Юрий Темирбулат-Самойлов
Мигранты. Писарчуки
Однако, брезгливость брезгливостью, а дело принимало нешуточный оборот. Больше всего жаль было рабочего времени, которое приходилось тратить на изнурительное хождение по повесткам в инстанции, долгие нудные беседы в них с написанием многостраничных объяснений и разъяснений по абсурдным, чаще всего, а то и просто невероятным обвинениям. В конце концов, пришлось перепоручить это дело специально принятому юристу, наделив его, вернее её, поскольку была это молодая, но, как оказалось, способная, возможно даже талантливая девушка, доверенностью представлять интересы редакции во всех инстанциях, и вернуться к выпуску газеты в прежнем режиме.
С этой девушкой-юристом, пригласить которую на работу, будучи, как и следовало ожидать, в курсе всех событий, предусмотрительно предложил генерал Серёгин (уж не своего ли спецкадра подбросил в сложный момент), действительно повезло – всю необходимую документацию подчистила так, что ни одна жалоба против Артамонова не увенчалась успехом, ни одного судебного процесса он не проиграл. И не по договорённостям каким-то с судами и иными инстанциями, а главным образом потому, что вся документация в редакции была к этому моменту в полнейшем порядке – комар носа не подточит.
Но… работать становилось всё труднее. Спонсорская помощь газете теперь поступала мало того, что в половинном, как и пообещал Мормышкин, размере, но и с нарушением всех графиков – то Гапоненко «запамятовал» вовремя отдать команду на перечисление денег, то главбух Дармостукова «перепутала» одну-две цифирки в платёжном поручении и деньги, не пройдя по банку, возвращались назад к спонсорам, то ещё что-то в этом роде… Артамонову раз за разом приходилось то договариваться с типографией о напечатании очередного тиража газеты не дожидаясь оплаты, под честное слово, то уговаривать арендодателя офисного помещения подождать очередной запаздывающий платёж и не выставлять штрафных санкций за задержку оного, просить коллектив не горячиться из-за задержки зарплаты… а для внесения приезжими сотрудниками, арендующими жильё, квартплаты, во избежание их выселения за систематические, особенно с момента демарша г-на Мормышкина, запоздания с оплатой, вынужден был изворачиваться как мог, вплоть до – стыдно сказать – набирания взаймы денег со стороны, у личных знакомых, и даже… собственного обращения за небольшими потребительскими кредитами в коммерческие банки, и всё для того, чтобы дать эти деньги взаймы подчинённым. Всего подобных кредитов на своё имя Артамонов набрал за пару месяцев данной эпопеи в одиннадцати банках примерно на такую общую сумму, которую задолжал ему в качестве невыданной зарплаты Мормышкин. На этом, по здравому размышлению, следовало бы и приостановиться, да жизнь сама распорядилась здесь как посчитала нужным.
В адрес редакции начали поступать одно за другим однотипные письма разных банков с сообщениями о просрочках уплаты её работниками ежемесячных процентов по кредитам, и требованиями к Артамонову А. П., как поручителю почти по всем из них, погасить задолженности, если сами заёмщики сделать этого не в состоянии. А касса уже не способна была регулярно выручать в этом деле – материальное состояние газеты при растущем день ото дня авторитете в среде себе подобных и популярности у читателей от министерско-олигархического до рядового обывательского уровней, тенденций к быстрому росту не проявляло, бывшая с первых дней основной статья дохода – спонсорская таяла на глазах… На повестке дня встал вопрос элементарного выживания: если темпы роста числа подписчиков и рекламных поступлений резко не увеличатся в ближайшее время – кричи «караул!»
