Альберт Олегович Бржозовский
Гипнос
У меня не осталось никого, кроме Ронды, чем бы она ни была. Она плохо выглядела, плохо говорила, плохо чувствовала реальность. Я хотел помочь ей, но она не подпускала меня близко в реальном мире. Возвращаясь в тело, она оказывалась в оковах, влияющих на это тело. Страхи, социальные нормы, этикет, установки – все то, что ограничивает свободу духа.
⁃ Что за повод? – Спросила она.
⁃ Рецензия Луи.
Я достал из кармана сложенный лист и снова протянул ей. На этот раз она смогла его взять. Читала с трудом, обращая текст к свету, щурясь, поднося ближе к глазам. У неё дрожали руки – прекрасные смуглые худые руки с тонкими пальцами. Я смотрел не неё, и перенимал ее слабость. У меня не было сил думать о причинах и следствиях, разбираться в них, тем более – влиять на них. Все просто происходило. Я отпустил контроль ситуации, потому что не мог с ней справляться и решил посмотреть, к чему это приведёт. Я не хотел думать об Арнелле. Не мог думать об Элис. Мне было холодно – так холодно, что у меня тоже дрожали руки. Дочитав, Ронда сказал мне, что не понимает написанного Луи. Я ответил, что и сам не до конца разобрался и пошёл на кухню, чтобы приготовить Ронде что-нибудь поесть. Я солгал ей. Все, что написал архивариус походило на заметки шизофреника, слышащего голоса в голове, но Бойл таким не являлся. Он мыслил здраво, точно и не давал поводов сомневаться в его компетенции. Все, что он выяснил о Ронде было мне понятно. Не понятно было только то, как ее укротить. Заручиться ее доверием.
Холодильник был пуст. Я заказал пиццу, хотя поиск работающего первого января заведения оказался непростой задачей. Ронда сидела на диване, оперевшись на локти. Ее голова жалко висела на хрупкой шее, лопатки остро торчали под ветхим халатом, сальные волосы еле держались за череп. Мне хотелось найти ее Точку Истины и преобразовать ее, одухотворить, оживить ее, но я отказался от этой мысли. Элис моё вмешательство не помогло.
⁃ Я не вижу смысла оставаться здесь, – сказала Ронда, – мы все тут мельтешим, как бесполезные крохи, ищем сострадания, воюем, клянчим, трясёмся над мелочами. А к чему? Там всё просто. Можно всё, и поэтому особо ничего не хочется. Там всё – правда. Твоя подруга, наверное, тоже это понимала.
Я забыл, что Ронда может видеть образы чужих мыслей и рассказывал ей все, сам того не осознавая. Все мое существо было для неё открытой книгой – и я презирал ее за это. Свойства Ронды, как явления, описанные Луи, объясняли ее способность. Энергетический Интеллект реагировал на мысли с энергетическим посылом. Во мне были гнев и горе. Ронда видела это.
Когда я шёл от отеля «Караван» домой к Арнелле вместе с ней, я был уверен в том, что могу на неё полагаться, в том, что она может полагаться на меня. Но ее игривое стервозное баловство привело к серьёзным последствиям, в которых она не отдавала себе отчёт. О которых, скорее всего, она даже не знала. Я видел отражения этих последствий в состоянии Ронды – она словно несла тяжбы, творящиеся вокруг меня. Как портрет Дориана Грея. Но, даже несмотря на такое впечатление, я не подпускал ее близко – так же, как и она меня. Мне нужна была абсолютная безусловная преданность. Такая же, которую мог предложить и я. Но Ронда не была готова к такой связи. А если нет таковой готовности, зачем вообще сближаться? Она не была готова, потому что ей было куда идти и на что надеяться. Джуджион. Там Ронда была сильна и красива. Женственна и уверенна. Соблазнительна и свободна. Ей действительно было незачем оставаться в реальном мире. Особенно, если Луи был прав. Пока мы – я и полумёртвое тело Ронды – ждали пиццу, я позвонил родителям и поздравил их с Новым Годом. Они всегда рады меня слышать.
Мать и отец коптят себя потихоньку в скромном уютном домике в пригороде и по сей день. Они самодостаточны друг с другом и не имеют маниакальной привязанности ко мне. Но это не значит, что они не любят меня. Они любят. И я люблю их. В телефонной книге они записаны у меня, как Муфаса и Сараби.
