки кипения…
Пляж на реке практически повсюду.
Берег шумит и суетится на Грибовке. Там, на просторной, ровной как стол, поляне организована волейбольная площадка. Сетку никогда не снимают, мячи не прячут и ничто никуда не девается.
Любители уединения и парочки расположились на Островке, в зелёном «раю», среди ивовых кустов и изумрудной густой травы вдоль воды. Там много укромных мест и ещё больше комаров.
Гусиный пляж, облюбовали семьи с детьми. Плоский песчаный берег даёт хороший обзор, а река с золотистым чистым дном и глубиной не больше метра позволяет детворе всех возрастов безопасно резвиться «на всю катушку».
На Крутых, напротив Гусиного пляжа, спасу нет от мальчишек. Это и понятно, ведь на лугу размечено футбольное поле с настоящими воротами, а сам берег высокий, обрывистый, да ещё и с трамплином из толстой длинной доски, откуда так здорово нырять и прыгать.
Но особенно людно, конечно на главном городском пляже у Трех Сосен, где яблоку негде упасть!
Самая же серьёзная и солидная публика, дорогой читатель, включая приезжих с палатками, расположилась ещё дальше вверх по течению на Боровне, где река, упёршись в лес, делает крутой поворот вправо и у неё нет дна. Высоко над рекой на обрыве шумит сосновый бор, а внизу бьют ключи, и поэтому вода на глубине ледяная. Вдоль противоположного берега, под водяными лилиями и кувшинками, в зелёных подводных джунглях, вытаращив глаза, стоят щуки величиной с крокодила. Там великолепная охота с подводным ружьём, маской и ластами.
Автобудка по-прежнему лежит в реке под Тремя Соснами на боку, и только вершок над водой торчит.
На зеленом правом берегу старшие пацаны режутся в карты, в «козла», и проигравших, раскачав, как всегда под радостные крики и вопли отдыхающих на счёт «три», бросают с обрыва в воду, причём счёт хором ведёт весь пляж!
На другом высоком берегу с песчаным откосом, амфитеатром, развернувшемся к югу прямо под палящее солнце, как обычно, добродушный Паша Грек (дай Бог ему здоровья!) сидит в своём буфете.
Неутомимый и обстоятельный Митька Карман неторопливо плывет против течения на своей лодке в сторону Боровни, где, как уже было сказано, «нет дна» и бьют ключи. На корме Митькиной плоскодонки лежит явор, свесившись к воде, торчат удочки, и пока ещё скучает укрытая мешковиной небольшая сетка «топтуха» с половинкой кирпича, привязанной в качестве грузила.
Вдоль реки, у кромки леса, пролегает заросший ивовыми кустами и травой противотанковый ров, который в военное лихолетье копали всей округой и стар, и млад, а над ним в тёплой летней синеве шумят красавицы сосны. Весь лес испещрен старыми окопами, траншеями и воронками, засыпанными сосновыми иголками. Только копни рыхлый игольчатый наст, и найдёшь в прохладном песке ржавые гильзы, и станет жутковато от несоответствия всей этой летней красоты и благодати тому холодному и кровавому отголоску, который природа упокоила здесь.
Начиная с мая, всё лето – маёвки, праздники на природе, буфеты в лесу над рекой, где «о Наташе» поет Сашка Зеня, и где на День молодёжи утонула Люда Ступакова, Юркина одноклассница.
Сколько черники на опушке у Боровни, а земляники в Липенке и малины в веркеевском Сосоннике!
Ближе к осени грибы и открытие охоты на старых вадьковских торфяных карьерах и в Конопельках, о чём начинаешь вспоминать и думать тогда, когда последний летний месяц перевалит за середину.
С августом заканчивается летнее благодушие, и школьный двор постепенно наполняется беготнёй и голосами.
Первое сентября! Как правило, это солнечный день, почти гусарский праздник «золотого на голубом»! Это день белых бантов и школьных кружевных передничков, белых рубашечек и воротничков, букетов георгин, восторженных встреч, пахнущих свежей краской классов, новых портфелей с новыми учебниками и чистыми тетрадками. Это день, дорогие мои, искреннего стремления учиться с чистого листа и только на «хорошо» и «отлично»!
В школьном палисаднике – разноцветные ромашки и буйство «золотых шаров» на грациозно изогнутых стеблях, свешивающихся за невысокий зеленый заборчик из заострённых дощечек. На ярких ладошках ромашек, как на аэродромах, беззаботно гудят бестолковые альфонсы–трутни, выгнанные накануне осени из пчелиных ульев на «вольные хлеба».
