Юрий Торубаров
Западный поход

– Звать-то тя как?

– Да Янусом кличут!

– Скажи, Янус, сколь ты с нас взять хотишь? – полюбопытствовал князь.

Тот опять ответил вопросом:

– Так ты, – он поглядел на князя, вероятно, принимая его за старшего, – ты так и не ответил: возьмешь мня или нет?

Князь ответил:

– Но коль спрашиваю, сколь возьмешь, значит, хотим взять.

Услышав эти слова, Янус поднял на князя глаза. Они были, как две спелые влажные вишни. И тут князя заинтересовал один вопрос. Янус довольно неплохо говорил по-русски. И Пожарский спросил:

– Скажи, Янус, откель ты так хорошо знаешь русский?

– Да у нас половина жильцов – русы.

– Во как! А откель они взялись?

– Да по-разному: хто убег, хто сам остался, от купеца отстал, кого купили.

– А у тя купленный рус есть? – Князь склонил голову.

– Хмм, где я грош столь возьму? Да и че ему у мня делать? Земли у мня нетути, изба, так по-вашему, – князь кивнул, – вот и все богатство. Да вот ето строение, – он обвел рукой, – один купец оставил. Вернется, заберет, не вернется – мое будет.

– Пусть будет твое, – проговорил князь и вернулся к цене за его услуги.

– Один юк, – проговорил Янус.

Князь посмотрел на атамана. Тот пожал плечами.

– Мы не знаем эту цену, – проговорил Пожарский, – мы готовы заплатить тебе шесть десятков рублев… золотом.

Янус задумался, потом произнес:

– А че это?

Князь пояснил:

– У нас на Руси за эти деньги ты можешь купить три таких, – он крутанул головой, – двора с овцами, лошадьми.

– Три? – удивился тот.

– Три, – повторил князь.

– Ууу, – протянул Янус, о чем-то задумываясь. Затем вновь почему-то спросил, оглядев по очереди всю команду.

Не было только Данилы. Тот незаметно куда-то исчез. Зато скоро запахло жареным мясом.

– А провожать вас в Царьград надоть? Ето я за так. Я, – он постучал себе в грудь, – все тама знаю. И переправщика, и хде императорский дворец. Все.

– Ну и молодец! – Князь слегка ударил его в живот. – Будешь нашим водилой. Так? – Пожарский посмотрел на своих.

Те подтвердили кивком.

– Кажись, обед готовится, – гладя усы, проговорил атаман, нюхая воздух, наполненный пьянящим ароматом.

Данила нашелся в углу двора. Там на вертеле он дожаривал молоденького барана. Увидев их, он, довольный, стал поглаживать усищи. Когда они подошли к нему, Янус, посмотрев на Данилу, сказал:

– С такими усами в Царьград нельзя. Сразу узнають в нем казака, а их у нас не любут.

Глава 7

– Глянь-ка! – Подъехавший Камбила толкнул в бок задремавшего Егора.

Тот открыл глаза и, ничего не понимая, смотрел на товарища.

– Ты гляди, гляди. – И он рукоятью плети показал в сторону.

Там Егор увидел пятиствольную березу, два ствола которой переплелись между собой. Такое встречалось очень редко. Но дело было не в этой диковине. Ее они видели, когда первый раз пробирались в Москву.

– Москва близко! – полудетским обрадованным голосом проговорил Егор.

– Да! – кивнул Камбила и спросил: – Как ты думаешь, може, мы их оставим? – Он кивнул на обоз, тащившийся за ними. – А сами до князя? А? Тут, думаю, опасности больше нет.

Егор сдвинул назад головной убор.

– А че, давай! Куды-то селиться надоть! Вот князь и подскажет.

Камбила задумался. Потом сказал:

– А я думаю, че мы у князя про ето не будем спрашивать. Сами поищем. Нашли же в Новгороде. А еслиф спросит – другое дело.

Взяв пару человек связными, поскакали вперед.

В Москву въезжали через Тверскую слободу.

Вскоре копыта лошадей застучали по мосткам Белого города. Они вступили в царство Кузнецкой слободы. Свое название она подтверждала свойственным ей запахом каленого железа, дымом из кузнечных горнов, громом молотов вперемежку с крепкими словами кузнецов. Вскоре слобода осталась позади, и они подъехали к реке. Миновав Неглинку по льду, выехали на берег, и оказалось, что им надо переехать еще одну реку, Москву. Перед ними, на другой стороне, возвышался Кремль. По реке туда и обратно сновал народ. Были и конные.