Прежде, чем начать есть, Ронда умылась и причесалась, смочив волосы. Переоделась в темно-синий спортивный костюм с широкой горловиной, которая открывала левое плечо. На нем была незаконченная татуировка – красные маки. Не все цветы были заполнены цветом. Над правым плечом, на шее размыто темнело пигментное родимое пятно, похожее на гурьбу веснушек. Я раньше никогда не видел этих индивидуальных деталей. Они делали Ронду настоящей. В Джуджионе их не было.
⁃ Раз уж ты угощаешь, пусть хоть на меня не так неприятно смотреть будет, – сказал Ронда, – ради такого можно и подумать о том, как я выгляжу.
⁃ Ты хорошо выглядишь.
⁃ Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты говоришь чушь, но все равно спасибо.
Мы поели не торопясь и молча. После еды на щеках Ронды появился прозрачный, но заметный румянец. Она предложила мне остаться на ночь. Очень просто, спокойно, без подтекста. «Ты можешь сделать это хотя бы для того, чтобы не повторять ошибку прошлой ночи. Конечно, твою подругу это не вернёт, и я не посягаю на облегчение твоей скорби, но вдруг тебе будет спокойнее, если сегодня ты не оставишь меня одну?» Она была красноречива и отстранена. Ронда принимала разные облики прямо у меня на глазах. Я оделся и вышел на улицу в поисках фотоателье, где мне могли бы распечатать договор, присланный мистером Бисселом. Это заняло время, но я был настойчив. Довести дело до конца – каким бы незначительным оно не казалось – порой гораздо важнее, чем сам результат. На улицах было тихо. Изредка ползали грязные ленивые такси, звенели трубочные колокольчики при входах в магазины, скоблила лопата дворника. Только фон привычной жизни. Именно он звучал бы в наушниках при погружении в Джуджион, если бы мне надо было попасть в это место.
Я сфотографировал подписанный договор, отправил мистеру Бисселу и вернулся к Ронде. Она уже спала.
Глава 10. Теория террора
Мне снилась дорога посреди пустыни, темно-оранжевый вечер. И по сторонам от дороги несколько одинаковых зданий, напоминающих комплекс экзотического отеля. Я знал, что приехал в то место на поезде, но железной дороги поблизости не было. Комплекс был заброшен, пуст, но мне нужно было найти в нем что-то. В одном из зданий была незапертая комната – там было прохладно и пахло весенним цветом. За раздвижной балконной дверью стояла Элис – в белом платье – лёгком, длинном, то ли полупрозрачном, то ли нет, и занавеси такие же. Ветер медленно волновал их, и платье Элис, и свет становился темно-розовым, ближе к фиолетовому, со все ещё оранжевым отливом, мягкий, потому что солнце садилось не со стороны балкона, не сзади Элис, а с обратной стороны здания и его лучи отражались от воздуха. Я долго-долго смотрел на неё, не понимая, что я во сне, не помня о ее адресованном сыну письме, отрешившись вообще ото всего, что я помнил и рассказываю.
Утром я ушёл раньше, чем проснулась Ронда. Проснулась – это не совсем верное слово, если учитывать все то, что выяснил о ней Луи. Я отправился в бюро незамедлительно, чтобы снова встретиться с ним. Первым меня приветствовал Дин Лиллард – дерганой виноватой улыбкой и неуверенным кивком. Он сообщил о моем появлении на организационном уровне по рации. За мной тут же пришли. Мужчину в тугом сером костюме, чёрном галстуке и очках-хамелеонах сопровождали двое охранников. Он подал мне руку и сказал: «Меня зовут Джон Фелкентон. Я действую от лица мистера Биссела. Прошу пройти вместе со мной». Меня уже не первый раз вели с конвоем, но именно тогда я в первый раз испугался этого. Может быть, это было предчувствие, а, может быть, на мое эмоциональное состояние влияли события ушедшего дня. Прошлое не искоренить. Можно отрицать его, оправдывать, можно забыть детали. Но изменениями, которые оно внедряет в человеческую сущность, невозможно манкировать. Мы прошли зал насквозь, провожаемые скрытными взглядами сотрудников. Я не понимал, знали ли они, почему меня ведут с надзором, или их подстрекало профессиональное любопытство. Динамическая карта Джуджиона полыхала и жила у нас над головами – как животрепещущее знамя необъятных объемов предстоящего труда. Мы прошли через охраняемую дверь, скрытую за металлическими ширмами и спустились по лестнице.
