З. И. Курцева
Речевой поступок: риторический и методический аспекты
Философия, риторика, поступок
Понятие этики связано не только с философией, но и риторикой. Среди античных риторов нередко возникал спор: принадлежностью какой науки (философии или риторики) является этика, какая из них исследует и формирует нравственные качества, добродетели личности? Заметим, что и сегодня бытует мнение, что «риторика – составная часть философии» [317, с. 241].
Рассмотренная выше идея дискурсивной этики также вызывала вопросы и недоумения противников этого философского направления. Так, Х.-М. Баумгартнер на рубеже XX–XXI веков удивлялся, как моральная идея может быть соединена «с практикой бесконечной говорильни»: «Не может быть, чтобы человек, постоянно дискутирующий и опутывающий своими дискурсами других, а также вовлекаемый другими в дискурс, воспринимался как подлинно нравственный субъект» (цит. по А. В. Назарчуку [232, с. 22]).
Выступающий, обращаясь к публике, убеждая, призывая народ к совершению каких-либо действий, несет моральную ответственность за совершаемые речевые действия, иначе говоря, он совершает поступок. Древние философы и риторы, рассуждая об облике оратора, спорили о том, какой науке принадлежит этическое начало: философии или риторике.
Так, Цицерон, излагая спор философов и риторов, писал, что философы пренебрегли красноречием, ораторы – мудростью, хотя могли бы черпать знания из общего источника. В трактате «Об ораторе» он предлагает рассуждения Красса: «Кому, например, не известно, что высшая сила оратора в том, чтобы воспламенять сердца людей гневом, или ненавистью, или скорбью, а от этих порывов вновь обращать к кротости и жалости? Но достичь этого красноречия может только тот, кто глубоко познал человеческую природу, человеческую душу и причины, заставляющие ее вспыхивать и успокаиваться. Между тем вся эта область считается достоянием философов. И мой совет оратору – против этого не спорить…» В то же время далее он замечает: «Конечно, если по ходу речи понадобятся так называемые общие места, что случается очень часто, и придется говорить о бессмертных богах, о благочестии, о согласии, о дружбе, об общечеловеческом праве, о справедливости, об умеренности, о величии души и вообще о других добродетелях, то все гимнасии и все училища философов, чего доброго, поднимут крик, что все это их собственность, что ни до чего тут оратору нет дела <…> но зато уж оратору никак нельзя отказать в том преимуществе, что те самые вопросы, о которых философы разглагольствуют бессильно и бледно, он умеет поставить и обсудить со всей возможной выразительностью и приятностью» [340, с. 174–175].
Цицерон не мог не сказать, что оратор должен сочетать философию и красноречие, изучить «отдел о жизни и нравах»: «…подлинная сила красноречия в том, что оно постигает начало, сущность и развитие всех вещей, достоинств, всех законов природы, управляющей человеческими нравами, мышлением и жизнью; определяет обычаи, законы, права, руководит государством и умеет что угодно и о чем угодно высказать красиво и обильно».
В фундаментальном труде «Двенадцать книг риторических наставлений» М.Ф. Квинтилиан также не раз затрагивал вопрос об этическом начале в риторике. Он пишет: «Никак не могу согласиться с теми, кои полагают, что научать, как честно и справедливо жить, исключительно принадлежит философам… хотя я и не буду прибегать к правилам, в писаниях философских содержащихся, однако не перестану утверждать, что оные и к предмету моему, и собственно к науке красноречия принадлежат по всей справедливости» [140, с. V]. Ритор утверждал, что нельзя искусственно разделять в речи оратора силу разума и обилие слова, что великодушие, правота и другие добродетели входят во всякую речь.
Говоря о нравственной стороне ораторской речи, Квинтилиан продолжает сетовать на то, что философы присвоили самую лучшую часть
ораторского искусства, то есть то, что касается рассуждений о добром, полезном, справедливом. Ритор требует вернуть то, что философам не принадлежит: «Философы присвоили сию оставленную ораторами часть, которая всегда к риторике принадлежала, следовательно, не мы их собственностью, а они нашею завладели. Наконец, если диалектике принадлежит рассуждать о всяких вещах, то для чего ограничивать предмет риторики, который от нее разнится только слогом!» [140, с. 172].
