Аббат Верт
Инициация
– Здравствуйте, – откуда-то из-за идолов появился жрец, – мое имя Гамилькар Гискомид. Я буду совершать жертвоприношение.
– Здравствуйте, – отозвалась Инна.
– Вы – Солнцеслав, а вы – Инна. Я не ошибся?
– Все правильно, – согласилась жена.
– Прекрасно, тогда начнем. Если вы не против.
Повернувшись к Баалу, жрец раскинул руки и закричал:
– Господь мой! Царь мой! Услышь меня!
Из боковых дверей стали появляться бородатые и пузатые мисты, они выносили реликвии и сосуды, необходимые для совершения инициации моего второго рождения.
Ударили барабаны, послышалось пение. Если можно его так назвать. В храмах блудной богини Инанны пение и музыка ласкали слух, располагая к мистерии священного соития. Здесь звучала совсем иная музыка: гром барабанов и завывание медных пятиметровых труб, ведь Баал – Громовержец.
Мне вручили чашку с ладаном. Жрец, взяв под локоть, подвел меня сначала к одному кадильному жертвеннику, потом к другому, подсказывая слова ритуала.
– Царь мой и Господь мой. Прими жертву курения, – с этими словами я щедро бросал на угли горсти дурманящего ладана. Дым заполнил капище.
На жреца надели красную рясу и черный плащ, на голову водрузили зубастую корону с бычьими рогами, потом поднесли массивный кубок из черного металла.
– Баал! Молох! Услышь меня! – снова закричал жрец, протянув к идолу кубок. – Это вино с горькими травами – вино твоей радости. Пьян тобою всякий мист!
Жрец сделал несколько глотков, потом повернулся и протянул кубок мне.
– Пей! Это залог радости, обретаемой в Господе.
И я пил. Вино казалось нестерпимо горьким. Сразу закружилось голова, а через минуту стало как-то радостно и бездумно.
– Пей и ты, жена! Это вино тишины, обретаемой в Баале.
Пила и Инна.
– Пей, единое от двоих, соединяющее троих в единое!
Жрец прислонил кубок к губам малышки. Она попыталась уклониться, пускала пузыри и плевалась. Темно-красное, почти черное вино обильно текло на белые кружева ритуального платья. Малышка хотела заплакать, скривила губки и надула щечки, но, моргнув несколько раз, словно в удивлении, затихла.
Все поплыло, замедлилось как во сне. Прячущиеся во мраке идолы двенадцати великих богов, казалось, ожили. Они приглядывались ко мне и перешептывались между собой. Бородатый Дагон в нетерпении ерзал на своем рыбьем хвосте, а Кецалькоатль неспешно скручивал в кольца змеиное тело, нервно пробуя воздух раздвоенным языком.