Зинаида Гиппиус
Свой (Валерий Брюсов, человек-поэт)
Нет, конечно, Брюсов нисколько не феномен и не чудо. Не один он на свете свой и чуждый всем. Мы говорим о нем, потому что он виднее, потому что в его природу вложена еще яркая способность самопроявления – сильный стихотворный талант. Кроме того, – нет и совершенства, как нет чуда. Я говорю лишь о самой первой, о самой главной черте в облике Брюсова, обо всем уклоне человека-поэта. И уклон этот – несомненно, единственность, самогармоничность, природная самостремителыюсть, не связанность со внележащим и крайняя, ясная простота – в себе. Отношение к Брюсову и к его поэзии может быть только чисто созерцательное. Но кто знает, не в чистом ли созерцании, то есть в бескорыстии и легкости, тайна красоты?
Да, бескорыстие и легкость – легкость хорошая, крылатая, – вот то, что родится в душе от общения с Брюсовым и его книгами.
Я был разорван мукой страстной,
Язвим извилистой тоской…
Как просто это сочетание слов! Какой свежею прохладой веет от них! Я знаю, это не моя мука, не моя тоска, но почему бы мне не забыть сейчас о моей? Смотрю в иную душу, вижу, верю – не довольно ли? Пусть будет эта прекрасная, чужая тоска; пусть будет это мне ненужное, бесполезное сочетание слов. Пусть будет. Это хорошо.
Разнообразна жизнь, и, может быть, самое дорогое в ней – ее разнообразие. Далекость, чуждость, бесполезность, неподвижная гармония – могут быть так же прекрасны, как близость, действенность, бег мелодии. Тому и другому надо уметь сказать: да будет!
Мне близок «рыцарь», рвущийся «в стан погибающих за великое дело любви», мне дорог мятежный парус, который «ищет бури», я не отдам их, не отрекусь от них, это – я, это – мы все; но зачем отвертываться от ласковой легкости прекрасного созерцания, как не слушать беспечально-далеких слов поэта:
Хочу, чтоб всюду плавала
Свободная ладья.
И Господа, и Дьявола
Равно прославлю я…
Не надо только ничего требовать от Брюсова для себя: он свой и ровно ничего не даст нам сам ни как человек, ни как поэт: но мы-то можем взять от него многое, если верно подойдем к нему. Мы можем пережить минуты созерцанья чужой тайны, почувствовать святую легкость далекой, навеки не нашей, красоты.
Но для этого, повторяю, надо принять Брюсова таким, каков он есть, понять, что он существует только для себя, а нас и не замечает:
Путь мой вьется в бесконечность
Меж полей, как мрак, пустых.
В думах милая беспечность
И мечты ласкает встречность
Рифм знакомых и простых.
А если замечаете, – то уходит:
…как в верное прибежище
Вступаю я в вечерний час.
