Альберт Олегович Бржозовский
Гипнос
Мне было интересно проверить, верно ли это утверждение. Ответа на вопрос, который задал мне Центенарио, ждала вся оперативная группа. Элитная и специальная оперативная группа, состав которой был сформирован самим мистером Бисселом, а затем отправлен на выполнение самой ответственной и важной задачи из всех, которые он когда-либо ставил. Так ли элитна была эта группа? Так ли неуязвима и могущественна, как рассчитывал основатель бюро «Антифиар»? Я находился в слишком шатком положении, чтобы моргнуть и проверить, поэтому сказал:
⁃ Я могу влиять на нестатичное окружение. Наш архивариус назвал это Проекционной Метаморфозой.
⁃ Слышал про такую штуку, – отозвался Авентадор, – Фелкентон сказал, что ты получил ее от Энергетического Интеллекта.
Я сомневался, стоит ли вступать в развёрнутый диалог с оперативной группой. Любой из ее участников мог быть доверенным лицом мистера Биссела. Они все могли быть его доверенными лицами. Могли следить за мной, моими действиями и словами, чтобы потом доложить основателю бюро. Я не знал этого наверняка, но опыт общения с Луи Бойлом сделал меня намного осторожнее. Если бы несколькими днями ранее я принял предложение дружбы мистера Биссела, если бы соблазнился подчинить себе Элис через ее Точку Истины, то сам занял бы место доверенного лица. И, может быть, Элис была бы жива. Но я следовал собственному пути, а он никогда не бывает простым. Он никогда не придерживается лояльного нейтралитета. Не признаёт легких побед, дарованных по благоволению вышестоящих. Не сожалеет, но помнит об оставшемся позади и не смотрит в будущее, хотя всегда готов к нему.
Я не ответил на замечание Авентадора. Возможно, владение Проекционной Метаморфозой в действительности было следствием моего общения с Рондой. Не исключалось так же и то, что это утверждение было всего лишь домыслом запутавшихся теоретиков, ищущих связи там, где их нет. После получаса следования Ментальному Вектору мы попали на разореную локацию – в жилой двор, полный разбитых машин. Во дворе разбитых машин стоял туман – бледный и скорбный, как покойник. Металлическая рухлядь, которая раньше была чьими-то средствами передвижения или предметами обожания горбилась в холодной мгле. Оказавшись там, я ещё не знал, что раньше, засыпая, в этот двор попадала молодежь в постпубертатном периоде. Ребетня торопливо бегала парами в поисках сохранившихся задних сидений, рассчитывая найти там интимное уединение. Помимо них во дворе разбитых машин оказывались эмоционально-скудные сознания. Они жгли слабенькие костерки и пили дешёвый портвейн. Это было грустное, но прекрасное место, наполненное тоскливой романтикой. В нем соединялось наивная юная любознательная страстная надежда и апатичное бесцельное ожидание финального аккорда жизни. Иногда во дворе разбитых машин оказывались водители. Любой, даже самый отмороженный храбрец, чувствующий себя за рулём, как рыба в воде, ощущал на затылке зловещий холодок, проезжая через двор разбитых машин. Этот холодок был абсолютно противоположен нервному жару водителя-новичка. Водитель-новичок боится первых поездок. Тот, кто ехал через двор разбитых машин боялся своей последней поездки. Водитель, попадавший в этот лабиринт изуродованных человеком и временем автомобилей, невольно проецировал на себя их судьбу. Страх одолевал только водителей – тех, которые были связаны со своими машинами, управляя ими. Возможно, через эту связь водителю передавался страх машины, которой он управлял. Возможно, подобная теория вызывала смех у тех, кто не проезжал через двор разбитых машин. Наверняка было известно лишь то, что ни один водитель не хотел приезжать туда, если не имел цели избавиться от транспортного средства, которым управлял.