⁃ Это – уровень «N», – сказал Джон Фелкентон, – здесь проводятся генетические, анатомические и биологические исследования. Мистер Биссел сообщил, что Вы подписали договор, мистер Эдельвайзер. Поэтому мы привели Вас сюда.
В помещении, в которое мы пришли, были низкие необлицованные потолки и мутный дрожащий свет – от тусклых голых настольных ламп и парафиновых свечей, стоящих везде, где было свободное место. Их блики выцеживали из мрака хромированный каркас стоматологического кресла, окружённого медицинской аппаратурой. На столах стояли микроскопы, лабораторные центрифуги, ротационные испарители, стерилизаторы и холодильники с прозрачными дверьми. Повсеместно громоздились кипы бумаг в картонных папках с перевязями. Во главе помещения, освещённый пыльными потолочными светильниками, стоял круглый стеллаж с большими колбами. В них, законсервированные в формалине, покоились человеческие мозги. Из-за одного из столов поднялся силуэт. Он подошёл ко мне со свечой в руке.
⁃ Здравствуйте, Рэй, – сказал он глухим скрежещущим голосом, – меня зовут Мэтью Драббербаут, я доктор нейропсихологии. Мне поручено провести небольшое медицинское обследование, чтобы подтвердить Вашу готовность к участию в предстоящих поисках. Вы, должно быть, слышали, что работникам станций в Антарктиде заблаговременно, ещё до экспедиции, удаляют зубы мудрости и аппендикс. Чтобы они не преподнесли неприятных сюрпризов в дали от цивилизации и в нужной степени квалифицированных хирургов. Нам тоже нужно убедиться, что в Вашем организме и, тем более, сознании, нет никаких рудиментарных элементов. Это очень важно.
Доктор Драббербаут был стар, дряхл и слаб на вид, но двигался точно и плавно, а мысли формулировал ясно и сосредоточенно. Позже я узнал, что почти всегда он находился под действием стимуляторов собственной разработки. Разумеется, они не подвергались экспертизе и не были зарегистрированы в реестре лекарственных препаратов.
⁃ Хочу Вас предупредить, мистер Эдельвайзер, – сказал Джон Фелкентон, – мы уполномочены пресекать попытки сопротивления обследованию любыми способами.
⁃ Почему все приняло такой оборот? – Спросил я, – почему меня раньше не обследовали?
⁃ Потому что раньше мы не знали, какой феномен Вы укрываете. Объект, который по Вашей просьбе исселедовал Луи Бойл представляет колоссальную опасность не только для нашего дела, но и для людей в целом. Мы обязаны выяснить, какое влияние оказал на Вас этот объект. Пожалуйста, расположитесь в кресле и следуйте указаниям доктора Драббербаута. После обследования Вы должны будете рассказать нам все, что знаете об объекте, и где его можно найти.
Архивариус обманул меня. Я ошибался, когда предполагал, что сон и суть сна интересовали его больше, чем бюро «Антифиар». А ведь Рэндалл Бойл предупреждал меня, что его сын – ублюдок. Встреться я со стариком раньше, поступок Луи не стал бы для меня неожиданностью. Но я не винил его. Желая помочь Ронде понять саму себя, я усугубил ситуацию. Мне следовало осмотрительнее относиться к источнику информации и проверить его надёжность. Я раскрыл тайну неподходящему человеку, и это сыграло злую шутку. Теперь угроза для Ронды крылась не только внутри неё самой, но и приближалась извне. Сначала – Элис, теперь ещё и Ронда. Мое участие в их жизнях не приносило им ничего, кроме бед. Хорошо было только Арнелле – единственной, кто этого не заслуживал.
⁃ Я не могу Вам ничего рассказать об объекте, – сказал я.
⁃ Почему?
⁃ Я обещал.