Квинтилиан был яростным защитником риторики, которую обвиняли в том, что риторические умения можно использовать не во благо, а во зло. Он приводил, на наш взгляд, неоспоримые аргументы: «Неужели и не входить в дома, потому что иногда обваливаются на живущих? Неужели и не ковать меча для воина, потому что может употребить его и разбойник? Кто не знает, что огонь, вода, без которых жить невозможно, и даже главнейшие из светил небесных, Солнце и Луна, иногда вред приносят? <…> Итак, хотя можно красноречие обращать на то и другое употребление, однако несправедливо было бы почитать злом ту вещь, которую можно употребить и на доброе». Нравственная часть философии, заключает Квинтилиан, неотъемлемо принадлежит оратору, риторике, «риторика есть добродетель».
Нравственные устои общества проявляются в поступках граждан, в том числе и речевых поступках. Заметим также, что речевые поступки не только представляют моральный облик общества, но и определяют, формируют общественное сознание граждан, коммуникативно-нравственную культуру личности: «…язык входит в жизнь через конкретные высказывания (реализующие его), через конкретные высказывания и жизнь входит в язык» [36, с. 253].
Поступки «могут быть предметными, речевыми и эмоционально-мыслительными» [388, с. 35], риторика не только тесно связана с этикой, но она зиждется на нравственной основе (триада: этос, логос, пафос). Вспомним Аристотеля, который в фундаментальном трактате «Риторика» утверждал: «Мы ведь проводим исследование не затем, чтобы знать, что такое добродетель, а чтобы стать добродетельными, иначе от этой науки не было бы никакого проку». Квинтилиан в ораторе видел прежде всего человека нравственного: «Совершенным оратором никто, по мнению моему, быть не может, не будучи добрым человеком». По словам Ю.В. Рождественского, «современная риторика рассматривает отношения людей через речь», через речевые поступки личности в разнообразных коммуникативных ситуациях, риторика «есть инструмент развития стиля жизни» [273, с. 72–73].
Выводы
1. Анализ работ античных философов и современных исследователей свидетельствует о том, что поступок прежде всего философская категория, так как отражает наиболее общие существенные характеристики и фундаментальные принципы реальности и познания, бытия человека, отношения человека и мира. Следовательно, речевой поступок позволит перевести философские проблемы, в частности вопросы нравственного характера, в сферу языка и решать их на основе анализа языковых средств. Иначе говоря, осуществить «лингвистический поворот» (выражение А. В. Назарчука).
2. Поступки личности, в том числе и речевые, отражают изменения морали как категории общественного сознания, и наоборот – поступки человека в определенной мере влияют на формирование общественного сознания, стиля жизни. По словам Ю.В. Рождественского, «влияние речи на общественный прогресс определяется тем, как в данном обществе выстроены правила этоса, т. е. моральные и нравственные правила, административные установления и законы» [272, с. 8–9].
3. Основой поступка (физического и речевого) является нравственность как одна из важнейших ценностных категорий. Дискурсивная этика Апеля и его последователей в полной мере отражает сущность речевого поступка – установка коммуниканта на создание оптимальной ситуации взаимодействия, кооперативной стратегии речевого общения, направленного на выбор РП и решение нравственных проблем.
4. Качество поступка, намерений человека, совершающего поступок (в том числе РП) определяют категории добра/зла. Добро есть не только «общее морально-этическое понятие, отражающее положительное значение социальных явлений в их отношении к идеалу, но и реализованная в общественных отношениях и поступках людей человечность» [17, с. 17].
5. Поступки человека всегда сознательны, являются результатом его морального выбора, за который адресант несет ответственность (соблюдение принципа ответственности). Моральное поведение, или совокупность поступков человека, совершаемых им в относительно продолжительный период в постоянных и изменяющихся условиях, позволяет охватывать все поступки человека целиком, поскольку они могут быть подвергнуты моральной оценке, и человек несет за это ответственность.
6. Благодаря «приучению» к добрым поступкам с детства и самосовершенствованию в течение всей жизни у человека формируется соответствующий склад души, так как «все то, чем мы обладаем по природе, мы получаем сначала как возможность, а затем осуществляем в действительности. Это поясняет пример с чувствами. Ведь не от частого вглядывания и вслушивания мы получаем чувства зрения и слуха, а совсем наоборот: имея чувства, мы ими воспользовались, а не воспользовавшись – обрели. А вот добродетель мы обретаем, прежде что-нибудь осуществив» [20, с. 816–817].