Я оглядывал огромноспинные дома, отгораживающие двор разбитых машин от города или город от двора разбитых машин; оглядывал металлические скелеты, упокоившие в себе путешествия, достижение целей и удовольствие; оглядывал пустые пятачки, в центре которых чернели костровища; оглядывал книги, лежавшие аккуратными стопками, спрятанные от стихий внутри металлических скелетов. Вся локация была иссечена тенями кряжистых деревьев, хотя сами деревья там не росли. Двор разбитых машин был очередным Эпицентром Кошмаров. Но когда я попал туда, я ещё не знал этого. Я не знал, что пару месяцев назад во дворе разбитых машин случился внутренний катаклизм. Одно их эмоционально-скудных сознаний, появлявшихся там, практиковало осознанные сновидения – чтобы получить новые впечатления. Это сознание стало беспощадным убийцей-сластолюбцем, нарушающем идиллию двора разбитых машин, и Джуджион встал на ее защиту. Если бы я знал это до того, как попал туда, я бы понимал, почему нам раздали именно такие маски. Я бы понимал и то, что мы пришли туда неслучайно. Чтобы навсегда отвадить жестокое сознание от посещений двора разбитых машин, Джуджион создал стражей. Когда я попал во двор разбитых машин, я не знал всего этого. А Венено знал. «У меня есть распоряжение зачищать попутные эпицентры. Приказ Шеффилда Биссела», – сказал он. Авентадор стал раздавать оружие. «Эти крошки – модифицированные штурмовые винтовки М16, – с нежным восторгом говорил он, – калибра пять-пятьдесят-шесть на сорок пять. С воздушным охлаждением ствола. Автоматика на использовании энергии пороховых газов. У неё есть отражатель, что позволяет стрелку вести огонь с левого плеча и не бояться попадания гильзы в лицо. Выдаёт от семисот до девятьсот выстрелов в минуту в зависимости от навыка перезарядки. Начальная скорость пули – девятьсот тридцать метров в секунду. Прицельная дальность – восемьсот метров, эффективная – шестьсот. У нас – образец вооружения корпуса морской пехоты. Здесь есть возможность ведения непрерывного огня. Раньше был режим отсечки очереди после трёх выстрелов. Укомплектована однозарядным подствольным гранатометом М203, коллиматорный прицелом и лазерным целеуказателем. Было бы куда, я бы трахнул эту пушку».
Винтовки просто появлялись в руках у Авентадора, – чёрные, матовые, грозные – и он вручал их нам.
⁃ С чем предстоит иметь дело? – Спросил Ревентон.
⁃ Скоро узнаём.
Мы двинулись вглубь двора. Стражи, созданные Джуджионом отреагировали практически сразу. Вокруг загудело, залязгало, заклокотало, захлюпало, зарычало. В нескольких метрах от нас с земли поднялась здоровенная собачья туша – размером с легковой автомобиль. В ее спину врос дрыгающийся урчащий двигатель. Он расплёскивал моторное масло и багровую кровь. Вместо одного из глаз моргала разбитая мутная фара. Большеберцовую кость заменял ржавый скрипящий амортизатор, местами обросший гноящейся мышечной тканью. Я ровно дышал. Не моргал. Машинно-животный гибрид повёл огромным носом, похожим на кожаный подголовник с двумя зияющими отверстиями, повернул к нам голову и завыл. В этом вое совмещался и рев мотора, и раздражающий звук клаксона ,и протяжный собачий зов. Стражи со всего двора разбитых машин бросились к нам. Мы действовали слаженно и виртуозно. Огромные уродливые механизированные псы были яростны и сильны, но наша оперативная группа – точна и профессиональна. Резня продолжалась недолго. Гремели выстрелы, рычали моторы, клацали зубы, щёлкали затворы, разлетались ошмётки мяса и раскуроченные куски металла, взрывались бензобаки, горела шерсть. Если бы тогда я знал, что стражей создал Джуджион, я бы боялся мести. Но я не знал. Когда все утихло, мы все, с головы до ног были залиты кровью и моторным маслом.
⁃ Нужно избавиться от оружия, – сказал Авентадор, – чтобы с собой не тащить, и никто не мог воспользоваться им. Я покажу, как достать затвор. Без него винтовка бесполезна. Его берём с собой, остальное разбрасываем по сторонам.
Мы выполнили ритуал завершения битвы, последовав примеру оруженосца. Венено повёл нас дальше.
