Алекс Миро
Свет далеких звезд
Забыв обо всем на свете, Эдгар пошел дальше. Словно кто-то невидимый вел его вперед, потом вправо, потом снова вперед и налево. Он приставил лестницу и сделал несколько шагов вверх по ступеням. Покрытая тонким слоем пыли, в глубине полки стояла книга в тряпичной обложке с застежкой. Ее листы – древние папирусы – таили в себе дух иссохших мумий. Джон Картер, «Гробница Тутанхамона». Это было именно то место, куда Эдгар хотел попасть всю свою жизнь, но однажды предпочел задвинуть несбыточные мечты куда подальше.
«Здесь нас ожидал сюрприз. В восточной стене усыпальницы оказалась низкая дверь, а за ней – еще одна комната, меньшая по размерам и более низкая, чем все предыдущие. Вход в эту комнату, в отличие от других, не был ни замурован, ни запечатан, поэтому мы смогли с порога заглянуть в нее. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: здесь, в этой маленькой комнате, хранятся ценнейшие сокровища гробницы».
Эдгар с замиранием сердца медленно идет в дальний конец древней усыпальницы, на его лице играют отблески газового фонаря, зажатого в руке.
* * *
Эдгар потерял счет времени. Он бродил по читальному залу и уже начал сомневаться в том, что хочет выйти отсюда на свет божий. Раньше его жизнь казалась ему незамысловатым парусником, что безмятежно дрейфует по волнам повседневности, но сейчас он заметил нечто иное. Теперь жизнь стала для Эдгара паромом, груженным упованиями, чужими и собственными ожиданиями, незавершенными делами, мечтами, которым он так и не приделал крылья.
Оказалось, что трюмы его парома заливала вода, пробоины то тут, то там со свистом изрыгали потопы. Несказанные слова любви, несостоявшиеся прощания, брошенные на полпути важные занятия. Теперь же он гордо стоял на верхней палубе в надежде, что сможет пережить заново все, что пропустил, и залатать все дыры. Пусть через персонажей книг, но он смог бы завершить дела их руками, договорить слова их губами, посмотреть на мир их глазами, ведь другого шанса у него все равно не будет. Никогда раньше он не понимал, чего лишился и как много он хочет исправить.
Почувствовав слабость в ногах, Эдгар облокотился о стеллаж. Кончиками пальцев он перебирал тонкие обложки, вдыхал запах папирусов, типографской краски, кожи и тканей, в которые были бережно обернуты фолианты книг. Он может изменить и наверстать, осталось лишь понять, что именно…
Эдгару мерещились шаги тех, кто входил сюда до него, он слышал шелест переворачиваемых страниц, лестницы двигались от стеллажа к стеллажу в дремотной полутьме читального зала.
Эдгара до краев наполняла сила, которой он не чувствовал никогда прежде, и решимость наконец поступить правильно. Он снова закрыл глаза, разглядывая прохудившейся корабль своей жизни.
«Когда я освобождаюсь от того, кто я есть, я становлюсь тем, кем я могу быть».
Он держал в руках томик изречений Лао-Цзы. Теперь у него есть шанс исправить былые ошибки и стать новым Эдгаром, жизнь которого обретет смысл. Но это будет потом. Стеллажи уходят в бесконечность, а ему еще так много надо пережить заново. Он чувствует на своем лице дыхание всех, кого любил, слышит их ласковый шепот. Каждый, кто был ему дорог, стоит в эту минуту рядом с ним и ждет, когда Эдгар возьмет его с собой, поведет вдоль легионов книг, скажет все, что не успел сказать, и сделает все, что когда-то не смог для них сделать.
Счастливый конец
Легче зажечь одну маленькую
свечу, чем клясть темноту.
Конфуций
«Я все время делаю опечатки, даже в простых словах», – с досадой отметил Том, яростно стуча пальцами по клавишам. Он на секунду оторвался от монитора, посмотрел в синий проем открытого окна, зияющий посреди темной стены его кабинета.
«Постыдная безграмотность для писателя», – Том хихикнул, и смех его растворился в прокравшихся в кабинет раскаленных добела солнечных лучах.
– Осталась пара часов, и моя рукопись никому уже не будет нужна, – сообщил Том пустоте вокруг себя. – Я закончу свою очередную историю о прекрасном будущем человечества, а потом закрою глаза и со спокойным сердцем исчезну. Ха, прекрасное будущее – это что: злая ирония или глупая шутка?
Том забарабанил по клавиатуре с новой силой. Его работа кипела как никогда: буквы сами выпадали на монитор, толкались, склеивались в слова, пробелы мельтешили тут и там, расставленные порой не в том месте, внутри суетящихся торопливых слов. Но ему больше не было никакого дела до грамматики.