Переглянувшись, Камбила и Егор вывели коней на московский лед. Дорога была наезженная. Прибитый снег не давал конским копытам скользить. Благополучно миновав реку, они въехали на Подол. Весь берег был завален лодьями, кербатами, учанами, паузками, стругами. Одни занесены снегом, над другими хозяева начали трудиться, перевернув их днищем вверх. Ближе к Кремлю – какое-то стихийное базарище. Но глядеть на него – нет времени. Солнышко уже выбирало место для ночлега. Видно, как люди начали подтягиваться к церквам на повседневную вечерню.

Когда они въехали в Кремль и подъезжали к Успенскому собору, им встретился сам великий князь Симеон Иоаннович. Он шел, держа за руку мальчика лет десяти, в окружении бояр. Они его сразу узнали, съезжая с дороги в снег. Князь прошел мимо, скользнув по ним безразличным взглядом. Пройдя несколько шагов, он вдруг остановился и, оглянувшись, стал пристально всматриваться во всадников. Те не знали, что делать: слезать с коней и идти навстречу или… Но действия князя сами подсказали, что делать. Он наклонился к сыну, что-то сказал ему на ухо, развернулся и, улыбаясь широкой, доброй улыбкой, пошел им навстречу. Что тем оставалось делать? Бояре, остановившись, с удивлением смотрели ему вслед.

Встретившись, князь поочередно обнял их и, по обычаю, коснулся их щек. Это был великий знак. Поприветствовав прибывших, он отступил на шаг и, оглядев по очереди каждого из них, с улыбкой спросил:

– Совсем?

– Совсем, великий князь, – выдохнули они.

– Вот и хорошо! Я вернусь, – он показал на церковь, – и мы поговорим. А сейчас идите ко мне. Где мои хоромы, знаете.

Оставив своим сопровождающим коней, ободренные такой встречей, они направились к княжеским хоромам.

Сами того не зная, они почему-то пользовались у князя особым расположением. Это показал вечер, когда он с ними отужинал. Этого мало кто удостаивался. Но ни жены, ни детей с ним не было. Расспросив, как они доехали, князь поинтересовался, как в Новгороде отнеслись к их отъезду. Пришлось все подробно рассказывать. Князь слушал внимательно, иногда хмурился.

Гостям стало понятно, что князь, принимая их от всего сердца, все же не хочет ссориться с новгородцами. Узнав о встрече Егора с Андреем, князь смеялся от души. Отсмеявшись, сказал:

– Надеюсь, что все обойдется. Я вас в обиду не дам.

Словно вспомнив что-то, взял колоколец и позвонил. Тотчас появился юноша и, склонившись, произнес:

– Слушаю, великий князь.

– Позови ко мне дьяка.

Удивительно, но Нестерко появился так быстро, словно дожидался приглашения за дверью.

– Петр, – повернувшись к вошедшему, произнес князь, – устрой на ночлег моих гостей. А где… э… жены? – Он обернулся к гостям.

– Моя там… в кибитке. А он, – Камбила кивнул на Егора, – пока… холост.

– Ниче, – подмигнул ему князь, – такому мы быстро найдем женку. Жену забери, – сказал князь Камбиле. – Остальным, где располагаться, покажет Петр. Да… еще, – он глядит на Петра, – завтра покажешь ему, – он кивнул на Камбилу, – землю рядом с Несторовичем. Пущай начинает строиться!

Место было удивительно хорошим. В черте Белого города, там, где Неглинка впадает в Москву-реку. Прямо напротив Кремля. Камбила потом оценит это место.

– Ну, – князь поднялся, давая этим понять, что встреча окончена, – на сегодня хватит. Отдохните с дороги. Если хотите, Петр вам мыльню устроит. А завтра будет повстречанье. – Он подошел к ним и каждого прижал к груди.

Петр оказался мужиком толковым. Больше половины людей Камбилы сумел разместить под крышей. Истопил им и мыльню, чему приезжие были весьма рады. На следующий день, едва солнце поднялось над Успенским куполом, Петр был уже у Камбилы и Егора.

– Давай, давай, – быстро заговорил Петр, – едем место смотреть!