⁃ Исполнять обещание – это благородное дело, но в данной ситуации Ваше благородство может навредить тысячам людей. Полагаю, мы сможем обсудить это позже.
Меня проводили к стоматологическому креслу. Джон Фелкентон сел на металлический табурет поодаль. Охранники заняли позиции по бокам от кресла, и не спускали с меня глаз. Доктор Драббербаут прикрепил к моей голове электроды и попросил закатать рукав.
⁃ Мы сделаем электроэнцефалографию, чтобы посмотреть на отклонения работы мозга, – сказал доктор Драббербаут, – это, на самом деле, моя любимая часть. Как Вам мой паноптикум? – Он кивнул в сторону стеллажа с колбами, – удивительно видеть самый важный человеческий орган и самую сложную систему во Вселенной в состоянии покоя. Меня это завораживает! О, прошу Вас, не подумайте, что моя коллекция здесь только для красоты. Это было бы абсурдно. Каждый из экземпляров заслуживает своего места. Они все абсолютно уникальны. На самом деле, меня уже очень давно волнует тематика связи снов и реальности. Странно то, что почти пятьдесят лет работы ни на йоту не приблизили меня к разгадке. И вот, на закате моей жизни появился Шеффилд, пригласил меня познакомиться, и все встало на свои места. Должен Вам признаться, я ни разу не был в Джуджионе. Не хочу увидеть все своими глазами и потерять интерес. Ещё мы возьмём у Вас кровь, Рэй. Не волнуйтесь, совсем немного, только для контроля.
Я был в западне и это случилось по моему собственному желанию. Я мог просто уехать. Закрыть глаза, выдохнуть с сожалением о потраченном времени и пропасть. Оставить все позади и вспоминать, как страшный сон. Бюро не нашло бы меня, да и вряд ли стало бы искать. Но я пришёл сам – в разверзнутую голодную пасть умалишенных фанатиков, потому что нельзя было оставлять ситуацию без контроля. Мне угрожали, не пытаясь этого завуалировать. Меня держали взаперти. Вокруг меня вились люди, у которых, наверняка хватало дел, но я стал их приоритетом. Это могло означать только то, что я важен. Но важен не как их коллега, удостоившийся формальных почестей за службу. Не как рядовой подчинённый, демонстрирующий доблесть и преданность титаническим трудом во благо бюро. Не как сторожевой пёс, безукоризненно выполняющий резкую команду. Но как вращающийся нож газонокосилки важен для ровного газона. Как ядерная энергия важна для электростанции. Как морфий важен для медицины. Они знали, что при неосторожном обращении я могу нанести ущерб. Они были правы, но тогда я этого не понимал.
Когда игла проникла в вену, и я разжал кулак, ко мне вернулась реакция на окружение. Мерзкий вонючий старик шамкал вокруг меня волокнистыми брылями. Охранники поигрывали намасленным оружием, которое ещё не видело боя. Свечи дергались и коптили на слабых сквозняках и разбрасывали во все стороны трясущийся раздражающий свет. Стеллаж, уставленный колбами с чёрными склизкими мозгами тяжелел и переливался, как мерзкий отторгающий монумент, на который невозможно не смотреть. Кровь наполняла пробирку. Я улавливал фантомные запахи ржавого железа, жареного зефира и застарелых тряпок, которыми вытирали кошачье ссаньё. Меня стошнило на рубашку и джинсы. Рвотный рефлекс сработал так быстро, что я не успел среагировать. Доктор Драббербаут скривил блеклую морщинистую гримасу и пошёл к микроскопу. Я хотел встать с кресла, но Фелкентон поднял ладонь. «Не вставайте, мистер Эдельвайзер. Мы ещё не закончили». Рвотная масса пропитывала одежду, и мне стало гадко находится внутри своей кожи. Я спустил ноги. Охранники дёрнулись и взвели курки.
⁃ Я просто хочу раздеться.
⁃ Сядьте на место.
Я снова принял полусидящее положение и стащил с себя одежду, не вставая. Связал ее узлом и бросил на пол. Во рту и горле стояла жгучая горечь желудочного сока. Тело липло к кресельной обивке из кожзама. В двери, через которую мы попали на уровень «N» щелкнул замок, и из мрака вышла Арнелла. Сука. Она оглядела меня и ухмыльнулась.