И Артамонов, продолжая методично, через сложнейшие в своей драматичности увещевания, часовые и более длительные беседы, зачастую заканчивающие скандалами со стороны представителей мужской части коллектива, и истериками, устраиваемыми прекрасным полом, увольнять специалиста за специалистом, упорно искал пути выхода из колеи, в которую волей-неволей пришлось въехать. Наконец, решился на наиболее конфликтный, уже по отношению к самому Мормышкину, но наиболее эффективный в экономическом плане шаг – смена дислокации редакции с переездом в меньшее по размерам и арендной стоимости помещение, взяв с собой минимум необходимой мебели и оргтехники, раздав освободившиеся компьютеры, принтеры, фотокамеры увольняемым сотрудникам в качестве хотя бы частичной материальной компенсации, а мебель – арендодателю, отчасти компенсируя задолженность за пользование оставляемыми апартаментами. По самолюбию г-на Мормышкина такой передислокацией его детища – газеты из «самых крутых» апартаментов в неизвестно куда был нанесён болезненный удар, но врождённое упрямство характера не позволяло ему «пасть» в глазах его соратников вроде Никиты Гапоненко и идти на попятную – Артамонов должен быть низложен, и точка…
… Перебравшись в другое офисное помещение, площадью раза в четыре меньше предыдущего и куда скромнее антуражем, главред, задумчиво сидя в своём несравнимо меньшем по отношению к предыдущему, даже миниатюрном кабинетике, готовился к первой на новом месте еженедельной рабочей планёрке. Что он скажет оставшимся, наиболее стойким и работоспособным подчинённым – Зульфие Бильбашевой, Вениамину Шашечкину, другим их уже немногочисленным коллегам, Анне Витольдовне, наконец, которая тоже начала поговаривать о своём уходе, как и уволившаяся первой Луиза Кобылкина, не желавшая «быть средь двух огней»… Чем обнадёжит, или хотя бы утешит?..
А в это время в общем редакционном помещении, в котором вмещались все остальные, кроме редактора и ютящегося в отдельной каморке бухгалтера с его неутешительной «цифирью», было необычно шумно. Это неугомонные бывший директор по развитию Валериан Гнидо, бывший литредактор Давид Дзтракая и бывший же ответсек Серафим Семёнович Жук, посещавшие редакцию неизменно ежедневно (то одну справочку кто-то из них получить забыл вовремя, то – другую… а держались всё время строго вместе, втроём), готовили, стараясь приурочить к предпланёрочному сбору коллектива, что-то вроде импровизированного «оппозиционного» митинга. Негласно санкционированный спонсорами Мормышкиным и Гапоненко митинг этот, что ни для кого не было секретом, планировалось посвятить голосованию за проведение официальных выборов главного редактора газеты. Со стороны «оппозиции» кандидатом в главные редакторы самовыдвигался Валериан Гнидо…
Народ на планёрку практически собрался, ждали только, кроме главного, ещё одного-двоих сотрудников. Гнидо посчитал собравшийся «кворум» достаточным, и, не теряя времени, приступил к делу:
– Сейчас, с минуту на минуту должна начаться очередная ваша планёрка, на которой вы, как бессловесные существа, будете согласно кивать, поддакивать всему, что скажет ваше неудачливое, к сожалению, нынешнее начальство. Начальство, которое не способно…
– Это мы с Веней бессловесные? – бойко перебила Гнидо Зульфия Бильбашева.
– Вы-то двое как раз чрезмерно шустрые, но есть здесь и посолиднее вас люди, постарше, которым, может, уступим право высказаться первыми? Но после того как дадите мне объявить повестку дня…
– Повестку дня чего? Вашей грязной, склочной агитации против Андрея Петровича? Так он уволил вас поделом… А что касается, кому высказываться первым, опять вы промахнулись, господин Гнидо.
– Я никогда не промахиваюсь!
– Ну, как же? Вы, кажется, на флоте служили?
– Было дело…
– А на корабле во время общего совещания в каюткомпании, или как там у вас называется, кому дают первому высказаться?
– Газета – не корабль.
– Не корабль, согласна, а принципы справедливости корабельные здесь были бы очень даже полезны – для пущей объективности, чтобы не связывать мнение младших, не ставить его в зависимость от мнения старших, первым высказывается самый-самый младший. А за ним – по ворастающей, и капитану только остаётся подвести итог максимально свободного, таким
образом, обсуждения проблемы…
– Я уполномочен… у меня поддержка… вы наверняка догадываетесь, на
каком уровне! – Гнидо грубо перебил Зульфию и, повысив голос, начал говорить торопливо, боясь, видимо, не успеть высказаться до появления Артамонова, перед которым, глаза в глаза, мог и струсить… – Ситуация требует смещения нынешнего редакционного руководства, которое, как мы видим из событий последних месяцев, ведёт газету прямиком в тупик. Но из деликатности со стороны спонсоров по отношению к Андрею Петровичу, прибегать к бесцеремонному принудительному увольнению они не хотели бы. До определённого предела во времени, конечно. Но и не запрещают коллективу выразить своё мнение путём голосования «за» или «против». Так что, пусть коллектив прямо сегодня сам и выберет, с кем ему по пути. Надо провести справедливые демократические выборы. Чего откладывать?
