Юрий Павлович Васянин
Водоворот судьбы. Платон и Дарья
Дьякон растолкал Полину и ее детей. Те, испугавшись, заплакали.
– Если б не дьякон, то вряд ли мы остались живыми, – растеряно пробормотала Дарья.
– Слава дьякону, – разодрала замерзшие губы Полина.
– Еще немного и мне бы пришлось вам отходную читать, – прохрипел дьякон.
Костры подернулись золой, погасли. Ветер разнес по тайге пепел. Над лесом взошло позднее солнце. Бока рысаков и мохнатые ветви деревьев припушились инеем. Мороз, как щипцами щипал за носы, щеки и уши. Сосны зарумянились, а вместе с ними лица беглецов.
Колонна, проснувшись, двинулась по бесконечному коридору. Кругом зароптала угрюмая тайга. На обочинах валялись поломанные сани, оглобли, хомуты, брошенные вещи и имущество. Тут же лежали застывшие люди в нелепых позах и замороженные лошади с задранными вверх копытами. Без конца вспыхивали ругань и драки, нервы людей напряглись до предела.
– Впереди огни!
– Да не трави ты душу бродяга.
Платон всмотрелся вперед, но так ничего и не увидел.
– Ничего не видно, – недоуменно пожал он плечами.
– Людьми уже галлюцинации овладевают, – приглушенно ответила Полина.
Вечером обозы вышли к деревне Золотая горка. Избы стояли погруженными в густой снежный туман. В село вливались все новые и новые толпы народа, но огромная куча людей осталась за околицей.
Белые бросили в Щегловской тайге большую часть своего имущества, артиллерию, пулеметы, немало людей и лошадей. В арьергардных боях почти полностью погибла 7-я Уральская дивизия Белой Армии. Обязанность защищать колонну легла на Ижевскую дивизию.
Утром бесконечная лента обозов поползла на восток. Небольшой отдых и снова в путь. Деревни, села, заимки, где взять нечего. Все что можно взять – уже взято, позади идущим ничего не остается. Дай бог коня напоить или кинуть охапку сена, а самому, что Бог пошлет. Голодные и уставшие пришли на станцию Тайга, которая до отказа набилась польскими эшелонами.
Неожиданно начался бой. Обоз свернул и по снегу добрался до небольшой деревни занятой небольшой воинской частью, где над каждой избой висел серый столб дыма, а на улицах стояли запряженные лошади.
На окраине деревни Арсений Кострикин подал команду:
– Открыть стрельбу в воздух!
Казаки пальнули из винтовок. В селе забегали, послышались зычные крики. Воинская часть покинула село и его тут же заняли казаки.
– Всем становиться на постой, – скомандовал Кострикин.
В теплых избах весело топились печи, на столах стоял готовый горячий ужин. Теперь можно отдохнуть, поесть и согреться. Все обрадовались неожиданно свалившемуся счастью, теплу и еде. Но неизвестность будущего страшно угнетала. Всех мучил один и тот же жгучий вопрос: что будет завтра? Ничего не изменится назавтра, потому что все продолжится, как и прежде.
Перелыгины заняли отдельную комнату в старой избе. За огородом у самой реки стояла банька. Хозяева дома, взяв оплату за наем, ушли к родственникам. Вечером Платон с Дарьей истопили баню по-черному. Первым пошел Платон. Казак запарил в деревянной кадушке можжевеловый веник с мятой и плеснул из шайки духмяной водой. Тугая волна пара раскрыла дверь. Платон метнулся к ней и прикрыл ее. Баня наполнилась приятным ароматом, в воздухе зашелестел веник. Казак изо всех сил хлестался жарким как огонь веником. И поливал из шайки на круглые горячие камни духмяной водой. Они шипели как змеи и пускали густые молочные облака. Платон, приятно покряхтывая, беспощадно стегал себя веником. Когда горячее тело сделалось багрово-красным, казак выскочил из бани, плюхнулся в опостылевший снег, и он как раскаленный обжег тело. После купания в снегу он снова плюхнулся на полок.