7. Роль поступка, который соотносится с событием (и с речевым событием), в современном мегаполисе огромна. А. А. Гусейнов пишет: «Человечество в настоящее время достигло такого уровня эмоционального и интеллектуального развития, так расширило свои технологические возможности и исторические горизонты, когда оно в качестве нравственного закона и сознательно культивируемой программы духовного роста способно сформулировать то, что всегда с той или иной степенью адекватности входило в реально практикуемую людьми мораль, – безусловный отказ от насилия, которое изначально и всегда противоположно морали. Если действовать морально – значит действовать солидарно, т. е. с согласия и в согласии с теми, кого эти действия касаются, то совершить насилие – значит совершать действия, которые не хочет тот, против кого они направлены» [90].
8. Риторика, как наука и дисциплина, отражает философский аспект речевого поступка, влияет на мыслительную и нравственную стороны поступка как физического, так и речевого.
1.2. Базовые категории речевого поступка – «СОВЕСТЬ», «ДОБРО – ЗЛО»
Базовые категории речевого поступка определились не сразу. Генезис нравственных категорий имеет глубокие корни. Исследование философской основы поступка привело нас к мысли обозначить категории добро/зло и совесть как определяющие речевой поступок личности, так как все добродетели и пороки соотносятся с добром либо со злом, а совесть является тем внутренним стержнем, который стимулирует человека вступать с ней в диалог и влиять на принятие решения.
Древние говорили: для того чтобы определить сущность вещей, относящихся к добродетели, необходимы полярные понятия, то есть зло отражает негативное начало добра. Мы же будем рассматривать категорию добра, имея в виду, что все противоположное ему есть зло.
Доброу благо, добродетель – ценностный показатель поступка
Осознавая всю сложность анализа сущности понятий добро/зло, совесть, так как большинство моральных категорий не поддается объективному наблюдению и предметному описанию, мы предприняли попытку рассмотреть эти категории с опорой на исследования разных областей знания: философии, богословия, психологии, лингвистики, культурологии.
Итак, обратимся к понятию добро, которое в словарях толкуется как «правильные поступки» (выражение Ю.В. Рождественского), «реализованная в общественных отношениях и поступках людей человечность» [17, с. 17], как «оценочное понятие, обозначающее позитивный аспект человеческой деятельности» [403].
Слово «добро» всегда соотносится с близкими по смыслу словами добродетель, благо. Приведем лишь некоторые словарные статьи.
Благо – «все Божественное, все доброе и желаемое, вообще красота, сила, добродетель» [368].
Добро, хорошо – добро 1) буква, 2) имение, имущество. Добрый -1) о человеке, 2) хороший, 3) вкусный [398].
В Православной энциклопедии слово добро трактуется как «высшая и наиболее общая положительная ценность» и отмечается, что «традиционно в русском языке понятия добро и благо используются синонимично» [385].
В Словаре античных философских терминов предлагается следующий философский смысл: благо как совокупность всех ценностей (Платон, Аристотель); благодеяние, польза (Фукидид, Аристофан); достоинства, хорошие качества (Ксенофонт, Исократ). Добродетель как доблестный поступок – высшая категория этики (стоики) [400].
«Добродетель – постоянная направленность воли на то, что с точки зрения морали есть добро, в свою очередь она сама является нравственным благом и этической ценностью» [403].
«Добродетель – понятие нравственного сознания, служащее обобщенной характеристикой положительных устойчивых моральных качеств личности (группы лиц, класса, общества), указывая на их моральную ценность. Вместе с тем понятие Д. подчеркивает деятельную форму усвоения добра (добродеять – делать добро) в противоположность простому знанию принципов, которое не делает человека добродетельным» [392].
Итак, приведенные определения отчетливо свидетельствуют о взаимопроникновении смыслов, вкладываемых в понятия добро, благо, добродетель. Рассмотрим слово добро в качестве приоритетной лексической единицы в этом ряду, не делая акцент на возможных различиях этих понятий.
Как свидетельствуют исследователи (Н. фон Гартман, Дж. Мур, Б. Рассел, Л. В. Максимов, Д. В. Смирнов, С.П. Суровягин, М. Хаузер и др.), определить добро само по себе невозможно, обозначаются лишь отдельные виды добра, так как вербализованное определение добра неизбежно влечет за собой ошибку Общеизвестно, что существуют разные философские подходы (истоки которых – в античной философии) к трактовке понятия добро: с позиции гедонистической добро – это удовольствие; с точки зрения аксиологического интуитивизма (этического натурализма) «добро есть добро».