– А по демократическому варианту вы проиграете с позором!..
– Помолчи, умник, а то до дому не доковыляешь сегодня!
– Пугаете с намёком ноги мне переломать? – Шашечкин нарочито лениво потянулся. – Так вот, один голос, мой лично, вы уже потеряли… хотя я не уверен, что будут какие-то другие голоса в вашу пользу и вообще какие-то выборы. Или, если и произойдёт такое чудо, что, будете применять пресловутые «технологии»? Ой-ёй-ёй-ёй-ёй!!!
– Ребята, девчата, – тихо вышел из-за спины Гнидо Серафим Семёнович Жук. – Поймите, газета действительно вот-вот пойдёт ко дну, если что-то срочно не поменять. Так получилось, что у Андрея Петровича не складываются отношения со спонсориатом и, по видимому, уже не сложатся. Чувствуется, что единственным залогом дальнейшего существования газеты является смена руководства. Я лично не питаю к Андрею Петровичу никакой неприязни, наоборот даже…
– А кляузу в суд на него подали! – загалдели присутствующие.
– Да, подали, но не кляузу какую-нибудь анонимную, а исковое заявление в порядке гражданского судопроизводства. Во всём цивилизованном мире это в порядке вещей, нормальное явление, обычный трудовой спор, а у нас чуть что, так сразу «кляуза, донос»… И в прокуратуру мы тоже открыто обратились, и коллективную жалобу в трудовую инспекцию направили… и свои законные права отстоим, займём обратно свои должности, а тем, кто против нас сегодня, туго придётся завтра! – это уже не утерпел молчавший до сих пор Давид Дзтракая.
– Опять пугаете? – записывал что-то в свой репортёрский блокнот, не забыв включить в кармане и диктофон, Веня Шашечкин.
– Итак, давайте резюмировать, – Гнидо не терпелось озвучить главное, – на чём мы сегодня остановимся… По мнению персон, от которых впрямую зависит пока благополучие газеты и каждого из нас с вами персонально, кто, конечно, уцелеет до выборов, до конца этого месяца выборы нужно провести в любом случае, но если они произойдут сегодня – такое будет только приветствоваться. И ещё… вам хоть известно, что Артамонов такой же, по сути, бомж, как и большинство из вас, и сам снимает квартиру, мы даже установили, по какому именно адресу. До работы в редакции активно жульничал в сетевом маркетинге, наши девчонки-рекламщицы с ним тесно общались в то время, и много чего могут рассказать о его подвигах в деле прикарманивания чужих денег. А ещё раньше наш великий главред обанкротился как предприниматель в провинции, и в Москву приехал элементарно подзаработать, любыми путями… тьфу! А мы-то его за столичную интеллигенцию держали…
– А что в этом позорного, что человек провинциал? Опять к нашему с вами вечному спору, кто полноценный, а кто не очень?.. – возмутился кто-то, но на него ораторы-организаторы даже не взглянули.
– В общем, никто ваш Артамонов, и звать его никак! – резюмировал, наконец, первую, вступительную часть своей пламенной речи Гнидо.
– Звать меня Андреем Петровичем, если запамятовали… – как гром среди ясного неба раздался вдруг из-за его спины голос главного редактора.
Гнидо, чуть не подавившись от неожиданности собственным языком,
набрался, всё-таки, духу выдвинуть «спрятанное до поры в рукаве» «козырное» обличение против Артамонова:
– Есть обстоятельство, кагорически исключающее какое-либо доверие к нынешнему главному редактору газеты как со стороны учредителя, так и с нашей, трудового коллектива, стороны. В прокуратуру готовится заявление от бывшей работницы редакции Маши Садовниковой о сексуальных домогательствах господина Артамонова по отношению к ней. Вам не противно будет работать с таким человеком и дальше?
– Ложь! Андрей Петрович никогда бы не позволил себе ничего подобного!.. А Машка сама под кого хочешь подстелиться рада, сучка, да мало кто клюёт на недалёкую умишком… разве только вы, Валериан Валерьевич. Охмурили глупую девку и помыкаете ею!
– Прокурор и скажет, где ложь, а где…
Последних слов Гнидо не договорил. Присутствующие даже увидеть мало что успели из-за молниеносности происшедшего, но явственно слышали костный переломный хруст и звук тяжело падающего куда-то в угол, ломая мебель, тела Гнидо.