Платон несколько раз парился и несколько раз выскакивал из бани в сугроб, но никак не мог напариться. С каждым разом он хлестался веником пуще прежнего. В конце концов, он усердно намылился мочалкой и окатился водой.
Потом в баню сходила Дарья. Хотя была не суббота, но баня славной получилась. Перелыгины забыли, когда последний раз мылись. После бани они как будто заново родились. Это был земной рай. Они ели горячие блины и пили чай. После жаркой бани и еды головы сами собой склонились вниз и глаза закрылись. Засыпая, они услышали, за стеной звон колокольчика. Кто-то справлял свадьбу.
В целом ночь прошла тихо и благолепно. Но на рассвете Перелыгины проснулись от громких криков. На улице скучилась бурлящая толпа солдат, слышался неумолкающий шум и гам. Платон быстро оделся и, накинув на плечи полушубок, выскочил на улицу. Все село оказалось забитым пришедшей ночью воинской частью и беженцами. Дарья, торопливо одевшись, выскочила следом. Весь двор был набит заседланными конями и людьми. Горело множество костров.
По улице проскакал всадник и надсадно прокричал:
– Все на митинг!
Платон и Дарья из любопытства подошли ближе. Со всех сторон стекались одичавшие солдаты. Кто на санях, кто верхом, кто пешком двигался. Похрапывали лошади, гикали всадники. Вооруженных, взволнованных солдат становилось гуще. Все улицы и переулки наполнились ими. Руку некуда просунуть.
В огромной толпе роптали и яростно трясли винтовками. Шум с каждой минутой становился все более угрожающим. То здесь, то там слышались возмущенные крики. Кто-то по-разбойничьи засвистел, где-то крепко заругались. Задымились цигарки, в толпе заорали. Солдатское скопище зашумело и заволновалось. Возник невообразимый гвалт. Он покатился по улицам и улочкам.
– Эти господа над нами издевались. За каким чертом мы плетемся за ними?
– А кто России – матушке послужит? Забыли подлецы?
– Какая разница какого цвета собака – все одно пес. Сдадимся в плен – а, там глядишь, и живыми останемся.
– Вперед сдохнете, чем в живых останетесь, – взвизгнул капитан.
– Мы все русские люди, зачем нам воевать друг с другом?
– Нет, нужно воевать до победного конца!
– Нас как гусей общипали! Нужно мириться с большевиками. Между собой как-нибудь разберемся!
– Если б не генералы давно бы уже сговорились.
– Измена!
– Предатели! Не мы заводили не нам и кончать.
В огромной толпе солдат становилось шумнее. Кто-то опять охально и зло засвистел.
Взобравшись на сани, прапорщик с красной от натуги шеей во все горло закричал:
– Война с большевиками проиграна, продолжать ее дальше бессмысленно. Большинство населения Сибири настроено враждебно против нас. Я предлагаю в Красноярске сдаться Красной Армии.
Немногочисленные возмущенные крики утонули в одобрительных возгласах. Толпа отвечала прапорщику общим ревом, взмахивая то кулаками, то шапками. Офицеры беспокойно задвигались, возникли ругань и плевки. Шум и гам поднялся такой, что слов разобрать невозможно было. Создалась теснота, толкотня и давка. Не успели Перелыгины опомниться, как их оттеснили в сторону.
– Расступись!
На широкие сани вскочил капитан:
– Господа, не слушайте его. Вот из-за таких подлецов нам никогда не одолеть красных. Война с ними еще не проиграна. Нам надо крепче сплотиться вокруг командования и тогда Россия-матушка будет спасена.
В ответ раздался глухой протестующий ропот.
– Нет, победы нам никогда не увидать из-за бездарного армейского руководства. Кто сейчас управляет армией? Никто. Она просто бежит сама по себе. Много солдат гибнет от голода, холода и болезней. Весь тракт завален нашими трупами, – ответил прапорщик и спросил. – Во имя чего эти жертвы? За что мы страдаем?
– Господа, не слушайте его, – старался перекричать капитан. – Мы страдаем за православную веру и за матушку Русь!
Но попытка офицера была тщетной. Его уже никто не слушал.
– Зачем нам идти неизвестно куда? – раздался злобный крик.