Когда он вышел, Егор бросил ему вслед:

– Ишь, какой деловой! Даже с дороги отдыха не дасть.

Когда они вышли, у крыльца стояла тройка лошадей, запряженная в розвальни. В них лежали тулупы, под ними – бочонок с брагой и закуской. Петр все предусмотрел. Догадлив. Гости только улыбнулись. Под колокольный звон тройка лихо промчалась по кремлевской площади, разогналась на Подоле и в один дух одолела Москву-реку. Колоколец способствовал скорости. Люди, заслышав его, разбегались в стороны, а собаки прятались в подворотни.

И вот они на месте. Рядом – высокий бревенчатый забор, скорее, крепостной частокол. Петр, сбрасывая с плеч тулуп, показал головой на это укрепление и сказал:

– Хоромы Родиона Несторовича.

И пояснил:

– Киевский боярин, перешел на сторону московского князя Даниила со своими людьми. Как ты… – Он подмигнул Камбиле и продолжил: – Родион спас молодого князя Иоанна Данииловича от смерти. Когда московский беглец, боярин Акинф, предался тверскому князю Михаилу, он уговорил того напасть на Иоанна, пока старшего брата, Юрия Даниловича, княжившего на Московии, не было дома. Михаил согласился и дал боярину войско. Молодой же Иоанн оказался храбрым княжичем, не испугался предателя. Но силы были неравны. Тогда, видя, что Акинфий может одолеть его, он послал за помощью. Первым прибыл Родион. Он разбил тверское войско и убил предателя. За это получил место. Князь сказал ему:

– Ты будешь всегда перед моими глазами.

Этот рассказ, выслушанный новгородцами с большим вниманием, обрадовал Камбилу: быть всегда перед глазами князя… Глаза его заблестели.

– Сколько я могу… занять?

– А! Щас.

Петр вытащил из-под соломы топор. И, утопая по колено в снегу, срубил молодую березку. Убрав ветки, подошел к Камбиле:

– А ну, растяни-ка руки!

Камбила не без удивления выполнил Петрову просьбу. Тот, отметив от колена до точки, где кончалась поднятая рука, отрубил оставшуюся часть дерева.

– Ето, – он потряс оставшимся в его руке обрубком березки – маховой сажень. Вот и мерь. – Он показал на угол Родионовой ограды. – Отмерь триста саженей.

Камбила с Егором быстро отмерили. К ним подошел Петр и забил кол.

– Это, – он махнул в сторону Родионовой оград, – твоя земля.

Глаза Гланды округлились. Увидев эту реакцию, Петр расхохотался.

– Че, мало?

Тот покачал головой:

– Много!

– Ниче! – Петр махнул рукой. – Как говорится: бери, пока дають. Наш князь к те уж больно добр. Он даст те еще и другую землицу, но не в городе. Служи только верно.

Потом он повернулся к Егору и протянул ему сажень:

– Мерь и себе.

Егор взглянул на Камбилу.

– Мерь, – сказал Камбила.

Егор неохотно взял мерило. Отмерив сто саженей, он решительно заявил:

– Хватит.

– Хватит так хватит. – Петр покосился на парня.

Потом как-то нехотя, словно тот еще может раздумать, забил второй кол.

Петр выпрямился и проговорил:

– Землю надоть обмыть.

И они пошли к розвальням.

А после обеда Камбила и Егор вновь были приглашены к князю. Они посмотрели друг на друга, пожали плечами.

– Идтить так идтить, – сказал Камбила.

На подходе к княжеской светлице, на пороге, они увидели князя, который весьма услужливо сопровождал супружескую пару довольно преклонных лет. Прощаясь, князь сказал им, что он постарается исполнить их просьбу. Сразу было видно, что эти люди другого замеса: так трогательно, так заботливо они относились друг к другу. Князь не ушел, вероятно, любуясь их заботой друг о друге, пока они не вышли из прохода. Только тогда он произнес:

– А, это вы! Проходите! – и жестом руки пригласил их.

Князь сел в кресло, показав гостям рукой на ослоны, стоявшие у стола.

– Ну, когда, боярин, позовешь на новоселки? – с улыбкой спросил Симеон.

Камбила поднялся:

– Позволь мне, великий князь, ото всего мойво серца поблагодарить тя… за твое великодушие. – Сказав, Камбила чуть не до пола поклонился.