Эта планёрка в газете «Статус-deily» в данном составе редакционного коллектива оказалась, увы, последней. Вызвав скорую помощь и милицию для фиксации обстоятельств травмы, в том числе, возможно, и черепно-мозговой, бывшего сотрудника редакции Валериана Гнидо, Артамонов поблагодарил коллектив за добросовестную работу, моральную поддержку его в трудный момент, предложил каждому решать свою судьбу с сегодняшнего дня самостоятельно, и… попрощался.
***
Получив нагоняй от генерала Серёгина за то, что не выполнил одно из важных его указаний – ни при каких обстоятельствах, кроме смертельных, не раскрывать свои профессиональные навыки рукопашного боя, и не успев расположиться в тиши домашнего кабинета, чтобы закончить, наконец, доклад по теме, Ельников с неудовольствием ощутил в кармане пижамы дребезжание настроенного на беззвучный режим мобильника.
– Олег? Не торопись расслабляться, начальство требует на беседу.
– Я ж перед тобой устно отчитался по всей форме, дайте писанину-то хоть закончить…
– Давай-давай, собирайся, Анатолий Анатольевич хочет лично с тобой потолковать, и побыстрее. А он ждать не любит. Обещаю – как только… так сразу в отпуск, там и расслабишься. Чтобы через два часа, ровно в одиннадцать, был у меня.
– Слушаюсь…
Без пяти минут одиннадцать Ельников вошёл в приёмную Серёгина. Без одной минуты тот сам выглянул из кабинета:
– Олег Алексеевич, прошу!
Тот самый генерал в штатском, с «мягкого ненавязчивого» предложения всё когда-то и началось, был уже там.
– Здравия желаю, тов…
– Анатолий Анатольевич, и только так, – с доброжелательной как обычно улыбкой перебил тот.
– Да, Анатолий Анатольевич, простите… я готов понести взыскание за нарушение инструкции.
– Ну, о чём вы говорите, товарищ полк… извините, Олег Алексеевич. Ваша работа бесценна. Хотя… можно было бы с этим вашим… неприятная фамилия… помягче, всё-таки. А в целом неплохо!
– Спасибо.
– Это мы вас должны благодарить – даже не ожидали, насколько повлияют плоды трудов ваших на текущее законодательство, на миграционную политику государства. Государственная награда ждёт вас.
– Служу России!
– И служите образцово, скажу я вам. Значит, говорите, в рекламе нашей отечественной, этом «двигателе торговли», нынче совсем ничего святого? И
в самих рекламщиках…
– В целом за весь двигатель, то есть рекламу во всех подробностях я и не пытался браться – это поле деятельности слишком обширно для одного исследования, да и рекламщиков как таковых тьма, самых разных. Общие же тенденции действительно малоутешительны. Но, но, но…
– Но, да ещё и троекратное? Интересно…
– Когда отдельные сотрудники, локальная служба, а то и большое рекламное агентство по экономическим причинам (а у приезжих «гостей столицы» эти причины особенно остры) оказываются на грани выживания, мораль как таковая исчезает. Заработок и только заработок движет в такие моменты поступками, поведением этих людей. И полбеды, если речь идёт о приобретении обманутым недобросовестной рекламой потребителем какого-нибудь безобидного пустяка, а если это продукты питания, или того хуже – лекарства?..
– Это чрезвычайно серьёзная проблема… Извините, что перебил, продолжайте, пожалуйста.
– Есть и ещё один, весьма тревожащий фактор: мы, вот, начали уже привыкать ругать чиновничество во всё более возрастающих масштабах такого вида мздоимства, как пресловутые «откаты», то есть попросту взятки за преимущественное предоставление государственных заказов в обход честных конкурсных процедур. Так вот, «откатами» как таковыми не брезгуют, в чём пришлось убедиться воочию, не только наёмные топ-менеджеры крупных рекламодателей, что государственных, что частных, но и функционеры помельче. Сидит, скажем, в рекламном отделе сотрудник, имеющий возможность дать рекламу продукции своей фирмы на его собственное усмотрение в то или иное средство массовой информации. И, куда, по вашему, он направляет средства из рекламного бюджета в первую очередь. Конечно же, туда, где «в обратку», то есть тем же откатом ему возвращают часть этих денег. И во многих местах такое «сотрудничество» поставлено на поток. А если продукция данной фирмы недоброкачественна, спросите вы, и может нанести ущерб здоровью и даже жизни наших граждан?.. Да чихать хотели подобные участники «связки» и на граждан, и на их здоровье вместе с жизнью. И для прикормленного таким образом рекламного менеджера предприятия-плательщика, и для дающего эти откаты рекламного менеджера газеты или журнала, а то и для нечистоплотных высших руководителей этих средств массовой информации главное – «навар», сейчас и побольше, а там…
– Вот, за эффективное выявление истинных мотивов и причин неправовых поступков людей и деятельности организаций, имеющих прямое влияние на широчайшие слои наших сограждан – потребителей рекламируемой продукции, и совершенно конкретная правительственная награда вам, говорящая, прежде всего, о том, как руководство нашего государства ценит ваш труд.