– Да черт бы вас забрал совсем!
Капитан никогда не видевший и не слышавший в своей жизни ничего подобного выругался площадной бранью, затопал ногами:
– Чего губы распустили? Разойдись!
Крики капитана утонули во всеобщем гвалте. Люди разгорячились, озлобились, появились взбешенные лица. Ругательства, проклятья и угрозы с каждой минутой усиливались.
– Да пошел ты! Мы как стадо без пастуха бредем неизвестно куда.
– Что нам пропадать теперь что ли? Застрелите его кто-нибудь!
– Изменить хотите? Кто хочет – уходите, а мы останемся верными.
Солдаты, разбившись на кучи, засовещались, заспорили. В это время Кострикин подал команду, и казаки вскочили в седла. Пришли хозяева наемной квартиры. Перелыгины, схватив вещи, сели в сани. Тут же прибежала Полина с детьми. На востоке поднялось солнце и обоз, сорвавшись с места, скрылся в зимнем лесу.
Вскоре все закоченели так, что головы было не повернуть. И вдруг дети Полины заметили, что в нескольких сотнях метров от обоза по лесу неслись осмелевшие волки. Они резко выделялись на белом снегу. Лошади, почувствовав зверей, нервно заводили ушами.
– Собачки! – повеселели дети.
– Глядите волки! – всполошились в обозе.
Волки, заслышав крики людей, остановились и завыли, задрав кверху острые носы.
– Они даже людей не боятся.
– Мы уже однажды видели волков, – сказал рядом казак. – Они вначале погрызли замершую лошадь, а затем стали играть шапкой погибшего солдата. Наигравшись, серые оскалив острые зубы, улеглись полукружьем на снег. А потом завыли так тошно, словно мы уже не жильцы на белом свете. Может быть, это те самые волки и есть.
Дарья со страхом посмотрела на диких зверей.
– Господи! Что им нужно от нас? – подавив вздох, проговорила Полина.
– Они ждут легкой добычи.
Полина прижала к себе испуганных детей.
– Мама мы замерзли.
– Терпите, скоро будем в Красноярске, – соврала Полина, оттерев щеки у мальчишек.
Волки шли неторопливо. Они знали, что добыча никуда от них не денется. Выстрел разбудил многоголосое эхо в лесу и звери, поджав хвосты, неохотно углубились в лес.
Вечерело, обоз свернул с тракта в лес. Дорога оказалась напрочь забитой. Пробравшись через нетронутый снег, обоз взобрался на гору. Внизу склона горели желтые огни небольшого села. Село оказалось чрезмерно набито солдатами и беженцами. Обоз обошел пробку и по снегу снова выбрался на тракт. Лошади, почувствовав под ногами наезженную дорогу, пошли быстрее. Недалеко от села люди, и животные привычно заночевали за околицей голодными и холодными.
Перед рассветом обозы снова тронулись на восток. В пути колонну настигла метель, закрутилась непогода. Опять пошли деревни, села и белые снега Сибири.
***
Белые спешили к Красноярску так быстро, что красные едва поспевали за ними. Они катились на санях как по наклонной ледяной горке в обрыв. Но спешка ничего не дала, власть в городе захватил Революционный совет.
Посовещавшись, командование белых приняло решение атаковать Красноярск. Морозным утром одни воинские части белогвардейцев заняли позиции вдоль железной дороги. Они долго лежат на снегу, мерзнут, отступают и вечером начинают обход города с севера.
Другие воинские части в это время атаковали железнодорожный вокзал, чтобы позволить гражданским и воинским обозам беспрепятственно пройти Красноярск, а третьи в это время расчищали дорогу перед отступавшими.
В ожидании безопасного прохода обозы остановились в поле за холмами. И вдруг в воздухе запели пули, по обездвиженным обозам ударил подошедший с тыла отряд Ревсовета. Долина наполнилась трескучим звоном. Колонна замерла, оцепенела. А потом началась сумятица, и все метнулись врассыпную. Испуганные кони рванули через холмы в сторону Красноярска.