– Ну! Ну! – доброжелательно произнес князь, поняв, что тот был весьма доволен. – Скажи-ка луче: ты… христианин?

Гланда покраснел, опустил голову и тихо ответил:

– Нет!

– А желаешь? – быстро спросил князь.

Не раздумывая, Камбила поднял голову и, глядя прямо в глаза князя, ответил:

– Да! – и повторил: – Да! Да!

– Вот и хорошо! При этом полагается принять христианское имя. Я бы думал назвать тя… Андреем. В честь почитаемого нами святого Андрея Первозванного. Но у нас еще принято не забывать и батюшку. Будь ты, как и я, Иванычем, – проговорил Симеон.

– Значит, я – Андрей Иваныч?! – Гланда недоумевающе смотрел на князя.

Тот рассмеялся.

– Че, «Иоаныч» не нравится?

– Да как-то… – Он пожал плечами.

– Ниче, привыкнешь. Готовьсь, завтра крестить будем.

Егор, откинувшись на спинку ослона, глядя на Камбилу, произнес:

– Поверь, друг, ето хорошее имя… Иваныч.

Князь бросил косой взгляд на парня. Тот почувствовал, что князю что-то не понравилось в его словах и нагнулся к столу.

– А, – голос князя повеселел, – терь дело за прозваньем. Ты же жил в Новгороде?

Камбила не понял. Лицо его вытянулось.

– Как твой посад обзывался? – пытаясь помочь ему, произнес князь.

– Да… мне посадник назвал, че я живу на Кобыльем посаде.

Симеон расхохотался, говоря сквозь смех:

– Камбила на Кобыльей! Так и быть: Андрей Кобыла!

Просмеявшись, князь сказал:

– Шутник же твой посадник.

– Да и ты, великий князь, не хуже! – заметил Камбила.

Все опять рассмеялись.

Князь повернулся к Егору. Лицо его было довольно серьезным.

– А ты? – Князь словно запнулся, замолчал.

– Он… боярин, – поняв его, пояснил Камбила.

– Боярин? – зачем-то переспросил Симеон.

– Боярин! – повторил тот.

– Род-то какой? – не отстает князь.

Тут пришлось им обоим рассказывать о судьбе Егоровой. Услышав о самоотверженной борьбе литовского князя Маргера, Симеон перебил Камбилу, подняв руку.

– Я хочу сказать, – заговорил он, – что не менее, если не более о поступке воеводы рассказывал мой отец Иоанн Данилович. Когда татары напали на русский Козельск, то там воевода не стал звать людей к самоубийству, а наоборот, сделал все, чтобы спасти многих для продолжения борьбы с вражьей силой. И я скажу… – Вдруг замолчал, потом произнес: – Ладно, продолжай.

Внимательно слушал рассказ о жизни у тевтонских рыцарей. Пожалел, что брат Камбилы поступил таким образом. Когда услышал о Чаше Грааля, его интерес пробудился с невероятной силой. К сожалению, многого Камбила не знал. Симеон задумался. По всей видимости, у него возникла какая-то мысль. Но он ничего не сказал – видать, решил оставить для дальнейшего разговора.

Услышав, как и за что Егор был произведен в бояре, князь назвал это весьма правильным поступком и добавил:

– И у нас ты – боярин!

Камбила незаметно, как поздравление, толкнул локтем Егора в бок. Князь смеялся, когда ему рассказали, как Егор вернул посланцев новгородского посадника. Но все же спросил:

– Значит, хотели схватить?

Те подтвердили.

– Но терь вам нечего бояться! Камбилы больше нет. А ты, Егор, послушай-ка меня. Я понимаю твои переживания по случаю потери дорогой твоему сердцу невесты. Но знаю: время, а еще лучше… разные дела помогают излечиться от тяжелых воспоминаний. Поэтому, боярин, – он так назвал Егора, – хочу предложить тебе такое дело…

Он встал, прошелся по комнате. Подойдя к окну, проговорил:

– Снег опять пошел. Это хорошо. Чем больше снега, тем больше зерна в амбарах. Да-а…

Подошел к Егору – тот поднялся, но князь усадил его на место:

– Вот что я думаю, боярин… – Он не договорил, прошел на свое место, сел и продолжил: – Вам встретилась в проходе удивительная пара. Это бояре Ослябя. Вышли они с Волыни. Их предки, не выдержав ужасов и татарских, и венгерских, и польских, и литовских набегов, бежали на Русь и осели в Брянске. Потом перебрались в Любутск. Дальше идти сил не хватило. Но и здесь земля оказалась недоброй к ним. Они остались вдвоем от многочисленной семьи. Недавно похоронили последнего сына, их надежду. Звали его Романом.