– Как легко работать, если уже ни на что не надеешься, а твой вымысел – это просто насмешка над реальностью, – философствовал Том, обращаясь то ли к себе, то ли к своим строчкам. Он делал небольшие перерывы, чтобы дать отдых уставшим пальцам, хрустел суставами, потирал глаза и снова исступленно принимался за работу.
Откуда-то издалека, будто из другого измерения, доносились крики. Голоса прибывали, наплывали и множились. Том нехотя оторвался от компьютера, встал и выглянул на улицу.
Дороги были пусты, по обожженному асфальту не ездили машины. Тянущиеся ввысь металлические громоотводы на небоскребах светились на солнце, словно горели огнем. На бетонных лицах домов в темных глазницах окон мелькали люди, выглядывали на секунду, чтобы увидеть небо, и исчезали за занавесками. Опустив усталые плечи, распластав огромное могучее тело, протянувшееся на сотни километров, впервые за тысячи лет город жил только одним – ожиданием.
Шум и перебранка на улице нарастали, голоса становились все громче и настойчивей.
– Не надо, оставьте его… – кричали одни.
– Он нужен нам сейчас! – возражали другие.
– Да, пусть он будет с нами сегодня, – настаивали третьи.
Сердце Тома ушло в пятки, он вдруг почувствовал себя беззащитным как ребенок. Голоса поднимались по лестнице, сотрясая разогретый воздух. Люди искали, стучали, хлопали дверьми. Том присел на корточки, съежился, закрыл уши руками.
– Они идут за мной, – шептал он. – Не надо! Оставьте меня в покое!
Его шепот становился все громче, пока не перешел в сдавленный крик. Дверь распахнулась.
– Том, – голосили одни.
– Мистер Паркер, – молили другие.
– Томас, ради всего святого, – заклинали третьи.
Том поднял голову и посмотрел на толпу, собравшуюся в его доме, в его кабинете. От них исходил запах пота, жара, солнца, ветра, гнева, надежды, отчаяния и улиц, по которым они только что прошли.
– Пойдемте с нами, Томас Паркер, мы просим вас, – настойчиво пригласил чей-то твердый голос.
– Оставьте меня в покое, – слабо сопротивлялся Том. – Дайте мне закончить рассказ. Отдайте мне эти последние часы перед тем, как все будет кончено.
– Вы напрасно теряете время, потому что… – начал чей-то голос.
– Ваша рукопись сгорит, и никто ее уже не прочтет, – продолжил другой голос из толпы.
– А ведь вы можете быть рядом с нами в такой день! – выкрикнул звонкий голос.
– Да, мы просим вас быть с нами, говорить с нами, как вы говорили все эти годы со страниц ваших книг, – добавил чей-то баритон.
И толпа замерла в ожидании.
Том вдруг расслабился, огляделся вокруг. Он бросил взгляд на экран своего компьютера, на котором мелькала одинокая черточка, будто ждала продолжения истории, которую он теперь никогда не допишет.
Том оглядел свой кабинет: полки, гнущиеся под тяжестью книг, темный прохладный закуток между шкафом и столом, в котором вальяжно расположилось потертое, но такое родное кресло, засохший цветок-мухоловка, склонивший мертвые зубастые головки. Том попрощался со всем, что знал, со всем, что обещало ждать его возвращения несмотря ни на что.
С мрачным лицом он вышел вслед за толпой на улицу. Люди обтекали его, ласкали взглядами, улыбались, благодарили и старались держаться к нему поближе.
Мягкий от жара асфальт таял под ногами. Город еще дышал, но уже начал задыхаться, а уходящие за горизонт улицы вдруг ожили, заполняясь людьми. Они выходили из своих домов, неся детей, держась за руки, поддерживая стариков. В едином порыве они стекались в одном направлении, влекомые центром притяжения, пополняя толпу, собравшуюся вокруг Тома.
– Я читал все ваши книги, мистер Паркер. – По правую руку от Тома шел мужчина лет пятидесяти. – Меня зовут Тедди.
– Уж я-то думал, что мы будем творить историю еще тысячи лет, а сегодня настал наш последний день. Что ты на это скажешь, Тедди? – горько усмехнулся Том.
– А что тут скажешь? – Тедди обреченно махнул рукой.
– Тогда зачем я вам нужен? – вскипел Том. – Для чего меня вытащили из кабинета?
– Двадцать четыре часа назад, когда объявили, что надежды для Земли больше нет, мы все попрятались в своих домах, закрылись на щеколды. Выключили телевизор, перерезали кабели интернета. Каждый из нас остался наедине со своим горем, – волновался Тедди.
– Я понимаю, – сказал Том. – Когда мы узнали, что последний день – вот он, не через тысячу лет, а прямо тут, у порога, гремит и катится неотвратимо, чтобы размолоть наши косточки, обуглить тела, утрамбовать и закатать в раскаленную лаву всех до единого, каждый от бессилия спрятался в свое горе, как в темную пещеру.