Но с окраины города по распавшейся колонне беспорядочно ударили орудия. Послышался нарастающий свист приближающихся снарядов, следом последовал оглушительный взрыв. Осколки разлетелись в разные стороны, и начался потрясающий грохот. Все пространство наполнилось раскатами артиллерии. Канонада с каждой минутой усиливалась.
Раздалось жалобное ржанье лошадей. Неудержимые кони шарахнулись, вздыбились и, оскалив морды, понеслись по полю. От взрывов земля загудела, вздыбилась. Вверх полетели части саней, имущества, коней и людей. Все поле сплошь покрылось разными вещами и предметами.
Кони рвали постромки, на бешеном скаку ломали себе ноги. С саней как горох из мешка посыпались люди. Живые люди, обезумев от страха, сломя голову понеслись среди взрывов. В предсмертном ржанье бились в снегу, корчились кони. Все смешалось: крики, ржанье, вой, грохот орудий и стрельба. Испуганные птицы устремились прочь от страшного места.
– Мама, нам страшно, – испуганно закричали дети Полины.
Полина крепко прижала к себе детей, чтобы не выпасть из саней. Но после резкого рывка они неожиданно вывались из них. Платон хотел остановить коня, но он, отказавшись ему подчиниться, с задранной вверх головой понесся, как сумасшедший. Напрасно Перелыгин рвал его рот удилами, взбесившийся конь не чувствовал никакой боли.
– Платон, надо их подобрать, – закричала Дарья.
– Конь не слушается меня, придется их оставить.
– Там солдаты с офицером бегут, может они им помогут.
Полина, вскочив на ноги, подхватила плачущих детей. Рядом остановился капитан, солдаты, не задерживаясь, пробежали мимо.
Полина сквозь оглушительный грохот прокричала:
– Господин офицер, спасите нас! Я на вас всю жизнь буду молиться!
Полина суетливо перекрестилась на восток. Офицер, подхватив детей под мышки, устремился вслед за солдатами.
Земля взметывалась вверх столбами со снегом. Все смешалось с огнем и дымом. В пространстве для людей не осталось места на земле.
Недалеко от саней Перелыгиных с оглушительным грохотом разорвался снаряд и над ними пролетел чей-то разорванный полушубок. Уши зазвенели от близкого взрыва, по саням забарабанили мерзлые комья.
– Скачи назад. Мы погибнем, – закричала от страха Дарья.
Они пронеслись мимо дьякона, стоявшего по колени в снегу и поднятой над головой деревянной иконой. Несколько пуль попали в дьякона и в икону и он, уронив обе половинки иконы, распростерся на снежном поле.
Между тем Дарья, не удержавшись в санях, тоже вылетела из саней, но в последний момент она успела ухватиться за заднюю часть саней. Она волочилась по снегу и оставляла за собой длинный след.
– Платон, помоги мне!
Черный снова перевалил через холмы на поле, представляющее собой страшное зрелище. Кругом снег был смят, местами окрашен кровью. Всюду валялись разбитые сани, разнообразное имущество, убитые и раненые.
Грохот артиллерии стал стихать. Умный конь, перейдя на шаг, остановился. Платон затащил девушку на сани. Дарью всю трясло, ее лицо стало белым от страха. И никаких слез – они давным-давно кончились.
– Почему русские убивают друг друга? Почему?
Стоя на коленях, девушка пошатнулась и так мучительно застонала, что Платону стало не по себе.
– От нас ничего не зависит. Мы мелкая былинка на этой проклятой дороге. Куда ветер дунет, туда и мы полетим, – закричал он.
– Да, да, да, – как в лихорадке закивала головой Дарья.
– В Сибири мало быть сильным, тут нужен неистребимый дух.
– Чего-чего, а этого у нас всегда хватало.
Подошедшие белогвардейские части отогнали противника от колонны. Случился страшный разгром. Произошла всеобщая расплата за предательство православного царя и за противоправные действия в Сибири. Белую Армию охватила выжидательная напряженность. Потери оказались настолько колоссальными, что это неминуемо отразилось на моральном состоянии белых. Неразбериха, безудержное отступление и разгром усилили подавленность в воинских частях. Большая колонна под белым флагом отвернула на Красноярск. Солдаты и те, у кого кончились моральные и физические силы, чтобы продолжить отступление на восток, пошли сдаваться Революционному совету.