Опровергая позицию гедонизма, Дж. Мур приводит такую аналогию: «За утверждением “добро есть удовольствие” скрывается, по существу, другое положение: “удовольствие есть добро (т. е. является добрым)”. Поскольку же “добрыми” (как, скажем, и “желтыми”) могут быть самые разные вещи, то и “определений” подобного типа может быть много» [228, с. 17]. Иначе говоря, за словом «желтый» закреплено определенное значение, и каждый понимает смысл сказанного; слово «добро» не имеет конкретного значения, следовательно, человек осмысливает его по-разному. Дж. Мур убежден, что определить добро невозможно. Добро человеком постигается интуитивно, считает Мур. Интуиция, как известно, относится к особым чувствам человека, внутреннему чутью, следовательно, можно «чувствовать добро». Такой точки зрения придерживаются: Марк Хаузер, который полагает, что в основе суждений о добре и зле лежат эмоции, «мы обеспечены моральным инстинктом, способностью человеческой психики, которая подсознательно направляет наши суждения относительно добра и зла» [337, с. 588]; С.П. Суровягин, утверждающий, что есть «чувство добра» [306] и др.
Размышления ученых, ищущих ответ на вопрос, можно ли дать точное определение выражению «Добро есть X» и действительно ли все толкования добра в словарях, учебниках, специальных этических трудах содержат в себе логическую ошибку, нам важны для поиска определения понятия добро.
Л. В. Максимов анализирует три контекста реальных этических учений (ценностно-нормативный контекст, контекст теории добра и теории морали). В ценностно-нормативном контексте высказывание «Добро есть X» «в действительности либо выражает “одобрение” относительно X, либо рекомендует или обязывает поддерживать и преумножать X и т. п. В этом контексте данное высказывание не выполняет дефинирующей функции» [208, с. 20–21]. В контексте теории добра, или познания добра как объекта, «объективное добро может трактоваться либо как особая трансцендентная[9], умопостигаемая реалия, либо как некоторое естественное, эмпирически доступное свойство <…> высказывание “Добро есть X” в этом контексте обладает признаками дефиниции». С точки зрения дескриптивистов, моральные слова не специфичны по сравнению с обычными описательными словами: и те и другие несут в себе определенное значение, которое не может меняться в зависимости от того, кто и в каких обстоятельствах их употребляет [129, с. 748][10]. В контексте морали, или познания морали как объекта, предметом исследования являются «реалии ценностного (нравственного) сознания: не “добро” и “долг” сами по себе, как некие вне- и надчеловеческие сущности, а значение соответствующих слов в сложившемся их употреблении, высказываний и рассуждений о добре и долге; содержание ценностных установок – принципов, норм и т. д.». То есть в этом контексте возможны «особого рода “дефиниции” добра – не как объективной реалии, а как слова, за которым закреплено определенное значение и которое выполняет определенные функции в межчеловеческой коммуникации». Л. В. Максимов приходит к выводу, что о дефиниции добра «можно говорить лишь в том контексте, где добро трактуется как понятие, референтом которого является некоторая объективная реалия (или объективное свойство)». В контексте же нравственного сознания, моралистики, нормативной этики добро, по мнению исследователя, не дефинируется [208, с. 21].
Д. В. Смирнов вслед за Н. фон Гартманом[11] полагает, что «сама «нравственная положительность», позволяющая оценивать то или иное человеческое действие как доброе или ведущее к добру, не может быть определена абсолютно, а обусловливается теми или иными метафизическими, религиозными и мировоззренческими предпосылками определенной группы лиц (религиозной общины, государства, общественных институтов), выносящей суждение о нравственности или безнравственности определенной совокупности поступков» [295, т. XV].
Нам крайне важно было определить точку зрения исследователей в подходе к описанию понятия (именно понятия) «добра», так как это имеет принципиальное значение для оценки качества поступка, в частности речевого поступка (позитивный или негативный РП). Рассматривая категории добро/зло, мы также учитывали интуицию нравственного сознания, так как моральные оценки воспринимаются и переживаются самим оценивающим субъектом.
