Юрий Темирбулат-Самойлов
Сашкина промашка
– И что вы предлагаете, чтобы от дорожных «злыдней» не пострадать мне нынешним вечером? – насколько мог иронично отмахнулся от смешных фантастических предположений мужичонки готовый и на самом деле свалиться от усталости Егор.
– А, ничё! Тут, в версте всего отседова, моя деревня. Банёшку не гарантироваю – мне уже вот-вот на ферму ночным скотником заступать, – но… миску щей да корчагу молока уж как-нибудь нашкребём. Да и, стопарик огненной перед сном вряд ли помешает. Правда, баба моя страсть как игнорировает энто дело, но уговорим, выделит городскому гостю.
Слова «баба» и «ночным скотником заступать» чудесным образом приподняли обратно так упавший было жизненный тонус хандрившего почём, оказывается, зря Егора: не так уж горька на самом деле судьба сотрудника провинциальных комсомольских органов, и не совсем скучно может закончиться этот юбилейный денёк. Сельхоз-навоз-экзотика продолжается! И он, с удовольствием ощущая, как начала куда-то вдруг улетучиваться головная боль, послушно забрался на телегу.
– А утречком вернусь с фермы, провожу до Чуйского. А, может статься, председатель, или ещё кто из нашего начальства в район навострится на машине или на мотоцикле. Глядишь, и успеешь на службу без опозданиев.
– Это было бы совсем здорово.
– Куды, как не здорово! Ты ведь, глядя по виду, конторский? А в конторах порядки, говорят, строгие. Лучше уж не опаздывать.
– Конторский… – небрежным тоном, как бы отмахиваясь, подтвердил Егор, которому не очень хотелось сейчас заострять внимание этого простодушного человека на своём неравном по отношению к нему общественном положении. Зачем провоцировать ненужную скованность, которая может возникнуть в поведении добрых деревенских жителей от осознания какой ни есть, но разницы в их с гостем социальном статусе?
– Ну, вот и прибыли. Тпру-у, сявая! – осадил кобылу мужичонка, как только телега поравнялась с крайней избой уютной таёжной деревеньки. – Мару-у-сь! Где ты? А ну-ка, встречай гостей, товарищ вот, из району, командировошный, приустал малость. Заночует у нас, постели ему в горнице. Да налить не забудь маленькую к ужину! А мне пора на ферму, погнал я… да гляди, Маруська, не урони меня перед районом, отчёт стребую по высшей мере! Н-но, сявая!
– Ладно уж, высшая мера, не урони только сам себя на обратном пути с телеги! Знаю я вас с Ерофеичем… – беззлобно парировала приказной тон промелькнувшего как мимолётное видение мужа привлекательная добродушная женщина, появившаяся на крыльце.
– За что вы его так? – не удержался от восторженной улыбки Егор, украдкой обшаривая взглядом ладную фигурку Маруси. Остатков головной боли как не бывало.
– Знамо, за что. Фляги как-то молочной недосчитались на ферме, а когда потом нашли, в ней оказалась готовая брага. Как выяснилось, это мой со сменным скотником Ерофеичем приспособились. А я думаю, чего это он как с работы, так – в стельку? И главное – денег не просит на выпивку.
– Что ж, голь на выдумку горазда, – ещё шире улыбнулся и тут же испуганно осёкся Егор: оскорбится ведь хозяйка на это уничижительное «голь»! – Я, это, хочу сказать, сермяжная народная, эта самая…
– Пойдём-ка, сермяжный, умоешься и – за стол. Оголодал, поди? –
Маруся подала Егору свежее полотенце.
– Да не то, чтобы… – промямлил гость.
– Неженатый, видать? – окинула ироничным взором хозяйка угловатую фигуру Пряникова, судя по худосочности которой не дружившего со спортом и вряд ли знакомого с регулярным физическим трудом. – Наши-то, ясно дело, худые с пьянки. А вот вас, городских холостяков, чувствуется, явно недокармливают. Кто-то хоть готовит?
– Ну, в столовой в обед. Кофе утром сам себе варю, яичко, бутерброд…
– Кофе… яичко… ой, горе-е. Даже молока парного боязно тебе дать. Один такой у нас как-то гостил, молочка из-под коровки свеженького попробовал, так пронесло его страшенно, из уборной сутки, считай, не вылазил. Привыкли в городе жижу из порошка, да ещё на хлорной воде разведённого, хлебать заместо цельного деревенского… и детей поэтому таких же хилых делаете.
– Ну, насчёт детей это ещё посмотреть…
– Ладно, герой, рискни вот холодненькой простоквашки пока – только что из погреба; а я сейчас мигом на стол соберу.
…Ужин удался на славу. Егор и не ожидал, что может столько употребить вовнутрь единоразово. Только настоящая деревенская «яишня» чего стоила! Поданная на стол прямо в огромной чугунной сковороде, шкворчащая полутора десятками ярких желтков наполовину с щедрых размеров кусками свиного сала, она одна способна была зараз накормить как минимум половину академической группы вечно голодных студентов. А такая же настоящая деревенская сметанка, в которой воткнутый нож стоит как в сливочном масле, а само такое же свежайшее деревенское маслице, а запечённая в духовке гусятинка, а разносолы! Он споро уплетал за обе щеки всё подряд и млел…
Не менее великолепной, чем закуска, оказалась и «огненная» плодово-ягодная настоечка, коей Егор успел опрокинуть уже не один «стопарик», пьянея, однако, при этом медленнее, чем обычно, ещё и впервые в жизни без
утраты аппетита. Рай, да и только!
– А вы, уважаемая хозяюшка, почему совсем не пьёте? – не переставал улыбаться счастливый Пряников, видя, как Маруся скромно лишь пригубляет, в очередной раз чокнувшись с ним, свою чарку.
– Дак, мне ж корову с тёлкой к пяти утра выгонять. Пастух Киреич у нас строгий, ждать не будет. И подоить Бурёнушку перед этим. Да корму задать остальной животинке, птицу гулять выпустить. Не-ет… нам, «хозяюшкам», туточки забываться нельзя. Это у вас в городах никаких забот. Ты ешь, ешь, сынок, не стесняйся! Только вот пить бы тебе поменьше, а то к зрелым-то годочкам вместо налива силёнки сойдёшь на нет, как некоторые наши…