Наступили сумерки. По всему полю замерцали зажженные огни. Подобрав жертвы, обозы пошли на восток. Со всех сторон неслись звуки стрельбы, предсмертные крики и ядреная русская ругань. С приближением ночи бои прекратились. Мгла зажглась сполохами огней. То ли слева, то ли справа, воя, двигались волки.
Ночью длинная вереница обозов вошла в деревню Есаульскую. Небо сияло черной бездной. В темноте белела церковь – последний оплот старой жизни. Верхушки деревьев серебрились инеем. Загорелись яркие факельные огни.
И вдруг в темноте ударил гудящий звон колокола, послышался праздничный перезвон. Звенящие удары стремительно рассыпались по всей тайге. Злой ветер подхватил их и завьюжил вместе с пушистым снегом. Вспугнутые птицы, пролетев над колонной, приземлились на голых деревьях.
Набат, не останавливаясь, понесся во все концы Сибири. Люди вздрогнули, сдернули с немытых голов шапки и судорожно закрестились скрюченными руками. Чувство праздничного торжества охватило людей. Народ, упав на колени, начал молиться.
– Господи не оставляй нас в пути. Ты последняя наша надежда.
– Матерь божья не гнушайся нас.
– Рождество! Рождество! – вдруг закричали кругом люди.
– Платон, как же мы могли забыть, что сегодня особенный день! Грех не побывать в церкви.
– Черт побери! Тут все забудешь! Слава Богу, что хоть остались живыми!
– На всю жизнь запомнится этот праздник. Разве когда-нибудь такое забудешь.
Перелыгины не считали себя сильно набожными, но чувство постоянной опасности, подталкивало их к вере.
– Платон, что это? У тебя прядь седой стала.
– И у тебя тоже висок засеребрился.
– Как же так! Мы ж еще молодые, – сказала девушка и ее сердце наполнилось такой тяжестью, что слезы сами собой покатились из глаз.
Платон жалостливо прижал ее к груди.
– Хоть бы Полина с детьми спаслись.
– Что-то и дьякона не видно.
– Такая суматоха была. Все смешалось. Пошли свой обоз искать.
Над беглецами распростерлась яркая звездная ночь. Тени стали резче и темнее. В морозном недвижимом воздухе не переставая, зазвонили, забухали колокола. Набатный колокол бил все громче и все отчаянней. Сегодня он звучал по-особенному.
Из церкви выщли священнослужители с хоругвями и иконами в серебряных окладах. Заблестели ризы и стихары духовенства. Над дьяконами замерцали тусклые фонари и кадила.
Холодный ветер затрепал праздничные полотна. Священники затянули молитву. Но крики людей, ржанье лошадей, слившись в один сплошной гул, заглушили торжественное пение и колокольный благовест.
Но вот набатный колокол ударил во мгле последний раз и рождественский звон стих, а вместе с ним улегся и ветер, и топот, и говор.
Духовенство зашло внутрь здания. В тихом морозном воздухе замелькали руки крестившегося народа. В душах и лицах беглецов возникло легкое, светлое чувство.
На рассвете трепещущие звезды погасли. Поднялось солнце, лошади брели из последних сил. От усталости и голода они с трудом переставляли отяжелевшие ноги. Но стоять на одном месте для них было еще невыносимей.
– Но-о, но-о, – выли в это время ездовые.
Утром обозы пришли в деревню Подпорожную и в полдень покинули ее. Они поднялись по лесистой сопке на Сочивкин хребет, оттуда спустились к Проездному ручью и оказались на скованной морозом реке Кан. Перед глазами людей во всем величии предстала дикая горная река, скрытая под толстым слоем снега. Сдавленная скалами река яростно стонала под снежным одеялом.
Заваленный глубоким снегом Кан оказался безжизненным и молчаливым. Она как змея извивалась между двумя скалистыми берегами. На высоких берегах высокие сосны подпирали мохнатыми вершинами низкое небо. Шальной ветер раскачивал верхушки вековых деревьев, поднимал с них ворохи колючего снега и швырял за шиворот людям.