– А что с ним случилось? – полюбопытствовал Камбила.

Князь вытащил из подставы перо, покрутил его, потом вернул на место.

– А случилась беда. Трудно поверить. Был здоровый парень, последний. Первых – то болезни, то набеги сгубили. А этот жениться собирался. Уже свадьбу готовили. Поехал на охоту. Погнался за лисой, да спугнул кабаненка. Лошадь-то шарахнулась, а Роман кубарем с нее. А в траве сук. Кто-то срубил деревцо косым ударом. Получилось острие. Оно вошло в спину и уперлось в сердце.

– Да… – вздохнули новгородцы.

– Когда сына не стало, – продолжил князь, – соседи, как голодное зверье, набросились на родителей. Кто кусок земли отхватил, кто стадо угнал… И пошло, пошло…

– Защитник нужон, – сказал Камбила.

– Нужон, – ответил князь и посмотрел на Егора.

Рассказ князя затронул отзывчивое сердце парня. Он не стал раздумывать.

– Я, великий князь, согласен, – промолвил он, приподнимаясь.

Князю ответ понравился. Это было видно по его лицу. И еще князь понял, что этот на вид суровый молодой человек имеет доброе, отзывчивое на боль других сердце. Симеон подошел к нему, положил руку на его плечо и промолвил:

– Так поступают настоящие русские люди! Тебя, боярин, проводит и представит мой дьяк Нестерко. Петра ты знаешь.

Камбила и Егор почувствовали, какую великую честь он оказывает молодому боярину.

– Только что я тебе скажу, Егор: старички весьма преклонного возраста, и голова у них работает по-другому. Они почему-то ждут возвращения… Романа. По-моему, из их памяти выпали похороны. Они мне твердили, что ждут его возвращения. Поэтому… – Князь посмотрел на Егора.

Парень улыбнулся и сказал:

– Я понял, великий князь, мне надо стать… этим Романом.

– Люблю понятливых людей. Будь Романом! – И князь дружески потрепал его по плечу. – А знаешь, это ведь твоя судьба. Они могли приехать или раньше, или позже. Тогда, скорее всего, все было бы по-другому. Но я рад, что получилось так. Дай Бог те счастья.

Симеон Иоаннович был человеком дела. Сказал, что завтра будет крещен Камбила, так и получилось. Крестил сам митрополит Феогност. Это был важный момент. Не факт самого крещения, а то, что великий князь предложил митрополиту это сделать, и тот не отказал. Было известно, что, с тех пор как Феогност отказал князю в венчании, между ними точно пробежала кошка. Князь хорошо понимал владыку, его правоту, но тут, как говорится… сердечное желание оказалось сильнее разумного подхода. И внутренне оба были довольны, понимая, что лед охлаждения дает трещину.

Народу было мало. Симеон, ставший его крестным, нарочно почти никого не стал приглашать, чтобы бояре не подумали об особом отношении князя к пришельцу, что могло вызвать их ненужную ревность. Были Егор, боярин Василий Кочева с сыном Алексеем Босоволоковым, ровесником Камбилы. Не нужно удивляться, что у боярского сына была другая фамилия. Это случалось довольно часто. Так, у Пожарского сыновья были: Василий Андреевич Пожарский, Федор Андреевич Стародубский, Иоанн Ногавица Ряполовский, Давид Андреевич Палецкий. У известного боярина Родиона Несторовича сын стал Иваном Родионовичем Квашной. Еще присутствовали: боярин Иван Родионович Квашня, сборщик податей Борис Семенов Нестерко да боярин Василий Окатьевич.

Крещение состоялось, и из дверей Успенского собора вышел новый русский боярин Андрей Иванович Кобыла. Навсегда ушел в историю Гланда Камбила Девонович. Крещением и великий князь, и митрополит были довольны. Увидели друг друга, улыбнулись. Перебросились парой слов. К тому же митрополит получил от Андрея Ивановича, по сути, княжеский дар. Он отвалил Церкви сто рублей золотом. После крещения Андрей Иванович пригласил всех присутствующих в свое временное жилье. Митрополит уклонился от посещения, сославшись на здоровье. Он, действительно, выглядел болезненно.