⁃ Что-то подобное я уже видела, – сказал она.
⁃ Мисс Дарнелл, – кивнул ей Фелкентон, приветствуя, – есть новости от мистера Биссела?
⁃ Он пока не собирается возвращаться. Хочет дождаться результатов поисков. Распорядился снаряжать экспедицию, как только закончите обследование. Группа уже прибыла.
⁃ Их обезличили? – Спросил Джон Фелкентон.
⁃ Они и сами не дураки. Экипированы по уставу.
Она то и дело уделяла мне мимолетное внимание и ее скользящие взгляды блестели вульгарным флиртом. Сука строила мне глазки – остро, игриво и бессовестно.
Какое-то время я сидел на месте, дрожа, пока энцефалограф гудел, шуршал и собирал данные. Несколько раз звонил мой телефон, завёрнутый в заблеванную одежду. Выходя с конвоем из логова доктора Драббербаута, я посмотрел пропущенные вызовы. Они поступали от Ронды. Фелкентон дал мне десять минут на звонок и, прежде чем уйти в кабинет Элис, сказал: «Не делайте глупостей, мистер Эдельвайзер». Я перезвонил Ронде.
⁃ Привет.
⁃ Что-то случилось?
⁃ Это ты мне скажи. Я подъезжаю к «Каравану». Привезла тебе одежду.
Я стоял под динамической картой Джуджиона в одних трусах, ощущая на себе десяток взглядов и терпкое преследующее дыхание бюро. Оно хотело найти Энергетический Интеллект через меня. Он был прямо у них над головами.
⁃ Я выйду в вестибюль, – сказал я и повесил трубку.
Дин Лиллард ощупал меня взглядом, полным недоумения и раскаяния. Он чувствовал свою вину за то, что ему приходилось играть против меня после того, как я познакомил его с Элис.
⁃ Простите, сэр! Вы не знаете, что случилось с мисс о’Райли?
Старина Дин задал сложный вопрос – в отличие от мистера Биссела. Я промолчал. В лифте мне пришло сообщение от Арнеллы: «Я в баре. Поднимись на пару минут». Глаза бы мои не видели ни ее, ни ее сообщений. Но выхода не было. Меня ждала Ронда. Когда двери лифта открылись, я нашёл ее глазами, и стал думать о том, как она выходит из отеля, оставив привезённую одежду на кресле, в котором сидела. Она должна была это видеть. О том, что, если она проявит свою причастность ко мне, заговорив со мной или подойдя, появятся люди и заберут нас обоих. Она должна была это видеть. Я заклинал ее это видеть. Ко мне подошёл портье и спросил, может ли он мне чем-то помочь. Мог ли мне, чей мир перевернулся и разорвался, чем-то помочь этот прилизанный юнец в синтетическом жилете? Мог ли он вернуть Элис? Мог ли он скрыть Ронду от глаз Арнеллы, а значит и Энергетический Интеллект от бюро? Мог ли он обратить поступок Луи в мою пользу? Портье не мог сделать ничего, и я ответил ему: «Пошёл на хуй». Ронда встала с кресла и направилась к выходу параллельно со мной. Она все видела.
Я сел за стойку бара рядом с Арнеллой.
⁃ Тебе не холодно?
⁃ Что тебе нужно?
⁃ Я хочу рассказать тебе, куда тебя отправят.
⁃ Я знаю, куда меня отправят.
⁃ Но не знаешь зачем.
Портье обратил внимание на бумажный пакет, который оставил Ронда, и пошёл проверить его содержимое в целях безопасности. На пакете было написано «Goodjeratti». Мне нравится эта фирма. Ронда знала обо мне слишком много.
⁃ Эй! – Я гаркнул так, что обернулась пара с другой стороны вестибюля, – не тронь пакет. Там мои шмотки.
Синтетический жилет ретировался.
⁃ Ты не с Шеффилдом? – Спросил я у Арнеллы.
⁃ С Шеффилдом, с тобой, с тем, с другим… какая разница? – Она издевательски лыбилась и сияла карими глазищами, полными нежности и решимости, – только не говори мне о верности, принципах и всей этой ерунде. Не работает уже давно. Лучше слушай: у отца Шеффилда был сонный паралич и сердце не справилось с нагрузкой.