Местами скалы то сходились, то расходились. Но с каждой новой верстой они поднимались все выше и выше. Каменные стены выглядели, как старинные крепости. Скалы будто любыми путями старались создать большие препятствия реке, но вода все равно пробивала себе дорогу. Причудливые скалы и снежная река создали необыкновенную красоту. Торжественность дикой природы изумляла и поражала. Они завораживали и околдовывали взгляд. После грохота и шума под Красноярском все казалось спокойным и тихим.
– Какая красивая природа. Просто дух захватывает, – вдруг восторженно сказала Дарья, окидывая взглядом то реку, то горы, то лес. – Такая красота никогда не надоест! Но она может быть обманчивой. Царица небесная, помоги нам до конца пройти наш путь!
В светлом мраке просветлело нежное лицо девушки.
– Пройдем, Даша! Только терпением обзаведись. Все перетерпим. Нельзя сдаваться, нельзя показать слабину. Сибирь очень суровый край. Здесь можно легко пропасть. Даже не смей сомневаться.
– Я ничуть не сомневаюсь – с тобой мне спокойней.
Девушка держалась намного мужественней, чем раньше. У нее стали удивительно стойкими характер и выдержка. Сибирь закалила ее, но этой зимой снегу навалило столько, что кони по грудь утопали. От усталости они не могли двигаться.
Заваленная снегом река, бурные пороги и нестерпимый мороз сделали дорогу на восток неподатливой и тяжелой. По снегу толщиной в два аршина колонна двигался медленно. Неожиданно на пути встал непроходимый порог с бурным перекатом. Сильные струи с шумом ударялись о камни, пенились и зло смеялись над беглецами.
– Вам никогда не одолеть меня, – предупредительно сказала горная река.
Пройти через порог и вправду невозможно. Обозы забрались на крутой берег, продрались сквозь лесные завалы, заросли и снова спустились к реке.
Люди смертельно устали. Они шли, тяжело передвигая свои опухшие ноги и шатаясь от усталости. День уже давно угас, и ничего не было видно. Редкие факелы не освещали путь.
Накатила ночь, на небе раскинулись роскошные звезды. Лунные тени заплескались среди береговых скал, волком завыл ветер. Вверху зашумели высокие сосны. Подо льдом неумолкая зарокотал Кан. Но высокие скалистые берега надежно защищали обоз от колючего ветра.
И вдруг впереди опять раздался грозный рокот. Это снова встретился бурный порог. Вода, на каменистом перекате зло хлесталась о камни, и шипела, будто злясь на кого-то. Скалы подобрались совсем вплотную к реке. Взобраться на берег невозможно.
Раздался серебристый смех реки:
– Ну что вам я говорила? У вас еще остались силы?
Платон спрыгнул с саней в снег, и обувь мгновенно напиталась сыростью. Снегу налипло столько, что Платон с трудом поднимал ноги.
– Что за река порог на пороге!
– Это Бог ее такой создал.
– Не река, а просто ад какой-то. Можно легко отправиться к дьяволу.
На белоснежном снегу заржавели пятна. Они предупреждали о грозной опасности. Здесь запросто угодишь в полынью. Платон направил коня в объезд. Обозы идут напролом, скребя полозьями саней по каменистому дну. Вперед, только вперед, потому что назад пути нет. На этот момент в рядах беглецов остались самые непримиримые люди.
Высоко над скалами ярко разгорелась луна. Даже темные пятна четко просматривались на ней. Следом зажглись крупные звезды. Созвездие Большой Медведицы склонилось низко над рекой. Темные скалы и сияющие звезды создали красочную картину. Но людям было не до этого. Они лишились последних сил и на фоне огней остановились черными тенями. Вдоль узкого берега зажглись тысячи костров.
Неожиданно из-под глубокого снега вспорхнула сытая стая тетерев. Они взлетели на скалистый берег и кучно расселись на мохнатых верхушках деревьев. Сверху донеслось сердитое токование потревоженных птиц. Но вдруг одна из птиц, околев от мороза, сорвалась с ветки и упала в сугроб. От крепкого сибирского холода даже трещали скалы.