Несмотря на то, что все соскучились друг по другу, по учителям, по школе и даже по занятиям, эмоциональный хвост беззаботного лета ещё будет тащиться за ними весь сентябрь. Только затяжные холодные дожди и октябрьская серость окончательно поставят крест на летней сказке.
А пока пойман трутень, к его лапке привязана нитка и маленький бомбардировщик выпущен в классе в свободный полёт. Не имея возможности из-за нитки совершить посадку, он будет часами барражировать под потолком с характерным для тяжёлого самолёта гулом, и ни о каких занятиях речь, конечно, идти уже не может. Всё внимание к несчастному насекомому и задача одна – изловить! Производятся попытки, даются советы, и как бы это уже и не каникулы, но ещё, вроде бы, и не учёба, а игра в школу. И преподаватели ещё улыбаются, и маленькая хитрость, пожалуй, удалась, и обманули осень, да вот только не на долго.
Но стоит ли грустить, дорогой читатель, ведь небо синее и высокое, и дышится прохладно и легко.
Раскрасневшись от сентябрьского остывающего солнца, клёны и рябины соревнуются с вечерним закатом, пытаясь сжечь последние осколки лета. Золотом завален школьный двор и парк по соседству, грибов и орехов целый лес, и уже открыта утиная охота.
О лете воспоминания всё реже и туманнее, всё заполняется сегодняшней реальностью, а впереди ведь снова ожидание и обновление – зимняя сказка и Новый год!
Зимой до самой ночи хоккей на болотах возле Алика Бориска, когда уже и шайбы не видно. И рыбалка подо льдом на Ямине, где щуки, как подводные лодки, медленные и ленивые в тягучей ледяной воде видны, как за стеклом в аквариуме.
Ах, молчи, грусть, молчи! Кто «плавал – тот знает»! Эта осточертевшая «вторая смена», которая заканчивается около шести, когда уже темно и поздно! Ведь кино же в кинотеатре «Победа» начинается в пять, а на семь и на девять их уже не пускают, хоть умри! А идёт «Фантомас», а потом будет «Фантомас разбушевался» и «Три мушкетёра»! Катастрофа…
Но гвардия не сдаётся, на помощь приходит физика, и в классе на перемене вывёртываются лампочки. Разжёванная тетрадная промокашка вставляется под центральный контакт цоколя и лампочку на место. К середине предпоследнего урока промокашка от нагревания высыхает, контакт пропадает, лампочки гаснут и в классе темень! Освещение неисправно, оставшийся урок не спасти, он отменяется, и все в кино!!! На следующий день «фантомасов» в синих масках целый двор, а девчонки боятся заходить в тёмный Петьки Якубовича и Серёжки Микитюка подъезд, потому, что в кладовке под лестницей, где грабли и мётлы, у этих разбойников штаб.
Апранин не думал, что преподаватели не догадывались об этих проделках, которые периодически повторялись в течение зимы, подозрительно совпадая с хорошими фильмами в кинотеатре.
Всё дело в том, что с учителями им очень крупно повезло, как, впрочем, и в целом с поколением взрослых, по которым лихие годы прокатились полной мерой, заставив ценить счастье в минутах, и рядом с которыми они росли в 60-х годах. Просто их учили и воспитывали хорошие мудрые люди, к тому же очень любившие и жалевшие их, а это не пустые слова, потому, что в Юркином классе было три золотых медалиста (!) и, кроме того, все поступили, куда хотели!
Но это будет после, а сейчас катание после школы на санках и портфелях с райкомовской горки вниз до самой бани и, конечно, до самой ночи! А на санках рядом она в рыжеватой цигейковой шубке, и если в школе страшно даже заговорить, глядя в глаза, то в этом веселье и в суматохе можно и за руку взять и, падая, со смехом и ужасом даже обнять! И хорошо!..
А на лыжах – с Бусовой горы! Или на Веркеевке – от Трех Сосен по льду и через противотанковый ров, как через трамплин, и по замёрзшей реке хоть до самой Боровни!
А дальние походы до Буртоликова хутора к фонтану, где от воды, бьющей в небо выше леса из артезианской трубы, вырастали на морозе ледяные скалы, до боли в глазах сверкающие на солнце в зеленом обрамлении сосен!
А снежные крепости с ходами и «война» с деревянными автоматами, и Петя Якубович, рыбак, охотник и художник от Бога, их Петручио – бессменный командир…
Вечером дома топится печка, пахнет дымком, уютом и теплом. На ужин тушеная картошка в чугунке, капуста из погреба с луком и постным маслом, и хлеб, за которым в очередях стояли целыми семьями…
К слову сказать, не удивительно, что Уинстон Черчилль назвал Хрущёва самым умным человеком в мире, за то, что тот сумел оставить без хлеба самую богатую, самую большую и самую крестьянскую страну планеты.