Главным для нас все-таки является понимание человеком содержания добра, добродетели, которое мы связываем с познанием добра, осуществляемым на разных этапах развития личности, либо с самостоятельным обретением представлений о добре разными путями (светским или религиозным). Несмотря на идеалистическую теорию Сократа, мы полагаем, что знание о добре оказывает влияние на поведение человека, но при этом важно, чтобы воспитанники видели примеры добрых поступков. Добродетель, по Канту, есть идеал, она недостижима, но, «тем не менее, наш долг постоянно приближаться к ней» [133, с. 219].
Возвращаясь к аналогии между «добрым» и «желтым», мы показываем, что человек, называя предмет желтым, не оценивает его, а констатирует присущность этого свойства предмету. И если это значение слова «желтый» понимается одинаково, то разногласия между участниками коммуникации не возникнет. Слово «добро» оценочное, модальное, поэтому при выражении своего отношения к кому-либо или чему-либо могут возникнуть «моральные разногласия». Подобная ситуация имела место на наших занятиях, когда необходимо было определить качество речевого поступка, что, на наш взгляд, свидетельствовало о разном представлении добра и уровне развития нравственного сознания.
В связи с обозначенной выше проблемой (уровень нравственного сознания) обратимся к исследованию В.П. Болотова, который рассматривает проблему поступка в этике и определяет три уровня этического отношения: 1) общий уровень этического отношения предполагает соотношение морали и нравственности, соотношение конкретно-исторической системы моральных принципов с их практическим осуществлением; 2) соотношение мотива и поступка – это наиболее простое этическое отношение на уровне единичного; 3) соотношение норм морали с поведением людей как уровень особенного [51]. Однако заметим, что второй уровень (соотношение мотива и поступка), по нашему мнению, является важнейшим этапом, определяющим поведение человека как на общем, так и на особенном уровне.
Уровень нравственного отношения к окружающим, к миру, их оценки во многом зависит от нравственной установки, причины появления которой в сознании людей объясняют по-разному: свобода морального выбора; установка заложена в природе человека в готовом виде; возведение нравственности к сверхъестественному личному началу; трактовка происхождения, содержания и функционирования нравственных установок есть результат социальной детерминации. Однако эти теории, по свидетельству исследователей, в чистом виде реализуются очень редко. В нашей практике нравственная установка на тот или иной речевой поступок нередко в основе своей была обусловлена природной или социальной детерминацией либо Божественной волей (об этом свидетельствовала тематика выступлений студентов, например, о вере в Бога, о милосердии или о пробках на дороге).
Согласимся с тем, что «Добро есть X» в нормативном контексте представляет собою осознанное выражение общей ценностной позиции, которая в неосознанном (или недостаточно рефлектированном) виде существует в «душе человека еще до экспликации». Правда, Л. В. Максимов настаивает на позиции о добре, а не знании о добре, в то же время делает акцент на том, что содержание «добра» есть результат, итог особого рода познания [208, с. 29]. Полагаем, в этом есть доля противоречия, так как познание и знание обозначают совокупность сведений в какой-нибудь области[12].
Нам близка точка зрения Д.В. Смирнова, считающего, что, «если рассматривать добро в ограниченном смысле, учитывая при этом историческое развитие понятия, оно может быть определено как особый термин, используемый для обозначения предполагаемой конечной цели, к которой должно быть направлено нравственно положительное действие, а вместе с тем – как указание на особую характеристику такого действия» [295, т. XV].
Итак, понятие добро в деятельностном контексте представим как делание добра, то есть совершение добродетельных поступков, в том числе речевых поступков, направленных на благо, иначе говоря, поступать гуманно.
Процесс познания сопровождается рефлексией, тем более когда мы имеем в виду размышления о добре и зле. «Познай самого себя!» – говорил Сократ. Кант призывал: «Познай (исследуй, постигай) самого себя не по твоему физическому совершенству… а по моральному совершенству… познай свое сердце: доброе ли оно или злое, чист ли источник твоих поступков или нет…». «Начало всякой человеческой мудрости есть моральное самопознание, стремящееся проникнуть в трудно измеряемые глубины (бездну) сердца» [133, с. 248]. Что имеют в виду мыслители, когда говорят о проникновении в глубины души, сердца?
Рассмотрим важную для речевого поступка категорию – категорию совести, которая, как проблема научного исследования, долгое время была в забвении. Особенно актуальной она стала в последние два десятилетия[13]. Заметим, что в науке нет единого мнения относительно природы данного феномена, его специфики.