Сквозь арку в жилом доме мы вышли к торговому центру. Внутри него, на первом этаже вращалась детская расписная карусель. Вместо красногривых лошадок, торжественных лебедей и крошечных золотистых вагончиков на качающихся механизмах были закреплены истерзанные голые тела – бледные, вздутые и испещренные бурыми рубцами. Верхом на одном из тел сидела маленькая девчушка – обездвиженная от страха. Увидев это, Галлардо попросил у оруженосца осколочную гранату и побежал внутрь торгового центра. Он ухватил девочку за подмышки и с трудом разжал ее пальцы, держащиеся за липкий клок волос женского трупа с вывернутыми локтевыми и коленными суставами. Галлардо бросил гранату под платформу аттракциона и вынес девочку к нам. Рявкнул взрыв. Ударная волна, осколки панорамных стёкол и пластиковых вывесок обошли нас стороной – по периметру защитного поля, взращённого оперативником в маске Эдварда Гейна.
⁃ Какого хера ты творишь? – зашипел Авентадор, – она может быть приманкой.
⁃ Какая, мать твою, приманка? Посмотри на неё!
Мы все посмотрели. Девочка стояла все так же неподвижно, снова сжав крохотный белый кулачок. Она оцепенела от ужаса. Так можно было подумать, если не заострять внимания. Ребёнок больше походил на восковую фигуру – податливую, живую, дышащую, но все же восковую. Девочка не реагировала на обращения и касания. Выражение ее лица не менялось, мимика и взгляд не реагировали ни на смену обстановки, ни на нас. Она так и осталась стоять посреди улицы, когда наша оперативная группа двинулась вниз по улице в сторону небоскреба Мортимера Биссела, высящегося в паре кварталов от торгового центра. Девочка была не приманкой, а декорацией. Ее создал кто-то, кому не хватило вида карусели.
Глава 11. Сомниферум
Когда я переступал через себя, выходило так, что я переступал через всех. Через всех, с кем был связан обязанностями, порядочностью, долгом, любовью, обстоятельствами. Так было всегда – с самых юных лет. Я чувствовал это, потому что всегда слышал голос совести. Это – тот единственный голос, который позволяет человеку прожить яркую чистую жизнь. Единицы слышат его ясно; некоторые – приглушенно; многие слышат так плохо, что отождествляют голос совести с недомоганием, от которого спешат избавиться. Когда я хотел ослушаться этого голоса, – звучащего в моей голове ясно – внутри меня расцветала борьба. Борьба честного, слабого, жалкого, верного, уступчивого и справедливого с решительным, жестким, грубым, настойчивым, беспощадным и эгоистичным. Я всегда балансировал между ними. Стоял на краю. Между двумя своими крошечными мирами. Я считал их равноценными, равновесными, равносильными, потому что не позволял преобладать ни одному из них. Вчера я был честен, сегодня настойчив, завтра жалок, послезавтра беспощаден. Я умел удерживать баланс, управлять им, и гордился этим. При последнем погружении я видел оба эти мира воочию. Джуджион показал мне их. Когда я принимал решения о следующих шагах с того момента, как увидел Рай, то переступал через себя. И вместе с тем переступал через Стюарта, Элис, Шеффилда Биссела, Ронду. И чем чаще я это делал, тем хуже слышал голос совести. Тем чаще я был решительным, жестким, грубым, настойчивым, беспощадным и эгоистичным. Совесть никогда не становилась для меня недугом, от которого хочется избавиться, но чем тише звучал ее голос, чем меньше она влияла на мои поступки, тем полнее и счастливее я был. Этот голос обещал яркую и чистую жизнь, но такая перспектива меня не привлекала, потому что яркая и чистая жизнь была пресной. А мрачная и грязная – полной вкуса. И чем чаще я убеждался в этом, тем реже мне казалось это ненормальным. Запретный плод сладок, но только до тех пор, пока его сок не попадает на язык. Мякоть – на зубы. Одного укуса будет недостаточно. Рано или поздно дойдёт до того, что вкусивший от запретного плода сожжет сад, с которого все началось. Но я умел растягивать удовольствие и знать меру. Поэтому тогда, стоя у подножия небоскреба Мортимера Биссела, я ни о чем не жалел.
Мы перебрались через ров, в котором раньше полыхало десятиметровое пламя, и вошли в вестибюль. Над пепелищем все так же порхали несколько десятков мотыльков. Микроскопическая пыльца с их тускло светящихся крыльев все так же оседала на пепел упокаивающим саваном. Я уже видел все это.
⁃ Фелкентон предупреждал меня об этом месте, – сказал Венено, – ров, через который мы переходили был наполнен десятиметровым пламенем, а вестибюль патрулировали семьдесят вооруженных солдат. То, что смогло пройти сквозь эти преграды обладает чудовищной силой. Скорее всего, оно ещё здесь.