– Да, но сейчас… – Тедди не успел закончить фразу.
Они вышли на площадь, в центре которой еще вчера бил фонтан. От площади лучами расходились широкие улицы: яркие витрины, ресторанные столики, покрытые клетчатыми скатертями, лотки с хот-догами и цветочные павильоны. Какими ненужными стали теперь эти недавно живые, движущиеся, грохочущие, полные жизни улицы. Двадцать четыре часа прошло с тех пор, как мир погрузился в прощание с самим собой.
Они остановились.
– И чего вы хотите? – спросил Том окруживших его людей.
– Отпереть засовы, выйти на улицу, вдохнуть в последний раз горячий воздух и услышать очередной счастливый конец вашей истории о светлом будущем человечества.
– Через пару часов от всех нас не останется и следа, – мрачно констатировал Том. – Ни человека, ни птицы, ни животного, ни паршивого таракана, ни-че-го! И все знают это, знают лучше, чем собственное имя. Нас настигнет, опалит, припечет, сожжет и, наконец, развеет в прах без остатка. Будто не было ни миллионов лет, прожитых на Земле, ни бесчисленного количества следов, оставленных на песке. Не было шумных городов и деревень, раскинутых среди лесов и полей, словно мазки на бескрайних полотнах. Мы должны смотреть, как необъятная история человечества, казавшаяся нам такой значительной, будет низвергнута в небытие за несколько секунд, – добавил Том, глядя куда-то за горизонт. – А теперь мы можем только стоять и смотреть, как рушится мир.
Том взобрался повыше, сначала на большую нижнюю, затем на маленькую верхнюю чашу пересохшего фонтана. Он видел лица, обращенные к нему, глаза, устремленные на него. Кто-то подал ему громкоговоритель.
– Что вы хотите услышать от меня? – спросил их Том, и его голос прокатился по улицам.
Толпа заколыхалась, загудела, зашуршала и засопела.
– Вы – писатель, Том, просто будьте с нами в последний час. Дайте нам надежду, – попросил Тедди.
– Все ваши истории заканчивались хорошо. «И жили они долго и счастливо…» – выкрикнул голос из толпы.
– Это была просто выдумка! – воскликнул Том. – Надежды нет, мы потеряли ее двадцать четыре часа назад.
– Так придумайте ее, сотворите ее для нас, – примирительно сказал Тедди.
Улицы до отказа заполнились людьми, желающими в свой последний час внимать писателю Томасу Паркеру. Многие смотрели вверх. Том тоже поднял голову. Из ярко-синего небо готовилось стать ало-красным. Этот невообразимый для земного неба цвет, который увидит человечество перед своей гибелью, лишь угадывался, сквозил намеками среди облаков. Но обращенные в вышину глаза – зеленые, серые, карие – знали, что именно так и будет. Руки ощущали на себе обжигающие разрушительные лучи вызверившегося на Землю Солнца. Сегодня все вдруг стали будто бы единым организмом, косяком рыб, думающим одним сознанием и желающим одного и того же.
Том окинул взглядом людей, собравшихся вокруг него. «Легче всего принять скорую и неотвратимую судьбу, покачиваясь на волнах собственных грез», – подумал он, поднял громкоговоритель, прижал его к губам и закрыл глаза.
– Однажды, – начал он, – через много лет…
Он замолчал. Толпа притихла, молодые поддерживали стариков, дети сидели на плечах отцов и матерей.
– Через много лет, когда вас уже не будет на свете…
Люди испуганно зарокотали.
– А ваши дети состарятся, и дети ваших детей вырастут… – продолжил Том, и толпа вздохнула с облегчением.
«Ведь все это неправда, я лгу себе и всем вокруг», – беспокоился Том, сжимая громкоговоритель в усталой руке.
– Мир будет совершенно другим. Поверьте мне, прекраснее Земли не будет ничего во Вселенной, – продолжал он, превозмогая себя, и слезы безнадежности катились по его щекам. – Там, где вы сейчас стоите, на этих самых улицах, на дорогах, по которым вы пройдете завтра…
Отовсюду доносились радостные вздохи. Женщины зажмуривались, старики покачивались в такт словам Тома, мальчики и девочки радостно прижимались к уверенно стоящим на земле отцам.
– В домах, где послезавтра вы будете готовить ужин для тех, кого любите…
Он говорил и говорил целый час и сам начал верить в то, о чем рассказывает. Пальцы, привыкшие стучать по клавишам в такт его мыслям, подрагивали.
А когда небо над городом, над Землей стало немыслимо красным и жар затопил улицы и потек лавой к площади, погребая под собой людей, осевших на асфальт, словно растаявшая горстка снега, писатель Томас Паркер закончил сказку о прекрасном будущем человечества.
И его история, вопреки всему, имела счастливый конец.