А на следующий день Нестерко уже ладил возы, готовясь в качестве сопровождающего к отправке Егора. Князь не любил откладывать дела «на завтра».

Глава 8

Многое подвластно человеческому разуму: спасти умирающего, заглянуть в далекие тайны Вселенной, объявить войну, заключить перемирие… Но не может разум остановить… время.

Незаметно пробежала зима, отжурчали весенние воды, и вот лето в разгаре. Андрей Иванович с утра до ночи был занят стройкой. Он очень удивился, когда к нему, как снег на голову, явился его младший брат. Он-то и поведал о полном порабощении остатков прусского королевства тевтонцами. Погоревав о родных, Андрей Иванович взял брата за руку и отвел в церковь. Оттуда он вышел с Федором Шевлягой. Еще больше был удивлен Кобыла, когда его старший сыночек Федор принес ему горстку земляники. Глядя на ягоду, он радовался, что сын растет таким внимательным и заботливым человеком. Сам не съел, принес отцу и матери. Но огорчился, что не заметил, как наступило лето. О господи! Все же он посадил Федора себе на колени и спросил:

– С кем ты, сынок, в лес ходил?

– С Димкой да Васькой, – ответил тот.

– Кто таки? – спросил отец.

– Да Васька Пожар, а Димка – сын князя Ивана. Мои друзяки, – сказал и соскочил с колен.

«Растет…» – вздохнул отец.

Знающими людьми давно подсчитано, что путь от Москвы до Константинополя укладывается в такое время: от Москвы до устья Дона – 40 ден и от устья Дона до Царьграда – 35 ден. Итого два с половиной месяца. Смотрит князь на эти цифры и рассуждает:

– В апреле не мог плыть – лед мешал. Май, июнь, июль – сейчас он в Царьграде. Решил аль нет? Ох! Как медленно тянется время.

И так почти каждый день.

И великий князь не выдержал, вызвал к себе Кобылу. Андрея стало не узнать. Он сильно возмужал, загорел. Князю показалось, что даже раздался в плечах.

– Че, боярин, на новоселки не зовешь, – встретил он его такими словами. – Аль тратиться не хош? – Говорит, а сам смеется.

– Великий князь, да как… – заволновался боярин.

– Шучу, шучу, – перебивает князь Кобылу. – Садись, – и указал на кресло.

Тот сел. Князь прохаживается около него и посматривает, о чем-то думает. Потом заговорил:

– Вот зачем я послал за тобой, боярин, – сказал он.

Видать, не очень хочется ему свою сердечную тайну выдавать. Да и побаивается: а вдруг в далеком Константинополе все сорвется? Патриарх поддержит митрополита. Разрешения-то еще нет. Но душа уже не терпит.

Сел напротив. Потом встал. Вновь сел. И поведал князь о своей несчастной женитьбе и о том, что митрополит отказал в разводе и венчании и что князь Пожарский в Царьграде, должен привезти согласие патриарха. Рассказав все это, объявил:

– Хочу послать тя в Тверь. Княжна там…

Он так произнес эти слова, что Кобыле тотчас представилась неписаная красотка. Князь добавил:

– Был Пожарский, убедился.

Боярин отметил про себя, что Пожарский, видать, весьма уважаем.

– Так что от меня надоть, великий князь? – не стерпел Кобыла.

– А! – как бы очнулся тот. – Поедешь туда… сватом!

– Я… сватом?

Кобыла хотел пояснить, что он ни разу в жизни сватом не был и не знает русских обычаев, как это делается. Да не успел, князь опередил:

– Да, сватом!

Кобыла понял, что отнекиваться бесполезно. Князь все решил. Выход он видел один: взять кого-то толкового в помощники, и осторожно спросил:

– А можно взять Алешку Босоволокова?

Князь аж сверкнул очами.

– Молодец, бери! Разве сын такого боярина кому-то выдаст тайну?

А Кобыла назвал его не за отца, просто после крестин они как-то сдружились. Других знакомых Кобыла пока не завел.

Уговорив Андрея Кобылу ехать сватом, оставшись наедине, князь вдруг стал думать: а правильно ли он делает? Зачем торопиться? А вдруг у Пожарского сорвется… Что тогда ему делать? Марию он теряет навсегда. Но его сердце говорило, что это та, которую он так ждет. Князь не спал всю ночь, а наутро решил: не торопиться. И послал Нестерко, чтобы тот передал Кобыле его веление: погодить! Он скажет, когда ехать.