Так вот, в очередях стояли подолгу, потому что продавали хлеб только в Продмаге, и только через маленькое окошечко, прямо на улицу. Продмаг находился возле парка, где танцплощадка, напротив старой водокачки, и очередь улицу пересекала несколько раз.
Попытки нахально пролезть вперёд, «на корню» пресекались бессменным наблюдателем всех местных очередей – дедом Галаганом. Он был высок, статен и физически довольно крепок, а главное был уважаем людьми, бескорыстен и никогда не пользовался своим положением. Каждую буханку резали на две части, по половинке в одни руки, и поэтому в очереди стояли семьями. Когда, спустя час–полтора хлеб заканчивался, дед Галаган последним получал свою половинку и все расходились.
Вечером, не смотря на дневные передряги, как всегда приходит умиротворение, особенно после ужина, каким бы он ни был, в зависимости от семейного достатка.
На стуле возле теплой грубки, свернувшись клубком, безмятежно дрыхнет кот Клеопатр, и желтый абажур с бахромой опустился над круглым столом. А на столе книга, последние письма и газеты. Все сидят в светлом круге, и мама вслух читает «Василия Теркина», только что опубликованного в «Известиях».
«Мишки» заигрались в своём буреломе на ковре, не обращая никакого внимание на расположенное напротив них огромное старое напольное зеркало, как дверь в неведомое. В нём тоже протекает какая-то своя загадочная жизнь, впрочем, очень напоминающая их …
И врезавшийся в память шум примуса в коридоре, как шум дождя или шум моря, которого Юра никогда в жизни не видел, но очень часто рисовал его в своём воображении. Рядом с прыгающим синим пламенем сидит он, в отцовской телогрейке, поджав ноги в вязаных шерстяных носках, в зимних тёплых штанах из черного флотского сукна, и ёжится от ощущения сладкого сиротства, которое почему-то останется с ним на всю жизнь.
Потом снова весна, ледоход, прогулки вечером к реке по местному «бродвею» в завернутых сапогах. Пьянящий, прелый весенний запах, ручьи и запруды во рву возле дома Сережки Шведа и березовый сок необыкновенной вкусноты, собираемый в ржавые консервные банки, развешанные в Липенке на березах.
В апреле первое купание с огромным костром на берегу, первые подснежники, которые украдкой подбрасываются девчонкам в портфели, вызывая переглядки, записочки и тайные пересуды. Потом ландыши, и вот уже одуревший от черёмухи и сирени май пролетает на одном дыхании, врываясь в лето, в каникулы!
Под «райкомовской горкой»
Спуск от начала «райкомовской горки» к бане и к «Аликовым болотам» представлял собой дорогу, вымощенную булыжником. Горка эта получила своё название от расположенного здесь когда-то в двухэтажном деревянном здании местного райкома партии. Надо сказать, что рядом с ним за высоким зелёным забором раскинулся замечательный яблоневый и грушевый сад, вожделенная мечта местных мальчишек, хотя своих яблок в каждом доме было, что называется, завались!
Охранял сад, равно как и само здание, старый партиец, дедок, вооружённый древним одноствольным ружьём, в стволе которого уже, как минимум лет двадцать, жили одни только пауки. Однако дед был ещё довольно резвый и очень даже проворно бегал в случае необходимости, что придавало погоне за малолетними налётчиками дополнительный азарт, грациозность, остроту и привлекательность.
Перелетев через забор на едином дыхании, как мартышки, и в очередной раз оставив ревностного стража «с носом», сопливые любители острых ощущений усаживались в кустах бузины на противоположной стороне дороги, хрустели своей добычей, набитой за пазуху, обменивались впечатлениями и ждали дальнейшего развития событий.
Однажды, засидевшись в своём убежище дольше обычного, компания увидела парня и молодую девушку, явно пытавшихся уединиться. Укрывшиеся в засаде, затаив дыхание и открыв рты, мгновенно оценили обстановку, притихли и приготовились наблюдать картину, куда «дети до 16-ти лет не допускаются».
Сначала парень целовал смущающуюся девушку, которая кокетливо как бы пыталась уклониться. Но вскоре она осмелела и, обвив его шею тонкими загорелыми руками, сама прижалась к своему приятелю.
Сидящие в бузине приняли растительный вид и не шевелились, а когда парень приподнял у девушки платье, и его рука заскользила по её ножке вверх, приоткрыв белые трусики, футболка у Серёги Микитюка выскользнула из шаровар, яблоки высыпались и, глухо постукивая, покатились на дорогу.
Да-а-а…?!!! Сцена мгновенно была испорчена, и кино кончилось.
Парочка же, смутившись, спешно ретировалась и пропала из виду, рванув в сторону школьного двора в заросли расположенного за ним парка.