⁃ Что это значит?
⁃ Разорвался то ли желудочек, то ли предсердие, я не поняла. В общем, был выброс адреналина, и все.
⁃ Он мёртв?
⁃ Да. Мать Шеффилда сказала, что она собиралась пойти в туалет, включила свет и увидела, что у Мортимера широко открыты глаза. Она его окликала, но он как будто спал, а потом перестал дышать. Мать пыталась делать массаж сердца и искусственное дыхание, но впустую. Бедняга, она безутешна. Шеффилд сказал, что это сонный паралич и следом – слабое сердце. Такое было в восьмидесятых, люди умирали от страха во сне. Почему-то они были в основном из юго-восточной Азии. Теперь Шеффилд надеется найти отца в Джуджионе. Я просто хотела, чтобы ты знал, на что подписался. Не понимаю, на что он рассчитывает.
Зато я прекрасно понимал.
⁃ Почему он не взял тебя с собой?
⁃ Я сама не захотела. Не люблю уезжать из города.
⁃ Меня ждут внизу, – сказал я.
⁃ Удачи.
Мортимер Биссел мёртв. Не болен, не подавлен, не огорчён, а мёртв. Знай Арнелла о первопричине смерти отца Шеффилда, она не говорила бы со мной. А, может быть, и говорила. Раздражающая непреодолимая притягательность Арнеллы и заключалась в невозможности судить о ней определенно. Нельзя было предугадать ее следующий шаг. Она не подчинялась логике или целям, ей было плевать на меня, на Шеффилда, на бюро и на все, кроме неуловимого нечта, ведущего ее вперёд. Если Луи Бойл интерпретировал Ронду, как Энергетический Интеллект, то Арнеллу можно было интерпретировать, как сумасбродный интерес. Она не смотрела в будущее и не оглядываясь на прошлое. А я делал и то и другое – прямо там, одеваясь посреди вестибюля в спортивный костюм, который купила для меня Ронда. Мое возмездие свершилось. Я хотел вмешаться в сон Мортимера Биссела, вселить в его сознание страх или сомнение, болезнь или подавленность, огорченность, лишить его покоя, но не жизни. Я предполагал, что смогу отомстить мистеру Бисселу через родительскую агрессию. Посеять в сон Мортимера психическую нестабильность, которая отразится на общении отца и сына. Но все сложилось иначе. Сердце старика не выдержало. Я забрал у Шеффилда того, кто был важен для него. Джуджион забрал того, кто был важен для меня. Элис. Поэтому она пропала. Я расплатился за содеянное почти сразу, хотя и не знал что сотворил. До того момента, пока Арнелла не рассказала мне. Я винил ее. Не потому, что нужно было найти виноватого, и направить на него жалящую злобу и разъедающую скорбь, а потому, что хаотичная легкомысленность поступков моей бывшей напарницы становилась чреватой необратимыми последствиями для других людей. Я шёл искать Мортимера Биссела в Джуджионе уже во второй раз, а ведь мог – тоже во второй раз – просто уехать. Джон Фелкентон встретил меня на уровне «R».
⁃ Я нашёл для Вас одежду, мистер Эдельвайзер. Вижу, мои старания оказались бессмысленны. Вам пора отправляться.
Он указал на лифт. Я спустился на операционный уровень, гудящий голосом мистера Биссела: «Прозрение снизойдёт на каждого, кто отречётся от привязанности к материи. И поведёт каждого, кто воздаст ему нематериальное. Неведение есть кара для зрячего, отказавшегося видеть».
Координатор выдал мне комплект для погружения, и я вошёл в кабину. Проделал ряд знакомых процедур. Открыл глаза, сохранная зрение в расфокусированном состоянии. Передо мной стоял силуэт. На миг я подумал, что погружение не удалось, что комбинация аудиодорожки и стереограммы не сработала. Или я пропустил один из шагов. Силуэт не двигался и молчал. Я не понимал, кому он принадлежит – координатору, который пришёл проследить за моим состоянием, сущности из сна или моему воображению. Чтобы завершить цикл погружения в Джуджион, мне нужно было подойти к автостереограмме, висящей на двери и сфокусировать зрение так, чтобы объемное изображение пропало. Но я не мог встать. Я находился на промежуточном этапе и не знал что будет, если сфокусировать зрение, не глядя на стереограмму. Я не знал, чем это грозило. Я не мог встать не потому, что не знал как правильно поступить дальше, а потому, что не мог сделать этого физически. Так же, как не умел наносить удар во сне до тех пор, пока меня этому не научили на инструктаже. С расфокусированным зрением я не мог рассмотреть силуэт.