А Кобыла времени не терял. От князя он сразу заехал к Босоволокову. Тот, узнав, в чем дело, сразу согласился. Они решили надолго дело не откладывать и выехать на следующий же день. Когда к Кобыле явился Петр, они уже готовились к отъезду. Услышав решение князя, Кобыла подумал, потом сказал:

– Великий князь спит и видит женой Марию. Мы съездим, все узнаем. Вернувшись, мы князя успокоим. А ты скажи ему, что нас не застал.

Петр подумал и махнул рукой.

– Ну ладно, езжай, Кобыла! Быть по-твоему.

Петр оседлал коня и вдруг повернулся:

– А если пошлет вдогон?

– Скажешь, что не догнал.

Тверской князь Всеволод собрался ехать на следующий день в Гончарово, под Лихославием, где он открыл гончарную мастерскую. Жил в этой деревушке дед Кузьма. Он потихоньку со своими сыновьями и снохами занимался изготовлением разных глиняных поделок. Товар его неплохо расходился, тем они и жили. Как-то по дороге из Вышнего Волочка князь, чтобы укрыться от бури, заехал в деревушку. Там-то он и узнал о деде Кузьме. Не поленился, зашел. И вот тогда у него зародилась мысль: расширить этот промысел. Договорился с Новгородом. Тот дал ему хорошего мастера. В Гончарово князь построил хорошую мастерскую. Неплохо стал платить деду и его родным. И дело пошло. Изделия добрались и до Москвы, принося неплохой доход. Вот он решил посмотреть, как там идут дела и что сделать, чтобы расширить ремесло.

На дворе его уже ждало несколько вооруженных человек, а служка держал за уздцы оседланную лошадь. День походил на летний, и князь, поглядывая в окно на солнышко, легко оделся. Выйдя на улицу, он, прыгая через ступеньки, спустился вниз и, подойдя к лошади, взявшись за седло, вставил ногу в стремя. В это время двери открылись и раздался голос княгини.

– Князь! Возьми-ка это. – Она держала в руках теплую безрукавку. – Погода привередлива. А ты со своей спиной… – Она не договорила.

Князь, чтобы от нее отвязаться, бросил служке:

– Иди возьми.

Тот сбегал и подал ее князю. Чтобы успокоить жену, князь надел ее. И только вновь собрался сесть в седло, как в открытые ворота вбежал стражник:

– Князь, – заорал он с ходу, – к те едуть московские посланцы!

Лицо князя побелело, а в голове мелькнуло: «Неуж прознали?» Дело было в том, что к нему тайно, под видом купца, приезжал сын Олгерда, Яков. Он поведал ему о желании отца соединить силы и ударить по Симеону. Но Всеволод, зная горький опыт таких дел, наотрез отказался. «Но как Москва пронюхала про это? Кто-то предал?» – недоумевал князь. Он в сердцах бросил узду в руки служке:

– Отведи коня в конюшню, – буркнул он.

Подозвал пальцем одного из воинов и приказал скакать к воеводе, чтобы тот встретил посланцев. К себе вернулся сам не свой. К нему заглянула княгиня:

– Ты че не поехал?

– Оставь! – рявкнул он на нее.

Он нервно заходил по светлице, обдумывая, как вести разговор. Его размышления прервал шум на дворе. Зло лаяли псы, кто-то на них кричал, ржали лошади.

Появление Кобылы и Босоволокова князь встретил с улыбкой. Кобыла глянул на князя, у него слова застряли в горле. Еще бы! Перед ним был вылитый… Пожарский! «Тьфу!» – ругнулся он про себя.

– Дозволь, князь, приветствовать тя в твоих хоромах. Мы, посланцы великого князя Симеона Иоанновича, я, боярин Кобыла Андрей Иваныч, и боярин Андрей Федорович Босоволоков посланы им решить с тобой, князь, один… житейский вопрос. Касается он… твоей родной сестры Марии.

После слов Кобылы со Всеволода точно гора свалилась. От радости он готов был броситься к посланцу на шею.

– Проходите, гости дорогие! – князь в полупоклоне пригласил их присесть в оставшиеся еще со времен Александра мягкие венецианские кресла.