На «виновника» же, скажу вам честно, смотреть было жалко. Совершенно уничтоженный случившимся, он, с видом побитой собаки, абсолютно безропотно воспринял полученный подзатыльник, сопровождаемый изысканными непечатными эпитетами.
Дорога, на которую выкатились злосчастные яблоки, уходила, как уже было сказано, вниз к бане, а по левую сторону её, примерно с середины спуска и как раз напротив дома и огорода Сергея Шведа, начинался довольно глубокий овраг, летом заросший крапивой и лопухами.
Ранней весной, когда солнце уже припекало так, что можно было увеличительным стеклом выжигать на деревяшке, этот овраг превращался в каньон с ревущими водопадами талой воды, которая, казалось, стекается сюда со всего города.
Тяжёлый мартовский снег был отличным материалом, и «юные гидростроители», надев высокие резиновые сапоги, с усердием, которому позавидовали бы даже бобры, сооружали плотины и запруды. Вода выходила из берегов промытой канавы и заливала всю мостовую. Прохожие недовольно ворчали, но перешагивали через творение пацанячьих рук, а изредка проходящие машины с шумом и брызгами разрезали колёсами снежные дамбы, выпуская вниз маленькое цунами, заставляя неутомимых и промокших до нитки «ваятелей» начинать всё сначала.
Уже закончилась весна,
Незримо превращаясь в лето,
Но осень далека, и плещется река,
Зеленой нежностью одета.
И жизнь переполняет мир
Непостижимо откровенно.
И шепчутся леса, песчаная коса
Следы смывает белой пеной.
Теперь не верится, что снег
Мне заметал двойные окна,
И день морозный догорал,
И вечер звезды рисовал на стеклах.
Вот и моя прошла весна,
И лето вроде на исходе,
Но осень не видна, и даже седина
Еще не серебрится вроде.
Еще так призрачен финал
И чувства возраста моложе,
Но замечаю я, что старые друзья
Мне с каждым годом все дороже!
Я больше век не тороплю,
Хотя в глазах огонь искрится,
И что-то возвращает нас в былое,
И в полночный час не спится…
Уже закончилась весна,
Уже закончилась весна.
Весна неотвратимо и плавно перетекала в лето, заполняя каждую клеточку пространства суетливой жизнью, жужжаньем и чириканьем, буйством зелени и пёстрым дурманом всевозможного цветения! Огороды утопали в зелени, сады склоняли свои ветви через заборы к пыльным тротуарам, и в жарком недвижном воздухе, казалось, запуталось и, обессилев, остановилось само время.
Давно известно, что поджигать, взрывать, вообще испытывать судьбу и искать приключения на свою голову и обратную часть тела – у мальчишек в крови.
Появлялись на свет подводные ружья с проволочными трезубцами и резинками из велосипедных камер. В загнутые с двух концов и прорезанные для запала трубки засыпалась адская смесь селитры, серы и древесного угля. Бомба закладывалась в подходящую нишу, чтобы посмотреть и оценить силу взрыва.
Два болта, стянутые гайкой, между которыми зажата сера, натёртая со спичек, являли собой осколочную гранату, ежели эту конструкцию грохнуть о кирпичную стенку. Болты и гайки свистели над головой как пули, но разве могли они попасть в них?!
В бутылку из-под шампанского заливалась на четверть объёма вода, заталкивался клок сена, засыпался карбид и забивалась деревянная пробка, зажатая проволокой. Затем бутылка переворачивалась и с привязанным к горлышку камнем бросалась в речку. Так в глупых, стриженых головах выглядел способ глушить рыбу, которую в те времена можно было просто поймать трусами.
Детская бесшабашность мало давала себе отчёта в том, что они снабжали дно битым стеклом, на которое очень часто сами и попадали.
Все ноги и руки были изрезаны и исколоты в результате подобных экспериментов и испытаний, но процесс познавания мира, как водится, остановить нельзя.
Одной из последних технических «разработок» был «подпикач», некое подобие пистолета-ружья, состоявшего из рукояти и закреплённой на ней медной трубки, загнутой с одного конца, и рядом с ним слегка пропиленной для запала. Более всего, конечно, для этого дела годилась трубка от тракторного двигателя, где, собственно говоря, и добывалась. Остаётся только догадываться, дорогой читатель, в каких выражениях звучали пожелания трактористов в адрес экспериментаторов.
Аппарат заряжался порохом с дула, забивался пыж, а в прорезь затиралась сера от спички и прикладывалась к ней целая спичка, прижатая к прорези петлёй, сделанной из гвоздика. Одним движением коробка поджигалась спичечная головка, воспламенялась серная передача и гремел выстрел.