⁃ Элис?
⁃ Здесь нет Элис, – ответил мне силуэт.
Я узнал его голос – не так, как узнавал голоса Луи Бойла или бывшей напарницы, ставшей основанием творившихся трагедий. Я узнал голос, потому что слышал его каждый день, и ощутил свой пульс – горячий, ритмичный и быстрый. Он шумел в ушах, давил затылок, ощетинивал волосы и сжимал мышцы. Организм готовил меня к форс-мажорным обстоятельствам. Я сфокусировал зрение, сидя в кресле, не в силах подняться на ноги. Передо мной стоял я. Я смотрел на себя и я же смотрел на меня. Я был точно таким же, как я. Тот, что стоял перед сидящим расплывался по краям, как будто обволакиваемый прозрачным искажающим жаром от костра. Он словно втягивал внутрь себя преломляющийся в искусственном свете ореол пространства и времени и тут же источал его обратно. Тот, что сидел перед стоящим был обычен. Я видел себя одновременно двумя парами глаз, но не со стороны. Два изображения накладывались друг на друга и при этом создавали одну сферическую панорамную картину. Мое сознание конфликтовало само с собой. Оно оказалось разделено, но оставалось единым.
Я вспомнил слова Элис о предназначении стереограммы: «Обрабатывая поступившую от зрительных органов визуальную информацию, головной мозг соединяет два плоских изображения в одно объемное. Для погружения Вам нужно будет проделать то же самое со своим сознанием». Теперь мое сознание собирало воедино два объемных изображения – и не было к этому готово. Появилась дезориентация, клаустрофобия и паника – неконтролируемые и всепоглощающие. Я чувствовал себя глупым, немощным, растерянным и ничтожным, и был таким на самом деле. Это помогло мне понять, что произошло. Вся моя сила, твердость, уверенность, рассудительность и собранность перестали быть частью меня. Все то, что двигало меня вперёд, преодолевало трудности и принимало решения покинуло меня – и стояло напротив меня. Я понял, что произошло, но не понял, почему. Должно быть, нечто схожее происходило и с Рондой – вымотанной бессонницей, одиночеством и самокопанием. Но она столкнулась с иными последствиями. По крайней мере, так думал Луи Бойл и, благодаря ему, все бюро «Антифиар». Но я не мог позволить себе сдаться. Не мог позволить всему тому, что боялось, переживало, печалилось и сомневалось взять верх. Все это сидело на стуле – бессильное и съёжившееся – напротив меня. Вспомнив о Ронде, я понял и то, почему произошло это разделение. Джуджион давал мне выбор. До этого момента я не пересекал точку невозврата. Теперь же я стоял на пороге и мог решить – вернуться в реальность, сообщив координатору, что погружение не удалось и тем самым признать поражение, или отречься от беспомощного жалкого существа, сидящего на стуле, развернуться и выйти через закрытую дверь, на которой висела стереограмма. Джуджион не давал мне шанса избавиться от всего, что присуще живому человеку и стать хладнокровной алгоритмичной машиной, работающей по сценарию «расчёт – действие». Он давал мне шанс победить самого жестокого и жуткого врага – самого себя. Давал шанс лишить мои недостатки существенной властности надо мной. Был ли у меня выбор? Мог ли я вернуться в прежнюю жизнь и снова взять в руки фотоаппарат, чтобы ублажать рутинные коммерческие потребности меркантильных заказчиков?
Я развернулся и вышел вон.