Я стоял прямо у него за спиной. Мне было приятно слушать его.
⁃ Кого мы ищем? – спросил Авентадор.
⁃ Да, интересно, вокруг кого тут выстроили такие баррикады, – поддакнул Галлардо.
⁃ Мне запрещено говорить, – пожал плечами Венено, – и за это молчание хорошо платят. Нам нужно просто расчистить путь.
⁃ Кто-то уже сделал это за нас, – отозвался Ревентон.
⁃ Если нечто, которое навело тут такого шороха ещё здесь, его нужно уничтожить, – сказал Венено.
Я стоял прямо у него за спиной.
⁃ Значит, будем искать нечто? – спросил Авентадор.
⁃ Нет. Сначала проверим объект. Лифт, последний этаж.
Мы поднялись в белый зал с прозрачным потолком и зеркальным полом. В центре стоял шумный золотой фонтан – объёмная золотая репродукция картины Эжена Делакруа «Охота на львов». Я уже видел это все. Здесь Элис держала меня за руку.
На золотом лоснящемся парапете сидел Мортимер Биссел, опустив ноги в шипящепенящуюся воду. «Оцепите периметр», – сказал Венено и направился к объекту поиска. Оперативная группа разошлась полукругом. Я искоса смотрел на отца Шеффилда Биссела и не мог оторвать от него взгляд, потому что никогда ранее и никогда после не видел убитого мной человека живым.
⁃ Стаял зимний снег. Озарились радостью даже лица звёзд, – проговорил Мортимер Биссел.
⁃ Я в полночь посмотрел: переменила русло небесная река, – ответил подошедший к нему Венено, – здравствуйте, сэр.
⁃ Рожа у тебя знакомая, – сказал отец Шеффилда, – не могу вспомнить.
⁃ Мы пришли защитить Вас. Вы видели здесь что-нибудь необычное?
⁃ А ты видел здесь что-нибудь обычное, дебил? Валите туда, откуда пришли, оставьте меня в покое. И передайте Шеффилду, чтобы завязывал с этой ерундой. До добра не доводит ни хера.
Старик был зол и удручён. Венено сделал несколько жестов, которые были понятны всему составу оперативной группы, кроме меня. Галлардо и Ревентон вышли на открытый балкон, Центенарио и Авентадор обогнули зал и вернулись к лифту.
⁃ Чисто!
⁃ Чисто!
Отряд снова сгруппировался. Мы отправились проверять этажи – не засело ли где-то там, в недрах здания, ужасное нечто, преодолевшее защиту, созданную Шеффилдом Бисселом для отца. Но мы ничего не нашли. Конечно, мы ничего не нашли. Состав отряда покидал Джуджион по очереди. Я выходил последним.
В реальном мире меня встречала обстановка, уже успевшая стать привычной. Вооружённые охранники и их мрачный пастырь. Когда-то им была мисс о’Райли. Теперь им стал Джон Фелкентон. Он дал мне чёрную балаклаву и солнцезащитные очки.
⁃ Как прошла операция? – спросил он.
⁃ Я не знаю, в чем была наша конечная цель, поэтому не могу ответить точно.
⁃ А на Ваш, собственный взгляд?
⁃ Ему здесь нет места.
На мой взгляд, операция прошла в обоюдном неведении. На одной ее стороне был я – непосвящённый в детали и групповую подготовку, а на другой – все остальные.
⁃ Мы идём к мистеру Бисселу, – сказал Джон Фелкентон, – он недавно прибыл и настаивает на встрече с Вами.
Основатель бюро нервно вышагивал по своему кабинету. Он ворчал, фыркал и сплёвывал на пол. Фелкентон отпустил охранников и показал жестом, что я могу снять маскировку. Мне не хотелось этого делать.
⁃ Рэй, пройди сюда. Сядь, – сказал мистер Биссел, – мне надо обсудить с тобой одно дело.
Он подвёл меня к своему столу и протянул банку энергетика. Шеффилда донимала мелкая свирепая дрожь. Пот собирался жирными тусклыми каплями на его лбу. Глаза не могли удержаться на одном месте дольше неуловимой доли секунды. А я был спокоен, как камень.