Народ всеми силами пытался согреться у костра, но лютый мороз пробирался до самых костей. Люди без конца терли носы, щеки и уши распухшими руками и, не обращая внимания на дым, протягивали свои конечности к огню.
Раненые и больные, лежа на санях, безотрывно глядели на проступившие в черном небе звезды. Они, как будто прощались с ними. Через день – два многих из них уже не станет. Люди оказались беспомощными перед грозными силами природы.
– Потри щеки, – вдруг сказал Платон, заметив, что они побелели у жены.
– Замерзла? – вслух спросила Дарья и, оттирая щеки, безразлично ответила: – Ну и пусть, уже все осточертело.
Ночь прошла в состоянии полудремоты. На рассвете люди очнулись от хриплых криков.
– Седлать коней!
– Запрягай!
Утром тьма дрогнула, на востоке брызнула заря, и обозы сдвинулись с места. Но идти по девственному снегу оказалось очень тяжело, поэтому некоторые едва начав движение, тут же свалились в сугроб. Кто-то поднимался, чтобы продолжить свой путь к жизни, у них уже не осталось никаких сил. Вспыхнула матерщина, злоба и проклятия.
– Пусть будет проклята эта река!
Дарья заметалась между людьми, затормошила их, но, не смотря на ее старания, они отказываются внять разуму.
– Поднимайтесь! Вы столько перенесли, что никакие трудности не должны вас сломить. Осталось совсем немного пройти. Мы скоро придем в Иркутск, – кричала Дарья.
Но одни едва слышно отвечали, другие простужено ругалась.
– Никуда не пойду, здесь останусь.
– Я устал, отдохнуть хочу.
– Не думайте о нас – себя спасайте.
– Оставь их, Дарья. Всех не пожалеешь, – глухо промолвил Платон.
В ущелье по-волчьи завыл лихой ветер. Река издевательски замолкла, она стала тихой и таинственной. Дарья, прислонившись к коню, тихо заплакала. Одни отчаявшиеся люди остались на реке, другие повернули в обратную сторону, чтобы вернуться в Подпорожную.
Обозы шли весь день. Короткий отдых и снова в путь. Скоро между скалами снова разыгрались сумерки, замерцали первые крупные звезды. Все закуталось в непроницаемый мрак. На реке все время раздавались то близкие, то далекие крики. Вдали между несколькими кострами угадывались тени людей.
– Господи помоги нам пройти через этот ад, – взмолилась жалостливо Дарья.
– Не терзай душу, Дарья и так тошно.
– Не бойся – я еще не сдалась.
– Терпи – не теряй духа. Будем живы – не помрем.
– Впереди горят огни! – закричал кто-то.
Все оживились, поискали глазами неведомое село, но ничего не увидели.
– Не томи душу дьявол!
Немного позже:
– Собаки лают! Слышите?
– Откуда тут быть собакам, если на всем протяжении реки деревень нет.
Возникла таинственная тишина. Сибирская река стала безмолвной и глухой. Ни дымка, ни людей на ней не виделось. Скалы сошлись совсем близко. Сосны и ели выглядели на фоне ночного неба острыми пиками. За каждым изгибом реки берега становились дикими и недоступными. Под ледовым панцирем, разъяренным зверем рычала горная река.
Неожиданно колонна остановилась. В лицо пахнуло сырым холодом. И тут же донесся явственный шум на перепаде. Впереди люто гремел древний порог. Это река билась об острые камни, собирая пену и буруны. Сосны на скалах злобно зашушукались.
Авангард, обнаружив на льду холодную воду, начал искать проход.
– Вода преградила путь – не пройти дальше, – доложили они.
– Нам дороги обратно нет – ищите путь вперед, – ответило командование.
Авангард исследует сжатую скалами реку, докладывает командованию и получает приказ продолжить движение. Колонна растягивается, промежутки между санями увеличиваются. Но многие не могут даже стронуться с места. Потому что полозья саней примерзли ко льду.