В хранилище масок – мрачном и гудящем ультрафиолетовыми лампами – меня лишили возможности самостоятельно выбрать себе образ. Координатор дал мне лицо Джеффри Лайонела Дамера, чёрную экипировку и указал на коридор, ведущий в кабинет, где мы получали вводные данные перед операциями. В кабинет, где Элис читала с листа. В кабинет, где Элис желала мне удачи. За квадратным столом сидела группа оперативников. Во главе стоял Джон Фелкентон. Помещение было заполнено режущим голубым светом, делающим все вокруг нарочито стерильным и отторгающим жизнь. Если бы такое помещение существовало в реальном мире, там, наверное, даже не разлагались бы трупы. Без Элис стратегическая комната теряла свойство дарить азартное предвкушение неизвестности. Фелкентон пригласил меня сесть. Мы молча дождались ещё двух оперативников специального назначения. Когда все места за столом были заняты, Джон Фелкентон огласил список участников: «Маска Теда Банди, позывной: Венено. Маска Эдварда Гейна. Позывной: Галлардо. Маска Джеффри Дамера. Позывной: Мурчелаго. Маска Дэвида Берковица. Позывной: Центенарио. Маска Ричарда Чейза. Позывной: Авентадор. Маска Джона Гейси, позывной: Ревентон». Пока Джон Фелкентон перечислял нас, я думал об Арнелле. О том, что хочу попробовать, как она готовит, и увидеть, как она танцует. Я не мог хотеть того же самого от Элис, которой так не хватало во главе стола, потому что она стала для меня святыней, принявшей мученическую смерть по моей вине. Все, чего я мог хотеть от прелестной тонконогой курвы, ставшей возвышенным и неприкосновенным символом дара скоротечной жизни, – это вдохновение. Мои животные инстинкты переключились на Арнеллу – авантюристку, стерву, хулиганку, гадину и обольстительницу. Из-за неё сердце билось быстрее. Ее хотелось приручить. Моя плоть принадлежала ей, тогда как мой дух принадлежал Элис – дарившей мне спокойствие камня и лёгкость ветра. Память об Элис была для меня оберегом от ушедшего, нынешнего и грядущего. Того неведомого грядущего, которое ждало меня за дверью, любезно открытой Джоном Фелкентоном после переклички. Я шёл в тылу оперативного отряда, и с каждым новым шагом внутри Джуджиона ощущал, как прибывает сила. Нас вёл Венено – своего рода следопыт, обладающий навыком восприятия Ментального Вектора. Он осматривался, прислушивался и выгибал шею, отчего походил на крупную дикую кошку, выслеживающую добычу. По собственному опыту я знал, что в его деле можно было обойтись и без сопутствующих ужимок, но колоритность обстоятельств располагала к ним. Мы шли по оживлённой улице Лос-Анджелеса и видели трухлявый грузовик, вокруг которого с восторженными визгами толпилась кодла ободранных рокеров. Видели лезшего на балкон по веревочной лестнице чудака с розой в зубах. Видели мёртвого водолаза в чаше фонтана. Видели автомобиль, свисающий передними колёсами с крыши дома. Видели каменного голема, кормящего безглазых птиц. Все, что мы видели таило в себе истории и впечатления, страхи и надежды, тайны и боль – всю правду, о которой никто не говорил вслух в реальном мире. Пока Венено следовал за Ментальным Вектором Мортимера Биссела, остальные оперативники делились друг с другом информацией, полученной от Джона Фелкентона, в попытках сложить полную картину операции. Все они обладали узкоспециальными сведениями, соответствующими их особым навыкам, по которым мистер Биссел собирал отряд. Объект поиска знал только Венено. Должен был знать только Венено. Галлардо вошёл в оперативную группу, потому что умел генерировать защитное поле – в случае, если мы попадём в агрессивную среду и будем нуждаться во времени для подготовки обороны. Центенарио владел Коллективной Телепортацией – именно через его канал Джон Фелкентон выпустил нас в Лос-Анджелес из стратегической комнаты. Раньше этим занималась Элис. Мне хочется написать «моя прекрасная Элис», но она никогда не была моей. Авентадор владел обширными и детальными знаниями об оружии. В его разуме содержался огромный арсенал, готовый в любой момент снабдить нас колоссальной огневой мощью. Ревентон был наделён способностью хамелеона – он мог изменить свою Визуальную Текстуру на любую, которую видел. Когда Центенарио обернулся ко мне, все ещё идущему в тылу отряда, и спросил, за счёт чего я оказался на этой операции, я хотел сказать, что за счет возможности уничтожить их всех в мгновение ока.