⁃ Я только что вернулся из Лос-Анджелеса, – сказал мистер Биссел, – впрочем, как и ты. И мы – и ты и я – были там из-за одного человека. Но мне не удалось с ним встретиться. Поэтому мне нужно было найти его в Джуджионе. Найти и убедиться, что я смогу встретиться с ним там. Потому что мне нужно с ним встретиться. Ты понимаешь? Мне нужно! Но все не так просто. Мне нельзя просто встретиться с ним. Этого недостаточно. Он нужен мне здесь. Он нужен мне здесь, и мне нужно встретиться с ним здесь. Но сначала – там.
Мистер Биссел распалялся и повышал голос. Я сидел на стуле, откинувшись на спинку, и наблюдал за цветными ленивыми рыбками в аквариуме.
⁃ Я ненавижу тайны! Я ненавижу знать, что чего-то не знаю.
⁃ Все знать невозможно, – сказал я.
⁃ Вот именно! Вот именно! Это отвратительно. Как можно спокойно спать с этим? Как можно… Но когда ты знаешь, что не знаешь чего-то конкретного, что мог бы знать – это совсем пиздец! Ты согласен? Мне все равно! А когда ты знаешь что-то, чего не должен был, да ещё к тому же кто-то от тебя умышленно скрывал то, что ты знаешь… С этим невозможно мириться! Слушай меня, Рэй! Ты слушаешь? Я пойду туда и вытащу его оттуда. Давай я скажу по-другому: я достану его с того света! Потому что Рай и Ад, они там, Рэй. В Джуджионе! Они идут рука об руку! Всегда, каждую долбаную секунду нашей бесконечной земной маяты. В одной квартире может быть праздник, а в соседней – траур. В одной комнате может кипеть раскалённый котёл, в котором варятся твои друзья, а в соседней комнате те же самые друзья будут петь тебе поздравление на день рождения под гитару. Будут петь плохо, но для тебя, и ты будешь счастлив. А к тем, что варятся в котле ты и подойти не сможешь, не то, что помочь. Кто будет выбирать, в какую комнату войти?
Мистер Биссел был зол и удручён – так же, как его отец, мочивший ноги в фонтане, но в отличии от него, у Шеффилда был план. И это придавало ему сил. Он ударил ногой по стулу, на котором я сидел и достал револьвер из наплечной кабуры. Дуло смотрело прямо мне в глаза. Барабан был полон. Патроны поблескивали холодной смертоносной золотистостью. Был бы там Авентадор, он бы смог рассказать о револьвере подробнее. Все, что знал о нем я – это то, что внутри него заключена моя смерть и она полностью подвластна мистеру Бисселу.
⁃ Мистер Биссел… – сказал Джон Фелкентон, – уберите оружие.
⁃ Стой на месте, Джон! На месте! В какую комнату вошёл был ты, Рэй? Нет, давай я спрошу по-другому. В какой комнате твоё место? Знаешь, что я понял совсем недавно? Любовь – это очень полезная штука для того, кого любят. Особенно безответная. Безответно-любящий человек способен на все, что угодно, чтобы безответная любовь стала взаимной. На что угодно! Безответно-любящий человек слеп и туп. Он не имеет представления, к чему приведут его поступки.
⁃ Переходите к делу, мистер Биссел, – сказал я, – не нужно накалять обстановку. Умирать от этого не жальче.
⁃ К делу? Я не собираюсь убивать тебя. Мисс о’Райли выложила мне всё. Она рассказала мне, куда ты заволок ее в новогоднюю ночь. Думала, что так сможет растопить мое равнодушие. Ценной информацией. Это – слепой и тупой поступок. Такой же слепой и тупой, как и твоё решение взять ее с собой. Ее я могу понять, она женщина. Но ты…
⁃ Где она?
⁃ Мне самому не помешало бы это знать. Значит, сбежала…
Шеффилд опустил Револьвер. Я не стал говорить ему про письмо, которое нашёл в ее квартире.
⁃ И как же это… Как? Из всего того, что ты услышал, единственное, что занимает твою голову – это местонахождение мисс о’Райли? Это не просто слепо и тупо. Это – абсурд. Джон! Ты слышал?
Отчасти Ронда оказалась права. Она предупреждала меня о том, что Элис может вскрыть мои карты мистеру Бисселу. Я скучал по ней. Что бы она не натворила, я скучал по ней. Фелкентон ничего не ответил.