Всего на секунду, или даже на долю оной сузились зрачки глаз Анатолия Анатольевича, мгновенно возникли и разгладились несколько морщинок вокруг глаз в момент концовки речи Ельникова, от того не ускользнул такой явный признак особого интереса высокого начальника к услышанному. И можно было не сомневаться, что именно данный, «коррупционный», раздел доклада будет по повторному и, наверное, неоднократно, прочтению изучаться высоким начальством наиболее пристально. Что ж, неплохо… Но наглядно демонстрировать начальству свою проницательность – удел не самых умных, и Олег Алексеевич как можно более невинным тоном вслух только и произнёс:
– Благодарю вас, Анатолий Анатольевич! Рад, что пригодился Родине. И, надеюсь…
– Но… Олег, Алексеевич, ещё одно, простите, «но»… Я понимаю, о чём ваше «надеюсь»… но и вы, уверен, прекрасно понимаете, что реалии и требования современности меняются стремительными темпами, а некоторые общественные процессы постоянно грозят выйти из-под контроля, и…
– Я готов ускорить написание доклада в окончательном, официальном
варианте, поработаю, если надо, круглосуточно.
– Не сомневаюсь, что доделаете вы его быстро, но ещё быстрее, боюсь, придётся принимать решение…
Ельников напрягся: опять сейчас генерал обрадует так, что взвоешь… И – не ошибся.
– Вы можете подождать с уходом в отпуск? Об отставке, как мы уже с вами договорились, речь пока вообще не идёт.
– Служебная дисциплина человека в погонах исключает его капризы и
прихоти вроде «хочу – не хочу», и «могу ли…» Я готов выполнить приказ.
– Что вы, что вы! Не приказ… приказом тут не решишь… – просьба. И просьба не моя лично… вы понимаете?
– Я готов, Анатолий Анатольевич… – в душе Ельникова всё упало ниже некуда, но внешне он был твёрд и решителен, как, впрочем, и полагается образцовому, как только что окомплиментил его Анатолий Анатольевич, службисту в разговоре с высоким начальством.
– Вам необходимо будет хорошенечко, на этот раз без особой спешки, освоить некую новую сферу, которая для вас, в общем-то и не совсем уже новая. Вы ведь коснулись, хоть и невольно, потребительски-кредитной системы?
– Так точно!
– Вот в ней и повариться бы вам чуток, причём начать желательно как можно скорее. Подробности, как и полагается, озвучит ваш непосредственный начальник генерал Серёгин, а я оставлю вас, извините, служба… И, напоминаю, труд ваш замечен высшим руководством страны и высоко им оценён, вам доверяют, на вас рассчитывают. Дерзайте…
– Есть, дерзать!
– Что, Лёх, опять ты меня из огня, да в полымя?.. – укоризненно вздохнул Ельников, как только за генералом в штатском закрылась дверь.
– Олег, пока ты занимался газетными делами, в стране исподволь, как-то незаметно вспыхнуло что-то вроде кредитной лихорадки, носящей характер настоящей эпидемии. Банки лупят дикие проценты, вуалируемые всякими хитростями при составлении договоров, печатающихся в этой части настолько мелкими шрифтами, что прочесть невозможно, а люди, в массе своей не только экономически малограмотные, но и часто элементарно ленящиеся или стесняющиеся подробно изучить договор, не просчитав риски, набирают бытовых кредитов сколько получится, и в стольких банках, сколько обежать успеют. Законодательство и обоюдозащитные механизмы в этом направлении развиты пока слабо, а вернее, совсем не развиты. Всё это чревато неизвестно какими последствиями и для самих банков, и для кредитополучателей.