Когда гости уселись, князь любезно спросил, почему его заранее никто не предупредил.

– Прости, князь, вина моя. Симеон предупреждал мня об етом, да я… виноват.

У князя было такое настроение, что он готов был простить любую их вину.

– Все же, дорогие гости, хочу предложить вам отдохнуть с дороги. Истопим баньку, а потом и дела обсудим. Как?

Бояре переглянулись.

– Ладноть, – ответил Кобыла, – как угодно хозяину.

Князь велел отвести их на гостевую половину, готовить баню и хороший обед.

Встретились они только на следующий день. Разговор начал князь с того, что спросил, как им пришлась банька. На что Кобыла восхищенно воскликнул, что ему до этого в подобных банях быть не приходилось. Довольный князь тоже похвалил свою баню, сказав, что, где бы он ни был, лучше бани не встречал. Оговорив другие вопросы жития-бытия, они незаметно подошли к главному. Начал Кобыла, который для такого разговора перед отъездом расспросил кое-кого бывалого.

– Мы приехали за товаром. Продашь аль так отдашь? – спрашивает он, не называя товара.

– Да кто же так товар отдаеть? – посмеивается князь, – говори, купец, че хотишь купить? – сказав, князь прищурил один глаз.

– Да… у тя есть невеста, а у мня жених.

Князь еще вчера понял, зачем прибыли гости, но вел себя так, будто ничего не знает.

– Да жених наш-то… великий князь Московии.

– Да он…тово… женат. А у нас на Руси запрет на втору жинку.

– Э, князь, – сокрушенно промолвил Кобыла, – ты бы знал, как он несчастен. Змея она. Чистая змея. Не любил он ее, не любил.

По лицу князя было видно, что он, хотя и удивлен, но все понял.

– Ну, че… я не против, – заявил Всеволод, – только… Симеон должон все решить с церковью.

– Да ето, – Кобыла махнул рукой, – решено. Сам патриарх решил. – Сказав это, Кобыла покраснел. – Нам бы, – пониженным тоном произнес Кобыла, – с ней поговорить. Да мы хотим ее увезти. Как по…

– Не увезете, – перебил князь.

От этих слов Кобыла вздрогнул:

– Пошто так? – спросил он.

– Да она как неделю уехала в Кашин, к тетке.

– Фу-у, – выдохнул Кобыла, – жаль!

– Она вертается, ну и, как положено, будем играть свадьбу.

– А она… не супротивится? – осторожно спросил Кобыла.

– Наша мать, умирая, взяла с меня слово, чеп я заботился о ней не хуже отца. Так… мое слово для нее – все. А лучи жениха для Марии я не вижу. Стать великой княгиней, да еще Московской, – такое редко выпадает. Так что не сумливайтесь и готовьтесь к свадьбе. И… поклон Симеону. Мария для него будет лучшей жинкой. Так и передай.

Посланцы раскланялись и стали собираться в обратный путь. В душе Кобыла был рад такому стечению обстоятельств. Когда посланцы вернулись в Москву и все рассказали Симеону, он был рад сообщению и вымолвил только одно:

– Че привезет Пожарский?

А в Константинополе тоже торопились. Чисто находкой был Янус. Его совет состричь усы Давыдов проверил – он был правилен. Но атаман не решился. Ему говорили:

– Сам стриги!

Пришлось вмешаться Пожарскому. По этому случаю собрался казачий круг. На середину вышел сам Пожарский. Одет по-казачьи: широкие шаровары на учкуре, бешмет до колен, поверх чекмень. На голове – папаха с клиновым тумаком. Где только взял? Да старое прихватил. Заговорил:

– Друзеки-казаки! Начаюся на вас, че обраду русскому народу принесет. Надобедь важну грамоту для князя Московии привезть. Неуж рахунку дадим?

Эти казацкие слова взяли их за душу. Кто-то жалобно промолвил:

– Усов-то жаль!

– Давай по жребию! – предложил Пожарский.

Казаки задумались.

К князю подошел вразвалку плечистый казачина среднего роста. Усищи – за уши прячь. Взял он один ус, оттянул и сказал:

– Стриги, Андрей.

Пожарский узнал его. Он еще пареньком ходил с ним в Африку. Стриганул. И дело сдвинулось. Вскоре, правда, нехотя, казаки вытянулись лентой.