⁃ Я теперь знаю о тебе гораздо больше, потому что знаю, что ты любил. Только любящий человек может поступать так слепо и тупо. Другого оправдания нет. Я всю голову сломал, ища объяснение твоему поступку. Я не понимал, какого хера тебе понадобилось от моего отца, и это не давало мне покоя! Я предполагал, что ты хочешь вершить правосудие в силу обладания Проекционной Метаморфозой. Возомнил себя знаковым героем и отправился искоренять первопричину появления Эпицентра Кошмаров. Или допускал, что ты рассчитываешь донести какое-то послание до меня – отомстить мне за мое показавшееся тебе неуместным предложение дружбы. Но нет, нет, и ещё раз нет. Это все – другая лига, тебе плевать на правосудие и мою дружбу. Ты просто хотел побыть с Элис наедине. Там, где вам ничто не помешало бы. А мой отец был предлогом.
Мне нечего было сказать. Нечего возразить или добавить. Возможно, мистер Биссел был прав. Доверие – слишком ценный ресурс. Все, кому я отдавал его, использовали его против меня. Луи. Элис. Арнелла. Последнюю можно исключить из этого списка в силу ее спонтанности. В эту же силу ее можно исключить из любого списка.
⁃ Вот что мы теперь имеем, Рэй, – говорил мистер Биссел, – ты вручил свою судьбу в руки людям, которые играют на другой стороне поля. Джон доложил мне, что ты не собираешься делиться с нами данными об Энергетическом Интеллекте. Это не проблема. Рано или поздно мы сами его найдём. У тебя больше нет ничего, что могло бы быть мне нужно. Кроме твоего тела.
Он подвинул второй стул и сел напротив меня, убрав револьвер в кобуру.
⁃ Недавно ты имел честь познакомиться с доктором Драббербаутом. Человек тончайшего ума и грандиозного опыта! Это знакомство было необходимо. Он выяснял, можешь ли ты быть донором. Только ты будешь не донором крови или органов, а донором тела.
⁃ Доктор Драббербаут готов, – прозвучал голос Джона Фелкентона у меня за спиной.
⁃ Каждый отвечает за то, что содеял, Рэй. Посмотри на все, что произошло и происходит чужими глазами, – обратился Шеффилд ко мне, – любыми другими глазами, кроме своих. На что это похоже? На что будет похож исход твоей жизни, если я изыму тебя из твоего тела и заменю тем, кого ты убил? Исход твоей жизни будет похож на справедливость. На порядок. На торжество нравственности. На то, ради чего эту самую жизнь стоит отдать. Ничего сложного в этом нет, если знать, что делать. Процесс похож на перенос операционной системы из облачного хранилища на жёсткий диск. Операционная система, как нечто материальное, не существует. Она – просто набор данных. Нули и единицы. Положительный заряд и отрицательный. Так же как и ты. А жёсткий диск можно взять в руку, убрать в карман или подключить к другим компонентам.
Может быть, это и был мой путь к тому, чтобы стать не просто хорошим по отношению к другим, а великим. Раскаяние. Самопожертвование. Но я не хотел идти по этому пути даже если он был правильным. А он, скорее всего, таким и являлся. Так же, как не хотел завладеть Элис нечестным способом, хоть и он тоже, скорее всего, был правильным. Правильный путь, правильный способ, правильный выбор – очень относительные понятия. Субъективные. То, что выбрал бы разум или большинство ещё не есть правильный выбор. С точки зрения объективности, правильного выбора, пути или способа и вовсе не должно существовать.
⁃ Почему Вы не вернули отца в его же тело? – спросил я.
⁃ Было поздно. Аноксические повреждения мозга происходят очень быстро. Через одну минуту после прекращения поступления кислорода мозговые клетки начинают отмирать. Через пять минут смерть становится неизбежной. Через десять, даже если мозг остается в живых, кома и длительное его повреждение почти неизбежны. Через пятнадцать минут выживание становится практически невозможным. Я прибыл часа через полтора после того, как отец перестал дышать. Его некуда было возвращать.
Мистер Биссел успокаивался. Он не получал от меня отпора, не встречал сопротивления, хотя и готовился к бою. Он даже озаботился вопросом личной безопасности – в виде револьвера. Хотя мы находились на его территории. Окружённые его верноподданными, не смеющими ослушаться его приказа. Что говорить о них, если если даже Элис и Луи, которым я вверял свою судьбу, отдали ее ему.