– Но я не финансист…
– А тебе и не надо им быть. Почти все сотрудники твоей лопнувшей редакции уже набрали кредитов, но вряд ли способны скоро рассчитаться и так или иначе являются реальными жертвами кабалы на долгие годы вперёд. Таких даже не с каждым годом, а с каждым месяцем будет всё больше и больше, процесс взрывоопасен, чреват социальными потрясениями на почве личного банкротства многих.
– Что, все глупые у нас в стране, не способны адекватно оценивать свои возможности, прежде чем за что-то браться?
– А у тебя в редакции газеты все глупые работали?
– Ну, у тех обстоятельства поприжали… когда вся, или почти вся зарплата уходит на оплату жилья…
– А у других психологический фактор. Помнишь ведь анекдотическую присказку: взять кредит – это всё равно, что обмочиться в штаны на морозе; сначала тепло-о, тепло… а потом…
– Что мне делать, и когда приступать?
– Три дня, включая предстоящие выходные – на окончание доклада. И сразу к работе.
– Какой?
– Той же самой, в своей любимой «Статус-deily».
– Не понимаю…
– А чего ж тут непонятного? С твоим другом Мормышкиным кое-какие люди побеседуют по душам, и он оставит тебя в покое.
– Попугают, что ли? Так ведь он же непредсказуем, особенно как выпьет. А пьёт он, не дай Бог – до полной невменяемости, в состоянии которой и принимает некоторые, порой судьбоносные, решения…
– Но при всём этом паталогически труслив, боится малейших скандалов
из-за своего тёмного бизнеса, который давно уже подвёл его к крайней черте.
Скандалы же, с газетой связанные и ему неподконтрольные, он сам загасить не в силах и легко пойдёт на то, чтобы свалить газету на кого угодно, хоть на тебя. А ты и воспользуйся моментом, начни ходить на работу, как говорится – сторожить фирму, поскольку закрыть организацию, да ещё с долгами по налогам, гораздо труднее, чем открыть, а реанимировать выпуск газеты сложно для тебя финансово. Добьёмся окольными путями возобновления некоторого, пусть чуть живого, финансирования её со стороны Мормышкина – на небольшую зарплату тебе и одному-двум помощникам хватит.
– А причём здесь кредитно-банковская сфера?
– Вот и подъехали к главному. Потихоньку, исподволь, но не теряя драгоценного для нас времени, начнёшь заниматься так называемым кредитно-посредническим бизнесом. Как ты уже знаешь, при обращении граждан за кредитами банки прозванивают в первую очередь места работы заёмщиков, запрашивают сведения о стаже, о размере заработной платы и так далее. Будешь торговать из-под полы этими сведениями и справками о зарплате там, где их будут требовать в письменном виде. И – статистика, статистика, и ещё раз статистика. По ходу дела придётся вникать в системы и методы работы служб безопасности банков, и на основе добытых тобой данных, и сведений от других таких же, как ты, сверху будет корректироваться соответствующее законодательство. С принятием мер к повышению экономической безопасности как банковской системы, так и государства в целом.
– Слушай, давай без официоза… мне-то башку не оторвут ушлые банкиры, у некоторых из них ведь службы безопасности недалеко пока ушли от бандитских методов девяностых годов?
– Лично тебе не оторвут. Обещаю.
– Ну, спасибо, товарищ генерал, хоть в чём-то утешил… и теперь я безусловно готов к выполнению очередного задания Родины.
– Да не трясись ты! Давай-ка, лучше по парочке рюмочек по нашему доброму обычаю.
– Обычно мы по одной на дорожку…
– А сегодня две надо поднять. Ты что, прослушал, как генерал только что тебя к ордену представил? А на дорожку уже вторая будет.
– Что-то про награду было такое… согласен. Ну, а сам-то ты как? Если кого и награждать, если по справедливости, за эти два этапа операции, так первым уж точно не меня.
– Я ж говорил тебе что-то по этому поводу после первого твоего возвращения… какие там награды, уцелеть бы не только в должности, но и на службе вообще…
– Подпирают крепко?
– Не то слово. Боюсь, итоги третьего этого твоего похода подводить будет с тобой уже кто-то другой, из более молодых и энергичных.
– Брось, Алексей! Как-то непривычно видеть в тебе пессимиста. Уверен, в отставку провожать меня будешь именно ты, если я и сам уцелею, конечно, в этой банковской эпопеее, где люди гибнут за металл этот презренный пачками. Ты, и никто другой. За что и хочу поднять первую. За орден ещё успеется…
– Спасибо, брат. В таком случае… поехали, что ли?
– Будем здоровы!