В таком же положении оказались и Перелыгины. Казак дергал вожжи, кричал, свистел, но конь никак не мог стронуть сани с места. Ноги скользили, вязли в мокром снегу. Заиндевелый конь стоял, понуро опустив голову. Перелыгин, битый час отбивал лед вокруг саней. Наконец конь, выгибаясь всем телом, с ходу рванул, и сани сдвинулись с места.
– Я валенки промочил, – сказал Платон запрыгнув в сани.
– Я разрежу старый шерстяной платок, и ты обернешь им ноги, – предложила Дарья.
– Давай, а то замерзнут.
Девушка достала из баула платок и разрезала пополам. Платон снял валенки и обернул сухими полотнами ноги.
– Теперь лучше? – обеспокоено спросила Дарья.
– Да, – соврал Платон, потому что тепло в валенках пропало.
Перелыгин почувствовал, что ноги начали замерзать. Он спрыгнул с саней, немного побежал, чтобы согреть ноги, но, вскоре выбился из сил и снова возвратился на прежнее место.
Конь, похрапывая и вздрагивая, перешел каменистое дно. Крупный перекат остался позади. Это было последнее препятствие. Если не считать обширные и безлюдные берега, где дремучие леса, как и прежде, поднимались ввысь.
Ветер невидимыми иглами колол замерзшие тела. Лица от мороза горели, из-под головных уборов тек пот. Вдруг донеслись отчаянные крики – это в холодную полынью угодили казаки. Их вытащили из студеной воды, переодели и дали выпить крепкой водки.
– Замерзли, погреться бы в баньке, – крупно затряслись от холода казаки.
– Сейчас истопим и согреетесь.
– А где ж банька?
– В медвежьей берлоге.
Колонна остановилась на отдых. Вдоль узкого берега задымились многочисленные костры, с ними беглецам стало намного веселей. Серые дымы потянулись к небу. Яркие блики от огней поскакали по скалам. От горячего воздуха заколыхались тени. Люди тянулись к яркому огню и, не обращая внимания на дымящиеся штаны и куртки, безнадежно пытались согреться.
– Просуши валенки, – посоветовала Дарья.
– Не буду, они все равно не успеют просушиться.
– Ты все же попробуй.
Платон потер рукой горячее от огня колено.
– Не нужно – наледь не пропустит воду.
– Какое тягостное молчание природы, – тихо сказала Дарья. – Ее совершенно ничего не интересует. Если с нами, что-нибудь случится, она даже не заметит этого.
– Природе и Богу теперь не до нас.
Перелыгины выпили горячего чая и всю ночь дремали, сидя на санях поворачиваясь к огню то одним, то другим боком. Но попытка согреться была бесполезной, потому что если одной стороне было тепло, то другая в это время замерзала. И крепко не спали, боялись, что утром можно не проснуться.
Ночь прошла быстротечно, но вместе с темнотой укатились и звезды. Над скалами не скоро взошло негреющее солнце. Костер угас, испепелив угли, зола остыла. Обозы без команды тронулись в путь. Откуда-то донесся волчий вой.
– Странно, но сегодня никто не позвал в дорогу, – сказала раздумчиво Дарья.
– Я тоже команд не слышал, – согласился Платон.
У потухших костров остались замерзшие насмерть люди. Редко кто обратил на них внимание, к этому уже привыкли. Значит им судьба такая.
Недалеко застонал укрытый теплой дохой офицер.
– Каппель, Каппель, Каппель, – заголосили рядом казаки.
– Что с ним случилось? – спросил Платон.
– Искупался в ледяной воде.
Генерал Капель, возглавлявший авангард, имел неосторожность отъехать в сторону и провалился под лед. Ему посоветовали переобуться, но он пренебрег полезным советом и отморозил себе ноги. Впоследствии у него развилась гангрена ног. На одной из остановок врач без усыпления и наркоза простым ножом отрезал генералу пятки и пальцы ног. Перед операцией ему дали лишь горькой водки. Позже генерал, желая подбодрить солдат, забрался с чужой помощью на коня, получил воспаление легких и окончательно слег.
Заметно похолодало, чтобы не замерзнуть, беглецы надели на себя все что могли. Все с нетерпением ждут появления долгожданной деревни, но она упорно не появлялась. Люди и лошади выбились из последних сил.