– О’Райли позвонила, когда я держал ладонь на его холодном лбу и искал ответ на вопросы, которые задают себе все, кто сталкивается с внезапной смертью близкого человека. Почему он? Почему сейчас? Наверное, я стал первым человеком, который нашел достоверный ответ. Но искал его не от горя или отчаяния. Не от страха и тоски. Я искал ответ, так как не хотел признавать верности своих предположений. Я не мог сказать себе «Да, Джуджион забрал его, потому что он творил зло». Ты это сделал, Рэй. Умышленно ли или случайно, это неважно. Для тебя все закончится очень логично.
Холод тряс мои поджилки. А значит, был вечер.
Мистер Биссел встал со стула и подозвал Джона Фелкентона. Мрачный пастырь подошёл сзади и хлопнул меня по плечу, мол: «Вставай парень, надо идти», и я пошёл, надев балаклаву и солнцезащитные очки. Я молил Ронду о помощи. Больше обратиться было не к кому. Я уповал на то, что она, или то, чем теперь она является, сможет понять, расслышать или почувствовать, что я попал в беду. Так же, как это случилось, когда я заблевал свои шмотки на кресле доктора Драббербаута. Я думал об Элис. Думал об Элис. Неопределённо и отрывисто. Но каждый раз, когда ее образ воскресал в моей памяти и практически реализовывался перед глазами, под сердцем пробегал острый разряд взволнованности. По организационному залу, под знаменем динамической карты снов, сновали сотрудники. Лифт спускал группы подготовленных к следующей операции замаскированных оперативников на уровень «D» и поднимал тех, кто выполнил поставленную задачу. Работа не останавливалась. Система работала сама. Бюро не нуждалось ни в контроле мисс о’Райли, ни в пристальном внимании мистера Биссела, ни, тем более, во мне. Я молил Ронду о помощи не потому, что был напуган, а потому что мистер Биссел застал меня врасплох. Стресс был вызван внезапностью – это так по-человечески. К тому же, я не верил, что Шеффилд сможет воскресить мертвеца. Я молил Ронду о помощи, потому что у меня больше никого не осталось и только к ней можно было обратить переживание. Мы все истошно цепляемся за соломинку вне зависимости от того, нужно это на самом деле или нет. Это привычка. Инстинкт самосохранения или наработанная трусость. Мне не требовалась помощь Ронды. Ее внимание, выраженное в покупке одежды, польстило мне, и я алкал его ещё. Чтобы компенсировать затраты внимания, которое я уделял Элис, Арнелле и Шеффилду. Но Ронда не услышала меня. Или слышала, но понимала, что моя мольба не искренняя, но корыстная. Фелкентон привёл меня в логово доктора Драббербаута. Меня усадили на стоматологическое кресло и обступили вокруг. Мрачный пастырь сказал: «Вводимый через капельницу препарат будет поддерживать организм в состоянии засыпания». Я плохо слышал его, потому что готовился стать проводником для чуда воскрешения, в которое не верил. Сутулые и сосредоточенные ассистенты доктора Драббербаута подключали к моему телу датчики, следили за мониторами, предлагали мне воду со льдом, перекидывались краткими осторожными фразами. Сам старик стоял поодаль и хмуро смотрел на меня. Мрачный пастырь сказал: «Когда почувствуете рывок, не открывайте глаза, Рэй. Это признак того, что Ваше сознание конфликтует с чужим в борьбе за Ваше тело. Возможно, их будет несколько. Не открывайте глаза». Все было сосредоточено вокруг меня. Я сидел на стоматологическом кресле, как на троне. Перед глазами мелькала жизнь – ее лучшие моменты. Их было немного, поэтому они мелькали редко. Мрачный пастырь сказал: «Мы были готовы к Вашему сопротивлению, мистер Эдельвайзер, поэтому рассчитывали сшить Ваши веки. Я глубоко признателен Вам за то, что в этой мере нет необходимости». Сон поглощал мое тело. Был рывок. Потом другой. После третьего я ощутил бестелесность – кровь не пульсировала в капиллярах, не было холодно, не хотелось есть. Я открыл глаза сидящим на золотом лоснящемся парапете фонтана «Охота на львов». Мои ноги были опущены в прохладную воду.